СТЕЗЯ
ИСПОВЕДЬ
Об искушениях на пути в Церковь
Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!» – войдёт в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного. Многие скажут Мне в тот день: «Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли именем многие чудеса творили?» И тогда объявлю им: «Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие».
Мф. 7, 21-23.
Елизавета – прихожанка одного из храмов города Сыктывкара. Перед тем как воцерковиться, она несколько лет пробыла в секте Ольги Асауляк, так называемой Школе единого принципа (ШЕП). Об этом знают немногие – несколько священников и старые знакомые. Дело в том, что многие православные в Сыктывкаре даже к бывшим асауляковцам питают подозрение, не слишком их жалуют. А ведь если человек, пройдя через все искушения, всё-таки нашёл дорогу в Церковь – это говорит о его мужестве, свидетельствует о попечении Господа. Поэтому дай Бог, чтобы рассказ, который мы сегодня публикуем, послужил вразумлением не только для заблудших в своих умствованиях, но и для тех, кто считает себя верными чадами Церкви. Нам нужно больше любить друг друга.
«Ты, Который меня спас...»
С чего начать?
К Богу я начала обращаться в восемь лет, когда тонула. Помню черноту, и ещё было очень жалко маму. Вдруг большая мужская рука ласково вытолкнула меня наверх. «Спасибо», – сказала я, думая, что это, наверное, Бог или Ангел. Впрочем, я их тогда не особо и различала. А потом иногда обращалась: «Ты, Который меня спас, помоги!» Или: «Забери меня к Себе, мне плохо, зачем так ведут себя родители, я не нужна им».
Дело в том, что родители мои, особенно папа, выпивали. Мама нередко оставляла нас, детей, одних, уходила к подружкам, чтобы справиться с обидой на отца. Ей было тяжелее, чем мне. Но хочу сказать, человек она чистоплотный и очень добрый. По кладбищу не пройдёт, чтобы кресты поваленные не поставить на место; молилась за покойников, особенно за тех, кто умер плохо, – жалела их. За меня тоже Бога просила, часами стояла перед иконами, чтобы вымолить мне здоровье. Наверное, это у неё от отца – моего дедушки. Со слов мамы, он был молитвенником, часто читал Псалтырь за умерших, крестил младенцев мирским чином. На него донесли и по 58-й статье отправили в лагерь. Выпустили в конце 50-х – умирать, с открытой формой туберкулёза. И знаете, когда я молюсь за упокой его души, душа как на крыльях летит, так радостно мне в эти минуты.
В храм я, конечно, не была приучена ходить, да у нас в селе его и не было. Потом, в Сыктывкаре, всё как-то тоже не заладилось. В одной церкви на меня накричали, уже не помню за что. В другой я пришла с журналом, где был напечатан лик Спасителя с Плащаницы. Сердце потянулось к Нему, но в храме мне сказали, что эта фотография – бесовщина. Почему – не объяснили, показали на икону, где был нарисован глаз в треугольнике, сказали: «Вот истинный Бог – Саваоф». Я испугалась, но ничего не поняла. Это был ещё один шаг к Асауляк. А ведь Господь пытался меня удержать, через отца Михаила Козака. Батюшка спросил: «Посещаешь ли секты?» «Нет», – отвечаю. Это не было неправдой. Но и правдой не было, кассету с лекциями Асауляк я к тому времени уже просмотрела. Нужно было честно признаться, без лукавства.
В ШЕПе, я, кстати, увидела почти такой же лик с Плащаницы, как и в журнале, но с одним отличием. У Христа там оказались открыты глаза – это было сделано на компьютере, и мне не понравилось. Но зато вокруг было много приветливых людей, которые пытались ответить на мои вопросы. Если бы они отрицали православие, я бы сразу ушла, но мне предлагали книги святых отцов, о Церкви никто плохо не отзывался. Просто объясняли, что есть Церковь Небесная, а есть земная, где их не понимают. Книги Ольги мне тоже предлагали, но я их читать не стала. Тяжёлый, малоприятный язык, похожий на научный, а вчитаешься – какая-то дребедень. Мне другое нравилось – Жития святых и Псалтырь.
Смерть кошки
В школе Асауляк у меня так вперемешку и шло: одно нравилось, другое – нет. Нравилось мне, что священники перед нами выступали, например Виктор Веряскин. Он сказал, что Ольга всё делает правильно – церковно. Я только потом узнала, что этот Виктор состоит в каком-то расколе, где очень много митрополитов и двое священников – известный враг Церкви Глеб Якунин, а ещё Яков Кротов. Есть ли миряне – не знаю. Веряскин тоже оказался митрополитом – Киевским и всея Украины, ни больше ни меньше.
Говорил интересно. Например, что в мире микроорганизмов действительно вредных видов очень мало. Но, с другой стороны, по-настоящему полезных тоже немного. Восемьдесят процентов видов – выжидающие. Эти организмы не предпринимают никаких действий, пока не увидят, что победу начинают одерживать хорошие или плохие, и тогда присоединяются к сильнейшим. Это очень похоже на то, что происходит в человеческом обществе. Среди нас есть люди, их не очень много, которые могут и хотят сделать этот мир лучше. На чьей стороне мы?
Веряскин ощущал себя сродни полезным микробам, и нам хотелось быть на его стороне. Ещё нам говорили, что Ольгу благословил старец Феофил из Китаевой пустыни. Отец Пафнутий Жуков съездил потом в эту пустынь, долго там пытался разыскать старца, но иноки такого не знали. Наконец, кто-то сообразил, что речь идёт об одном престарелом монахе, очень милом, но немного впавшем в детство человеке. Асауляк ему сказала, что добру учит, он и благословил. Она сама признавалась, что умеет скрывать свою принадлежность к «тайному знанию». «Меня, – рассказывает, – ещё ни один священник не разоблачил, а вы как сороки трещите, используя терминологию, за версту видно, кто такие».
Потом приехал к нам отец Александр из Полтавской области. К какой Церкви принадлежит, я не знаю. Занимался отмаливанием детей, погибших при абортах. Сначала один из наших лидеров к нему съездил с женой, а вернувшись, объяснил, что, если мы детей не отмолим, в тонкий план нас не пустят: «Только за ручку возьмут прогуляться – и привет». И конечно, всем нам тоже захотелось в тонкий план. Правда, одна моя знакомая сказала, что лучше ребёнка во искупление родить, чем всякой ерундой заниматься.
Приехал отец Александр в начале лета. Мы заранее готовились, молились друг о друге, а потом нас попросили заплатить по шесть тысяч рублей. Но у меня столько не было, да и нисколько не было, но подруга уговорила – сходи просто так. Пошли. Меня не выгнали, этот священник – он добрый человек, искренне верит в то, что делает. Одна беда: не понимает, что творит. Даёт имена убиенным младенцам. Я когда узнала об этом, забеспокоилась, ведь нельзя так – задним числом крестить, вся надежда на милость Божию. Так учит Церковь, ничего не обещая. А здесь нас убеждают: «Сорок дней молитесь и отмолите». Этому хотелось верить, ведь и деток погубленных жаль, так что слёзы ручьём, и батюшка так хорошо говорит. Люди меня убеждали: «Успокойся!» Успокоилась. А кошка, что жила в этом доме, погибла. Там несколько групп прошло, я была во второй, а после третьей кошка начала кидаться на стены и разбилась насмерть.
Была ли любовь?
Была ли теплота между нами в секте? Добрых людей там много, но и они незаметно для себя расхолаживаются. «Любовь, любовь» там через слово, но гордыня растёт, и любовь уходит. Помню, у одной из наших ребёнок умер, а ей: «Твой ребёнок – камикадзе». «Что это такое?» – спросила я. «Пожертвовал собой». И ни слова сочувствия.
У меня подруга вдовой осталась, начала голодать. Попросила помочь – хоть полведра картошки. Там 20 человек сидели – одна сказала, что урожай в этом году плохой собрала, другие тоже как-то не загорелись, нашли объяснения. Да принесите вы, милые, по одной картофелине – уже ведро. Но вот этого «по одной», то есть соборности, в школе не было никогда. Найдись у кого лишний мешок – это пожалуйста, а в простоте, чтобы левая рука не ведала, что делает правая, – скучно. Оттого мне дороже наши бабушки в храмах, графиков духовного роста они не изучают, но с ними не чувствуешь себя одинокой.
* * *
Говорю это и представляю реакцию своих бывших товарищей. Станут рассуждать: «Нехорошо с картошкой вышло, исправим». Так ведь не в картошке дело, а в духе самоугождения. О молитве, посте они говорят: «Это должно быть в радость, неволить себя не нужно». А ведь святые отцы другому учат: потерпеть, потрудиться, а что легко, в охотку – много ли пользы? Это одно из главных повреждений Ольги и её школы: эмоций – сколько угодно, а глубины нет, всё от ума.
В Церкви немало недостатков, много грубых людей, но путь правильный, и плохое преодолевается. В школе Ольги всё наоборот. Редко услышишь грубость, люди более или менее культурные, обходительные, но гордыня – смысл всего, что делается. Возьмём чудеса. Когда в храме они происходят – отношение спокойное, никто их себе в заслугу не ставит, наоборот, люди пытаются понять, что же такого натворили, что Господь вынужден напоминать о Себе. У Ольги же по-другому. Прихожу один раз, слышу: «Здесь с понедельника пахнет ладаном, это подтверждение того, что у нас сформировалось духовное тело». Когда чудес нет, приходится придумывать. Безделушку нашёл – выяви духовный контекст случившегося. Одному лидеру подарили статуэтку Архангела Михаила, так он просиял, заявив, что ему присвоен чин архангела. Меня этот человек терпеть не мог, всё говорил: «Чтение Псалтыри тебя до добра не доведёт, старомодная ты, скучная. Не строй из себя монастырскую, работай над собой. Надо меняться». «Как меняться?» – спрашиваю. «Книги Ольгины изучай, проживай по ним». Я хлопала глазами. Невозможно проживать то, чего не понимаешь.
Ещё подсказки от Системы нужно было выискивать, обращённые к тебе. В газетах, на стенах – везде, только на стенах всё больше матерные, а к тебе они обращены или нет – поди разберись. Очень часто в школе повторяется фраза: «Расширяйте сознание». Не знаю насчёт сознания, но душа там постепенно съёживается, характер портится, ведь люди в секте не защищены ничем. Настоящей культуры, церковной традиции – нет, одна самодеятельность, желание подняться над непосвящёнными.
На хорошего, умного человека это меньше, медленнее влияет. Но сползают в пропасть и хорошие и плохие, думая, что поднимаются. Мы в Церкви к бедствиям готовимся, к кончине мира, святые отцы говорили, что духовное обольщение будет настолько тонким, что даже избранные прельстятся, христианство будет на грани исчезновения. В Школе единого принципа другие ожидания. Ольга утверждает, будто нас ждёт великое возрождение, когда все религии соединятся, а Господь спасёт всех до единого. Я не понимала, как это без покаяния можно спастись, но... верила и сладко жмурилась от этой сказки.
«Мы бдим»
Говорят, что асауляковцы ходят в храмы. Это не совсем верно. Раньше ходили активней, но я этого времени не застала. Сейчас Ольга говорит, что в храмах благодати нет, она проверила. Это, быть может, оттого, что её и всю школу анафеме предали.
А мне в церковь хотелось. Зайду, бывало, постою, поплачу. Признаться, что я асауляковка, боялась, уверена была, что меня сразу анафеме предадут и на порог больше не пустят. Но дочку я отдала в православную гимназию, думала: пусть хоть она спасётся. А потом меня всё-таки разоблачили. Я тетрадку с записями в раздевалке забыла, а через два дня вызывает меня директор, спрашивает: «Вы асауляковка?» «Нехорошо читать чужие дневники», – отвечаю. «Мы бдим», – говорит директор. «Нельзя так с людьми, – сказала я, – может, я раскаиваюсь». «Исповедуйтесь». – «Я пока не готова. Вот дочка моя воцерковится, тогда я выйду из асауляковцев». – «Нет, или выходите сейчас, или примем меры».
Через неделю состоялось родительское собрание – гимназия при храме состояла. Какой-то мужчина сказал: «Не хочу, чтобы мой ребёнок держался за ручку асауляковки». Как будто моя девочка заразная. Попыталась объяснить, что это я в секте, а не ребёнок мой, придёт время, я раскаюсь, а дочка в церковь ходит, молится. Но люди были на взводе, ничего не слышали и, наконец, произнесли приговор: «Кто асауляки – уходите». Трое встали и ушли. А одну родительницу, мать семерых детей, за компанию выгнали, хотя она уже лет пять как порвала с Асауляк.
Я выла под окнами, так хотелось, чтобы ребёнок православным вырос. Дочка очень причащаться любила, а после изгнания – ни в какую, говорит, что на службе у неё голова болит и спать хочется. Правда, о том, что случилось в гимназии, она не помнит. Сама я перенесла случившееся очень тяжело, помогало то, что в церковку зайду иной раз, на колени встану перед образом преподобного Серафима, поплачу.
Авария
Потом муж попал в аварию. Случайно на улице (я как раз несла костыли в больницу) встретила одного из лидеров школы, тот спросил: «Чего хмурая такая?» Я объяснила. И тут слышу: «А ты вывела это на сознание?» А ведь мне только-то и нужно было, чтобы голову на плечо кому положить да поплакать. Я чуть не рухнула. Хоть бы слово сочувствия! Не дождалась. Не выдержала, ушла с мыслями: «Как вы меня достали. Какое сознание? Совсем с ума посходили». Побежала в храм помолиться. А там старушка кормит голубей, никогда меня прежде не видела, а спросила: «Что же ты плачешь?» Я начала объяснять, а она: «Ничего, сейчас вместе помолимся». Голуби к ней сотнями слетались и не шумели, как обычно, а очень чинно себя вели, подчинялись своей благодетельнице.
Как хорошо эта бабушка молилась, – я плачу, а она утешает: «Всё будет хорошо». Вот это любовь, настоящая соборность. Ноги у этой старушки очень больные, еле стоит, я посочувствовала, а в ответ услышала: «Болезни нужны, чтобы Боженьку вспоминали». Она приехала из села, просить об открытии у них молельного дома. Я тогда подумала, что есть подобные ей пастухи, покоряющие простотой, есть в Церкви и мудрецы, также приносящие дары Господу. А все полуумные да полупростые, вроде нас – учеников Ольги Асауляк, вокруг храма ходят, а войти не могут, предпочитая рассуждать об эгрегорах.
* * *
Со здоровьем у мужа было совсем плохо. Одна нога почернела, появилась угроза гангрены. Его уложили в кардиоцентр. Лекарств не было. Что делать? Я ревела, поехала на могилу старца Кирика в Ульяновский монастырь, просила: «Отец Кирик, помоги!» Могилу-то не сразу нашла, куда идти – не знаю, кругом ни одной живой души. Холодно, я плачу: «Господи, пошли мне человека!» Не знаю, как набрела на кладбище, увидела могилку батюшкину. Обняла её и три часа просидела, про всю свою жизнь рассказала и что с мужем случилось. Потом по-коми говорю: «Вай кодсянь-ко отсог», что значит: «Дай помощь через кого-нибудь». Подходит монах с чётками, маленький, худенький: «Так это, значит, ты Елизавета?» «А откуда вы знаете?» Оказалось, отец Кирик к нему во сне явился, сказал: «Там тебя Елизавета ждёт».
Вернулась в Сыктывкар. Господь надоумил взять образ святой Матронушки. Все два года, что муж потом болел дома, блаженная откликалась на молитвы, я ощущала её присутствие, её маленькие ручки на своей голове. Смотрю: мужу вроде чуть полегче стало. Говорю ему: «Смотри, как Господь помогает!», а он в ответ: «Да отстань ты со своим Богом». А ведь ногу ему уже и резать собирались. Вижу: поверил наконец.
А с тем иноком ульяновским мы потом ещё встречались. О себе он говорил мало, неохотно. Был как все, потом взалкал. Очень болен, но терпит, ласков, спокоен. Однажды, провожая, спросил: «Чего так торопишься?» «Меня дома ждут». «А меня вот никто не ждёт», – произнёс он грустно. От Ульяновского монастыря добираться до города трудно, транспорт там редкий. Встали мы у дороги. Я пожаловалась, что с мужем ссоримся, а монах ответил: «Не отталкивай его, береги. Ты ведь православная». Сказал это и рукой махнул: «А теперь езжай». И только произнёс, подъезжает машина – дорогая иномарка. Водитель останавливается и везёт меня в город совершенно бесплатно.
Это было время чудес, ответ на мои мольбы: «Господи, выдерни меня из секты, как морковку. Самой мне не уйти». Поехала я в Одессу к мощам преподобного Кукши, попала на отчитку. Толпа беснуется: один лает, у другой клубы чёрного дыма изо рта идут. Я к священнику хотела подойти, но куда там! Вдруг народ расступается и батюшка меня пальцем к себе манит. Подошла к нему и задала главный вопрос: «Я православная?» «Православная», – с любовью ответил священник, помазал мне лоб и поцеловал.
Я видела ад
Но, видно, одной лаской не всякого можно пронять. Любовь укрепляет, а страх Божий заставляет действовать. Одна у нас отреклась от Ольги лишь после того, как мать ей пригрозила: «Если не уйдёшь от асауляков, с собой покончу». А что меня-то держало? Ведь переживала, знала, что дурно поступаю. Мне никогда не нравилась эзотерическая литература. Не увлекалась я ни теософией, ни Кашпировским и прочими целителями, а на сеансе гипноза услышала со сцены: «Девушка из четвёртого ряда, покиньте зал, вы мне мешаете!» Оказалось, что я плохо поддаюсь внушению.
И вдруг ШЕП. И не разорвать, ведь столько знакомых там, как страшно их потерять. Я уже говорила, и ещё раз скажу: добрых, хороших людей среди асауляковцев много. Помню, как-то на встрече лидер задержался и меня попросили: «Елизавета, расскажи что-то из житий». Начала говорить, смотрю – плачут. Потом лидер пришёл, и началось «изучение» Библии. То есть перевод её на Ольгин язык, который больше подходит для инструкций к бытовой технике.
Но читать мы старались много, в основном православной литературы. Асауляк знает, чем притянуть сомневающихся. Советовала, например, книги отца Серафима (Роуза), в котором сама так ничего и не поняла. Батюшка Серафим как раз таких, как мы, «духовидцев», обличал и вразумлял. Но скажи это Ольге, тут же выкрутится, заболтает.
Когда человек в прелести находится, он себя в чём угодно может убедить. Обо мне в школе сейчас говорят: «Ушла в чистое православие». Казалось бы, радоваться надо, но в их глазах я стала лишенкой. Так вот, играя словами, сами себя запутывают. Одно время мы с подругой целительством пытались заниматься и однажды услышали: «Вы вышли на уровень Косьмы и Дамиана». Меня просто передёрнуло, и я поняла, что что-то тут не то. Бывала я и на целительствах, а там лица такие напыщенные, надменные. Бедные, бедные, в зеркало-то на себя посмотрите: ну какие вы пантелеимоны? Некоторых успехов, надо сказать, действительно добиваются – боль головную снять или ещё что по мелочи. Для того чтобы гоголем ходить, этого хватает, но случись что серьёзное, дурь на время выветривается. Бегут к настоящему врачу, не достигшему «уровня Косьмы и Дамиана». А Ольга так вообще в Америку дочь возила на операцию. Кстати, там тоже есть её группы. Асауляк говорила, что её туда зовут, хорошие деньги предлагают, но – «я нужнее своим соотечественникам и, пока нет достойного преемника, никуда не уеду. Мы с вами в одной упряжке».
Эта эйфория – она как наркотик, может, поэтому трудно оторваться. Возбуждали мы себя постоянно. Я тоже это делала во время так называемых инсайдов – погружений. Когда наяву видишь сон не сон, доводишь себя до галлюцинаций. Каждый видит что-то своё, например животных. Из этого следует вывод, что в тебе действует грубая, животная программа. А я видела ад. Большой концертный зал, где стоят искорёженные музыкальные инструменты. Струны порваны, клавиши выломаны, и ни одного музыканта. «В ад способны заходить только сильные души», – похвалила Ольга. Это, конечно, польстило: о какая я! В другой раз я видела во время инсайда рыцарскую эпоху, много подвод, впереди воины в доспехах, потом люд победнее, сначала кареты, потом телеги, а на последней я сижу в бочке с дёгтем. Закричала: «Архангел Михаил, вызволи меня!» И меч как молния сверкнул, и святой Михаил в пурпурном одеянии спустился. Я прыгнула к нему, и за пазуху. Так уютно стало, хорошо.
Быть может, Господь меня так вразумлял, а может, диавол морок наводил. Человек в состоянии инсайда утрачивает волю, перестаёт контролировать себя и потом в этих психических переживаниях запутывается, как муха. «Это выход на контакт с духовным космосом, путь к новому надрелигиозному сознанию», – убеждает Асауляк. Слава Богу, я постоянно повторяла: «Ангел-хранитель, сокрой меня, не дай погибнуть!» В глубине души понимала, что всё это любопытство наглое, беспардонное.
Свет
Постепенно я всё больше впадала в депрессию. Наконец дошло до развода, муж Школу единого принципа на дух не выносил, а я в ней училась чему угодно, но не терпению. Уехал муж далеко, на Ямал. Дочь спрашивает: «А зачем уехал папа?» Что тут скажешь? Молилась Петру и Февронии, Сергию Радонежскому, а потом появился в моей жизни святой Феодосий Кавказский. Его иконку знакомая привезла из паломничества, я как увидела её, то больше всего на свете захотела иметь такую же. А спустя несколько дней мне подарили её, не зная об этом желании. Но довольно было того, что святой Феодосий знал. Интуитивно воззвала к этому молитвеннику: «Вытащи из ада преисподнего! Умираю, сил больше нет...» Я и вправду чуяла смерть, но не ту, как во время похорон, когда рядом покойник. Я другое чуяла – преисподнюю. Это жуть. Я была как в вакууме. Мне было очень страшно.
И ломать меня начало сильно: тошнило, крутило внутри так, что иконку я на пол швырнула. Но тут же подняла с мыслью: «Что же ты делаешь, ведь это Свет». Целый час потом проплакала и стала готовиться к первой исповеди.
Муж вернулся спустя два дня после того, как я отреклась от Ольги и впервые причастилась по-настоящему – похудевший такой. Я сразу поняла: «Господь его вернул». Говорю: «А я от Ольги ушла». Как он обрадовался! И отправились мы уже вдвоём в церковь, где муж тоже исповедался и причастился. Я его не уговаривала, он сам решил, что так надо.
Потом мы познакомились с одним добрым батюшкой. Как-то раз сказала я ему, что сестра очень хотела бы освятить квартиру, но у неё денег нет. «Ничего», – говорит. Пришёл, на стенах обои ободранные, а его даже угостить нечем, чай да сухари старые – нищета. А батюшка после освящения сказал: «В этом убожестве – Господь. Я счастлив, что пришёл к вам, мне здесь так хорошо».
И мне хорошо. Это вовсе не значит, что всё у меня дома прекрасно, что в храме меня больше никто не смущает. Нет, искушений и печалей не стало меньше. Но теперь я знаю: «Слава Богу за всё!»
Записал В. ГРИГОРЯН
 | назад |
| вперед |  |
