СТЕЗЯ
ЗВЁЗДЫ НА КРЕСТНОМ ПУТИ
|
Галина Сергеевна КАЛИНИНА, петербургский детский врач с полувековым стажем, администратор, награждённый медалью «За доблестный труд» и орденом Трудового Красного Знамени, считает, что вся её жизнь была возвращением к Богу. Оно состоялось, это возвращение, и теперь уже ничего не страшно. Слушаю её воспоминания, и перед глазами предстают живые картины…
Детство: война и тюрьма
– Ты посмотри, Галя, какая красота! – громкий голос девочки гулко раздавался под сводами старинного храма. Подружка, к которой она обращалась, темноволосая девочка с длинной косой и живым пытливым взглядом, не отвечала. Галя и сама была уже захвачена этим зрелищем: нежными, неземными переливами цвета, необычными вытянутыми линиями фигур, жесты которых передавали смирение и покой. Это что-то неуловимо напоминало ей. Что-то родное.
Высоко над головами детей, на отбитой местами штукатурке стен храма открывался чудесный мир ангелов и бессмертных людей. Мир тихой радости и необычайной силы, способной защитить в любых обстоятельствах. А страха и горя к этому дню дети испытали уже достаточно.
Шёл 1943 год. Для Галочки это был первый год в школе и первый год спокойной оседлой жизни с того момента, как они – шестилетняя девочка и её мама, – направляясь на лето к отцу, служившему под Брестом, внезапно вынуждены были повернуть назад. И потом долгие дни идти обратно в толпе беженцев, под рёв техники с неба, под разрывы снарядов, среди крови и слёз.
В начале июля оказались в Минске, потом окольными путями перебрались в Ленинград. Последним поездом отправились с бабушкой и двоюродными братом и сестрой в деревню под Вологду. Там какое-то время пожили спокойно. Бабушку в деревне многие знали и любили, и хоть не было своего дома и приходилось ютиться у людей, но было вкусное молоко, и сначала не так чувствовался голод. Правда, позднее уже есть хотелось сильно и всегда. Но потом стало ещё хуже – как-то ночью пришли люди, что-то искали, шарили своими страшными штыками на печке, где спали дети. Старшая двоюродная сестра убежала в лес. А Галочка попала с бабушкой в тюрьму, где все спали на одних нарах так тесно, что приходилось ночью переворачиваться одновременно.
Так было два месяца. Бабушку иногда вызывали на допросы. Она сделала, видимо, что-то плохое, чем-то провинилась перед этими суровыми и страшными людьми со штыками и непреклонным взглядом. Это плохое, как догадывалась девочка, было связано именно с тем, что бабушку знали и любили в деревне. Почему-то бабушка была теперь в этом виновата, и они должны были расстаться, и бабушка должна была уехать одна куда-то далеко, в какую-то Сибирь. А Галочку направляли в детский дом. Это было очень страшно, но неожиданно, к большой радости, из Ленинграда приехала мама. Она целовала и обнимала Галочку и почему-то плакала и говорила, что теперь всё будет хорошо, что хоть из Ленинграда никого не выпускают просто так по своему желанию, но тётя Людмила, папина сестра, которая работает в «самом Смольном», «выбила» маме пропуск, и теперь уже они не расстанутся и будут вместе дожидаться папу с войны. На этих словах мама опять заплакала, у неё было измученное лицо.
Бабушка: «Не рыдайте надо мною»
Мы разговариваем с Галиной Сергеевной в часовне Святой равноапостольной княгини Ольги, где моя собеседница служит свечницей. Часовня расположена в приспособленном помещении второй городской больницы Петербурга. Здесь скромная обстановка: несколько икон с подсвечниками, у самодельного кануна насыпан песок для свечей, бак с освящённой водой. Разговор наш постоянно прерывается: люди идут и идут. За советом, за свечой, за иконкой. Ведь большинство из нас приводят к Богу именно болезни и скорби. В свободные минуты мы продолжаем разговор. Мы обе знаем уже, что за порогом зрелости детство опять стремительно начинает приближаться к человеку и всё чаще и чаще напоминает о себе.
Взрослеть и жить после войны суждено было рядом с бабушкой и тётей Людмилой, сестрой отца, которую девочка называла мамой. Родная мать умерла в эвакуации от тифа. Встретить отца, вернувшегося из плена, пережить отчуждение и обиду, когда он создал новую семью, а позднее, к концу его жизни, четыре месяца ухаживать за ним, умирающим, как за ребёнком, и проводить туда, куда ушло уже столько любимых и близких людей.
Но это в будущем. А тогда, осенью 1943 года, она пошла в первый класс в старинном русском городе Владимире. Так не похож он был на изящный и великолепный Ленинград. Другой совсем дух царил в этом месте, где соединились вековая мудрость великого народа, его вкус к простой, осмысленной красоте и… что-то ещё, чему доверчиво открывалась навстречу детская душа. После всего пережитого купола и стены древних храмов в золоте ранней осени, под чистым синим небом казались сказкой.
Здесь, в тылу, тоже была война. Своя. Учительница, 26-летняя Евгения Ивановна, в первый месяц войны ставшая вдовой, учила их не только грамоте, но и правильному отношению к постигшему всех в той или иной степени горю. Настоящий учитель готовит детей к жизни. Уроки начинались чтением писем с фронта. Девочки приносили их в школу, читали, обсуждали, внимательно слушали, что говорит Евгения Ивановна. А потом были «экскурсии» к древним фрескам в Успенском соборе. Безошибочное чутьё педагога вывело на то, что именно может утешить сейчас детей. Кто знает, вероятно, и сама Евгения Иванова находила утешение здесь, под сводами храма.
– А после войны, знаете, комсомол, студенчество, медицина, – смеётся Галина Сергеевна, – всё как-то отошло на задний план. Но страх Божий был всегда. Всегда боялась сделать что-то, что навлечёт Его гнев.
Тому, что «начало премудрости – страх Господень», Галина Сергеева была научена с детства, задолго до того, как ей открылась великая милость Его. Родом она из старинной семьи с дворянскими и купеческими корнями. Ещё двоюродная сестра бабушки – строгая постница, вся в чёрном, знавшая лично о. Иоанна Кронштадтского, – учила детей молиться полным правилом. Так и видится сквозь годы тёмная комната, мерцание лампады перед образами, строгий Лик, взирающий сверху на малышню, боль в коленках, трепет от сознания непоправимости своих тяжких грехов и… задорный голос бабушки из соседней комнаты: «Лизавета, опять заставляешь детей стучать лбами об пол?!»
Сама бабушка, несмотря на видимый либерализм, была глубоко верующим человеком. И на закате своих дней, уже после войны, ссылок и потерь, она ласково встречала сотрудников карательных советских органов, которые приходили с обыском к её дочери в квартиру на улице Садовой. Она поила их чаем и потом терпеливо прибирала разгромленную квартиру, укладывала вместе с внучкой дрова в дровянике, подвергшемся досмотру, и даже сшила специальную перчатку, чтобы стражи государственной безопасности не запачкали руки, шаря по дымоходам в поисках чего-то утаённого. И в конце этих мытарств, когда уже сняты были подозрения и миновала беда, она заслужила от грозных досмотрщиков уважительное «Прасковья Захаровна». Таким вот душевным устроением завершился крестный путь бабушки.
А начинался этот путь празднично, легко. Совсем юной, после окончания гимназии, вышла она замуж за деда, который был почти на двадцать лет старше. Была она дочерью городского головы Коломны. Дед выстроил для молодой жены большой дом в селе Никольское на реке Шексне (этот дом простоял долго и развалился совсем недавно, лет десять назад). Было у бабушки с дедом восьмеро детей. Первая беда постучала в дом в 1914 году. Нет, не война отняла мужа у бабушки, а только его склонность к удальству. Поспорил с соседом, что поднимет телегу. Поднял, но надорвался и умер. Осталась бабушка в 32 года одна со множеством детей на руках. Всю ночь молилась, просила Бога не оставить её в таком бедственном положении. А наутро оказалась она совсем седой.
Далее революция, гражданская война. Сын Коленька, совсем юный, семнадцать лет ему было только, пришёл домой прощаться: для него Ленин стал кумиром. Пошёл, значит, в Красную армию за большевиков воевать. И вот стоит он в прихожей в длинной такой шинели. Вышли все домочадцы, прислуга. А в шинель мать перед тем зашила ему иконку, тайно. Так он почувствовал что-то твёрдое, нашёл, где зашито, оторвал, выбросил. «Не надо мне этого!» – сказал. Вздох прошёл по дому, и долго ещё кухарка с горничной шептались, мол, нежилец наш Коленька, не будет хранить его Матерь Божия. Так оно и вышло. Вскоре погиб Николай.
На одном из надгробий Марсова поля есть имя: Калинин Николай. Прасковья Захаровна верила, что здесь похоронен её сын. Она никогда не ругала советскую власть. Даже когда отбирали дом, сказала просто: «Бог дал – Бог взял». Господь посылает крест по силам. Прасковье Захаровне было их отмерено много. Она пережила почти всех своих детей. Трое умерли в детстве. Николай – в гражданскую. Иван – на Колыме: упав без сил, был застрелен охранником. Сергей умер от ран после войны.
– Ушла от нас бабушка в восемьдесят два года, – вспоминает Галина Сергеевна. – Уходя, говорила: «Не рыдайте надо мною, мы все там будем, я вам благодарна, что вы хорошо относились ко мне, но памятника никакого на могилу не надо, только крест».
«Я верю»
Загадка жизни и смерти – что там, за чертой? – не отпускала Галину, даже когда она стала комсомолкой, студентом-медиком и ей «популярно объясняли» каждый день, что души в человеческом теле не обнаружено. Однажды увидела такой сон. Тополь под углом сорок пять градусов к земле. Она обхватила его руками и вдруг заметила, что это дерево устремлено верхушкой в небо. И тотчас нашла себя в незнакомом городе, на площади среди прекрасных женщин. Одна из них почему-то напомнила ей Марию Магдалину. Незнакомка спросила:
– Хочешь увидеть Его?
– Да, очень хочу.
– Я тебе помогу.
И тут разверзлось небо голубое-голубое – и, как на витраже, в храме видит она Образ в красном и синем. Необычайная доброта исходит от Него.
– Господь Иисус Христос, я помню, что Ты был человеком, но был ли Ты Богом?
– Я и есть Бог.
– Прости, прости… Я не верила… Я больно Тебе делала…
Она проснулась от рыданий и от того, что мама Людмила трясла её за плечо: «Что ты кричишь?» «Я верю, я верю...» Это потрясение было переломным и определило до конца жизни её отношение к вере. Но и для Людмилы не прошло бесследно. В конце жизни и сама Людмила, коммунистка, работавшая в Смольном, стала просить для чтения духовную литературу. Пути Господни неисповедимы.
К свечному прилавку подходит женщина.
– Простите, у меня скоро операция… – робко начинает она.
– В каком отделении лежите? – деловито осведомляется Галина Сергеевна. Далее следуют советы о том, кому и как молиться и как вообще духовно готовиться к испытанию, перемежаемые толковыми и подробными советами медицинского характера. Получив исчерпывающую консультацию, женщина берёт свечи и с умиротворённым лицом идёт к иконам.
Мне, наблюдающей эту сцену со стороны, приходит в голову мысль, что и сейчас, когда уже не под силу восьмичасовое стояние у операционного стола, Галина Сергеевна на своём месте отдаёт людям всё, что может.
Более полувека прошло уже с того дня, как начинала она работу детским хирургом и ортопедом-травматологом. Это было в Ленинградской области, в посёлке Лесогорский, где лечились дети после полиомиелита. Потом приходилось работать и со взрослыми – в травматологии и сосудистой хирургии. Окончательно путь определился двадцать семь лет назад, когда перешла она работать начмедом в филиал Ленинградского института детской травматологии и ортопедии имени Турнера.
– По характеру я не администратор, да что там говорить – и не хирург даже. Жёсткости необходимой нет, и к страданиям – своим и чужим – притерпелась с большим трудом. Но почему-то всё удавалось.
Действительно, если вспомнить поговорку, что «у каждого хирурга – своё кладбище», то её кладбище будет совсем маленьким: за всю практику потеряла она только двоих пациентов, двоих детей. И хоть причины летального исхода лежали в анестезиологии, всё равно переживания хирурга достигли такой силы, что отметились двумя язвами. Кто-то скажет: «Так нельзя». Но так же было и с администрированием. Предложение руководить людьми приняла с тайным недоумением: как это сделать, если не умею и не люблю ни приказывать, ни требовать? И откуда-то, может быть молитвами бабушки Прасковьи Захаровны, пришла спасительная мысль: а буду я к ним просто хорошо относиться. Правило оказалось безотказно действующим. Не только состоялся тогда хороший администратор, но и годы спустя, когда ушла она из института, категорически не приняв нового «рыночного» духа в медицине, именно бывшим подчинённым было суждено привести её в храм, где давно жившая вера обрела окончательную форму и стала новым служением в её жизни.
Поклонившись иконам, я выхожу из часовни. А люди в больничных халатах туда идут и идут...
Марина БАЛУЕВА
г. Санкт-Петербург
 | назад |
| вперед |  |
