БЕСЕДА
ПУТЬ К ПРЕПОДОБНОМУ
Инокиня Леонида (Сафонова) – человек, приложивший много сил для того, чтобы были обретены мощи преподобного Александра Свирского. В прошлом матушка – учёный-биолог. После окончания Ленинградского университета она на протяжении 30 лет занималась исследовательской работой, написала более 60 научных работ. Но за полгода до защиты докторской диссертации поменяла научное поприще на монастырь. Заочно мы были знакомы около десяти лет, но лишь недавно удалось лично побеседовать, расспросить матушку о судьбе, о её духовнике, настоятеле Александро-Свирской обители архимандрите Лукиане (Куценко), и, конечно, об обстоятельствах обретения мощей преподобного.
Письмо к Богу
– ...Ещё в отрочестве мне очень хотелось понять, как люди веруют. Особенно сильным было это желание, когда я оказывалась за городом. Идёшь иной раз полем или лугом, вокруг красота такая, что сердце невольно ищет ответа: кто же всё это сотворил? А когда я училась в 10 классе, то захотелось написать письмо Богу, спросить, что же мне сделать такого, чтобы Он открылся, чтобы я смогла Его полюбить? Жалею, что на следующий день разорвала это письмо.
– Как скоро вы получили ответ?
– Почти через сорок лет, когда я оказалась к этому готова. Но всё это время я открывала Евангелие и понемножку читала. А по-настоящему пришла в Церковь вот при каких обстоятельствах. Случилось несчастье с моим ближним – сыном покойного священника. Он заболел и попросил меня, как медика, ему помочь. Но я понимала – это тот случай, когда требуется не врач, а батюшка. Одна моя знакомая, певчая в храме Воскресения Христова, посоветовала обратиться к отцу Лукиану (Куценко). На следующий день мы встретились с ним в Духовной академии. Смотрю, летит к нам худенький молодой человек, остановился – я увидела его глаза, обращённые ко мне, и в этот момент что-то произошло. Не знаю, как это описать. Ещё минуту назад я была совершенно спокойна, шутила (вообще-то, я человек уравновешенный), но вдруг заплакала. Этого, наверное, не объяснить тому, кто никогда не переживал состояние благодати.
На другой день мы поехали с отцом Лукианом к моему болящему ближнему. Это была очень странная поездка. Нам приходилось пересаживаться с трамвая на трамвай, с автобуса на автобус, они всё время сворачивали куда-то в сторону. Два с половиной часа добирались, хотя обычно на это требовалось минут тридцать. Я всё просила прощения, а батюшка был спокоен и печален, понимая, кто нам мешает добраться до места. После этого я и начала сознательно ходить в храм, впервые исповедалась лично священнику (прежде бывала только на общих исповедях). Всё-всё о себе рассказала. Даже про то, что за много лет научной деятельности я так и не смогла преодолеть страха перед публичными выступлениями. Всегда старалась отвертеться – такой вот я малодушный человек. И буквально на следующий день после исповеди звонит замдиректора по науке, сообщает, что скоро в нашем институте состоится выездная сессия Академии наук и мне первой предстоит сделать доклад. Я поняла, что Господь так нас проверяет: покаялся, а теперь ответь, готов ли ты жить по-новому.
«Летят два самолёта...»
– В Блокаду вы были в Ленинграде?
– Да, мы жили недалеко от военного аэродрома, на северной окраине города, в Удельной. Там, в Сосновке – так называется лесистая часть парка, сохранилось кладбище погибших лётчиков. Помню, как над нашими с мамой головами пролетел низко-низко объятый пламенем самолёт, упал и взорвался неподалёку. Нас всё время бомбили, и мама выбегала со мной на улицу. Во время одного из налётов был разрушен мой первый детский сад, на Сампсоньевском проспекте, недалеко от Финляндского вокзала. Он был практически во дворе теперешнего подворья Введено-Оятского монастыря. А вот голода я почти не чувствовала. Как-то, года в четыре, попыталась убедить маму: «Дай мне есть, дай мне есть, а то летят два самолёта, они тебя задавят». Но дать мне было нечего, а потом я запнулась о ножку стула, упала, заплакала и забыла о еде. И долго-долго, даже после войны, не хотела есть. Воспитательница в садике, выпускница Смольного института, с такими седыми буклями, всё заставляла меня кушать, а я не хотела, и слёзы капали в тарелку. Врачи говорили: «Это последствия Блокады». Когда я пошла в школу, то не могла нормально писать – руки дрожали мелко-мелко, и буквы выходили некрасивыми. Я не помнила своего страха, а руки – помнили.
– Ваши родители были верующими людьми?
– Глубоко религиозным человеком была моя мама. Двери нашей квартиры почти никогда не закрывались. К маме шли люди в скорбях, за помощью, и она с мягким юмором откликалась, утешала. Вот ситуация: приходит многодетная женщина (они с мамой жили когда-то в одной деревне под Лугой), жалуется: «Мне одеть нечего, мне есть нечего, видишь?» Она ничего не просит, но, как это обычно бывает, делится горестями. «Вижу», – ответила мама, поднялась, принесла свой костюм, платье, потом достала из шкафа какие-то крупы. Односельчанка уточняет: «Ты это мне так отдаёшь или я тебе что-то должна?» «Да какой с тебя спрос», – шутит мама, а гостья тоже не без юмора откликается, мол, ты меня ещё благодарить должна, что избавилась от лишнего.
– Когда человек стесняется принимать помощь, он иногда очень своеобразно реагирует.
– Да, иногда маму даже обижали в ответ. Она всё переносила с большим терпением, жизнь была трудная. Маме было пять лет, когда она лишилась отца. Он погиб в Первую мировую войну, был унтер-офицером, трижды Георгиевским кавалером, человеком огромного роста. Сохранилась фотография, где он стоит в белом кителе с саблей. Мне отец Лукиан говорит иногда, когда я закипаю: «Положите сабельку в ножны». Тогда вспоминаю саблю деда.
– Кем был ваш отец?
– Он был известным в городе модельером-закройщиком. К нему приходили преподаватели университета, ректор политехнического института, артисты. Заказчики ценили отца и как человека, имеющего всегда особый взгляд на происходящие события, и засиживались иной раз подолгу. Отец не был церковным человеком, но имел подлинно христианскую душу. Мог с бедного студента ни копейки не взять за работу, мог расплакаться над чужим несчастьем. Помню, заходим в магазин, и вдруг папа сворачивает куда-то в сторону – услышал плач ребёнка, потерявшего, как оказалось, деньги. Отец вынул свои и дал, сколько было нужно. Или вот другая памятная история. Я принесла домой птенца голубя, выпавшего из гнезда. Он качается на тоненьких ножках, шея длинная, розовая, покрытая пухом. Отец сначала отшатнулся от неожиданности, но потом взялся выхаживать – вставал в четыре утра, чтобы покормить, выводил гулять. Это было очень трогательно видеть: папа идёт, и голубь рядом топает. Когда папа умер, на его похороны пришло больше ста человек.
Ожившие клетки
– В какой области вы подвизались, будучи учёным-биологом?
– Клеточная иммунология. Было важно понять, что происходит с клеткой, когда на неё воздействуют инфекционные агенты или лекарственные препараты, вакцины. Я всегда поражалась, как организм человека премудро устроен. Вот лейкоциты, например: обычно они двигаются со скоростью 4-6 условных единиц, но если человек болен, они устремляются к очагу болезни со скоростью, доходящей до 20 единиц, – такие микроскопические взволнованные спасатели.
– Как вы для себя решили вопрос с дарвинизмом, столь актуальный для биологов?
– Мы, конечно, проходили в университете дарвинизм, и я задумывалась: почему прекратилась эволюция? В этом учении есть нечто не вполне естественное, не столько от науки, сколько от идеологии, и я его терпеть не могла, получала тройки за ответы. Одна подруга в разговоре на эту тему однажды воскликнула: «Ну как же, ведь мы создаём новые виды». Отвечаю: «А при чём тут эволюция? Вот мы тут посадили клубни георгинов, привезённые из Бельгии, и в первый год выросли цветы изумительной красоты и с большим разнообразием по цвету. А на следующий год из этих же клубней – только жёлтые цветы и уменьшенного размера. Все фенотипические признаки ушли, а изначальные, генотипические, остались. К эволюции это не имеет никакого отношения.
– Были на вашей памяти случаи явного вмешательства Творца в жизнедеятельность организма?
– Самый очевидный – это когда я привезла святую воду из Тервенического монастыря. Попросила благословения отца Лукиана исследовать, как влияет вода на клетки организма. Он его дал – ему и самому было интересно узнать, что получится. И что дальше? На поверхностной мембране клетки находятся многочисленные рецепторы, которые реагируют на любое воздействие на организм. Микробы, вирусы, токсины – всё это заставляет их реагировать. Когда человек болен, то прочность рецепторов на клеточной мембране снижается и они могут втягиваться внутрь либо сбрасываться. У здорового человека рецепторы имеются на поверхности 75-80 процентов иммунокомпетентных Т-клеток, у больного – значительно меньше. Мы взяли от больного человека клетки (лишь у 26 процентов из них на поверхности видны были рецепторы) и поместили их в четыре пробирки. В одной была питательная среда из витаминов, аминокислот – всего, что обычно используется для культивирования клеток. В другую пробирку поместили эту же среду плюс эмбриональную сыворотку. Она сильный стабилизатор мембраны, обладает биостимулирующими свойствами. В третий флакон налили простую воду, а в четвёртый – святую воду из Тервенического источника.
В простой воде клетки после выдерживания их при температуре 37 градусов погибли. В питательной среде изменений не произошло. Сыворотка дала слабый эффект, изменения были в пределах погрешности. Смотрим, что произошло в пробирке со святой водой, и тут будь ты хоть трижды фомой неверующим, а результат налицо: под микроскопом проявилось множество обновлённых, оживших клеток в виде «ромашек», число которых достигло 78 процентов.
– На вашу веру это как-то повлияло?
– Я и без этого опыта была настроена уйти в монастырь, сердце ликовало оттого, что я могу быть с Богом. Но другие медики, учёные удивлялись и почему-то радовались. Говорили: «Надо же, как влияет, наверное, нужно пить святую воду каждый день».
Отец Лукиан
|
– После встречи с отцом Лукианом как развивалась ваша жизнь?
– Началось моё воцерковление. Однажды батюшка озадачил нас, своих духовных чад, сказав: «В Кировском районе есть здание, которое очень подходит для храма, но нужно потрудиться, чтобы нам его отдали». Прежде там была дача Воронцова, потом Шереметева, а в советское время – магазин. К тому времени, когда мы попросили передать здание Церкви, там обосновались окрестные любители выпивки. Но для того чтобы получить право превратить эти руины в храм, пришлось ходить, писать, требовать, плакаться, молиться. Наконец власти сдались. Так появилась в 1991 году в городе новая церковь – святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. Тогда власти передали Церкви более 100 храмов, многие из которых были разрушены до фундамента. Православные получили право восстанавливать развалины, и много подвижников проявило себя в то время. Вспоминаю, как мы начинали дело. Денег ни рубля, а батюшка на такие пустяки никакого внимания не обращает, вот уж воистину слуга Божий.
– Мы не раз упоминали имя архимандрита Лукиана в нашей газете, и, конечно, хотелось бы знать о нём побольше.
– Без этого не понять, почему преподобный Александр Свирский избрал батюшку. Родился он под Одессой в 1965 году. Когда мы встретились, ему было 26 лет, большую часть которых он посвятил Церкви. До пострига его звали Леонидом. Сам о себе не любит говорить, но ещё живы люди, которые помнят его ребёнком. По их рассказам я представила и полюбила эту сцену: небольшой сельский храм, идёт вечерняя служба. Белоголовый отрок с благоговением читает «Шестопсалмие». Голос звучит уверенно, по всему видно, что читает не первый раз. А ведь до храма нужно было добираться на попутках 36 километров. Одному.
У себя в деревне Леонид читал Псалтырь над всеми усопшими жителями. Люди сначала удивлялись, потом привыкли, но не сказать чтобы преисполнились благодарности. Мальчика не понимали одноклассники, преподаватели, даже родители. Дразнили, наказывали, вызывали представителей роно для проведения «очистительных» бесед, отбирали и сжигали иконки. А он стоял на своём, хотя и почитал родителей. Когда они возвращались с работы, ребёнок приносил тазик с водой, чтобы вымыть им ноги. Леониду было двенадцать, когда умер отец. Вскоре от тяжёлой неизлечимой болезни слегла мать. Мальчик вынужден был пойти работать на ферму. Рано утром доил 12 коров, затем бежал в школу, а из школы – ухаживать за матерью. Видимо, по его молитвам Господь её через год исцелил и даровал ещё 25 лет жизни.
В 16 лет батюшка покинул родной дом, лишь иногда возвращаясь навестить мать. В это время на него очень повлияли монахи из закрытых, разогнанных монастырей. Они стали для него примером, давали почитать духовную литературу.
– Что было потом, как отец Лукиан оказался в Петербурге?
– В начале 80-х он стал келейником будущего митрополита Киевского Владимира. В то время владыка возглавлял Ростовскую и Новочеркасскую кафедру. Послушание было очень трудное, и Леонид чем только не занимался. Например, отделочными работами, обустраивая архиерейские покои, и даже торты печь научился. Владыке очень не хотелось расставаться с ним, когда батюшка попросил благословение на учёбу в Ленинградской семинарии. Предлагал другие варианты. Через 20 лет они встретились. Это произошло в обители Александра Свирского, настоятелем которой стал отец Лукиан. Когда предстоятель Украинской Церкви приехал туда, то, увидев бывшего келейника, воскликнул: «Лёнечка!» Ведь монашеского имени отца Лукиана он не знал. Потом они вместе отслужили молебен преподобному.
– Где батюшка служил после семинарии?
– Сначала в Иоанновском монастыре, потом был переведён в храм Воскресения Христова у Варшавского вокзала. Около года исполнял там обязанности. Храм большой, просторный, однако внутри запустелость. И вот сценка: декабрь, на улице минус 25, в храме минус 5-10 градусов, отопления нет. В правом углу церкви стоит худенький молодой священник, принимает исповедь. К нему очередь во всю длину храма, более ста человек. Люди волнуются, как на суд пришли, многие, отходя от аналоя, плачут.
А с другой стороны от алтаря исповедь принимает другой иеромонах. К нему очередь – человек 10-15 – прошла и больше нет желающих. Основная масса «намертво» стоит там, где принимает исповедь отец Лукиан, и терпеливо ждёт своего «покаянного часа». Со стороны могло показаться странным: новый, малоизвестный священник, молчит, чудес не творит, не заискивает, в беседы сам не вступает, а прихожане жмутся к нему, как дети к родителю.
Всё дело было в том, что батюшка очень внимателен к людям. И утешит, и помолится за тебя, и так умеет спросить, что душа открывается навстречу. Когда нужно – пошутит, да так, что и не хочешь – рассмеёшься. Он и после службы по 2-3 часа иногда стоит отвечает на вопросы. Никто неутешенным не уходит. И так везде было, где он служил. Не помню, чтобы хоть раз сослался на занятость, хотя более занятого человека трудно представить. Я уже со счёта сбилась, сколько он всего восстановил, построил.
– Вы – монахиня Тервенического монастыря, как я понимаю, тоже отстроенного отцом Лукианом?
|
– Да, это монастырь в Лодейно-Польском районе, в глухой деревне. Первая обитель, которую батюшка возродил. Тервеничи – деревня, известная по летописям ещё с XII века, сейчас там около трёхсот жителей. Восстанавливать монастырь нам, прихожанам храма во имя Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, помогали дети из детдома, а совхоз выделил землю под огороды и покосы. Денег не было, питались скудно, но никто не жаловался. Местные жители, видя такой энтузиазм, потянулись в монастырь креститься и детей крестить. Теперь уже в деревне нет ни одного не окрещённого ребёнка. Монастырь отстроил два храма, три часовни, четыре келейных корпуса и много хозяйственных построек. В восемнадцати километрах от него основали скит, где проходят лечение люди, страдающие наркоманией и пьянством. Лечат там без лекарств, только молитвой и трудом.
Ну и дальше – церковь за церковью отец Лукиан поднимал по всей области. Недавно построил в Петербурге подворье Свято-Троицкого монастыря с храмом Рождества Христова. Над ним иронизировали: «Отец Лукиан опять сарай взял и из него храм сделал». Да, такое чудо! Из заброшенного книжного склада без единого окна вышла чудная церковка с колокольней и арочными окнами, с замечательным интерьером. Там сейчас хороший приход. В день небесного покровителя батюшки – священномученика Лукиана – люди принесли море цветов. Отец Лукиан посмотрел-посмотрел, потом вдруг говорит: «Я очень люблю цветы и благодарю вас всех, но здесь так много затрачено денег... лучше бы на эти деньги кирпичей принесли», – и не понять, шутит или огорчён... Можно иногда услышать: не о храмах нужно печься, о людях. У отца Лукиана одно другому никогда не мешало, а помогало. Он сейчас духовник трёх монастырей и восьми скитов, которые восстановил или построил.
Поиски преподобного
– Но главное, чем известен отец Лукиан, например читателям нашей газеты, – тем, что возрождал обитель Александра Свирского. С чего всё начиналось?
– В 97-м году митрополит Петербургский Владимир благословил отца Лукиана ехать на Свирь. В июле 1997 года с одним монахом и тремя послушниками он туда приехал. Келейные корпуса стояли с чёрными глазницами вместо окон. Храм Преображения Господня тоже нёс на себе следы разрушений. Но к престольному празднику, то есть уже через месяц, там можно было служить. Мы надеялись, что кто-то приедет, по радио уже объявили, что идут работы, а мимо проходят корабли через Свирь на Валаам. И вот – праздник. Идёт крестный ход, и вдруг видим: навстречу какие-то люди. Оказывается, в шести километрах от монастыря сломался теплоход, шедший из Москвы. Его пассажиры-паломники надеялись встретить Преображение на Валааме, но поняли, что не успеть, и отправились к нам. Возможно, кто-то из местных им подсказал. Господь так устроил, и вышло, что традиция почитания святого Александра москвичами получила продолжение. Ведь они его и прославили в своё время, и государи наши ездили к мощам подвижника на поклонение, подарки слали монастырю. Его почитала вся Московская Русь. Санкт-Петербург уже потом, позже присоединился к почитанию.
– Мощи преподобного начали искать сразу?
– 12 сентября 1997 года, на день памяти преподобного, приехало много паломников, было хлопотно, так что лишь после того как народ разъехался, нашлось время спуститься к образу святого Александра – приложиться. Вижу: он мироточит. Бегу к батюшке: «Мне кажется, икона замироточила». Он подошёл к ней, постоял, подумал и сказал: «Да». А через несколько дней отправил меня «на недельку» поработать в архивах, выяснить, где могут находиться мощи нашего небесного покровителя. В недельку мы, конечно, не уложились.
– При каких обстоятельствах и когда они исчезли из монастыря?
– Об этом много писалось, в том числе и в вашей газете. Поэтому я лишь кратко напомню и, может быть, добавлю несколько новых подробностей. Ещё когда обитель официально не открылась, пришло письмо, где было написано: «Как только монастырь получит официальный статус, Господь вернёт мощи святого Александра Свирского».
– От кого было письмо?
– Подпись там была «Валаамские монахи» или «Валаамский монах», я сейчас точно не помню. Статус монастырь получил 14 декабря 1997 года. А 30 декабря мы с батюшкой уже стояли у мощей в Военно-медицинской академии.
– А что произошло между началом поисков и этой датой?
– Я работала в архивах каждый день, с утра до вечера. Подняла гору материалов и поняла, что, когда мощи были «арестованы» ЧК, они были привезены в часовню Лодейного Поля под замок. Допущен к ним был только один сотрудник нынешней Академии материальной культуры, которая тогда подчинялась Наркомату просвещения. До революции она называлась Археологической комиссией, потом стала отделом Наркомпроса по учёту и охране памятников старины и древностей.
Так вот, специалист этого отдела, Крутецкий, осмотрел мощи (он отметил это в своём отчёте, который сохранился в архиве), и его чекисты спросили: «Что нам делать с этим? Пусть Центр решит, что делать с мощами, или мы поступим по своему усмотрению». Крутецкий обратился в отдел и получил ответ своего руководителя Александра Удаленкова: «Признавая мощи, безусловно, исторической реликвией, место нахождения которой должно быть в храме, просим принять меры по охранению этой народной исторической ценности». Удаленков был учеником выдающегося нашего учёного Петра Петровича Покрышкина, который на полях этой резолюции написал: «Охранять эти мощи и передать все материалы мне. Их место – в храме!» Покрышкин был глубоко верующим человеком и спустя какое-то время, не выдержав безобразий, ушёл в один из Нижегородских монастырей, прислав оттуда письмо, что отказывается от звания академика и всех почестей, так как не желает иметь ничего общего с безбожной властью.
Неизвестно, дошла ли резолюция академика Покрышкина и его ученика Удаленкова до чекистов в Лодейном Поле. Однако уничтожить мощи они не решились, хотя долго пытались навести «тень на плетень», запутать всех. Сначала председатель местного ЧК Кантер объявил, что вместо мощей в раке хранилась восковая кукла. Когда его попросили предоставить «куклу», он растерялся – что делать, не лепить же самому. Так начали появляться новые версии. Например, что от святого остался только череп с тремя зубами. Череп действительно где-то нашли, неизвестно чей, а подлинные мощи, между тем, чекисты доставили в Петроград. И тут передо мной встал вопрос: куда их могли спрятать?
В наших руках оказались два важных документа, определяющих направление дальнейших поисков. Один из них свидетельствовал о том, что мощи не следует искать в музеях, подчинённых Наркомату просвещения – это ведомство отказалось их охранять. Согласно другому документу, получалось, что мощи надо искать в музеях, находящихся под управлением Наркомата здравоохранения, а значит, в музеях анатомии при мединститутах. Таких в городе было тогда четыре. Но три из них имели короткий срок существования к тому времени, они начали формироваться только с конца XIX века. А музей на кафедре анатомии ВМА имел к 1918 году 120-летнюю историю. Там было много экспонатов, и в нём легко было спрятать мощи. В этом музее мы начали и закончили свои поиски. Выяснили, что крупнейшим анатомом в Петрограде был Владимир Николаевич Тонков – президент Военно-медицинской академии. Он же оказался единственным хранителем мощей. Позже я познакомилась с его внучкой. Она рассказала, что Владимир Николаевич был верующим человеком, пользовался огромным авторитетом, благодаря чему спас многих людей от тюрем и лагерей. А что касается мощей, оказалось, что он замаскировал их под экспонат музея, сбрив волосы и сделав маленький надрез, имитируя искусственную мумификацию. Когда возникала угроза посещения кафедры чекистами, академик Тонков прятал мощи между стеной и огромным шкафом. О том, что они хранятся в музее, догадывались многие. Иногда мощи начинали так благоухать, что трудно было не догадаться.
– Как вы смогли найти общий язык с сотрудниками Военно-медицинской академии?
– Музеем заведовал ученик моего друга – заведующего одной из кафедр академии. И вот я пришла туда. Несколько курсантов сняли со шкафа мощи, завёрнутые в полотно. У меня сердце кричало: «Это он, больше некому быть!» – столько материалов было поднято, изучено. Года за два до этого, как выяснилось, здесь побывал один семинарист, воскликнувший: «Ведь это мощи святого! Заверните их в чистую простыню, за ними придут». Но тогда ещё не было ясности, кто это.
Наконец стало возможным пригласить в музей отца Лукиана. Его поводили там, показали экспонаты. Водитель батюшки потом горестно спрашивал: «Что вы с батюшкой сделали? Он вышел бледный как смерть». Ведь это для учёных там экспонаты хранятся, а для священника всё это люди, которые нуждаются в погребении, лежат неотпетые, неотмоленные.
– Почему возникло столько сомнений в том, что найдены мощи преподобного?
– Была создана комиссия, в которую вошёл сотрудник областной СМЭС Ковалёв. С него и началась хула. Ерничать он начал практически сразу, пообещал доказать, что это останки современного человека. Но доказательств так и не появилось, вместо них вышла статья в одной бульварной газете: «Святой с маникюром». Потом подключились другие люди, например историк Антонов, единственным внятным аргументом которых было описание мощей, сделанное монахами в присутствии чекистов в 1918 году. Причём описание полностью подходило к мощам, найденным в Военно-медицинской академии, за одним исключением: в акте было написано, что у преподобного ступни ног были поломаны. Но в этом же акте они признавались, что ног не видели, потому что ткань, покрывающая тело, примёрзла к доске. Мощи тогда удалось открыть только по грудь. Ноги, как я понимаю, просто ощупали, а у преподобного они действительно не совсем обычно лежат: «правая ступня плюсной кверху, а левая в сторону». Такое описание оставили монахи, открывшие мощи в 1641 году. Сведения обо всём этом были опубликованы. После этого Антонов перестал досаждать.
Некоторые из сомневающихся уже не оспаривают, что найдены мощи святого, но утверждают, что это новомученик. Аргументов по-прежнему никаких. Ну, подошли бы хоть раз, спросили: какие у вас доказательства? Нет, выныривают, перевирают факты, потом снова пропадают. Но поначалу им удалось убедить даже часть духовенства. Дело в том, что один из наших противников довольно известный священник не только в городе, но и в стране. Ему вместе с экспертом Ковалёвым принадлежат самые вольные высказывания в адрес мощей преподобного.
– Что вас спасло от этих нападок?
– Доказательства накапливались стремительно. Просто гениальную работу провела антрополог Юлия Дмитриевна Беневаленская. Она, в частности, доказала, что мощи принадлежат вепсу, а это важно, потому что и родился святой Александр на Вепсской земле, и монастырь построил там же. Очевидным было сходство черт лица мощей с ликом на древних иконах преподобного. Нашлись монастырские записи, прояснившие ряд обстоятельств. Конечно, большое значение имела поддержка митрополита Владимира, а потом и Святейшего Патриарха Алексия, вставшего на колени перед мощами. Они смогли как-то угасить безумие. А главное, Господь непрестанно показывал, чьи мощи мы обрели.
Что главное
– Вы имеете в виду чудотворения?
– Да, они начались ещё во время экспертизы, в рентгеновском кабинете. Захожу и вижу: мощи в крупных каплях. Спрашиваю: «Зачем вы их намочили?» «Мы с ними ничего такого не делали», – отвечает врач-рентгенолог. А отец Лукиан подходит, трогает одну из капель, и такой аромат ощущается: жасмин, земляника... столько оттенков! А когда мы в храме над преподобным начали акафист читать, благоухание было такое, что пчёлы слетались, наверное, со всей округи. Из Салоник тогда приехал один греческий архимандрит – Иосиф, поклонился преподобному и заплакал. Мы через переводчика спросили, что случилось. Он ответил: «Святой Александр вернулся, всё будет как после революции, когда духовенство разделилось. Одни поверят в благодать, другие – нет». Его пророчество сбылось, именно тогда началось разделение.
– Каким было первое исцеление у мощей?
– Пришла мать пятерых детей. У одного ребёнка – девочки трёх лет – были атрофированы конечности, что-то с нервной системой. Когда её первый раз приложили к мощам, девочка потянулась ручкой к ложечке, во второй раз тоже что-то произошло. А третий я лично застала. Смотрю: волнение в храме, женщина пятится, потом оборачивается – лицо всё зарёванное. Оказывается, она страховала свою доченьку, которая встала и пошла. Мы потом узнавали – ребёнок бегает, прыгает, совершенно здоров.
Католичка одна подошла ко мне со словами: «Я хочу рассказать вам о чуде, которое со мной произошло. Два года не могла устроиться по специальности, а потом подошла к мощам, попросила: “Святой Александр, так тяжело с работой, помоги”. А утром в восемь часов раздался звонок, мне предложили преподавать английский язык в одном институте».
Многие бесплодные обрели способность рождать детей. Один случай особенно поразил. Женщина страдала диабетом и восемнадцать лет не могла зачать. Но вот пришла к нам с матерью и супругом, вместе помолились. Потом стали все замечать, что женщина поправляется. Врач-эндокринолог говорит: «Что-то с вами не так, садитесь на диету». О гинекологе никто не думает. Когда же, как вы думаете, она узнала, что находится в положении? За две недели до родов. Кому ни расскажу, смеются. Родилась девочка, её иногда привозят в Александро-Свирский монастырь.
И вот ещё чудесный случай. Он произошёл, когда мощи уже перевезли из Петербурга на Свирь, но люди продолжали ехать со всей страны к нам, в храм Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. Как-то даже целый автобус паломников прибыл из Чувашии. Среди таких опоздавших был отец с двумя мальчиками-сыновьями. Пытаются добраться до того места, где стояли мощи, народу много – акафисты поют. Когда пробились наконец, один из мальчиков говорит: «Папа, смотри, вон Боженька лежит!» И пальчиком показывает туда, где стояла рака с мощами. Дитя увидело то, что не всякий взрослый мог заметить, даже когда преподобный покоился здесь, в храме. Понимаете, эти наши усилия, экспертизы – всё, что казалось таким важным, на самом деле не имеет никакого значения. Преподобный сам избрал своим келейником нашего доброго, мужественного отца Лукиана, сам явился в храм святых маленьких мучениц на окраине Петербурга. Это главное.
Беседовал Владимир ГРИГОРЯН
 | назад |
| вперед |  |
