Бывая в Вятке много раз, обнаружил я удивительную вещь. Обычно перед журналистскими командировками мы созваниваемся с людьми, договариваемся, заранее определяя конкретные темы. А в Вятку можно поехать и так, по-простому – зная, что всё равно пустым не вернёшься. В чём тут секрет? Наверное, в отзывчивости вятчан и в полноте их православной жизни. Достаточно лишь окунуться в неё – и обязательно откроется что-то новое.

Вот и в этот раз, отправившись с оказией в Киров, нежданно-негаданно попал на знаменательные для вятчан церковные торжества. Было 4 сентября, и в святцах вроде значились только рядовые праздники. Ну, отмечен там ещё день Грузинской иконы Божией Матери – только при чём здесь Вятский край? Ан нет! Оказывается, в Иоанно-Предтеченском храме, что стоит в центре Кирова, имеется придел как раз этой иконы – и ровно 15 лет назад этот придел был освящён. Потому и празднование. Я поначалу удивился: сейчас в городе действует 24 православных храма, у многих по несколько приделов – и что же, юбилей каждого вспоминать? Стал расспрашивать вятчан, как бы потянул за эту первую попавшуюся ниточку – и тут такое открылось! Такое огромное-преогромное полотно «живой истории», в которой сегодняшние люди и события словно явились из прошлых веков и где нет границы между вчерашним и сегодняшним днём Вятской земли – един дух, едина плоть, едины судьбы.

Торжественная служба в Иоанно-Предтеченском храме уже закончилась. Известные в Вятке священники, выступавшие с поздравительными речами-проповедями, разъехались. И мы со старостой прихода Валерием Желниным сидим одни на скамеечке в церковном дворике. Валерий с чисто вятской обстоятельностью рассказывает о значении юбилея:

– Дело в том, что до 1988 года у нас в городе был только один действующий храм – Серафимовский. Потом на другом берегу Вятки, в Макарье, открыли Троицкую церковь. В 91-м епархии передали Успенский собор Трифонова монастыря. А в 94-м, пятнадцать лет назад, наш владыка Хрисанф освятил первый придел в Предтеченском храме – и он стал четвёртым действующим.

– И чем он из четырёх храмов выделялся?

– Серафимовский и Успенский соборы – они более торжественные, официальные. Троицкий – за городом находится. А Предтеченский – это обычный городской, приходской храм. И вокруг него сплотилась молодая православная интеллигенция, которая потом сыграла большую роль в общественной жизни Вятки. Да и сейчас наши батюшки известны в городе. Первый настоятель храма отец Александр Коротаев – известен как фотохудожник. Кстати, именно он в ту пору был у истоков создания в епархии миссионерско-образовательного отдела. Протоиерей Андрей Кононов – прекрасный поэт, краевед, духовно окормляет историко-краеведческий молодёжный клуб «Мир» и ещё является духовником православного детского садика имени святого блаженного Прокопия Вятского. Этот садик находится рядом, через дорогу от храма. Вообще, наши батюшки, кроме служения в храме, обязательно имеют другие послушания. Протоиерей Анатолий Березин долгое время возглавлял епархиальную воскресную школу. Священник Олег Гаврилов окормляет следственный изолятор. Николай Ковязин, ключарь нашего храма, возглавляет строительство церкви в селе Бобино, которое стоит на пути Великорецкого крестного хода. С прошлого года к нашему приходу приписана и церковь в селе Никульчино, первом православном поселении на Вятской земле. Там часто бывает нынешний Предтеченский настоятель – отец Александр Балыбердин. У него, кстати, тоже есть особое послушание – он секретарь епархиального управления.

– А вы как пришли в Предтеченский храм? – спрашиваю старосту.

– У меня такая история. В 1988-89-х годах в Кирове действовало неформальное движение, которое выступало за открытие Успенского собора. Участники его, молодые ребята, собирали на улицах подписи, организовывали субботники на территории бывшего Трифонова монастыря. Я учился тогда в 10-м классе и только что вступил в комсомол, но тоже пришёл в это неформальное движение, крестившись в церкви.

Участвовали в движении обычные 20-30-летние ребята. Позже они стали известными людьми. Например, Сергей Бачинин – главный редактор газеты «Вятский наблюдатель», Георгий Бизяев – гендиректор проектного НИИ «Биотин». Некоторые стали юристами. Во многом благодаря этому православному движению и я определил свою судьбу – решил стать историком, поступил на истфак Кировского педагогического института. В 91-м году меня, студента, владыка Хрисанф благословил на иподиаконство. Два года служил у него, а потом начались сложности по месту учёбы, проявились пережитки советской системы. И я ушёл из иподиаконов. После окончания педуниверситета приглашали меня работать по разным специальностям, но выбрал обычную городскую школу, шесть лет работал учителем истории. И как историк стал исследовать свою родословную. От своей бабушки я уже знал, что мой прадед Дмитрий Семёнович Шихов во времена хрущёвских гонений служил старостой прихода Феодоровского храма, что стоял недалеко от Предтеченского. Это была последняя церковь, которую советская власть разрушила в городе. В госархиве Кировской области установил даты служения старосты: с мая 1950 года по январь 1958-го. Записал воспоминания трёх его дочерей, собрал фотографии, на одной из них прадед изображён рядом с секретарём Вятской епархии Костровым, который единственный в 1962 году не подписал в облисполкоме документ о личном выходе из церковной «двадцатки». И вот занимаюсь я историей – вдруг телефонный звонок. Звонит только что назначенный секретарь Вятской епархии отец Александр Балыбердин и приглашает меня, как правнука старосты, войти в «двадцатку» по восстановлению Феодоровской церкви. Было это в 2001 году. И я уже нисколько не сомневался – вернулся работать в Церковь.

– То исследование о старосте Шихове вы закончили?

– Знаете, такое получилось чудное совпадение. Отец Александр постоянно напоминал мне, чтобы я написал статью о прадеде. Статья-то вчерне была готова, но лежала в столе, не мог почему-то отдать в печать. А когда она вышла, то случайно сопоставил даты. Прадед мой на приходе работал шесть с половиной лет, и я ко дню публикации тоже шесть с половиной проработал – совпало месяц в месяц. Подхожу к отцу Александру: «Батюшка, вот вы меня торопили, но если бы я сразу напечатал статью, то с моей стороны было бы бахвальство своим родственником. А тут вроде моральное право появилось...»

Валерий смеётся, вспомнив этот эпизод:

– Ну вот, опять бахвальство получается! Конечно, многое в моей жизни совершилось молитвами прадеда. Нынешним летом впервые съездил в деревню Бутырки, где он родился, – она стояла близ нынешних корпусов курортного посёлка Нижнее Ивкино. Такое благодатное место! И похоронен он тоже в хорошем месте – за Вяткой-рекой, в Макарье, откуда позже пошло восстановление храмов в городе. Тоже ведь совпадение, если учесть что прадедовский храм был последним из разрушенных.

– К сожалению, Феодоровский храм восстановить нам не удалось, – продолжает рассказ Валерий, – геодезисты запретили, мол, он в реку обрушится, почва слабая. Позже там возвели деревянную церковь, а нас перевели на Предтеченский приход. Здесь при отце Александре Коротаеве уже был открыт придел Грузинской Божией Матери, но после дефолта 1998 года работы застопорились, у государства не было средств, хотя храм считается памятником федерального значения.

– А что, он очень древний? – спрашиваю старосту и как бы новыми глазами разглядываю белостенный храм-красавец, в тени которого мы сидим на скамеечке. – Да, точно, вон лепные кокошники над окнами, от них так и веет стариной, исконной Русью...

– Через два года ему исполнится 300 лет, – замечает Валерий, – не такая уж и древность. Но более старых зданий у нас по пальцам пересчитать, потому что город заново строился после страшного пожара в 1679 году, когда всё сгорело дотла, только одна церквушка Всех святых осталась на въезде в город. А что касается древнерусских кокошников – они появились в 1912 году благодаря архитектору Ивану Чарушину, который жил в доме напротив Предтеченского храма и был его прихожанином. Но так ли это важно, когда они появились? Они ж от этого не перестали быть древнерусскими – вы сами их так назвали.

– Действительно! – соглашаюсь я. – Через людей всё передаётся, и через Чарушина, наверное, древняя Русь проросла – из седой старины в наш век.

– А бывает, что и сами храмы как бы прорастают один из другого.

– Как это?

– А вы внимательней на нашу церковь посмотрите, ничего странного в центральной её части не видите?

Ещё раз разглядываю храм. Вроде всё как и должно быть. Правда, центральная «коробка» нетипично из кирпичей сложена – не кубом, а восьмигранником.

– Восьмерик заметили? – улыбается староста. – А из какого материала у нас обычно восьмериком строили?

– Из брёвен? Но он же каменный...

– А вот тут такая история была. В старину, если слободка вырастала в 100 дворов, то имела право иметь собственный храм. И вот в 1710 году жители разросшейся в конце Воскресенской и Ильинской улиц слободки подали челобитную владыке Дионисию, мол, хотим свою церковь. Нашлось и место под неё – один из жителей отдал свой огород под застройку. Но владыка строить не разрешил, а спустя год благословил возродить старую Покровскую церковь, которая из-за ветхости была разобрана и складирована на перекрёстке Вознесенской (ныне Ленина) и Московской улиц. Крестным ходом слобожане перенесли эту церковь на огород и быстренько её сложили. Тут же начали строить и каменный Иоанно-Предтеченский храм. Поскольку места на огороде уже не осталось, то строили прямо на храме, в котором одновременно совершались богослужения.

– То есть как это?

– Бревенчатые стены обкладывали кирпичом. Так на огороде выросла новая церковь, повторив форму старой. И благословение архиепископа Вятского и Великопермского Дионисия исполнилось в точности.

– А о том горожанине, который ради храма лишил себя огорода, что-нибудь известно?

– До наших дней сохранилась челобитная, из неё следует, что человека того звали Герасим Шмелёв.

– Вот были люди! – восхитился я.

– А они и сейчас есть, – не согласился староста. – Вчера в центральный придел повесили семиярусное золочёное паникадило – его пожертвовал председатель Российского детского фонда Альберт Анатольевич Лиханов, в крещении Глеб. Сам он вятский, крещён был в нашем Предтеченском храме перед самым его закрытием, в 1935 году. Он же купил приходу колокол в 108 килограммов, помогает украшать иконостас. Много и других благодетелей – хороших, скромных тружеников, вовсе не олигархов. Например, глава «Хлынов-банка» Николай Васильевич Попов – ему 84 года, ветеран войны, возглавлял вятские банки ещё в советское время. Он живёт напротив нашего храма, всегда бывает на воскресных богослужениях. Или Константин Николаевич Долгополов, генеральный директор ОАО «Вятка ЦУМ» – он помогает многим храмам, не только в городе, но и в области. Давно помогает храму Андрей Валерьевич Петровых, директор фирмы «Два Андрея», а Николай Михайлович Тихонов, директор торгового центра «Красноармейский», всегда поддерживает издательские проекты нашего прихода. Назову еще Альберта Александровича Юхневича, Владимира Борисовича Папырина, Людмилу Борисовну Киселёву, Татьяну Васильевну Дворцову...

Похоже, Валерий решил перечислить всех жертвователей, и я прерываю, возвращаясь к началу разговора:

– А всё же почему придел, с которого началось восстановление вашего храма, посвящён Грузинской иконе? Какая тут связь с Вяткой?

– Это вам отца Александра Балыбердина надо расспросить, он занимался историческим исследованием, – переадресовал Валерий. – Он раньше меня истфак Вятского пединститута закончил, до принятия сана пять лет преподавал историю в сельской школе, а сейчас кандидат исторических наук. Вы зайдите в епархиальное управление, он сейчас там...

Уходить из церковного дворика совсем не хотелось. Такой райский уголочек посреди дымного промышленного Кирова: кругом цветы, покой, на руку села крапчатая божия коровка и не шевелится, словно пригрелась. Пригрелся и я на этой необычной скамейке с вырезанными из дерева голубями и надписью: «Скамья примирения». Над ней устроена арка, обвитая виноградом. Как объяснил Валерий, её поставили в честь святых Петра и Февронии, покровителей семьи и брака. Но сюда любят приходить посидеть в тишине не только семейные, но и молодёжь. Староста не раз слышал, как за церковной оградой прохожие говорили друг другу: «Давай свернём в храм, там есть скамеечка и много-много цветов, таких больших и красивых!»

А как же иначе? Ведь здесь и раньше много чего росло – был огород. А потом стал огород Божий.

От Предтеченского храма до Трифонова монастыря, где находится епархиальное управление, идти недалёко – всего несколько кварталов по главной улице города. Но как всё-таки тяжело после храма окунаться в современные реалии. Или полусовременные – тут как посмотреть. Кругом таблички: «Ул. Ленина». А на одном доме красуется барельеф красноармейца в будёновке, с надписью: «Здесь в 1818 году размещался отряд латышских стрелков». Вот уж нашли чем гордиться кировчане! А вот на столбе огромный баннер: «Мы за Киров», внизу серп и молот с буквами КПРФ. Ага, коммунисты уже начали рекламную кампанию, хотя до референдума о возвращении Кирову имени Вятка ещё целый год.

Прохожу через огромные ворота Трифонова монастыря и за толстыми крепостными стенами вновь чувствую себя как в оазисе: совсем другие лица, интонации людей, такая мирная атмосфера. Отец Александр был у себя в кабинете, говорил по телефону. «Вот ведь, и он тоже о референдуме», – удивляюсь, случайно услышав отрывок разговора.

– Не понимаю я некоторых своих земляков, – говорит секретарь епархии, положив трубку. – Представьте, до чего договорились: мало, мол, врагов народа расстреляли. Если бы репрессии довели до конца, то и не встало бы такого вопроса: Вятка или Киров?

– А почему они так за Кирова держатся?

– Кто-то из идеологических соображений, другие видят в Сергее Мироновиче такого мужественного политика...

– Но ведь теперь все знают, что он участвовал в репрессиях, у него руки в крови.

– Ну и что? – пожимает плечами священник. – Вот вам схожий пример. Некоторым нашим вятским нравится происходить от ушкуйников, этих рэкетиров средневековья, которые грабили всех подряд, в том числе и русские города, брали в полон своих же православных и продавали в рабство бесерменам. Жадность их была чудовищна, свои ушкуи перегружали награбленным так, что борта черпали воду, а что не помещалось – бросали в Волгу, чтобы другим не досталось. Я не придумываю, это всё в летописях описано. И тем не менее есть у нас историки, которые горой стоят за ушкуйников, будто это они основали наш город.

– Наверное, опираются на исторические свидетельства?

– В том-то и дело, что свидетельства весьма шаткие. Просто в своё время так решил Кировский обком КПСС. Очень ему хотелось, чтобы областной центр наградили каким-нибудь орденом. У всех городов есть награды, а у Кирова нет. И придумали повод – 600-летний юбилей основания города ушкуйниками, которые в 1374 году проплывали тут поблизости, чтобы пограбить на Каме и Волге. Ну и наградили – орденом Трудового Красного Знамени, заодно ушкуйников в героев превратили. И они до сих пор в героях ходят. В прошлом году Зураб Церетели предлагал даже памятник им для Кирова сваять. Собирались построить и шоу-центр «Струг», здание которого, как говорилось в аннотации, будет «выполнено в виде судна, использовавшегося лихими ушкуйниками для дальних набегов за зипунами». А ещё, как рапортуют наши газеты, «инициативная группа горожан» собирается построить пять ушкуев и летом 2010 года пройти на них по рекам Вятке, Каме и Волге, устраивая в пути «презентации Кировской области».

– А не боятся, что их там побьют? – удивился я. – Подумают ещё, что вот опять пришли «за зипунами».

– Не знаю, о чём они там думают. Нынешним летом, когда очередной раз отмечался юбилей города и всюду были развешены эмблемы празднеств с изображением струга ушкуйников, решил я разобраться до конца в этом вопросе. Взял тексты Воскресенской и Троицкой летописей, на которые опирался историк Анатолий Эммаусский, предложивший «ушкуйническую теорию», и внимательно прочитал. Там говорится, что пройдя по реке Молома, «идоша на низ рекою Вяткою ушкуйницы разбойницы девяносто ушкуев и пограбиша Вятку и шедша взяши болгары». Эммаусский предположил, что, разорив селение Вятка, ушкуйники вновь его отстроили – и тем самым положили начало нашему городу. Только вот о какой Вятке речь-то? Наш знаменитый земляк Александр Спицын, дореволюционный историк и фактический основатель русской археологии, член-корреспондент АН СССР, считал, что в летописи говорится не о городе, а о реке Вятке, то есть о прибрежной местности. Да и как ушкуйники могли попасть в наш город?

Отец Александр подвёл меня к большой карте, что висит у него в кабинете:

– Вот впадение реки Моломы в Вятку, близ нынешнего Котельнича. Далее они поплыли вниз по течению. А где наш город? Далеко выше по течению реки, как они могли туда попасть?

– Всё-таки ушкуйники лихими были ребятами, этакая казацкая вольница, – предположил я. – Может, поэтому они сейчас популярны?

– Да какие они казаки! – не согласился отец Александр. – Ушкуйники – народ расчётливый. Это были те, кто не имел средств, чтобы завести своё дело. Награбленное они обращали в серебро и, как водится, с этим капиталом начинали бизнес в Великом Новгороде.

– Прям как современные «братки»!

– Об этом и речь. Дилемма «Вятка или Киров» – это не топонимический спор. Это два разных города, два разных метаобраза. Киров действительно город от ушкуйников: да, мы всех били – и татар, и устюжан, и бесермен, а потом ещё и белогвардейцев, и «врагов народа», своих же русских собратьев. Вот мы такие, «герои»! Психология людей, которые изначально настроены на конфликт. И совершенно другой город – Вятка. До нашего времени дошло множество списков «Повести о стране Вятской», в которой говорится, что Вятка с охотой принимала людей, которые переселялись сюда из Двинской, Нижегородской и Суздальской земель, все находили здесь приют. Когда строили первый храм, вот здесь, на месте нынешнего Успенского собора Трифонова монастыря, то он состоял из нескольких церквей. Вокруг центрального храма с шатровым навершием как бы прилепились ещё пять наверший над пятью приделами. Почему именно пять? Потому что было пять вятских городов, и каждый строил свой придел. Люди дорожили своей историей, своей малой родиной и в то же время были едины. Вятчане отличались соборным, истинно русским православным духом. В этом смысл Вятки.

– Наверное, соборность вятчан проявилась и в том, что они прославили у себя Грузинскую икону? – вспомнил я вопрос, с которым шёл к отцу Александру. – Только вот что непонятно. Присоединение Грузии к России длилось с 1783 по 1804 годы, а придел во имя Грузинской иконы Божией Матери появился ведь намного раньше?

– Икона прославилась в середине XVIII века не только у нас, а на всей Руси. Сегодня перед праздничной службой я читал Минею и отметил про себя, что нигде не говорится, что святыня побывала в Вятке, хотя её возили по разным городам и весям. Но вот что интересно: наш Предтеченский храм стоял как раз у дороги, которая шла на Макарье и далее в Архангельскую землю. А ведь туда, для пинежского монастыря, и была куплена эта икона у персидского шаха.

– Куплена?

– Ну, это удивительная история. В годы царствования царя Михаила Фёдоровича Романова ярославский купец Егор Лыткин послал своего приказчика Стефана Лазарева с товаром в Персию. Там приказчику предложили купить икону Божией Матери, которая была очень древней, очень почитаемой, но, конечно, была не персидской, а грузинской. Грузия, Иверия, которая считается уделом Пресвятой Богородицы, за несколько лет до этого была разгромлена шахом Аббасом I. В качестве военного трофея святыня и попала в Персию. И вот тут происходит интересная вещь.

Поставьте себя на место приказчика. Это ж не ваши деньги, почему и «приказчик» называется: вам дали приказ, что надо купить, доверив чужой капитал. Стефан Лазарев долго думал, молился, а потом взял и потратил огромную часть денег на приобретение иконы. В это время его хозяину, купцу Лыткину, явилась во сне Божья Матерь и сказала: твой приказчик на Востоке приобрёл для тебя сокровище. Только ты не будешь владеть сокровищем, а отправишь его в Черногорский монастырь. Этот маленький таёжный монастырёк стоял на Чёрной горе близ реки Пинеги. Лыткин исполнил повеление Пречистой. Икона прибыла на Чёрную гору в 1629 году, и там совершилось такое огромное количество чудес, что в 1650 году в Москве создали специальную комиссию по их расследованию. Настолько они были невероятны: слепые прозревали, немые начинали говорить, умирающие выздоравливали. Комиссию возглавил сам митрополит Новгородский Никон, будущий Патриарх. Он удостоверился в истинности чудес, и северный таёжный монастырь прославился на всю Русь, даже название поменял – был Черногорский, а стал Красногорский.

Я думаю, что оттуда, с Пинеги, и привезли список иконы в наш храм. А может, у нас побывала и сама святыня. Известно, что её возили в Сибирь для поклонения. В Сибирь в ту пору было несколько путей. Самый древний – это по реке Печоре и далее по её притокам. Но после похода Ермака таким путём уже не ходили, предпочитая более простой путь через Камский бассейн. А в Каму, как известно, можно попасть только по реке Вятке.

– А икона теперь где находится?

– В 1920 году Красногорский монастырь закрыли, и святыня неведомо куда ушла. Такая же судьба постигла и наш Предтеченский список Грузинской иконы Божией Матери.

– Их никто не искал?

– Может, дальнейшие изыскания что-то смогут открыть. Надо молиться, тем более что у нас уже были случаи нежданных обретений. Образ преподобного Трифона Вятского видели в нашем храме? Тоже ведь удивительная история. Весной 1993 года ожидали большой разлив реки Вятки, и начальник лодочной станции попросил водолаза Константина Ушакова выкопать на берегу ямку метр на метр, чтобы потом сложить туда выброшенный на берег мусор. Водолаз копнул вглубь сантиметров на 70-80, и лопата во что-то уткнулась. Это оказалась икона. Когда Ушаков счистил с неё песок, то увидел светлого старца в монашеской одежде, правая рука его благословляла с иконы. Водолаз отнёс образ домой и показал жене. А жена его Лидия Ивановна – вот ведь совпадение! – была работником госархива Кировской области, она со знанием дела исследовала доску и сумела прочитать надпись: «с. пр. Трифон вятс. чудъ». Тут уж супруги удивились ещё больше: чуть более года, как был восстановлен и освящён Успенский собор Трифонова монастыря, и вот такая находка! Спустя время Лидия Ивановна неожиданно захворала, и ей приснился сон – чей-то голос попросил отнести икону в церковь. Устроить передачу взялся редактор «Вятского епархиального вестника» Владимир Семибратов, но это оказалось не просто – икона требовала реставрации, и не у каждого прихода имелись на это деньги. Несколько недель она простояла в редакторском кабинете Семибратова, где её увидел отец Александр Коротаев и принёс в Предтеченский храм. Художник подправил рисунок облачения и рук преподобного, а лика его даже не касался – он удивительно сохранился, хотя икона невесть сколько времени лежала в сырости.

– Как она там оказалась, не выяснилось?

– Осталось загадкой. Если бы кто-то её спрятал от гонений, то хотя бы во что-то завернул. А если, напротив, отдал на поругание, то почему закопал на берегу? Да и следов насилия на ней нет. Я так думаю, что кто-то пустил её по реке, а на берег вынесло в разлив. Такой примечательный факт: по свидетельству гидрологов, вода в реке Вятке в 1993 году начала подниматься в ночь с 6 на 7 апреля – то есть на праздник Благовещения Пресвятой Богородицы. А ведь первый храм, построенный преподобным в первом своём монастыре на Вятке, был освящён именно в память Благовещения. Вполне возможно, что деревянный образ в точности проделал путь по реке, по которому сплавлялись брёвна для этого храма. Они были отправлены из Слободского вниз по течению и сели на мель близ нашего города. Как мы знаем из жития, чтобы побудить жителей Вятки помочь преподобному в строительстве, Пресвятая Богородица явилась горожанам в сопровождении святого Иоанна Предтечи. А ведь в Предтеченском храме теперь и пребывает эта икона. Так что по благословению митрополита Вятского и Слободского Хрисанфа мы каждый год в праздник Похвалы Пресвятой Богородицы совершаем перед обретённым образом молебен с чтением особой молитвы о граде Вятка.

Разговор наш, как Вятка в разлив, растёкся по разным историческим протокам, и я попытался свернуть к началу, к 15-летию освящения первого придела Иоанно-Предтеченского храма. Спросил у его настоятеля:

– Лично для вас Грузинский образ Божией Матери чем дорог?

– Сегодня, когда мы совершали богослужение перед этой иконой, я вот о чём подумал. Божию Матерь иконописцы изображают по-разному. Есть тип иконы «Умиление», особенно прославленный у нас в России. Это Владимирская икона, Феодоровская, на которых Богомладенец как бы в умилении прикасается к лику Богородицы. Но есть и другой иконографический тип – он называется «Одигитрия», то есть Путеводительница. Именно так написана Грузинская икона Божией Матери: на ней Богомладенец изображён свободно сидящим на руке Пречистой Девы, и Сама Она указывает на Него Своей десницей. Таким образом Она указывает нам путь нашей жизни, путь ко Христу. И я думаю, не случайно именно с Грузинского придела началось возрождение Предтеченского храма в 1993 году. Точно так же и в 1942 году, когда вновь открылся Серафимовский храм – единственный действующий на весь город, это совпало с праздником Одигитрии-Путеводительницы, Тихвинской иконы Божией Матери. Всем нам, вышедшим из атеистических времён, прежде всего нужно было увидеть путь, по которому следовало идти – путь Христа, любви к Богу и ближнему.

– Вы знаете, – вдруг вспомнил священник, – недавно у себя дома я нашёл билет для посещения планетария, который мне выдали, когда я учился в школе. А планетарий располагался тогда как раз в Иоанно-Предтеченском храме. Сначала там, после закрытия в 1936 году, был архив коммунистической партии, затем вот это научно-просветительное учреждение, которое на самом деле занималось атеистической пропагандой. Там ведь не просто звёзды показывали, нарисованные на потолке, а говорили о естественном их происхождении. Когда я защищал диссертацию по истории хрущёвских гонений, то обратил внимание, что повсеместно планетарии стали открываться с начала 60-х годов – во исполнение решения ЦК КПСС по развитию научно-атеистической пропаганды. И соблюдался чёткий контроль: в одной докладной я прочитал, что в планетарии города Кирова за год было прочитано более 300 атеистических лекций. То есть в нашем Иоанно-Предтеченском храме каждый день с неукоснительной пунктуальностью читалась проповедь против Бога.

– Вы помните эти лекции?

– В планетарий нас водили два или три раза, благо наша 22-я школа стояла неподалёку. В первое посещение я даже не понял, что нахожусь в бывшем храме – так было всё обезображено. О чём нам вещали, уже забылось. Может, от прямого богохульства лектор и воздерживался. Ведь это были 70-е годы. Пик пропаганды пришёлся на 60-е, когда у нас в стране ещё оставалось много верующих, а потом выросло целое поколение людей, равнодушных к религии, и научный атеизм давался больше для профилактики. Я вспомнил это к тому, что народ наш в 90-е годы реально нуждался в Путеводительнице, поскольку ходил впотьмах.

– Чем ещё дорог Предтеченский храм для вас, как настоятеля и историка?

– Мне кажется таким трогательным и близким – сохранился список предтеченских прихожан, которые подавали челобитную владыке Дионисию на открытие храма, и в нём среди других имён есть имя Семёна Фёдоровича Поповых. А ведь это автор «Повести о стране Вятской» – первого исторического сочинения об истории Вятской земли. Он жил на Воскресенской улице, близ храма. Это греет мою душу – так тесно переплелись и моё священническое служение, и предмет научного интереса.

– Староста вашего храма говорил, что Предтеченский приход собрал много творческих людей, которые проводят научные конференции, издают книги. Получается, Церковь ничем не уступает образовательным учреждениям?

– Там, где Церковь, там всегда оживают и культура, и наука, и педагогика. Так было испокон веков. Знаете, у каждого мыслящего человека, будь он журналистом, художником, писателем и прочее, в жизни обязательно наступает выбор. Или он делает шаг вперёд в Церковь – и качественно обновляет жизнь. Или как пони начинает бегать по кругу, а потом от безысходности падает на землю и никуда уже не движется. Такой выбор возникает, когда нужно выйти на новый уровень осмысления действительности, а без Церкви это невозможно.

Что касается научной деятельности. Когда отмечался 350-летний юбилей Вятской епархии, то наш Предтеченский был организатором научно-исторической конференции и издателем сборника докладов. Впоследствии всё это вылилось в собирание рукописей по истории средневековой Вятки, по благословению нашего владыки мы направили запросы в центральные архивы разных городов России и ближнего зарубежья. Например, из Ташкента мы получили цифровой снимок очень важной для нас рукописи «Сказание о вятчанах». На сегодняшний день в электронном виде наш приход располагает самой полной коллекцией рукописных источников о Вятке. Одна лишь «Повесть о стране Вятской», которой в следующем году исполнится 300 лет, у нас имеется почти в десяти разных списках, некоторые из них никто ещё в Вятке не видел. Вот буквально три дня назад из Государственного исторического музея получили уникальный список, у него даже названия пока нет – это научное открытие. Похоже, он один из древнейших, поскольку в нём все даты записаны не цифрами, а славянскими буквами с титлами. Работой нашей заинтересовались в Институте Российской истории РАН, заместитель директора Владимир Михайлович Лавров не раз приезжал в Вятку на конференции, бывал в Предтеченском храме. И он неожиданно предложил подумать о создании в Вятке филиала института истории с возможным участием нашей епархии. Хотя об этом пока рано говорить.

– Наверное, Церковь может поделиться с учёным миром особым ощущением истории? Ведь Церковь как бы вневременна...

– Надисторичен и вневременен только Господь. И если мы следуем Его заповедям, то тоже как бы поднимаемся над своим историческим бытием. В остальном же принадлежим бренному миру. Помню своё первое впечатление от прочтения Ветхого Завета. Будучи вчерашним комсомольцем, я долго не мог понять, почему в Ветхом Завете некоторые герои совершают неблаговидные поступки. Даже те, которые почитаются сегодня как святые. Я был воспитан в советском духе и наивно полагал, что раз Библия – это святая книга, то и библейские герои должны жить и поступать как святые.

– Соцреализм.

– Да, этакий «библейский соцреализм»! – отец Александр смеётся. – Ну, представьте, читаю про святого царя Давида, а он, оказывается, бедного Урия послал в сражение на смерть, а потом взял замуж овдовевшую его жену. Ужас. А потом я понял: святые тоже оступались, но как они потом каялись! «Беззаконие моё аз знаю, и грех мой предо мною есть выну», – написал царь Давид в покаянном 50-м псалме, и этот псалом стал неотъемлемой частью жизни каждого православного человека. Так что Библия ничего не приукрашивает, а говорит правду. В этом заключено библейское отношение к жизни, которое я бы назвал подлинной историчностью. И всякий, кто стремится к познанию подлинной истории, – он идёт библейским путём.

* * *

Завершив свой рассказ, отец Александр махнул на диктофон: давай выключай и глянь, что покажу.

На экране компьютера – страница древней рукописи, на которой даты проставлены с титлом.

– Вы третий в Вятке человек, который видит этот снимок. Здесь говорится об образовании «града Микулицы», первого православного поселения на Вятке. И тут же – об обретении иконы Николы Великорецкого...

– Отец Александр, а когда же всё-таки Вятку основали? – напомнил я батюшке о недосказанном. – И если не ушкуйники, то кто это был?

– Я считаю, что Вятку основали те же новгородцы, но только не разбойники, а православные переселенцы. И было это не в 1374 году, а на два столетия раньше. Подробнее можно прочитать на нашем сайте «Страна Вятская» (www.vstrana.ru), я там изложил все аргументы.

Священник тут же показал мне сайт:

– Здесь можете посмотреть и фотографии. Вот это – с первого празднования Дня Страны Вятской. Мы проводили его в Никульчино нынче 6 августа, когда первому вятскому поселению исполнилось 828 лет.

– А это что за человек с рюкзаком, толкающий столб? – всматриваюсь в необычный снимок. – И на столбе что-то написано... «рычаг времени».

– Это протоиерей Владимир Орлов землю поворачивает, – смеётся батюшка. – Никульчино – это точка опоры Вятской земли. А ведь известно: дайте мне точку опоры и... Вот и сделали мы рычаг, чтобы каждый мог повернуть вперёд в будущее нашу землю.

«Да, такие люди могут!» – мелькнуло в голове. Всё-таки вятские – они и есть вятские. Столетия проходят, а они всё так же крепко стоят, слившись с родной землёй.