| 25 | Подвижники, праведники |
ОТЕЦ СЕРГИЙ
Несколько лет назад часто я бывал в селе Иб, что находится в 40 километрах от Сыктывкара. В Ибской церкви служил тогда священник весьма уважаемый среди городских интеллигентов, так что почти на каждой его службе присутствовали приезжие. Нам, горожанам, нравился и сам храм – белокаменный, высокий. И холмистые просторы вокруг с часовенками и небольшими деревушками, тесно рассевшимися по зеленым буграм. Нравились чаепития после службы, во время которых можно было поговорить с образованным священником о литературе, “покопаться” в его богатой богословскими трудами библиотеке, спросить батюшку о сокровенном – о том, что казалось тогда самым важным в жизни.
Это был целый мир – эти поездки в Иб. И частью этого мира, так сказать, “эпизодом” был для меня седенький старичок, который всегда присутствовал на службах. Входя в храм, он низко кланялся иконам и сразу же шел в алтарь, где и стоял всю службу. Говорили, что этот 80-летний старик приходит в храм пешком издалека – дом его в одной из окрестных деревушек. Зовут его отец Сергий, он старейший священник в Коми, и давно уже в заштате, то есть на покое. Сам родом из Мыелдино, но долго был на приходе здесь, в Ибе. Проповеди сельчанам говорил на родном коми языке и даже службы служил частично по-коми. Подойти к нему, порасспросить я почему-то робел, уж очень внешне он напоминал иконописный образ Николы Чудотворца: такой же высокий лоб, белая окладистая борода... Так и осталось у меня в памяти: закончилось богослужение, и, медленно передвигая ноги, идет седовласый старец по сельской дороге в гору, мимо высокого холма с обветшавшей, древней часовней св.Стефана Пермского на вершине...Помню, я еще подумал тогда: надолго ли хватит сил старику? Не приведи Господь, откажут ноги, и ляжет он на дороге...
Прошло несколько лет. Многое в жизни изменилось, и поездки в Иб остались прекрасным, почти сказочным, воспоминанием. Каково же было изумление, когда нынче, в дни пасхальной седмицы, вошел в редакцию... отец Сергий! Был он все такой же, только умные глаза старца светились необычным молодым задором.
– Вот, зашел за свежей газетой, – произнес гость, перекрестившись на иконы.
– Батюшка! Вы... в Сыктывкаре? – спросил я, ничего умнее в голову не пришло.
Гость рассказал, что в городе остановился у дочери. Но здесь он как бы проездом, поскольку решил вернуться из заштата и определиться приходским священником в родное село Мыелдино. Село это находится в глуши Усть-Куломского района, дорога туда дальняя, так что мыелдинские прихожане должны грузовик прислать. Там и церковь отремонтирована, и дом для священника приготовлен – уже несколько лет сельчане просят батюшку прислать.
– Поеду, – пригладив бороду рукой, говорит старец. – Три годика я еще поживу на свете, Господь мне открыл. А за три года успею и смену подготовить. Дьякона я себе уже подобрал: он мыелдинский, хотя и в городе живет. Благочестив, не курит, не пьет. Научу его на коми языке богослужения совершать, и народ приучу. Потихоньку, не сразу: сначала ектении по-коми стану возглашать, потом стихиры... Там ведь одни коми живут, и в школах тоже на родном языке учат. Подготовлю им священника – и помирать можно. Хочется мне перед престолом, в алтаре, Господу душу отдать. Только бы Господь сподобил...
Машина за отцом Сергием должна была приехать через несколько дней. Я взял его сыктывкарский адрес, чтобы прийти проводить.
... Панельный дом. Тесная квартирка. Одна из комнат заставлена коробками и туго завязанными мешками. В углу Божница – иконы будут паковаться в последнюю очередь. Среди вещей, шаркая тапками, растерянно ходит хозяин, лицо его печально, мне кажется, он еще больше постарел. Новость его застигла перед самым моим приходом.
– В священнический штат-то меня так и не вернули. По ветхости моей. Так что в Мыелдино не еду. – говорит отец Сергий. Остановившись перед Божницей, крестится: – На все воля Твоя, Господи...
И, вдруг просветлев, объясняет:
– Я ведь молился: Господи, подай мне знамение. Вот я болею сейчас -дай мне облегчение в болезни, и тогда несумненно ехать мне на приход. Но не было знамения, вот и отказали мне. А я-то в мыслях своих без Божьего благословения готов был ехать. Поделом, поделом старому!
Отец Сергий стал развязывать мешки, носить книги обратно к пустым полкам. И между делом рассказал историю своей жизни.
– Мне ведь Господом было определено в Ульяновском монастыре послушничать. Я бы и сейчас туда поехал, но монастырь только что возобновился, молодые руки там нужны, а я что? Обуза. А было все так.
Родился я в крестьянской семье, трое нас братьев росло и сестра. Мать очень верующая была, как и все сельчане. Да и сейчас мыелдинцы многие веру сохранили. Рос я болезненным и казалось, что скоро умру. Матушка меня, первенца, очень жалела и в 1912 году отправилась в Ульяновский монастырь, дала там обет Богу: когда мальчик подрастет, то отдаст его в обитель на послушание. Я-то подрос, но монастырь к тому времени советская власть закрыла.
Было мне пять-шесть лет и, помню, я тоже по-своему, по-детски обет Богу давал. Бывало, одевал материнский платок на плечи – это как бы риза священническая была. А вместо кадила брал тлеющую лучинку. Тогда ведь не то что электричества, даже керосина не было. А ребята соседские заместо диакона и псаломщиков были. Мы ведь и богослужебные слова знали – в церковь часто нас водили. Церковь у нас красивая, во имя Иоанна Крестителя освящена. Она и поныне в Мыелдино стоит, только священника там нет.
Мать и сестра в то время в школе уборщицей работали, и меня брали с собой. Так что читать я научился рано, и по-церковно-славянски тоже умел. Потом поступил в 1-ый класс. Каждый урок начинался молитвой – и меня ставили перед четырмя классами читать вслух, хотя другие дети постарше были.
Потом уже, в юные годы, приснился мне сон. Будто всех нас, мыелдинских мужиков, посадили в “чижовку” – такой вытрезвитель при сельсовете был. Стали нас оттуда забирать и по одному куда-то уводить. Дошла очередь до меня. Вдруг является светозарный ангел и говорит: “Это мой человек, не трогайте”. Берет он меня за руку и три раза ведет вокруг церкви, а я голову выворачиваю, оторвать глаз от нашего храма не могу. Чудно: иконы не внутри храма, а снаружи на стенах. И такие прекрасные, никогда больше таких не видел! Недавно припомнился мне сон и я подумал: три круга вокруг мыелдинского храма – три года священнической службы там? Или что-то другое Господь мне судил?
Отец Сергий неспешно говорит дальше про свою судьбу, и удивительно: будто не про себя, а про какого-то другого человека речь повел. Как бы вдруг разошлась в стороны его жизнь, и он, священник Сергий Паршуков, рассказывает теперь не про одну, а про две судьбы. Словно бы Господь однажды дал ему две жизни и поставил перед выбором: или церковь – или ад кромешный, чего-то среднего для тебя не будет. И очевидность этого вИбора поразительна! Так в роковом 37-ом году богобоязненный юноша стал... следователем НКВД.
Еще в деревне Паршуков, как и все, вступил в комсомол. Новая жизнь под красными знаменами была увлекательна, для молодежи открывались бескрайние горизонты для творчества и самоутверждения. До 1930-го года юноша трудился в единоличном хозяйстве у отца, потом вступил в колхоз и сразу же уехал в Сыктывкар учиться на рабфаке. Окончив его, поступил в Архангельский лесотехнический институт – и вдруг умер отец. Вернувшись, юноша учительствует. Заметив его педагогические способности, его принимают в Сыктывкарский пединститут. И с первого же курса с партией лучших студентов направляют на учебу в Новосибирскую школу НКВД СССР. Окончив ее в 37-ом году, юноша просит направить его во Владивосток. Там новоиспеченного чекиста поставили помощником оперуполномоченного Приморского Управления НКВД. Но с самого начала работа не заладилась...
– Вдруг стал я болеть, – рассказывает отец Сергий, – месяц проваляюсь в больнице с малярией, потом недельку на службе и – снова в больницу. И так все время. Видно, Господь меня не оставил и напоминал: помнишь про свою болезнь в детстве, помнишь, какой обет мать твоя дала?
Врач мне сказал: надо тебе уезжать, иначе умрешь. Направили меня в Москву на медицинскую комиссию, там признали неизлечимым и уволили из НКВД, присвоив инвалидность 3-ей группы. Уволили – и болезнь как рукой сняло. Было мне тогда 30 лет.
Война застала в селе Усть-Нем Устькуломского района, там я в школе математику преподавал и военруком был. Был уже женатым, с матушкой своей еще в пединституте познакомился. Сначала направили в Великий Устюг в офицерскую школу. Но плохо кормили и отпросился я на фронт. Начал с Калининского фронта простым пехотинцем. Дошел до Латвии -там группировка около моря была. Немцы когда капитуляцию подписали, мы все еще группировку эту добивали. Получил я Орден Отечественной войны за храбрость, еще одну награду, и три ранения: пулю в ногу, пулю в челюсть и осколок под глаз.
Случай один всю душу мне перевернул. Латвия, июль месяц. В составе полка вброд форсируем речку Юру. На той стороне – поле. Идем по нему, из ближнего леска немец огонь открыл. Упал связной, совсем мало нас осталось. Что делать, все тут в чистом поле погибаем. Лег под мертвого связного, поглядываю. Тут дивизия подходит, я вылез, немца победили. Один офицер погоны с себя сорвал, бросил – а я видел, что он до последнего момента отстреливался. Я так разозлился, развернул его, чтобы лица не видать, и выстрелил. Вот какой грех вышел, и по сей день он на мне... А от полка остались командир, я и еще несколько человек. Комполка мне медаль за отвагу повесил.
Там, на войне, я и решил серьезно себя Богу посвятить. Однажды в госпитале было явление, пришел ко мне старик – такой же, как я сейчас, весь седой. Говорит: “Ты боишься? Не бойся, тебя не убьют, вернешься домой. И Егор вернется, а Степан (младший из братьев) погибнет”. Так все потом в точности и случилось. И Бог меня берег. Помню, перестрелка затихла, прислонился я к березе, и голос будто говорит: уходи из этого места. Отошел я, другой туда встал – снаряд прилетел и ногу ему оторвал.
С войны я вернулся обратно в школу, потом переехал в Сыктывкар, работал на пристани, старшим экономистом планового отдела Речного пароходства. Церковь тогда была одна на всю республику – в местечке Кочпон, в пригороде Сыктывкара. Как-то вызывает меня начальство и уведомляет: решено тебя послать в дальний район, где нет церкви, чтобы ты в церковь больше не ходил. Пришлось уволиться по собственному желанию – как мне без церкви жить?
В Кочпоне служил в то время иерей Владимир Жохов, удивительный человек (подробнее о нем мы писали в номерах 114-115 газеты – ред.). Были с ним случаи прозорливости. Я и сам замечал: хочешь что-нибудь сказать – а он наперед скажет, ответит на вопрос, который еще только на уме. Я сказал ему: “Хочу священником стать”. Он посмотрел на меня и коротко так говорит: “Возьмите тетрадку, карандаш и в алтарь идите. Записывайте все, что увидите”. И вот с начала Великого поста до окончания Петрова поста ходил я в храм с тетрадкой, как какой-нибудь школьник. В то же лето в Архангельске архиепископ Никандр по рекомендации о.Владимира Жохова рукоположил меня в диаконы, а через три дня во священники.
В июне 1958 года определили меня на только что открытый приход в Айкино. Уже там богослужения я стал частично вести на коми языке. Народ очень радовался этому. Потом служил в Ухте в Стефановском храме. К тому времени открылась Ибская церковь, и всего в Коми действовало четыре храма.
28 июля 1960 года мы, священники и прихожане, праздновали день Ангела нашего благочинного Жохова. В Кочпонской церкви в тот день служили соборно, после литургии я сказал проповедь. Народу она понравилась, а уполномоченному по делам религии Рочеву – нет. Особенно, что я хвалил о.Владимира. И вот он, Рочев, вызывает меня к себе и дает 15 вопросов, на которые я должен ответить. А вопросы все обвинительные, направленные против Жохова. Я отказался. Тогда уполномоченный взял у меня регистрационное свидетельство. Через два часа примчался ко мне на помощь секретарь епархии о.Иоанн Лапко, который нынче благочинный в Коми. Спрашивает меня: “Регистрация при себе?” – “Нет, – отвечаю, -отдал”. – “Что же ты наделал! Регистрацию они только через суд могут забрать”. Так я лишился прихода.
Семью кормить надо – и поступил я в Ухтинскую сторожевую охрану, на другую работу не принимали. Меня, из уважения к священническому сану, бригадиром поставили, а потом старшим инспектором по кадрам. Проработал я два года. Когда в Сыктывкаре узнали, что отдел кадров охраны возглавляет непартийный человек, да к тому же священник, то поднялся превеликий скандал. И решил я отправиться подальше, где меня власти не знают, чтобы опять священником служить. Погрузился всем семейством на поезд – и в Казахстан.
Но там обо мне уже – справки навели... Так что три лета с незаряженным ружьем сторожил я колхозные плантации клубники. Наконец, митрополит Алма-Атинский Иосиф вызывает: ваш уполномоченный Рочев умер, а новый уполномоченный согласен, чтобы я вас на приход поставил. Удивила меня смерть уполномоченного: умер он в страшных муках, в безумии – в психиатрической больнице.
С 1965 года стал я служить в Кызыл-Ординской области, в г.Челкар. Церквушка там глинобитная. Три дня прослужил – приходит комиссия, мол, вашу церквушку надо закрыть, скоро она обвалится. Тогда с амвона обратился я к прихожанам: “Дети мои, собирайте деньги, новый дом Божий строить будем”. Купили мы на окраине приличный домик, за лето переоборудовали.
Челкар находится посреди пустыни, кругом раскаленные пески. Много я молился тогда, чтобы Господь вывел меня отсюда. И захотелось мне увидеть своего Ангела Хранителя. Однажды сплю я в одной половине дома, а матушка с детьми на полу в другой. И вот сонное видение: явился молодой человек неимоверной красоты. Я испугался: во сне было как наяву. Может, думаю, это бес в виде Ангела? Перекрестил его: “Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь”. А он отвечает: “Я креста не боюсь. Вы хотели видеть меня – вот я, Ангел ваш Хранитель”. Проснулся я, поворачиваюсь – а он рядом с постелью стоит. Отнялся у меня язык, и он тоже молчит. Две минуты прошло, и он исчез.
Потом было еще одно видение. Большая икона в небе на облаке явилась. Смотрю, а это икона “Тайная вечеря” – и фигурки людей на ней как живые, двигаются. А за столом посреди Спаситель сидит и, о Господи!, на меня смотрит и благословляет. Прошло два дня после видения – приходит весть, что меня перевели в Северный Казахстан, в Петропавловск: там раньше монастырь был, а теперь из него приходскую церковь сделали. Это было началом моего возвращения домой...
Пристал я к митрополиту Иосифу, чтобы в Коми меня отпустил. А митрополит уже полюбил меня, и священники в епархии хорошо относились, их детишки за мной вслед бегали, конфеток просили. Не пускает меня митрополит. “Владыко, – говорю, – Вы ведь знаете, что я коми языком владею. Там нужно, чтобы я служил по-местному”. Задумался владыка: он ведь знал Коми край, ссылку отбывал в Сысольском районе и даже наш язык немного выучил. “Ну, если так, то езжай”, – говорит.
В нашей епархии тогда уже был архиепископ Никон. Сначала он в Котлас меня определил, а с марта 67-го года в Иб, где и прослужил я до скончания сил. Это время – самое покойное в моей жизни, служил у престола, славил Господа моего. Событий-то особо никаких. Хорошо мне было с Ибскими прихожанами: летом, бывало, веду их из храма в местность Латкерос на святой источник, где исцеления бывают. На том месте люди как-то видели Архангела Михаила и Прокопия Праведного и часовню в их честь построили. Девять у нас часовен вокруг храма... Воды в том источнике немного, никак в него не погрузиться целиком -так я просто обливал своих чад святой водой. И сам обливался: холоднющая вода-то, дрожь берет. Но никакой простуды. Домой идешь как на крыльях, так легко...
– Батюшка! – спрашиваю вдруг замолчавшего, погрузившегося в какой-то свой внутренний свет, седовласого старца. – Батюшка, говорят, что Вы смерть предугадывать можете?
– Да куда уж мне, убогому. Бабки пристают: скажи да скажи... Однажды иду за грибами, в какой-то деревне старушка на крылечке сидит. Благословил я ее, а она вослед кричит: “Батюшка, на обратном пути заходите, я шаньги испекла!” Набрал я полный пестерь грибов, захожу, она меня потчует и начинает дипломатию наводить, выведывать: “Когда ж я умру, сколько еще на земле мучиться?” А я и скажи: “Не горюй, милая, ты на Пасху преставишься”. И точно – умерла на Пасху... Много таких случаев было, еще в Казахстане началось, когда я болящую монашенку о смерти предуведомил. Уж очень она мучилась... А я вот все живу. И матушка моя, супруга, долго прожила, царствие ей Небесное.
Священник показывает фотоальбом: на снимке гроб с матушкой, а над ним отец Сергий с кадилом, глаза к небу поднял, будто душу усопшей видит и с ней беседует. И лицо у него светлое-светлое.
На прощание отец Сергий подарил редакции свой рукописный сборник с духовными песнопениями. Простые там стихи: про “сиротку Машу”, про ангелов, про “голубка сердечного”, который на Голгофу летал и крылья в святой Христовой крови омочил... Простая, народная вера у этого, не имеющего церковного образования, священника. Но, Господи, сколь трудно обрести такую веру – по книжкам ей не научишься.
Вот и весь рассказ о судьбе священника. К сказанному добавлю, что 9 мая отец Сергий сослужил в Кочпонском храме вместе с настоятелем о.Андреем. После Литургии старец сказал проповедь о войне на коми языке, был прочитан акафист святителю земли Коми Стефану Пермскому (праздновался день его памяти). Придет время – и вновь запоют в церквах Коми песнь Херувимскую: “Онi херувимъяс, онi херувимъяс, Троица водзын сулалоны, Троица водзын сулалоны...”
Записал М.СИЗОВ.
(минуло два года)
ПОТУХШАЯ ЛАМПАДА
17 декабря на Варвару Великомученицу в Ульяновском монастыре на 87-ом году жизни отошел ко Господу духовник этой обители схимонах о.Кирик. Богу было угодно, что бы похороны старейшего священнослужителя земли коми состоялись на праздник Николая Чудотворца, когда Сыктывкарская епархия праздновала свой первый годовалый юбилей. Еще за день до похорон в Ульяновский монастырь приехали родственники и земляки старца из Сыктывкара и из его родной деревни Мыелдино, чтобы проводить близкого им человека в последний путь. Приехали и те, кто знал отца Сергия (имя его до пострига) долгие годы. Целый день с раннего утра они молились вместе с монахами Троице-Стефано-Ульяновской обители в кладбищенской монастырской церкви Успения Божией Матери у гроба покойного. Целый день с раннего утра послушники обители копали рядом с церковью на монастырском кладбище могилу. Земля промерзла на пол метра и далее пошла твердая как камень глина, которую тоже приходилось долбить ломами и топорами. Хоронили старца поздно вечером в полной темноте при свете свечей и фонарей. Это были первые похороны в возрожденной обители. Сознавая духовную важность этого события на похороны приехала киногруппа православной республиканской студии ГТРК “Коми Гор” “Воcхождение” под руководством режиссера Игоря Сняткова. Фильм о последнем пути схимонаха старца Кирика будет показан на республиканском телевидении в начале января.
Последние десять дней перед своей смертью отец Кирик страшно болел, проходя на грешной земле последние круги адовых страданий. Именно в это время, начиная с 6 декабря заболел и я. И как только я заболел, то неотступно начал думать об отце Кирике, с которым хотел встретиться на протяжении последнего года, узнав от его духовных чад о пророчествах старца о наступлении последних времен и о близкой кончине мира. Правда, во время своей болезни, поняв в очередной раз насколько бренна наша земная жизнь, я стал желать встречи со старцем не столько из-за его пророчеств, сколько по непреодолимому желанию самому излить перед старцем свои грехи, покаяться пред Господом, получить напутствующий совет старца в дальнейшей жизни. Я знал, что он с его житейской мудростью меня поймет. Из нескольких встреч со старцем я вынес представление о нем, как о честном, простом и открытом всей душой любому горю человеке, которому можно довериться, который поймет и поможет. Какого же было мое удивление, когда 17 декабря в первый день после болезни я вышел на работу и узнал, что старец в этот день умер. Представился он в ночь с 16 на 17 декабря в 43 минуты после полуночи. Когда его душа отделилась от тела, – лампада в его келье потухла, хотя была полна маслом. Я и до сих пор не могу понять, почему во время своей болезни я неотступно думал об отце Кирике – человеке мне вовсе не близком? Почему я так хотел его видеть в то время когда отец Кирик мучился в предсмертных муках и умирал? Что это – вразумление свыше, или молитвы моего небесного заступника Николая Чудотворца, который, я знаю, был небесным покровителем и старца. Ведь сам отец Кирик не мог перед смертью думать обо мне, и призывать меня, поскольку он меня почти совсем не знал и я не являлся его духовным чадом. Одно мне ясно давно и непреложно, что этот человек – Божий. И я более не раздумывая ни минуты поехал проститься с ним в Ульяновский монастырь.
Я пришел в Успенской храм рано утром, когда еще никого не было, только тихо горели свечи и лампады. Оец Кирик лежал как-то сиротливо, один посреди церкви в схимническом облачении в досчатом гробу, рядом с мощами основателей обители. Его лик по правилам погребения был закрыт. “Схимники то, эти – ангелы небесные, – как то рассказывала мне о степенях пострижения в монашество 98-летнея монахиня Клавдия Яркульцева. – При рясофоре надевают камиловку – терновый венец, – говорила она, – это отказ от личной жизни и обет посвятить свою жизнь Богу. При мантии, как при крещении, дают новое имя. Они должны содержать себя еще в большей строгости. У них постоянная молитва и пост. А схимники то, эти – ангелы небесные – говорила она и расцветала в лучезарной улыбке, словно, действительно, видела перед собой ангелов. – На них надевают поручи, епистрахиль, четырехугольный хитон, связанный Самой Богодицей, навечно с Господом венчают”.
Отца Сергия Паршукова навечно обвенчали с Богом 12 июля 1996 года на праздник Петра и Павла. В этот день выдалась очень солнечная, теплая и ясная погода. Еще днем, при ясной погоде совершилось пострижение в схиму. И прослужил он в этой обители в ангельском чине всего пол года. Но судьбой он был предназначен для Ульяновского монастыря с детства. Дело в том, что в детстве, как только родился, он сильно болел. И мать его – очень набожная женщина в 1912 году специально ездила в Ульяновский монастырь за него молиться. И тогда она дала обет Богу, если ее сын выживет, то, когда подрастет, она отдаст его послушником в Ульяновский монастырь. Ее болезненный сын выжил, но данный Господу обет не возможно было исполнить по причине закрытия монастыря. Давно померла мать отца Сергия. Однако сила материнского благословения оказалась настолько великой, что всю свою жизнь ее сын прослужил Богу в качестве священника, а на склоне лет, при восстановлении общежительской жизни в Ульяновской обители, принял в ней монашеский постриг и отошел к Господу, будучи духовником этой обители. Теперь его небесное покровительство и заступничество перед Богом за эту обитель и своих духовных чад будет еще более действенной и сильной. Но cмогут ли монахи обители воспользоваться этим небесным даром и обращаться к отцу Кирику в своих молитвах, прося у него молитв перед небесным престолом? Как выяснилось из разговоров с братией монастыря даже тогда, когда он был в полном здравии монахи очень редко ходили к нему на исповедь, а некоторые и вовсе не исповедовались у него. “ К нему не очень то и обращались – говорит о.Варнава, – по гордыне своей, поскольку знали, что он мирской человек, служил на приходе, считали, что он наших монашеских нужд и монашеского устава не знает. А я вот в последние дни с ним пообщался, когда его уже перевели в больничный корпус и он жил со мной рядом, и понял, что он как раз вполне мог разрешить наши духовные проблемы. Он был не востребован, и Господь его забрал. Мы оказались его не достойны. Это было очевидно...” Эти же мысли высказал и последний послушник о.Кирика Сергий Шаков.
“Отец Кирик был духовником монастыря, – рассказывал мне в больничной келье схимника его послушник Сергий. – Он знал, что сказать, он мог что сказать. Но они не шли к нему, потому что не сознавали в этом своей потребности. Наш монастырь его не узнал, как в свое время люди не узнали своего Спасителя Иисуса Христа. Сейчас его не стало и вот увидите, как нечисть разгуляется в монастыре. Вот на этих его четках держался весь монастырь. Схимник ведь это уже не земной человек. О своей смерти он знал заранее. За два дня перед тем как заболел, он предупреждая меня о своей болезни, сказал: “Бог меня стерег, стерег. Привел до священства. Я из своей греховности почти вышел, осталось еще только чуть-чуть” И он показал на пальцах сколько ему осталось, оставив между большим и указательным пальцем расстояние в несколько миллиметров. Но прощение этих грехов от меня и моих молитв уже не зависит. Это зависит только от Бога. Очищение человека идет через болезни. Кара Божия посылается нам для нашего очищения. Я буду болеть тяжело, запасись терпением. Тебе будет очень тяжело, но очень малое количество времени, как при кончине мира”. Все случилось так как он и говорил. В пятницу он сходил в баню, а на следующий день седьмого числа в субботу он заболел и болел 10 дней очень страшно. Я сам на второй день заболел его болезнью от одного его вида и чувствовал свое полное бессилие, потому что никак не мог облегчить его страдания. Здесь в Ульяново местная медсестра Эмилия очень хорошая. Как она приходит, так ему легче становится, только дверь за собой закрывает, ему снова плохо. Боли у него были ужасные, медсестра это понимала, а он все терпел, молился. Большую борьбу за него вели темные силы. 10 дней он в туалет не ходил, ничего не кушал, ночами не мог спать. мог только сидеть. В последние ночи каждые 5-10 минут то ложится, то встает. За два дня перед смерти ночью его так кидало из стороны в сторону, что даже с кровати сбрасывало, руки и ноги ломали страшные судороги. Я его за руки, за ноги держал. А на следующее утро он уже не разговаривал. В последнюю ночь страшные были крики, – кричит, как будто с ним кто-то борется. Несколько раз у него дыхание останавливалось. Я думаю уже все отошел, а через некоторое время опять дыхание возобновляется. Последние два дня он лежал парализованный, без движения. Как раз перед этим приезжал владыка, благословил и причастил его. Но и без движения сознание не покидало его. Чувствовалось, что он все сознавал, что происходит вокруг. В глазах была полная ясность. Они даже вздрагивали, когда его кропили святой водой. Представился с 16 на 17 в 12 часов 43 минуты. Лампадка погасла сразу же, как душа отошла. Комату вот эту ему устроили. Здесь ему очень нравилось. Она большая, светлая, потолки высокие. Но вот не стало отца Кирика и комната стала пустой”.
Невосполнимую утрату пережили родственники, для которых и в монастыре он оставался самым близким человеком. “По его молитвам мы все и жили, и у нас все было хорошо, говорит его двоюродная сестра Валентина. – Я считаю, что потому, что мы сейчас все стали верующие и живем сейчас такой духовной жизнью, все это благодаря ему. Он у всех нас был нашим крестником. Для меня он самый близкий человек, был за место отца. У меня своего отца с пяти лет как нет. Он у меня и крестный, он меня и венчал и напутствовал всегда. Мы сюда к нему три раза приезжали все вместе. В последний раз, в конце октября, я ему носки привезла. Он сам заказал мне их связать. Когда вышел на улицу нас провожать, всех на последок благословил, чувствовал, что в последний раз нас видит. Мы просили его зайти, а он сказал: “Хочу в последний раз на вас на всех посмотреть”. И все стоял и смотрел как мы садились, пока наш автобус не уехал. Нам его будет очень не хватать. Он был у нас старший и мы всегда к нему за советами обращались. Весь род Паршуковых на его молитвах держался”.
Отец Кирик из года в год возростал в своем духовном делании. С 1958 года он начал свое служение священником на разных приходах, окормляя и приводя к Господу свою паству. Служил вначале в Айкино, потом в Ухте, в Ибе. Но не смотря на повсеместную любовь простых людей, он находился в постоянном гонении от светских властей, которые ранее управляли церковью. Неоднократно его переводили с прихода на приход и даже отстраняли от служения. Чтобы служить Господу, ему в 1965 году пришлось даже уехать из Коми в Среднюю Азию, чтобы там среди казахов в далеком городе Челкар служить Господу. Но через два года он снова вернулся на север. Служил вначале в Котласе и потом долгое время в Ибе. В конце своей жизни, приняв великую схиму, он взял на себя новый крест духовного служения. Жизнь схимонаха происходит в тайне. Мы не можем знать сейчас, донес ли этот крест отец Кирик до своего конца, не знаем и не можем знать все его борения, которые преодолевал он на своем пути к Господу. Мы не можем себе даже представить какие муки ему пришлось испытать в самом конце своей жизни, ибо боль и терзания он испытывал нечеловеческие. Духовная брань не видима и каждый в своей жизни берет на себя крест, который ему по силам. Свыше своих сил Господь не дает. Какие же надо было иметь силы, чтобы преодолеть нечеловеческие муки больному старцу в конце своего жизненного пути. Все это со временем откроется Господом.
Е. Суворов