Чукотские псы были среднего размера, разного окраса, уши у трети из них уныло свисали. Но бросалось в глаза одно достоинство этих собак, которым перечёркивались все их внешние недостатки. Этим единственным достоинством были их лапы. Мощные, несуразно большие, лапы собак говорили о том, что это – трудяги. Я не мог оторвать от них жадного взгляда, соотнося их вид с тяжёлыми нартами, медленно продвигающимися по дрейфующим льдам океана.

...Они уже узнают нас и начинают прыгать и выть при нашем появлении. Нам трудно удержаться от того, чтобы не погладить каждую собаку. «Вы испортите собак, если будете их гладить», – говорит нам Костя, из местных. Но я, беспрекословно доверявший чукчам во всём другом, знал, что здесь он ошибается. Собаки же почувствовали нас и сами рвутся к нам, подставляя спины, стараясь лизнуть в лицо.

Каждый день мы выезжаем на упряжках километра на три в море. Здесь, на кромке полыньи, собирается всё мужское население деревни. На «берегу» стоят нарты, рядом, свернувшись, лежат собаки. Чукчи проверяют сети и вытаскивают из лунок нерпу. Кто-то сидит у воды с карабином в ожидании нерпы. Но стволов у них – один на десять человек. А всё из-за того, что до Чукотки докатилась борьба с терроризмом, и у чукчей сразу же отобрали ружья. Для получения разрешения на оружие нужно пройти медкомиссию, а для этого нужно ехать в п. Лаврентия. Попасть туда трудно: нужен вертолёт, да и денег эта поездка потребует. Старикам медкомиссию вообще не пройти. Хотя охотничье бессилие приходит к ним одновременно со смертью. Вот и покоряются они, безответные. А кому пожаловаться? Кто заступится за них?

...Мы отпустили свою судьбу, и она сама стала искать себе путь. Мы молча, не вмешиваясь, наблюдали за этим процессом, зная, что всё равно наших сил явно недостаточно для решения всего нерешённого. Я почувствовал, как наша экспедиция, да и, наверное, наша судьба, перешли в другие Руки.

Но приходит момент начала. В Домодедово нас провожают друзья и просто те, кто помогал нам в нашей подготовке. Ночной полёт до Норильска – и мы опять видим своих собак (они ждали нас много месяцев). Ясным розовым утром вертолёт с собаками, нами и всем нашим снаряжением, дрожа всем телом, застыл в воздухе на пути к Диксону и Северной Земле.

4 марта. Утро. 81° 24' с.ш. 98° 10' в.д.

До самого старта я находился в неведении: сдвинем ли мы вообще наш груз? Стронем ли мы с места эту гору и протащим хоть сколько-нибудь метров наш караван, состоящий из больших эскимосских нарт, лодки, забитой самыми ценными для нас предметами, и двух низких, непропорционально широких пластиковых санок, казалось, залитых свинцом? Вес нашего груза на старте – 560 килограммов. Запрягаем собак. Смотрим на наш караван – он длинный, вместе с собаками около двадцати метров. Собаки чувствуют момент начала путешествия и переживают предвкушение работы – самого основного, после насыщения едой, инстинкта. Они катаются на спине, наст звонко ломается под их позвонками – так они приводят своё тело в состояние физической готовности, – и разом с непонятной яростью и напором начинают выть. Я смотрю на компас, захожу в голову этой длинной колонны, бегу на север и зову: «Кыэтти! Кыэтти!» («Ко мне!»). Машу руками, пытаюсь несуразными движениями вызвать интерес к себе и через своё состояние передать им притяжение Полюса. «Тагам! Тагам!» («Вперёд!») – кричит Артур, одновременно наваливаясь на задок нарт. Собаки единым усилием срываются с места, и – о, чудо! – наш караван нехотя, со скрипом тронулся и заскользил, пошатываясь и подпрыгивая на застругах. «Тагам! Тагам!» – подбадриваем мы собак, ещё не до конца понимая, что по-настоящему двинулись к Северному полюсу. До него 975 км.

Мы медленно прошли около трёхсот метров и даже начали лавировать в торосах, пока нарты не упёрлись в какое-то препятствие. Впереди раскинулось небольшое торосовое поле, и я пешней начал срубать лёд в тех местах, где он торчал особенно густо. Металлический конусообразный наконечник легко разваливал большие куски льда, дело продвигалось споро, и вскоре путь был расчищен.

Сегодня прошли 13 километров, это за пять часов работы. Я уже смирился с тем, что придётся бросить мачту и парус. В жизни всегда так: как только попадаешь в реальную ситуацию, уходят родившиеся в тепле иллюзии. Сбросить бы нам килограммов 100-120! Но как? Вот здесь приходит единственная жизненная в нашей ситуации мысль: идти, терпеть, медленно набирать километраж и терять вес. Идти и терпеть. Тогда и время будет работать на нас.

Установка лагеря. Подготовка к ночёвке. Сейчас день длится всего пять часов, мы останавливаемся на ночёвку уже в сумерках. Прежде всего нужно растянуть трос и надёжно закрепить его концы ледобурами. Трос – длинный, почти тридцать метров, от него через каждые два метра отходят тросовые полуметровые поводки. Когда трос закреплён, с собак нужно снять шлейки и перецепить их одну за другой к тросу. Шлейки нужно засунуть в мешок, убрать в нарты, под тяжёлый рюкзак, чтобы их не сдуло и не унесло ветром. Постепенно мы поняли, что шлейки – это самое ценное, что у нас есть. Важнее, чем спутниковый телефон «Иридиум», по которому мы передаём свои координаты. Когда шлейки убраны, из нарт достаётся расходный мешок с кормом. Крик своры начинается за несколько секунд до появления мешка.

Помимо этого каждый вечер нас ожидают действия по установке палатки, доставанию из нарт расходной продуктовой сумки, примусной сумки, спальных мешков, ковриков, личных вещей и прочего. Кроме того, заготавливается снег для кухни: плотный наст режется на кубики, они заносятся в палатку и складируются справа от входа, где находится кухня. После этого можно заходить в палатку, закрывать за собой вход, разжигать примус, ставить на него чайник со снегом. Пока топится снег, следует успеть разобраться с продуктами на ужин, разуться и очистить внутренности сапог от конденсата, взять координаты с СР5 и так далее.

Первая утренняя мысль – боязнь проспать, а первое усилие – нечеловеческое – вытолкнуть своё тело из спальника. Хотя в этом году почти комфортные погодные условия: температура ночью не падает ниже 35. Но самое главное: в этот раз мы взяли с собой две оленьи шкуры и стелем их поверх ковриков. Конденсат, который раньше выходил из спальника, «умирает» в оленьей шкуре. Днём он смораживается, а потом легко выбивается из шкуры рукояткой кнута. Никакой другой утеплитель не может так легко расстаться с водой.

Дежурный встаёт в семь утра. Скидывая путы сна и быстро теряя тепло, он делает несколько движений, приводящих к возгоранию примуса. Всё продумано и многократно отработано в зимних походах. Как только закипает вода, раздаётся первое человеческое слово – например, «Артур». Одного такого слова достаточно, чтобы спящий достоверно понял, что ему желают доброго утра, а заодно сообщают о том, что ему нужно срочно вскочить, иначе всё остынет и вообще – мы можем опоздать на Северный полюс. В миску заливается кипяток, а там уже лежат: сублимированные омлет, масло, говядина, овощи. На второе – сублимированные творог и ягоды. Несублимированные продукты на третье: чай, шоколад (конфеты), сахар. После завтрака, пока тело тёплое, происходит быстрое одевание, выбрасывание из палатки всех вещей. Я иду поднимать собак.

...Постепенно поля, которые радовали нас в течение двух последних дней, стали сходить на нет, появились торосы. Они шли к северу сплошной и однородной лавой. «Главное – дух!» – вспомнил я напутствие друга перед отлётом. Почему-то он ничего тогда не сказал мне про терпимость друг к другу, про прощение, про семь футов под килем... Сказал про дух. Вроде бы и ничего не сказал, а вот стою я сейчас перед этой красотой, а сам спокоен как танк и нет у меня и капли уныния. И знаю я, что всё уже предопределено, что всё это мы пройдём, куда оно денется... Как пройдём? Сам не знаю... Молча... Метр за метром.

9 марта. 81°59' с.ш. 97°06' в.д. До С. П. – 895 км.

Сегодня утром обнаружили, что Таймыр отморозил переднюю лапу. Она вздулась и по всей длине стала в два раза толще. Я слегка сжал её, он заорал и шарахнулся от меня. Было понятно, что произошло самое ужасное – не потому, что Таймыра уже не вернёшь, а потому, что он при этом жив. То, что случилось с Таймыром, было на моей совести. Я не смог увидеть в его позе опасность, когда он спал, не подобрав под себя лапы. То, что он остался позади, было самым лучшим вариантом в этом трагическом исходе. Если на него выйдет медведь, смерть будет мгновенной. Но, скорее всего, он замёрзнет, и это будет без боли, как медленное погружение в сон. Я шёл и мычал, глотая боль. Таймыр стоял перед глазами. Он был бесхитростным и умел не приспосабливаться. Не умел не работать. Отлынивать от работы – эта простая мысль почему-то никогда не возникала в его голове. Но о чём-то постоянно пела его душа! Тонким, пронзительным голосом на вынужденных остановках он непрерывно изливал её и всё прыгал в упряжке и рвался вперёд, пытаясь в одиночку сдвинуть нарты. «Надо идти!» – говорил он нам.

...А ночью пришла пурга. К утру замуровало так, что потребовалось некоторое самообладание, чтобы без суеты выбраться из подводной лодки. Пурга выдыхалась, но видимость была нулевой. Договорились наблюдать за погодой и, как только видимость улучшится, выходить. Порешив на том, с радостью проспали до обеда. Тогда мы ещё не знали, что это будет первая и последняя наша днёвка на пути к Полюсу.

Итак, стоим вторую ночь на том же месте. Сквозь сон слышится шум. Это не шум – рёв. Нет, это лай, да такой, что молниеносно понимаешь: медведь! Высовываюсь. Серая, пасмурная ночь. В пяти метрах от палатки стоит махина неявных очертаний и очень спокойно, глядя на меня, всем своим видом говорит: «Ну вот я и пришёл». «Артур, медведь... Карабин...»

Он двинулся в сторону собак. Делал прыжки, не переставая катиться, как большой футбольный мяч, движения его были стремительны, но округлы. В какой-то момент я отчётливо услыхал, как зашипела змея. «Он шипит!» – крикнул Артур, и в ту же секунду я нажал на курок. Медведь осёкся, движение его остановилось на долю секунды, после чего он отвалился в сторону и длинными прыжками пошёл вдоль торосов и скрылся в ночи. Мы зажгли фонари. Отпечатки лап с выпущенными когтями, величиной с человеческие пальцы каждый, обрывались за два метра до Барсика, а потом уходили в сторону, но уже со следами крови. Прыжки, которыми убегал от нас медведь, были по четыре метра, и только само место следов было усеяно чёрными точками.

16 марта. 82°20' с.ш. 94°31' в.д. До С. П. – 856 км.

Сегодня такая погода, как бывает весной. Вдруг увидели птицу, похожую на куропатку, которая пролетела над нами и даже замедлила полёт от удивления. Мы смотрели на неё, как будто сами пришли туда, где должны кончиться наши мучения. Птица сообщила мне, что ещё немного – и мы полетим. Я пронизан этим ожиданием. Ожиданием Весны и скорости.

Впервые, вступая на тонкий лёд, я не попробовал пробить его пешнёй. Да и льда там, как оказалось, не было. Была совершенно безобидная снежная поверхность, наметённая на воду за несколько минут до появления упряжки. Ничего плохого не ожидая, я сделал несколько шагов к тому берегу... Первая мысль – категорическое несогласие с таким положением вещей, сопровождаемое восклицанием типа: «Дурак, что ж ты наделал?!» Вторая мысль: «Какая тёплая вода». Собаки, лежавшие в трёх шагах от меня, без интереса наблюдали за моим купанием, думая, что это тоже входит в программу этого замечательного периода их жизни. У нас с Артуром была общая забота – переодеть меня. Хорошо, что мороз не ужасный, но ветер... Главное – ни на секунду не оставить под ветром голое тело. Всё нормально, только рук не чувствую...

19 марта. 82°40' с.ш. 92°08' в.д.

Утром – грохот. Началось торошение. Быстро снимаем лагерь и через вал сжатия прорываемся на поля. Как ни странно, но на полях труднее, чем в торосах. В торосах разнообразная работа, внимание отвлекается на созерцание неожиданных по форме композиций из льда. Поля, о которых ты мечтал, когда торчал в торосах, тем и труднее, что на них надо выдавать километры. Здесь ты постоянно, без передышки «пашешь». Каждую секунду, в течение пятидесяти минут. Потом десять минут лежишь на нартах с закрытыми глазами.

Арктика ослепительна. Тем более если это конец марта. Но человек привносит в этот гармоничный мир своё постоянное, ежеминутное напряжение. Когда видишь торосы до горизонта, сдвигать себя, гнать вперёд невыносимо. В голове возникала мелодия, песня «Feeling». Я слышал каждый её звук, каждый инструмент. Мелодия гремела, ходила между торосами, как эхо. Она несла в себе печаль нашей прошлой жизни – на эти новые пространства, которые никогда прежде не видели человека, где никогда не звучала эта музыка. Никогда.

31 марта.

Идём по ковру разных оттенков, от светло-серых до цвета светлого асфальта. Цвет говорит о возрасте льда: чем моложе лёд, тем он темнее. Открытая вода – сине-чёрный цвет. Однодневный лёд уже светлее, на нём появляется светлый налёт – тонкий слой «высолов», кристаллов, которые мы называем цветами. Цветы подрастают и с каждым днём меняют форму и цвет.

Собаки наши каждый день, должно быть, думают, что вечером придут наконец-то в чукотскую деревню, где будет еда, другие собаки, будет отдых. Но проходят дни за днями, а деревни всё нет! Любая чукотская собака знает, что в торосы ходят, чтобы «брать нерпу», больше там делать нечего. А здесь происходит то, что не похоже на охоту. Какое-то бессмысленное занятие. Но эти двое сумасшедших людей уже месяц прут по торосам с горящими глазами, а деревни всё нет!..

Нам, людям, наши собаки демонстрировали нечто более высокое, чем физическая сила. Это дух и собственное достоинство. Как же мне хотелось каждый раз досыта их накормить!!! Мне кажется, я всегда буду видеть их, робко стоящих, внимательно ожидающих человеческого движения. Сколько в этом взгляде надежды! Господи, прости меня, грешного!

7 апреля. - 16°С. 86°14' с.ш. 92°37' в.д. Прошли 26 км. До С. П. – 418 км.

Забрался в спальник – что-то давит снизу. Наверное, что-то попало под коврик. Прощупал рукой – ничего. Потом понял: торчит из бедра кость. Странно, что так быстро похудел. Не верьте бравым, красивым и улыбающимся парням, стоящим на снегу и рекламирующим полярную одежду! Знали бы эти накачанные сынки, что такое Арктика и Полюс автономно! В этих широтах человек с рюкзаком и нартами, если он дошёл сюда от Земли, выглядит по-другому.

10 апреля. -7-10° С. 86°51' с.ш. 97°31' в.д. Прошли 16,5 км.

Увы! Весь день – сплошные торосы, вода, белая мгла – полный набор.

Позвонил маме. Она живёт мною. Я сразу же это понял по интонации, а потом по обилию дел, которые она выполняет, обеспечивая нашу безопасность. Она мне быстро, не заботясь о понятливости, перечислила, в каких храмах она была и какие молебны заказала. Я не успевал усваивать эту информацию, а только с радостью слушал.

Где она находит силы, чтобы настолько любить своих детей и каждую минуту опекать их своей молитвой?

11 апреля. -15°С. 86°57' с.ш. 99°56' в.д. Прошли всего 11 километров.

Постепенно вода перестала «грузить» меня. Я не знаю, что больше повлияло: опыт, усталость, нетерпение? Я вёл за собой собак по проблемным местам и видел, что им передалась моя дерзость и некая презрительность к опасности. Собакам дано тонко чувствовать настроение человека. Они уже не тормозили лапами перед трещиной, а прыгали через неё или перебирались по льдинам.

Сегодня утром, посмотрев на градусник, я ужаснулся: как же мы будем идти?! Всё разбито вокруг, и минус семь – это не мороз! Я надел лыжи и понуро побрёл к тому месту у полыньи, где мы её оставили вечером. Выйдя по своему следу в то место, я увидел: полыньи не было! Берега полыньи сблизились, а в некоторых местах сомкнулись. Пока мы спали, Силы Небесные работали. Сжатие, которого всегда опасались классические полярники. Я уповал на это свойство дрейфующих льдов, а вчера почему-то о нём забыл.

...Я не сразу уловил лай собак – и совсем рядом увидал медведя. Он шёл мягко, упруго, но сильно раскачиваясь из стороны в сторону. До него было не больше 15 метров, и он шёл мимо нас, прямо на собак. Я кинулся к нартам.

«Лопатка... Лопатка... Лопатка...» – твержу почти вслух и нажимаю на курок. Медведь сразу же лёг набок. Это было самое удивительное. Разделывая тушу и разрезая мясо на куски, я понял, что, если бы мороз был градусов 15, мы бы отморозили себе руки.

В конце дня вышли к разводью. Место было равнинным, лёд спокойно разошёлся и лежал в томлении солнца. Мы долго шли на запад в поисках какой-либо переправы.

23 апреля. Пасха. -12°С. 88°50' с.ш. 141°31' в.д. До С. П. – 129 км. Пройдено 846 км.

Утром – корвалол, и вперёд! Хороший день. Поля. Бег. Если наше проползание можно назвать бегом.

Всё было хорошо до того момента, пока не произошла первая и следом вторая совершенно невероятные истерики Артура. Холодовая усталость, труд, физические страдания – всё вроде бы так. Но моя душа по-собачьи свернулась в комок, тоскующая и одинокая. Разразиться ответным, желанным и сладостным, скандалом и выплеснуть наружу всё скопившееся – это было бы большим облегчением для уставшего организма. Но мысль о прощении уже осела в мозгах и расположилась в ожидании меня самого.

...Пробуем звонить в Думу. На экране «Иридиума» высвечивается: «Вставьте карточку». Вставляли, поправляли, протирали спиртом – ответ тот же. Без телефонной связи – «труба». Без знания наших координат нас никто здесь не найдёт, даже если согнать сюда всю авиацию. Но это уже не берёт. Не потому, что нервы кончились. Есть реальная Сила, которая нас оберегает. Реальная, и я её чувствую. Знаю, что «Иридиум» «взбрыкнул» не случайно. Только не могу понять: каков дальнейший ход сценария?

Мы огрубели, потеряли страх и чувство самосохранения. В последние дни Северный полюс стал выскальзывать из наших рук, медленно и неотвратимо удаляясь, и мы пёрли напролом, через непролазные торосы и воду. Мы попадали в тупик, но в следующую минуту впереди интуитивно чувствовался просвет, и он, как правило, заканчивался выходом на следующую поляну.

Мы перестали быть людьми со свойственными им усталостью, голодом, паникой, страхом. Мозг нашёл новую, более эффективную форму, отключив нас от собственного тела. Благодаря этому мы ещё шли. Трещины расширялись с каждым часом, открывая нашему взору всё новые чёрные полосы на белом фоне. «Господи, милостив буди мне, грешному!» Кто столкнул здесь две силы, природную и человеческую, и на чьей стороне Он?! Я не мог ответить на этот вопрос, пока вдруг не вышел на твёрдый лёд.

89°55'.

До Полюса – пять минут, каких-то девять километров, но сил уже нет.

Наши исковерканные отношения с Артуром я тащу в себе уже невыносимо долго, как тяжёлую болезнь. И почти дотащил их до конца. Но за пять минут до Полюса я придавлен этой тяжестью по рукам и ногам. И сейчас понимаю: в наших с Артуром отношениях есть и моя вина. В чём она? Может быть, в стремлении достичь цели любой ценой? Оставляя «свой след в истории», ощущая свою «самость», идти к победе, теряя по пути теплоту, человечность? Не велика ли цена за тщеславие и упрямство – то, что называется гордыней? Господи, прости меня!

С Полюса дует ураганный ветер. Мы уткнулись в основание торосов и тихо замерзаем в укрытии. И только Андреевский флаг, этот живой кусочек ткани, трещит на нартах во власти ветра, сообщая нам о «вечном бое». Не могу. Кончился Гера. Я это говорю себе прямо. Уже несколько минут мы дрейфуем на юг, медленно отдаляясь от Северного полюса – со скоростью 13 метров в минуту.

«Артур! Слышишь? Прости меня, Артур... За всё прости. Мне жаль, что так случилось. Очень жаль». «Да, да... И ты меня тоже прости...» От нас требовалась только неутомимость духа и наших усилий по собственному выздоровлению. Только в обмен на это мы могли получить Полюс.

Идём. Через каждые 20 минут валимся на снег и лежим, пока окончательно не замёрзнем, потом молча встаём и бредём ещё минут двадцать. Понимаю, что нас относит к востоку, и пытаюсь сообразить, насколько сильно, чтобы начать бороться с возросшей долготой. Иду с включённым СР5, ищу проходы в направлении, которое указывает стрелка. Долго идём последнюю минуту 89-го градуса. Мозги отсутствуют, но в какой-то момент замечаю, что обозначение долготы поменялось с восточного на западное. Момент перехода, конечно, прозевал, но это случилось, во всяком случае, не больше пяти-семи минут назад. Ору Артуру: «Полюс!»

Никаких эмоций. Единственное желание – сесть на снег. Ну, где вы, слёзы радости, где очистительные рыдания?! Ничего подобного. Куда-то несёт дрейфом. Первый раз на этот, всегда столь важный, фактор просто наплевать. Отныне и во веки веков. Пускай несёт.

Пили спирт. Составляли официальное сообщение, выходили на влажный весенний ветер, целовали сонных собак в морды.

30 апреля.

Прилетел вертолёт. В вертолёте уже сидели семь финнов, малость помороженных, уставших, молчаливых. По виду похоже, что не дошли.

Собаки наши заполнили всё свободное пространство между финнами, их нартами и рюкзаками. Лежат и не подают признаков жизни. Я смотрю на них и чувствую, как в душе поднимается волна благодарности к этим истощённым, ставшим флегматичными созданиям. Вертолёт для них стал той деревней, до которой они наконец-то дошли. И тут же впервые рождается чувство умиротворения оттого, что в каждом из этих комочков теплится жизнь. Я понимаю, что именно в этом и заключается главное достижение нашей экспедиции.

Вертолёт идёт в тридцати метрах над льдами, и нам хорошо видно, что творится в этом районе. Внизу, за стеклом иллюминатора, – как-то резко ушедшая от тебя, уже незнакомая Арктика.

* * *

Перед самым вылетом на Северную Землю журналистка норильской газеты Ирина, со словами «Отдаю тебе самое дорогое, что у меня есть», протянула мне старинную медаль с изображением профиля Государя Императора Николая Александровича. Я повесил её рядом со своим нательным крестом и донёс до Северного полюса. Через два месяца после возвращения в мои руки невероятным образом попадает мироточивая икона Царя-мученика, и я прохожу с ней крестным ходом по центральной России до «царского» Ипатьевского монастыря в Костроме...