ПРАВОСЛАВНОЕ ВОСПИТАНИЕ
АРИФМЕТИКА ДОБРАСтеклянная завеса
В № 600 газеты мы рассказывали о необычном проекте, начатом в петербургском приходе святого Иоанна Предтечи, – строительстве детской корабельной верфи. Это далеко не единственное начинание прихожан, которым городские власти передали часть Чесменского дворца рядом с их храмом. У входа во дворец висят объявления о детской мастерской по изготовлению игрушек, о клубе для родителей с аутичными детьми, о программе «Поправляйся», о клубе «Штурвал» и «Школе капитанов», о различных хорах, изостудии, детском театре, «клубе чесменских бабушек»... Когда входишь во дворец, не сразу понимаешь, где что происходит и кто тут чем руководит. Директора Детского кризисного центра я, например, застал на втором этаже за монтажом и озвучкой фильма, снятого детьми. Не директорское вроде бы дело.
– А у нас как при коммунизме – от каждого по способностям, – рассмеялась директор Татьяна Николаевна Сарычева, когда я поделился своим недоумением. – Я с компьютером дружу, могу разобраться в программах монтажа, а батюшка наш, протоиерей Алексей, талант сценариста в себе открыл – диалоги для наших актёров придумал.
|
У Татьяны Николаевны три образования. Сначала получила техническое, затем педагогическое и последнее – психологическое. Необычное такое сочетание – инженер-психолог, но в Детском кризисном центре, где приходится решать разнообразные вопросы и иметь дело с искалеченными детскими душами, это как раз то, что нужно. На должности директора она полтора года, да и в приходе отнюдь не новичок, многое совершалось на её глазах. Когда я спросил Татьяну Николаевну, с какого события можно отсчитывать историю центра, она не раздумывая ответила: «С молебна перед закрытыми вратами Иоанно-Предтеченского храма. Было это зимой 1989 года».
– В нашем храме было пожарное депо, потом склад, – вспоминает директор. – Потом там сделали музей Чесменской битвы, филиал Военно-морского музея. Отец Алексей уже был священником, но служил на другом приходе, когда появилась группа людей, которая захотела вернуть храм. Алтарь тогда был закрыт стеклом, и за ним находилась панорама с видом моря и кораблями, так что никто в алтарь не заходил. Перед этой стеклянной загородкой время от времени служили молебны. А самый первый – предновогодним вечером, прямо на ступеньках закрытого храма. И в наступившем 1990-м году его вернули верующим. Это и вправду чудом было! С той поры каждое 31 декабря наши прихожане встречаются, теперь уже в храме вечером служится благодарственный молебен. Потом пьём чай во дворце и дальше – встречать Новый год. Представьте, в то время власти отдали верующим храм удивительной красоты, памятник истории и архитектуры. А позже передали и часть Чесменского дворца.
– А что во второй половине дворца находится? – интересуюсь.
– Университет космического приборостроения. Организация довольно серьёзная, но реставрировать свои помещения они не спешат, видимо, не уверены, что надолго здесь задержатся.
– И всё же Детский кризисный центр с чего конкретно начался?
– С обычного телефона, – лаконично отвечает директор. – Ну, не совсем обычного – с телефона доверия для подростков. И сейчас на двух линиях круглосуточно работают специалисты-психологи. Любой подросток или родитель может позвонить – поговорить о своих проблемах, переживаниях...
– И часто звонят?
– Статистика за 2008 год выглядит так. Межличностные отношения: 2462 звонков. Детско-родительские отношения – 1918. Здоровье – 1406. Социальные проблемы – 571. Насилие – 374. Утрата близких – 245. Суицид – 213. Всего 7189 звонков за год.
– И со всем этим вы разбираетесь?
– Если проблема выходит за рамки психической и духовной поддержки и абонент соглашается на встречу, то подключаем других наших специалистов: психологов, социальных работников, педагогов. У нас есть база данных всех государственных, коммерческих и общественных организаций, которые могут помочь в разных ситуациях. Часто справляемся своими силами. Выяснив, какие проблемы беспокоят подростка, психолог может переключить его на кого-то из наших сотрудников или волонтёров.
Вопросы приходится решать очень серьёзные. Но часто человеку – большому или маленькому – просто не хватает тепла и понимания родных и близких, хочется, чтобы его услышали, уделили время. Как видите, по статистике на первом месте вопросы общения – со сверстниками и с родителями. Часто дети пытаются разобраться со смыслом своей жизни. Иногда ребята попадают в такие ситуации, что и взрослому не вынести, а у подростка нет опыта решения проблем. Бывает, звонят с мыслями о самоубийстве. И хорошо, если это только мысли. Работать на таком телефоне непросто. Кроме желания помочь, необходимо умение понять человека по голосу или просто каким-то чутьём. Нужны большая ВЕРА и большая ЛЮБОВЬ. Сегодня часть консультантов на телефоне доверия – хорошо подготовленные волонтёры, студенты-психологи старших курсов. Начинаем и интернет-консультирование, много писем с вопросами приходит по электронной почте. А тогда, в начале, стоял лишь один телефон. Опыта не имелось, но беды были самые настоящие – голод, жестокость близких, отсутствие крыши над головой.
Тогда же мы начали кормить детей, живших на улице, в подвалах и на чердаках. Стали договариваться с городскими столовыми, но столкнулись с неприятием – кто согласится даже за деньги принимать грязных, хулиганистых подростков, многие из которых токсикоманы? Этак ведь можно всех посетителей распугать. Одна из столовых, что в районе метро «Ломоносовская», всё же пошла навстречу. Так совпало, что эта столовая оказалась рядом с католическим храмом. Монахи-католики увидели, что мы делаем, и захотели помочь – так у нас началось сотрудничество с приходом францисканцев.
Вообще-то, наша организация необычная. ДКЦ создали в 2001 году представители четырёх христианских конфессий. Они решили, что надо создать организацию, которая, не декларируя принадлежности к той или иной Церкви, занялась бы христианским гуманитарным служением. Основной целью работы ДКЦ стала профилактика детской безнадзорности и помощь детям в трудной жизненной ситуации. По уставу организация не является религиозной и в своей работе не ставит каких-либо религиозных задач. Учредителями её выступили частные лица: депутат Государственной Думы РФ С. А. Попов, настоятель лютеранского прихода Михаила Архангела в Санкт-Петербурге Сергей Робертович Прейман († 2003), президент «Каритас» в России о. Хартмут Каниа († 2001), директор Санкт-Петербургского отделения Российского Библейского Общества А. А. Овсянников и настоятель храма Рождества св. Иоанна Предтечи в Санкт-Петербурге (Чесменской церкви) прот. Алексей Крылов. Ну, протестанты как-то плавно отошли в сторону, а с католиками мы продолжаем работать вместе. С 2003 года в правление ДКЦ входит итальянец брат Стефано Инверницци, монах-францисканец из общины в Санкт-Петербурге. И он действительно работает в организации. Очень много делает для детей.
Так появился Детский кризисный центр. Он, кстати, юридически находится вне Иоанно-Предтеченского прихода, но настоятель наш является председателем его правления.
– То есть католики помогают, – засомневался я, – а потом за это что-нибудь потребуют? Не боитесь, что вас обвинят в экуменизме?
– Это не экуменизм, – не согласилась Татьяна Николаевна. – Дружба дружбой, а церковь у нас своя – православная. Есть вещи, которые не стоит смешивать. Прежде, признаюсь, этот вопрос меня очень тяготил, своими сомнениями замучила отца Пахомия из Антониево-Сийского монастыря, который давно уже духовно поддерживает меня. Он однажды не выдержал, сказал с улыбкой: «Мне твои вопросы надоели, иди к богослову и его мытарь». А у нас в Александро-Невской лавре есть иеромонах Стефан, ассириец по национальности, богослов в чистом виде – очень образованный человек. К нему-то и отправил меня о. Пахомий. Пришла, рассказала о своих переживаниях по поводу сотрудничества с католиками. И о. Стефан мне сказал, что мы можем вступать с инославными в любые отношения, но это не должно касаться причастия и исповеди. Он мне тогда всё это очень подробно рассказал. После этого вопросы отпали и я продолжила работать.
Надо сказать, католики с большим уважением относятся к Русской Православной Церкви, иногда даже ходят в наши храмы, особенно в праздники. Орден св. Франциска Ассизского по духу своему ближе всего к православию. Кстати, в Петербурге несколько общин францисканцев. «Наша», что около метро «Ломоносовская», состоит из людей разных национальностей. Что мне нравится – добрые дела они делают не для отчётов и чтобы засветиться, мол, вот какие католики хорошие. В нашей прессе о них редко пишут хорошее. Но они, как и все, переживают, когда видят наших несчастных, брошенных детей. Помогают всегда, поддерживают, если у ребят проблемы. Молятся о них, но надо отметить, что за всё время не было случая, чтобы они кого-то из ребят перетянули в свою общину. Правда, наши подростки и в православную церковь не очень-то ходят.
– А что было дальше – после того как столовую открыли?
– Дальше? – задумывается Татьяна Николаевна. – А дальше мы столкнулись лицом к лицу с детским горем. И это было пострашней, чем с ними по телефону говорить...
И этого мало...
– Быстро обнаружилось, что в столовую приходят не просто беспризорники, а дети с большими проблемами, в том числе среди них было много токсикоманов со стажем жизни на улице, – продолжает директор Детского кризисного центра. – Ну, кормим их, не даём с голоду пропасть – а что дальше-то? Стали пытаться решать проблемы этих детей. Отсутствие жилья, нарушенные связи с семьёй, большие пробелы в школе, сильно подпорченное здоровье… Социальные работники помогли оформлять документы, налаживать связи с семьёй или соответствующими приютами, другими организациями.
Этого оказалось мало – и тогда в ДКЦ был создан Дневной центр социальной реабилитации уличных подростков, где детей и кормили, и пытались как-то расширить их мир: организовали спортивные секции, различные кружки. Потом поняли, что этого недостаточно – детей надо доучивать, поскольку они много пропустили в школе. Ориентировать на получение профессии. Пришла девочка, в 13 лет вообще ни одного дня не была в школе – умела только деньги считать да чуть-чуть читать вывески на улице. И она не одна такая. Понятно, что таких детей в обычную школу не берут. Дело не только в отставании по программе – дети-то очень конфликтные, с большим опытом не детской жизни, они не впишутся в школьные коллективы. И мы создали свою, особую школу. Не для двоечников, а просто для сложных детей. Некоторых учеников мы сами, как говорится, подбираем на улице, других к нам направляют органы опеки. Также нас знают обычные школы, органы милиции и другие организации.
– И большие у вас классы?
– У нас с третьего по восьмой в каждом по 2-6 человек. Всего около 20 детей, но с каждым приходится индивидуально заниматься. Если ребёнок догоняет по школьной программе, мы начинаем перенацеливать его в обычную школу, и он идёт туда. Или же он учится у нас до 8-го класса, а потом, как правило, идёт в профтехучилище. Какие-то профессиональные навыки мы даём заранее: раз в неделю мальчики получают азы столярки, поварского дела, девочки учатся на парикмахера. У нас есть договорные отношения с УПК, оплачиваем работу их преподавателей. Но и этого оказалось мало...
– Да уж куда дальше! – поражаюсь я. – Питаются у вас, в кружках занимаются, в школе учатся.
|
– Учатся, – кивает директор. – Но при этом они ночевали в подвалах, на чердаках, на садовых скамеечках. На нашей памяти один подросток умер ночью прямо на улице, замёрз. Это случилось за несколько дней до открытия ночной гостиницы. Если бы пораньше открыли, то смогли бы спасти. Его звали Кирилл. Он на нашем рекламном плакате пишет мелом на школьной доске: «Телефон Доверия 371-61-10».
– Вы открыли не просто ночлежку – пришёл и ушёл?
– Конечно, нет! Ночлежки оказалось тоже мало – и мы открыли Дневной центр реабилитации. Сейчас с улицы детей почти нет, направляют их к нам органы опеки, иногда сами родители просят взять – не справляется одинокая мама или бабушка-опекун. Бывает и так: у него вся семья пьёт, и сам он зацепился за это. Как-то надо его оттуда выковыривать. Самое главное, чтобы он сам понял, что надо выбираться. Садится наш воспитатель с таким ребёночком, и начинается долгий, серьёзный разговор. Потом встречаемся с родителями, с органами опеки, сотрудниками детдомов – бывают и оттуда «бегунки». Приглашаем подростка в нашу школу, подбираем занятие, чтобы было интересно, – делаем всё, чтобы вернуть к нормальной жизни. Но вернуть легче, если она была – нормальная жизнь. Многих приходится учить самым простым вещам. За четыре года работы ночной гостиницы здесь жили более ста ребят. Половина из них выбрали социально-приемлемый жизненный сценарий. Учатся, работают. Это хороший результат.
– А если подросток переночует и сбежит – не захочет у вас оставаться?
– Захочет, если интересно. Это уже проверено. Вот недавно нашему Дневному центру реабилитации уличных подростков исполнилось шесть лет, и на празднике вместе были наши дети и взрослые. Все, кто пришёл на день рождения, почувствовали, что наши дети обрели семью. Ту любовь, что они не получают дома, они получают у нас. Здесь они как бы «доношенные» – они тёплые, открытые, при том, что у всех такие тяжёлые судьбы.
– Наверное, не всё так гладко, рецидивы проявляются?
– Не без этого. Кто-то алкоголь употребляет, кто-то наркотики пробует. Многие курят давно. Приходят новые трудные дети. Однажды в армейской аптечке мальчики нашли капсулу с таблетками тарена – это обеззараживающее средство с психотропным эффектом. Трое наелись таблеток, получили «удовольствие», и потом пришлось желудки в больнице промывать. Попадают в криминальные ситуации или иначе как-то срываются. Бывает, у детей погибают родители – от СПИДа, туберкулёза, убийств и самоубийств. Конечно, в таких случаях стараемся поддержать ребёнка, устроить его судьбу.
– И как вы реагируете на срывы? – сочувствую директору. – Прощаете первый, второй раз, а потом отказываетесь от детей?
– Стараемся быть строгими. Но прощаем. Куда он от нас пойдёт? – вздыхает Татьяна Николаевна. – Это очень сложная проблема, мы много говорим об этом с коллегами. В ночной гостинице у нас непоколебимый в этом плане педагог, Павел Сергеевич, он, бывает, жалуется: «Три раза приходил выпивший! Всё, не могу его держать в нашей гостинице». Но приходится находить другие аргументы.
– Но ведь тогда у ребёнка появится чувство безнаказанности!
– Нет, это не совсем так. Уличные дети – особые, они уже вроде как наказанные. И часто – это уже не дети. Тут всё очень сложно. Я вот вам всё гладенько говорю, а в жизни что ни подросток, то какие-то неожиданные повороты.
Впрочем, есть одна причина, по которой мы отчисляем больших ребят – если их действия угрожают другим детям. Например, если подросток приносит в центр что-то недопустимое. Беседуем, конечно, объясняем. Но если не помогает, предлагаем подумать и в центр какое-то время не приходить. Кого-то и совсем отчисляем.
Закрытые дети
– А здесь, в Чесменском дворце, Детский кризисный центр чем занимается? – спрашиваю Татьяну Николаевну.
– Ой, долго рассказывать, много всего, – улыбается она. – Например, программа «Пространство Радости». По пятницам сюда приходят родители с особыми детьми. Есть такие тяжёлые психические состояния типа аутизма, которые обычно бывают врождёнными, – это не лечится, но корректировать можно. Надо сказать, такие дети, несмотря на их психическую заторможенность и прочие болезни, душевно чистые и очень добрые.
После общего чаепития проходят встречи отдельно с родителями и детьми. Нашим специалистам помогают волонтёры, обычно студенты – психологи и социальные педагоги. Также приходят артисты, музыканты, художники, клоуны. Дети не только смотрят концерты, но и сами участвуют, выступают с подготовленными номерам. После таких встреч аутичные дети, как это ни удивительно, стали более открытыми, свободней общаются. Это факт, поскольку мы можем сравнивать, ведь клуб уже шесть лет работает.
Понятно, что, помимо общения, этим семьям необходимо социальное сопровождение, гуманитарная поддержка. Как правило, в таких семьях одна мама, часто сама инвалид. Папы там бывают редко (у нас есть только один одинокий папа, воспитывающий сына). Социальная служба им помогает, например, когда мама попадает в больницу, ведь иногда ребёнок даже покушать не может сам. Но, к несчастью, родители стареют, болеют, умирают, дети остаются одни – и остро встаёт вопрос о постоянном доме проживания. Это проблема, которую мы хотели бы решить. Такой дом может быть и сельским, поскольку, повзрослев, аутичные дети вполне могут работать на огороде и ухаживать за скотиной. Вообще, жить на природе, рядом с животными, растениями – это хорошо для них.
|
Кроме того, уже полтора года у нас действуют мастерские, в которых работают дети-инвалиды и их родители. Они не клеят коробочки и конвертики, как это принято, а занимаются творческими делами. Вышивают гладью, делают поделки из бисера и разного природного материала, занимаются росписью по шёлку. Произведения получаются очень высокого уровня. Мы их показываем и продаём на выставках, в том числе в епархии, в Лавре. Два раза в год проходит большая ярмарка «Православная Русь» – там тоже участвуем. Кроме экспозиции, выступаем там с концертами, проводим лотерею и продажу поделок. То есть ребятки получают ещё и деньги. А на выставке в епархии они сами продают поделки.
– То есть как? – удивляюсь. – Аутисты же закрыты от мира, как они могут общаться с покупателями?
– Да, настоящие аутисты вообще не вступают в контакт, они не разговаривает даже с близкими. Но аутист и аутичный человек – есть ведь разница. Вообще, людей с нарушением контактности в нашем обществе много. У многих из них с интеллектом всё в порядке. Это может быть лучший в мире компьютерщик или талантливый музыкант, единственное, он плохо ориентируется в отношениях с другими людьми. Часто они и в 18 лет остаются сущими детьми, могут всё отдать тебе, если попросишь. Один парень на выставке-продаже со ста рублей сдачи дал тысячу. Но они учатся. Обычно в семьях таких детей гипер опекают, не позволяют проявлять самостоятельность, например готовить еду, чтобы нож не давать в руки, не позволяют включать электроприборы. Они растут совершенно беспомощными. Летом мы вывезли их на месяц за город, на дачу – сколько там было для них открытий! Оказывается, помидоры не в магазине растут.
А есть ещё такие дети, которые вообще никуда не выезжали – колясочники и прикованные к постели. К ним сотрудники из наших творческих мастерских приезжают на дом. Например, привозят готовые распашонки, и ребёнок по нарисованному на них контуру вышивает гладью ангела. Потом наши педагоги снова приезжают, забирают сделанную работу, учат ещё чему-нибудь. Это такая мощная социализация! Первое – человек зарабатывает деньги. Второе – он вступает в какие-то отношения с внешним миром. И третье – его самооценка повышается за счёт того, что он может что-то самостоятельно делать, у него возникает интерес проявлять себя в делах.
– Такие поделки, наверное, не рентабельны, если их продавать? – пытаюсь подсчитать в уме.
– Конечно, они убыточны, – соглашается директор. – Транспортные расходы, оплата работы мастеров-педагогов, материалы. Но не стоит здесь считать прибыль. Тут другая арифметика.
Жизнь после смерти
– Ещё одна программа называется «Центр семьи», – продолжает перечислять Татьяна Николаевна, – она пропагандирует традиционные семейные ценности. В нём есть группа поддержки родителей, потерявших своих детей. До конца своих дней они живут с этой трагедией и очень редко находят силы страшную утрату перевести во что-то более позитивное. Я знаю, сама пережила это. Трудно после смерти ребёнка найти смысл жить дальше.
– Но ведь можно усыновить чужих детей...
– Усыновление благотворно не для всех. Иногда родители пытаются просто «заменить» умершего ребёнка. Я знаю случай, когда родители нашли похожего внешне ребёнка того же возраста и роста, с таким же цветом глаз, как у умершего. Одевали в ту же одежду, на стенах висели портреты погибшего, и тот, другой, просто сходил с ума, не понимая, кто он: тот, кто погиб, или тот, кто сейчас. С такими родителями, безусловно, надо много и грамотно работать.
Из таких осиротевших родителей составилась группа, один-два раза в месяц они ездят в посёлок Александровка. Там в храме очень хороший настоятель, отец Борис. Он сам уже в возрасте, у него большая семья, чудесная матушка. В их доме тоже была трагедия, сами такое пережили. И вот он с этими родителями ведёт беседы. Родители участвуют в панихидах, делятся переживаниями – и отец Борис очень грамотно всё это делает, из него получился бы хороший психотерапевт. В беседах с его участием рождается что-то позитивное, люди переживают свою боль и потихонечку выходят на позицию помощи другим – тем, кому нужна помощь.
– Вы сами набираете эту группу, которая ездит к отцу Борису?
– Да, она сформировалась, и мы потихонечку добавляем в неё новичков. Как психолог, могу сказать, что есть разные стадии проживания утраты: острая, стадия отрицания утраты, стадия её компенсации и так далее. Человек как бы пошагово проживает горе. Бывает, на всю жизнь он зацикливается на второй стадии – отрицания. Постоянно внушает себе, что близкий человек вовсе не погиб, иногда даже «встречает» его на улице, в толпе, и пытается догнать. С таким человеком надо работать очень бережно. Иначе эта бедная мама может пойти к экстрасенсам и в другую темноту уйти.
В том же «Центре семьи» раз в месяц проходят лекции по вопросам воспитания детей, семейных отношений, и часто ведут эти лекции два человека: священник и православный психолог, в паре. Они хорошо дополняют друг друга. Лекции очень интересные, но, к сожалению, на них чаще всего ходят бабушки, родителям такими «мелочами» заниматься некогда.
Ещё у нас есть такая программа – «Поправляйся». В городской детской больнице №5 на травматологическом отделении наши сотрудники и волонтёры занимаются с детьми, которые долго лежат в стационаре. Например, девочка-подросток попала под трамвай, ей ампутировали обе ноги ниже колен – понятно, что её состояние – и физическое, и психическое – очень тяжёлое, нужна поддержка и материальная помощь. Живёт она с бабушкой, которая не может часто навещать. Или малыш трёхлетний – пока мама где-то гуляла, он вышел из окна с третьего этажа и сейчас лежит весь в гипсе. С ним постоянно надо сидеть, ухаживать за ним. А ведь ему ещё и страшно без мамы-то, вокруг всё чужое, тёти строгие. Некому и сказку прочитать, и просто памперсы сменить – медперсонала не хватает. А ребёночку-то три годика всего! Ну, как его бросить в таком положении? А ещё есть дети из детских домов, к которым вообще никто не приходит – лежат и в потолок смотрят. Как думаете, каково им? Волонтёры с детьми рисуют, лепят из пластилина, конкурсы проводят. Столько радости!
Директор центра так эмоционально рассказывала про детей, что невольно задал вопрос:
– А у вас самой сколько детей?
– Пока пятеро. Мои дети для меня – самое важное. Они меня очень поддерживают.
– Свои или приёмные?
– У меня все свои!
Да, ни прибавить, ни убавить. Похоже, что и все дети в Кризисном центре у неё тоже свои.
Братский мир
– А на какие средства существует Детский кризисный центр? Ведь у вас нет государственного финансирования?
– Да, это проблема. Мы собираем деньги. Просим помощи у простых людей. И пока, с Божьей помощью, ДКЦ живёт на средства от добровольных пожертвований. Посмотрите наш сайт – www.besprizornik.spb.ru.
– Что самое сложное в работе?
– Сложно найти время, чтобы поговорить с каждым сотрудником. Коллектив большой, но чиновников бумажных у нас нет, все работают «в поле», каждый день соприкасаются с горем, болью, бедой, что называется, на грани... Рабочий инструмент – собственная душа. Да, они все профессионалы высокого уровня, но у каждого дома семья, дети, какие-то проблемы – и если в «тылу» не всё хорошо, трудно работать с полной отдачей, здесь надо много душевных сил. Поэтому в ДКЦ для всех сотрудников стараемся создать тёплую атмосферу, помогаем друг другу, поддерживаем.
Понимаете, в нашу сферу приходят не деньги зарабатывать. Мы не по восемь часов работаем – круглые сутки на связи. Это не работа, образ жизни такой. ДКЦ – группа тех, кто иначе не мыслит свою жизнь. Радостно, что приходит много молодых ребят с горячими сердцами и разумной головой. Волонтёры приносят задор, энергию, желание помогать.
Очень хочется, чтобы это было не место работы, а такой общий мир, где у людей братские отношения. Мир по-братски. БРАТСКИЙ МИР. Где помочь ребёнку, слабому – не подвиг, а естественная потребность каждого. И не важно, кто ты по профессии, являешься сотрудником Центра или нет, где живёшь, но если хочешь сделать этот мир чуть-чуть добрее…
Точка на глобусе
Пора прощаться – Татьяне Николаевне нужно ехать в школу бывших «бродячих» детей. Она извиняется:
– Время поджимает. Сразу из школы поеду за ребёночком.
– Каким ребёночком? – не понимаю. Подростков она, что ли, так называет?
– Обычным ребёночком. У нас ведь сегодня большое событие! Полгода мы совместно с органами соцзащиты Фрунзенского района готовились открыть «Детскую квартиру» – приют для малышей, оставшихся без мам. Возраст детей от нескольких дней до пяти лет. И вот из больницы забираем первого!
– Наверное, ребёнок больной? – предполагаю. – Иначе почему мама от него оказалась? Хотя любое объяснение такого поступка...
– Да, чего уж тут рассуждать, – соглашается директор, – детки там будут разные. Мы надеемся, что из нашего приюта они потом смогут вернуться в кровные семьи – будем и с их родными работать. Либо станем искать хороших приёмных родителей. Работа предстоит сложная, ведь таким детишкам из-за их психических травм и болезней требуются специальные медикаменты, дополнительный уход. Часто от детей отказываются наркозависимые мамы. Нужны будут медики, другие специалисты, массажисты, логопеды и так далее.
– А сегодня какого ребёнка забираете? Сколько ему?
– Девочка, маленькая совсем. Зовут А... Красивое имя, переводится как «доброта». Это хорошее начало. Нашим детям очень нужна доброта.
– И скольких детишек вместит ваша «Детская квартира»?
– Четверых.
– Всего четверо... – поразмыслил я и поделился вдруг пришедшей мыслью: – Наверное, к доброте арифметика не применима. С одной стороны, хочется всем помочь. Но вот выходит человек на улицу, видит, сколько вокруг трагедий – и сразу руки опускаются: ну, невозможно всё это охватить...
– Да уж лучше двум-трём помочь, чем никому, – соглашается Татьяна Николаевна, – поэтому в приюте и будет всего четыре кроватки. Не «койко-места» – а именно детские кроватки, как в настоящей семье, где любят и заботятся со всей душой.
Я когда работала в детском доме, видела страшные трагедии: заберут ребёнка в приёмную семью, а потом обратно возвращают. Таких случаев много. Вы не представляете, какая это травма для ребёнка! Так не должно быть. Ребёнку необходимо жить в семье, где его любят, где он нужен.
Что же касается «арифметики добра». Почему же, есть и такая – только она называется статистикой. Если брать статистику детдомов, где в массовом, так сказать, порядке спасают сирот, то там такие цифры. В среднем только 10 процентов детдомовских выпускников социализируются в обществе. Остальные уходят в криминал-маргинал, иногда и дальше – в суицид. Так что уж лучше четыре и хорошо, чем сорок и плохо... Но извините ещё раз, надо бежать.
Директор, накинув пальто, берёт со шкафа глобус, подхватывает под мышку рулон с картой, чтобы отвезти в школу. На полке шкафа вижу бумажную иконку, разбираю надпись: «Преп. Димитрий Цилибинский». Удивительная встреча! Малоизвестный святой, уроженец Коми края и первый ученик святителя Стефана Пермского – откуда взялся его образ здесь, в Петербурге? Заметив мой взгляд, Татьяна Николаевна поясняет:
– А-а, эту икону в Архангельской области на Цилибе прямо в алтаре за три дня написал наш питерский иконописец Андрей Пономарёв. Она сейчас в Яренске, в храме Всех Святых. Красивая икона. А отец Адам, яренский священник, сфотографировал и распечатал... Надеюсь, в этом году на Цилибе уже будет тёплый дом.
– Постойте! – поражаюсь я. – На Цилибе я был – там же никто не живёт, на месте домов лес вырос, один только храм остался!
– Ну а теперь снова дома появятся, – смеётся директор. – И наши дети из Петербурга и других городов будут туда ездить. Там откроется Реабилитационный центр. Это ещё один, причём давний наш проект. Мы туда с 2003 года каждое лето ездим. Монастырь восстанавливаем. Но об этом отдельно рассказывать надо.
На том и сошлись – о цилибинских приключениях будет отдельная статья.
Михаил СИЗОВ
 | назад |
| вперед |  |
