ПЕРЕКРЁСТКИ

ПОВАРИХА ИЗ АМЕРИКИ

18 апреля – День святых жён-мироносиц

На каждом церковном приходе есть свои Марфы – скромные, незаметные женщины, которые и обед для гостей сварят, и посуду после них помоют, и пол подметут, и так далее. Будучи в гостях на разных приходах, постоянно вижу их и как бы не вижу: ну, занимаются матушки послушанием во славу Божью, что ж такого? Как зовут их, кем работают «в миру», как пришли в храм – ни разу не удосужился спросить. А недавно разговорился и в прямом смысле «открыл Америку» для себя.

Овощной суп

Было это в одном нашем северном городе. Приехал я интервьюировать местного священника. Он встретил радушно и, как водится, сразу осведомился: «Вы обедали?» После чего повёл в небольшую трапезную храма, где тут же, за ситцевой занавеской, находилась кухня. Просунув голову за занавеску, батюшка с шутливой сокрушённостью вздохнул: «Эх, Танюша, у себя в Америке ты кашеварила, и здесь заставили – никуда не деться! Покорми вот корреспондента, а я пока сбегаю по делам».

Батюшка, извинившись, удалился, а из-за занавески вышла женщина лет за сорок, в платочке, с дымящейся тарелкой в руках. Предупредила:

– Суп-то горячий, подождите, пока остынет.

– А давайте вместе подождём, – подвинул к ней стул, – а то я сижу один, как барин, а вы хлопочете.

– Так ведь сервис такой, – рассмеялась повариха и всё же присела. Познакомились. Оказалось, зовут её Татьяной Борисовной, и фамилия у неё самая что ни на есть русская – Зайцева.

– А чего батюшка про Америку говорил? Вы, значит, не американка?

– В Штаты мы с мужем и дочкой в начале 90-х уехали, – объяснила она. – А сейчас вот я вернулась.

– Насовсем?

– Не знаю, пока думаю...

Спросил я, где она в Церковь пришла – в Америке или в России. И Татьяна Борисовна рассказала следующее:

– Здесь, в России, я и прежде заходила в храм, но сама не понимала зачем. Просто ангел-хранитель приводил, независимо от моего понимания. А как приехали в Нью-Йорк... такая взяла тоска, волчья. Кругом люди, толпы людей, и ни одного русского. Куда бежать? В русский ресторан? Русские рестораны, кстати, в Америке отличаются тем, что там всегда играет музыка и можно танцевать. А в обычном американском общепите сидишь как на похоронах. Но рестораны мне и дома не были интересны, хотя работала с соответствующей публикой – после института культуры занималась рекламой в кинотеатрах.

– А в Америке кем работали? – прерываю рассказ.

– Сначала на уборщицу переквалифицировалась, потом за пожилыми ухаживала, работала в турагентстве, у мужа в ювелирной мастерской. Он по характеру холерик, но может часами терпеливо за огранкой сидеть. Я попробовала там эмалью заниматься и не выдержала. Зарабатывает-то в основном он, а я так, на приработках.

Трёхсвятительский храм в Гарфилде, штат Нью-Джерси

И вот иду однажды по сельской улочке. В Нью-Йорке так: посередине Манхэттен с небоскрёбами, а вокруг него сплошь одноэтажные тауны, вроде деревень. Иду вот по такому местечку – Гарфилду – и вижу купола с восьмиконечными крестами. Как увидела – слёзы полились, стою и плачу.

Потом на дверях прочитала табличку: «Храм Трёх Святителей. Московский Патриархат Русской Православной Церкви». Наши! И настоятель там русский, из Москвы приехавший. Ну, вхожу. Идёт служба. «Отче наш» поют. По почему-то по-английски.

В этот храм я ходила пять лет. Появился он в Гарфилде обычным путём, как это делается в Америке: несколько семей взяли в аренду землю, построили на ней храм и вот уже много лет платят мордэдж – ипотеку, по-нашему. Руководит всем церковный комитет, который нанимает священника. Если не понравился батюшка, пишут владыке письмо с просьбой прислать другого. Более того, могут уйти вообще в другую юрисдикцию. Когда я пришла, там было двое священников – русских, а приход состоял в основном из эмигрантов третьего-четвёртого поколения. Меня сразу же пригласили петь на клирос, и я удивилась, как прекрасно «местные» знают церковнославянский, совершенно без акцента поют. Ну, думаю, значит, и по-русски они так же говорят. Ничего подобного! Многие даже «здравствуй» и «до свидания» не знают. А церковнославянский изучили, потому что с самого детства в церковь ходят. В одно воскресенье на литургии народ по-славянски поёт «Верую», а «Отче наш» по-английски; в другое воскресенье – наоборот, чередуют. Сами они своё пение церковнославянское называют «vegetable soup» – «овощной суп», потому что не понимают, что поют.

Воскресная школа

Между тем община очень дружная. У храма есть воскресная школа – отдельное большое здание с вместительной трапезной и кухней. В будние дни эту трапезную используют как ресторан – сдают под свадьбы и разные вечеринки. Это чтобы доход храму был. А по воскресеньям и в церковные праздники там трапезничали мы. Не бесплатно, конечно, – с каждого собирали взносы. Закупали продукты и готовили на кухне всегда добровольцы, в том числе и я.

Вот так мы и жили, американцы в русском храме. Батюшка, присланный из Москвы, пытался привлечь к нам в общину настоящих русских, из последней волны эмиграции. Но не получилось. И я оттуда ушла.

– Приелся «овощной суп»? – спрашиваю.

Татьяна смеётся и подвигает мне тарелку: «Кушайте, ваш-то суп уже остыл».

Русский огурец

– Понимаете, там было как-то не по себе, – вздыхает моя повариха-собеседница. – Пять лет я пела в хоре, и всё время у меня было сопротивление, когда требовалось петь по-английски. Особенно Символ веры. А когда пели «Верую» по-церковнославянски, то всегда почему-то плакала.

Однажды мы с мужем сильно поспорили. У нас на приходе Мэри была, такая приятная женщина, американка. Она на кухне заправляла, очень активная. И вот однажды мы убираем храм, она икону протирает и спрашивает: «А куда поставить пикчер?» Меня это удивило: picture с английского переводится как «картинка». Пришла домой, анекдот этот мужу рассказала. Он рассердился: «Ну, поняла теперь, кто они такие?! Икону картинкой называют!» Я защищать стала: американке-то 80 лет, не всё ещё в православии понимает, но очень старается. Муж слушать не стал, тут же перешёл в синодальную церковь в Манхэттене, рядом со своей работой.

Ему и раньше «американский» наш приход не нравился: службы там гораздо короче, потому что американцы не выдерживают долго стоять. Или такой момент: если праздник на будни выпадает, даже наш престольный, Трёх Святителей, то многие считают нормой в храме не появляться – business прежде всего. Хотя люди разные встречаются, я знаю настоящих американцев, которые перешли из протестантизма в православие и столь богомольны, что дай Бог и нам.

Вслед за мужем ушла и я. Подруга подсказала съездить в Джорданвилль, в Русскую Зарубежную Церковь, где все службы ведутся по-нашему. Это всего в трёх с половиной часах от Нью-Йорка, если быстро ехать. В первый же раз попала на архиерейскую службу. Ну, словно домой вернулась! Там Свято-Троицкая церковь, очень красивая, расписанная отцом Киприаном. Она небольшая, поскольку построена на скудные средства самих монахов, но такая намоленная! Многие из тех первых монахов ещё живы – отец Фрол, отец Иов, который, как потом узнала, даже не архимандрит, а вообще митрополит. Такая простота. Поразило: кругом всё цветёт, такие русские просторы, на холмах коровы пасутся; идёшь по дорожке, и каждый с тобой здоровается: «Христос воскресе!» Все женщины в платочках, лица такие светлые, русские... Ну, будто из Америки куда-нибудь в псковскую деревню перелетела.

Домик митрополита Лавра недалеко от храма построен. Помню, в фуфайке, накинутой на монашескую рясу, вышел он из своей кельи и направился в мужскую трапезную. Идёт – в руках банка, а в банке один огурец, солёный. Заметил моё удивление, остановился и говорит: «Не могу идти на завтрак без огурца. Ох, люблю огурцы-то». Так-то он ел то же самое, что всем подавали. Только вот огурец у него был личный, собственного соления. «Мне по сану положено», – шутил.

К сожалению, после воссоединения с Московской Патриархией многие ушли из Джорданвилля. Раскол случился – и русских там меньше стало. Сейчас там наместником отец Лука, он в принципе уже американец, поскольку из третьего поколения эмигрантов. Хотя там все по-русски прекрасно говорят.

– Когда вы перешли в РПЦЗ, тогда же не было канонического общения с нашей Церковью?

– А знаете, я как пришла туда, сразу честно сказала: я из Московского Патриархата. И если в Россию приеду, буду там исповедоваться и причащаться. Казаки – потомки «белоказаков» – спорили со мной, я же отвечала: «А всё равно всё соединится! Церковь же одна на Небесах».

Чёрный город

Татьяна Борисовна принесла второе блюдо, а я поблагодарил её за борщ – не разучилась там, в Америке, его готовить. Хозяйка рассмеялась: «Так у нас только русская кухня и была! Эмигранты всем русским очень дорожат».

– А сейчас вы где живёте? – спрашиваю, принимаясь за котлеты по-полтавски. – Всё в том же Гарфилде?

– Нет, в городке Паттерсон. Такой чёрный город, знаете, страшно аж.

– То есть негров много?

– Ой, белых вообще не осталось. Когда-то, лет двадцать пять назад, это был индустриальный, один из самых культурных городков штата Нью-Джерси. Жили в нём евреи и две большие общины русских и украинцев, плюс немного немцев. А потом, как и у нас бывает в России, дети вырастали и уезжали в большой город. Владельцы местной шёлковой фабрики стали брать на работу чёрных. А там, где один чёрный, сразу появляются и другие. Прости, Господи, среди них много и очень хороших людей. За двадцать лет Паттерсон стал совсем другим, появились и бандитизм, и наркотики. Скажем, мне в аптеку надо. Подъезжаю и сижу в машине, потому что около аптеки молодые чёрные стоят и открыто наркотики продают. Думаю: как же в аптеку-то войти? Поймут, что я видела момент продажи, и меня прибьют. Иду ко входу, отвернувшись, показывая, что ничего не вижу. В общем, страшно, особенно по вечерам.

В храме там служит отец Георгий, они со своей матушкой приехали из Москвы. У них трое прекрасных детей – и вот их-то особенно жалко. В Штатах принято так: где ты живёшь, там и дети твои должны учиться. До определённого возраста матушка сама своих детей учила, дома, но потом пришлось отдать в мидл-скул. К счастью, там есть католическая средняя школа, где, в отличие от государственной, преступность поменьше. Но вот старший сын вырос, нужно переводить в государственную хай-скул, где дети совсем «отвязные».

Семья священническая живёт очень скромно, на оплате церковного комитета. Из экономии он же и сторож храма, всем заведует. Если кто-то умирает, то выезжает отпевать. Служит только по субботам-воскресеньям и в большие праздники, остальное время храм под замком – нельзя просто так зайти и поставить свечку. Пожарная инспекция за этим следит.

Приход в Паттерсоне очень дружный. В основном в нём казаки, потомки первой волны. Когда-то они приобрели здание протестантской церкви и по-православному перестроили. Храм в форме корабля, небольшой, но зато внизу имеется огромное полуподвальные помещение, на всю площадь фундамента, где устроена трапезная. Что мне нравится: в этой казачьей общине очень любят праздники. Каждое воскресенье мы готовим настоящий обед, очень вкусный. Сейчас на одного человека это стоит 5 долларов, поскольку всё подорожало, а раньше было 3-4 доллара за первое, второе и третье блюда. На кухне две плиты. На праздник бывает до сотни людей – не только свои, но и гости. Там поддерживается старая русская традиция, когда престольные праздники отмечают совместно. У нас, например, церковь Архангела Михаила – и 21 ноября к нам идут со всех русских приходов, угощаем их бесплатно. Заранее готовимся, составляем меню. Каждый храм на свой престол старается принять людей как можно хлебосольней. Служба в такие дни всегда очень торжественная – понятно, что не только на трапезу народ издалека прибывает. После службы владыка с десятком священников, недолго потрапезничав, уезжают, а все остальные до 3–4-х дней пируют – так разгуляются! Немножко и выпить дозволяется, чтобы встреча соотечественников душевней проходила.

Вот вы спрашиваете, почему я борщ не разучилась готовить. Что интересно: подавляющее большинство этих людей Россию никогда не видели, в Америке родились, а на столе только русская еда и выпивка. И это не просто дань традиции – рецепты блюд из поколения в поколение передаются, это одна из ниточек, связывающих с Родиной. В обиходе – на работе и в других местах – все говорят по-английски, а в церкви только по-русски. И деткам в храме запрещают английскую речь. Это потомки первой волны. А вот многие из тех русских, которые лет десять назад в Америку приехали, уже потеряли своих детей. Есть даже такие очень «умные», которые, получив грин-карту, даже между собой по-английски говорят, мол, мы «настоящие американцы». Смешно наблюдать, когда русские муж и жена ругаются друг с другом на английском с таким жутким акцентом... Да вы кушайте, кушайте! Совсем я вас заговорила.

Помолчав, хозяйка вполголоса, словно опасаясь чужих ушей, вдруг сказала:

– А знаете, американцы-то, которые в православие приходят, они ведь русскими становятся. Что конкретно в них меняется, объяснить я не могу, но вот видишь: однозначно этот человек уже не американец. Словно прививку ему сделали. Даже чёрные русскими становятся. Негритянки в платочках приходят – ну совсем свои.

Где лучше?

– Не скучаете по Америке-то? – спрашиваю, накладывая себе салат.

– Пока нет. Тут недавно моя подруга из Паттерсона приезжала, посмотрела на меня и говорит: «Ну, вернусь и батюшке Георгию скажу: наша Танька нас на мешок картошки променяла!» Мне ведь тут, в этом храме, за труды картошки дали. Картошки у прихода много, с подсобного участка.

– Дети у вас есть?

– Дочка в Америке, ей уже 28 лет, в архитектурном институте преподаёт. Нынче она не смогла приехать, поскольку закон вышел: у кого родители русские, тем выезд ограничен. А мы с мужем считаемся русскими, у нас ведь только грин-карта. У нас даже прописка в России сохранилась. А вот все мои подруги, уезжая за рубеж в 90-е годы, продали жильё, причём за бесценок. Теперь и приехать некуда, у меня останавливаются.

– Дочка американкой не стала?

– Как сказать, – вздохнула моя собеседница. – Душой-то она русская, но в Америку мы её 11-летней вывезли, ещё не сформировавшейся, и сейчас в речи бывают ошибки. Она, кстати, раньше нас с мужем в России побывала, поскольку нас не выпускали из-за просрочки российского паспорта, а у неё был настоящий паспорт, американский. Прилетела в Москву на самолёте и сразу мне звонит: «Мама, я в шокУ!»

– А почему «в шоку»-то? – смеюсь.

– Объясняет: «Мама! Представляешь, здесь столько машин! И все говорят по-русски!» Сама она по-русски на автомате говорит только с нами, родителями, а со всеми другими, даже русскими, ей говорить трудно. Жалуется: «Я всё время должна думать, как сказать». То есть только в нашем присутствии она по-русски думает, в остальных случаях – по-английски. Здесь, в России, зашла она в магазинчик, чтобы купить чипсы. Просит продавщицу: «Дайте мне это, как его, ну, самое простое...» Та: «А что тут самое простое? Называется как?» «Ну, эти... лэйс». А я ведь, когда приехала, тоже боялась, как бы не ляпнуть такое, что насмешит. И с русскими деньгами путалась. Попервости в магазине просто открывала кошелёк и говорила: берите, сколько требуется.

– Вы сравнивали для себя, где лучше: в России или в Америке?

– Сравнить это невозможно, слишком большая разница. По мирским понятиям, наверное, жить лучше в Америке. Надо честно признать, там комфортнее. Особенно там хорошо богатым, безработным и детям.

– А почему безработным?

– Социальное пособие – 600 долларов. Из неё за квартиру платят 120 долларов. Одежду в секонд-хэнде за пару долларов можно купить. Ещё бесплатные муниципальные обеды. У этих бедняков на кухнях даже окон нет, потому что дома не готовят. Есть микроволновка – подогрел дешёвый полуфабрикат, и всё. Такая жизнь. Бессмысленная, конечно. Но чёрные и эмигранты-мексиканцы не ропщут. Хуже всего среднему классу – всю жизнь вкалывали, кредиты оплачивали, а теперь из-за кризиса своих домов лишаются. Случаются настоящие трагедии. Барак Обама что-то пытается делать, вот ввёл бесплатное медицинское страхование для всех – но опять же это для бедняков, в основном чернокожих, чтобы не бунтовали. Вообще, он такой болтун – вылитый советский комсомольский секретарь. Хотя у него работа такая – зубы заговаривать, поскольку в США реальная власть не у президента, а у олигархов, которые его выборы оплатили.

– А в России, когда приехали, что в первую очередь в глаза бросилось?

– Беднота. Облезлые стены домов. А люди красивые, хорошо одетые. В Америке-то вообще не обращают внимания на одежду: там сел в машину, и никто не знает, что на тебе. По улицам почти не ходят, только в парках людей видишь, здороваешься: «Хай!» – и весь разговор.

Но вот что удивительно. Вроде комфортнее там жить, а всё равно в Россию тянет! В 96-м и в 97-м годах, две зимы подряд, к нам свекровь приезжала. Мы жили тогда в хорошем месте, таком аккуратном городке. Было Рождество, и каждый домик красовался гирляндами из лампочек, рождественскими сценами – ну как в сказке. А моя свекровь уже через три надели начала стонать: «Хочу домой!» Мы ей российский телеканал настроили, чтобы могла свои испанские сериалы с русским переводом смотреть. Всё равно – дома лучше, отпустите, не мучайте! В январе отправили её в Россию. Сейчас ей 78 лет, но свои 12 соток земли до сих пор сама обрабатывает, только что ананасы не выращивает, поскольку на Севере они просто не растут. И всем довольна.

Вообще, это что-то мистическое. Своей Полинке, когда она ещё маленькой была, я картинки рисовала, и она каждый раз говорила: «Мама, а русское поле?» Думаю, чего ей задалось это русское поле, о чём она? И вот когда повзрослела, приехала в Россию и нашим друзьям, которые её на даче приютили, выпалила: «Везите меня на русское поле!» Нашли ей за дачей кусок поля, она бегает, ромашки собирает – довольная. Откуда это взялось? Или вот у моей подруги трое детей: Артёму 12 лет, Маше 7, третьему ещё меньше. Привезла она их в Россию, и те хором: «Отвези нас на русское поле». Представляете! Что за поле такое, откуда они про него узнали, я до сих пор понять не могу.

Я так внутренне почувствовала, что они про Святую Русь говорили. Просто слов не могли подобрать и называли её «русским полем».

«Свой-чужой»

– Ну, Татьяна, накормила корреспондента? – загромыхал в трапезной голос вернувшегося батюшки.

– Да вот, больше своими сказками кормлю...

– Это не дело. Чай-то уже попили? Ты, Татьяна, вот что: киселя принеси и мне тоже налей. С вами посижу, сказки послушаю, – рассмеялся священник.

Трапеза возобновилась. Кисель оказался отменный, из нашей северной клюквы. Татьяна Борисовна вдруг вспомнила:

– Как-то мы с отцом Георгием там, в Паттерсоне, печём просфоры, и я говорю ему: «Батюшка, а почему мы такие бедные? Ведь все, кто в нашу церковь ходит, все бедняки. Ни одного богача на приходе! Остальные как-то хорошо живут, устраиваются, а мы – нет. Наверное, нет богатых православных?» Он так вскинулся: «Почему ты так думаешь?! Есть! Есть хорошие люди православные, наши русские – и богатые». Кто именно, правда, так и не назвал. Но, видимо, есть, раз говорит.

Однажды поехал он в Россию, заняв денег на поездку у кого только смог. Купил в Москве Чаши для причастия и разную утварь, 6 тысяч долларов потратил, всё до последнего цента. А матушку свою оставил с тремя детьми и с 56-ю долларами на прожитьё. Вот так... Бедные мы и есть.

Вообще-то, многие русские в Америке хорошо устроились – наши люди талантливые, умные, а там для умного есть возможности. Но я заметила: как только они начинают хорошо жить, так сразу перестают в церковь ходить. Моя подруга Лариса как-то спросила одного: «Ну, Стёпочка, чего ж ты в церковь-то не приходишь? Перестал исповедоваться, причащаться». Он удивился: «А зачем нам ходить, у нас всё хорошо».

Батюшка, кто же в церковь-то, получается, ходит? На голову больные?

Священник, отхлебнув киселя, ответил:

– А ты как думала? Больные, конечно. Те, кто скорбит о своей болезни. А кто не скорбит об этом, зачем ему церковь? Сказано же: «Придите ко Мне все труждающиеся и обременённые». Кто ничем не обременён, того Господь не зовёт.

– Ох, так и есть, батюшка, – вздохнула повариха.

Повисла долгая пауза, и я попросил:

– Расскажите ещё что-нибудь про Америку. Вот эта ваша подруга Лариса, которая богатого Стёпу в церковь тянула, сама-то она хорошо в жизни устроилась?

– Ну, это с какой стороны посмотреть, – задумалась повариха. – Она из тех, кого мы, русские, даже в толпе можем сразу определить по системе опознавания «свой-чужой». Живут они с мужем небогато, но сами приняли такой путь. Зарабатывает только муж Саша, а она с согласия мужа свою работу бросила, чтобы быть постоянно при церкви. И об этом не жалеет. А прежде работала в обычном офисе. Кругом оказались лесбиянки и геи. Терпела Лариса все их ужимки, а потом не выдержала и поставила на свой стол икону, чтобы как-то оградиться от этого. О, как они на неё попёрли! Икону напоказ выставила – оскорбила их чувства! Лариса пошла к начальнику: «Почему они, геи, оскорбляют мою совесть, а сами не терпят мои религиозные взгляды?» Сразу же её выгнали с работы. Саша настоял: «Подавай в суд». Отсудила она право полгода получать пособие, а на работе восстанавливаться не стала: «Саша, лучше жить на хлебе и воде, чем такое терпеть». И вот они уже 15 лет живут в одной и той же квартире – там чем дольше живёшь на одном месте, тем меньше платишь. Машину держат старенькую. Зато хорошо у них в семье, и детишки славные... Лариса часто в Россию приезжает, по монастырям паломничает. А вот приткнуться некуда, свой дом-то, изначальный, в 90-е продала, чтобы билет в Америку купить.

– Да, какие судьбы у вас... – вздыхаю.

– Обычные судьбы, – пожимает плечами повариха. – Некоторые, правда, удивляются. Знакомая, когда я сказала, что, наверное, в России останусь, аж набросилась: «Ты что, с ума сошла? Кто же Америку на Россию меняет?»

– А вы здесь, на приходе, только на кухне работаете? – заметил я. – В Америке вроде на клиросе пели?

– Только на кухне, – за повариху ответил священник. И просто, без экивоков объяснил: – Пока клирос доверить не можем. Этак положишься на человека, а он передумает и в Америку уедет. Ищи потом другого человека... Ну, пойдём, хозяйство наше покажу.

Мы пошли, а Татьяна Борисовна, натянув на руки резиновые перчатки, стала мыть посуду.

* * *

Эта наша встреча была в начале осени 2009-го. Минуло полгода. На днях позвонил я на приход, там сказали, что Татьяна Борисовна выполняет послушание в храме. В Америку она не уехала.

Михаил СИЗОВ

назад

вперед