ПОЧТА
ТАКОВА ЖИЗНЬ
Проза в стихах
|
В нашу редакцию из Архангельской области прислали книжку стихов. На обложке цвета июньской зелени значится имя автора: Пелагея Олькина. И название: «Такова жизнь». Мы подумали: имя-то какое редкое, не иначе как псевдоним, и стихи, наверное, в модном нынче «народном» стиле...
Как же радостно было ошибиться! Оказалось, всё настоящее: и имя, и стихи. Автор этой книжки, 70-летняя Пелагея Мироновна Олькина, уже больше двадцати лет находится в интернате для инвалидов. Стихи, которые она записывает непослушными пальцами, – о том, чем напиталась и о чём наплакалась душа в юности: о родных, о деревенском труде, о бедных колхозных коровках, о пережитом в военные годы. Древний былинный слог оживает в этих строчках, и такая в них правда. Земляки, знакомые с книгами Пелагеи Олькиной, так и отзываются о них: «Берут за душу. Ведь в жизни так и было» (А. Ф. Амосова, д. Красное).
В книжку было вложено письмо Пелагеи Мироновны – несколько листков, исписанных мелкими неровными буковками. Вот что она пишет.
Здравствуйте, уважаемая редакция православной газеты «Вера»! С наилучшими пожеланиями – Олькина Пелагея Мироновна, инвалид с 1979 года. Приковал меня к постели полиартрит, и вот в 1987 году брат с сестрой привезли меня, лежачую, в город Вельск в инвалидный дом. Два дня ехали с пересадкой в Архангельске. В те дни августа как раз праздновали 850-летний юбилей деревни Кевролы, посёлка Пинеги и города Вельска. Лёжа на нижней полке, дороги не видела – всё слёзы сами лились из глаз. А было мне тогда 49 лет. Обо всём этом в моей книжке «Малая планета» написано. Что меня волновало, про то и писала. В книжке «Такова жизнь» – о жизни моих родных. А дядюшке Савватию Лукичу Чуркину и его семье посвящена книжка «Сеятель». Жили и работали он и жена его Ульяна Афанасьевна в посёлке Краснозатонском под Сыктывкаром.
Из Сыктывкара-то и шлёт мне «Веру» двоюродная моя сестрица Анастасия Савватиевна Клем. Уж до чего трогает душу эта газета! Помню, напечатали вы в № 605 рассказ про то, как женщина ухаживала за монахиней. Это нам близко – нас тут 50 инвалидов, половина совсем беспомощны физически, и я в их числе. Спасибо вам большое за газету! Она даёт мне радость и силы, когда её читаю.
Нахожусь я в интернате посёлка Солба, недалеко от города Вельска. О Вельске что могу рассказать? Есть там Успенская кладбищенская церковь. В ней 28 лет служил батюшка Валентин Таразевич (ушёл от нас в 2001 году). Недалеко от храма покоятся его родители – Феофан и Надежда. Красивая церковь, каменная, но многие не хотят креститься, венчаться из-за того, что она на погосте, и ездят в Вологду. Была ещё в Вельске часовня, посвящённая святому Кириллу Вельскому, да уже давно сгорела, а его мощи неведомо где. Но в память святого начиная с 2000 года в Вельске проходит Кирилловский фестиваль. Открывается он крестным ходом 22 июня и длится целую неделю. Там и выступления самодеятельных артистов из города и района, и ярмарки, и выставки изделий народных умельцев – кто на что горазд, одним словом.
Но я ничего этого не видала и в церкви не бывала. Зато у меня батюшки бывали, например отец Михаил с певчей Инной (они оба бывшие врачи). Теперь батюшка в Коряжме служит. Знаю, что по благословению отца Николая Залитского (Гурьянова) отец Михаил восстанавливал в городе Мезени Иоанно-Богословский храм. Служил там всего пять лет: голодал, холодал, но сделал, что надо было. С добром вспоминаю и нашего батюшку Валентина, он бывал у меня, и отцы Стефан, Иеремия бывали, всем им благодарна.
Крещена я была в 1939 году верующей тётей Елизаветой, а здесь, уже в 1995-м, докрестил помазанием батюшка Валентин Таразевич. Когда он скончался, на погребение его приезжал епископ Тихон со свитой.
Простите меня, пожалуйста, что много пишу, может, и не нужно вам это, не интересно.
А стихи свои пишу так: не даёт покоя воспоминание, болит оно – и сказываю его стихами. Вот в прежние годы был такой торгсин (то есть торговля с иностранцами), очень от него страдали люди бедные. И был такой случай.
Колечушко
Уж как в нашей деревне да Красное
Ох как тяжко жилось да в тридцатые.
Опустели сусеки амбарные,
И не стало муки ржаной, ячневой.
Как же дальше жить да семеюшке?
Ох, болит душа нашей маменьки.
Ох и тошно глядеть на деточек,
Жалко видеть их голодными.
Что же делать было голубоньке,
Как утешить детей своих миленьких?
Поневоле решилась родимая
И брала кольцо обручальное
Уж как золота да червонного.
И последний раз любовалася,
Как несла в деревню соседнюю.
Вот уж входит она да в ту лавочку,
Где торговля шла с иностранцами,
Да кладёт на весы то колечушко,
По лицу текут горьки слёзоньки.
Ох как жаль лишиться обручального.
Это дяди родного подарочек,
Уж носила его мама с радостью,
А уж доченькам не достанется,
Уж как родненьким да не нашивать,
На колечушко не поглядывать.
А торгсин обирал голодающих,
Им не жаль народа Российского –
Торговали они да без совести,
Хлеб ценили они слишком дорого,
А ничем считали драгоценности.
Но вот пуще заплакала маменька –
Ведь та рожь оказалась протухшая,
А сердечко кровью обливалося,
Да слезами она умывалася
Всю обратную да дороженьку.
Уж взмолилась она к Богородице,
Помогла Пресвятая чтоб детонькам.
Услыхала её Матерь Божия,
и несли соседи порядовные
Кто муки, кто зерняток, кто житничек.
Да спасибо, соседушки добрые,
Вам за душеньку благородную.
Поклонилась опять наша маменька:
«Благодарна Тебе, Богородица,
Помогла, Милосердная, детонькам».
В 20-х годах власти разрешили крестьянам иметь свои поля. И землю распахали свои же мужики, и с хлебом стали жить. И жить бы красоваться тате с любимою семьёй – домик построили, амбар наполнили зерном, коровушку купили. Но вот пошли колхозы, и отобрали у людей хлеб, коровок, лошадок, повозки, инвентарь... Сколько было горя и слёз у матерей! Вот два стихотворения о том времени.
Три конюшни
Вот в Жабьем, Красном и Горушке
Колхоз организован был.
В тридцатый год случилось это.
Свели лошадок всех в колхоз,
С большой печалью, со слезами
В последний раз лаская их.
И у домов остыли стайки,
Не слышно ржанья лошадей.
А людям скучно без любимцев,
Скучают лошади по ним.
Тогда создали тут бригаду,
И три конюшни было в ней.
Старинное гумно и стало
Приютом для лошадок тех,
И пол постелен для тепла,
И стойла, ясли с сеном.
Когда крепчал мороз,
Навоз примёрзнет крепко.
Чтоб вычистить полы под ними,
Топор лишь только помогал,
Приложить силы надо,
Да выкидать в окошечко внизу.
И это ежедневно было,
Без праздников и выходных.
А летом всё-таки полегче,
Светло, тепло и любота везде.
Лошадкам тоже веселей,
Хотя в работе целый день.
Ночами травкою питались.
Расчёт раз в год
После обмолота,
После всех подсчётов,
Общего собранья
Деньги получали.
Ведь и так бывало,
Что в долгу остались,
Так как займы были
И ещё налоги.
Нет коровы, птицы,
Вместо масла, яиц
Деньги вычитали
В счёт «расчёта за год».
И к Восьмому марта
Труженицам нашим,
С праздником поздравив,
Сам глава колхоза
То на кофту ситцу,
То сатин на юбку,
Руку пожимая,
Радостно вручает.
И сестричка Ксеня
Ситчику на платье,
Беленький в цветочек,
Тоже получила.
Из того-то ситца
Сшили занавески,
Что на смену красным –
Окна закрывать.
Маменька наша работала конюхом. Однажды лошадка Груша со всей силы ударила её копытом в живот (а мама в ту пору ждала дитятка). Взмолилась к Богу со слезами и смогла дойти до дому. Но братик Ванечка родился нездоровым, и в младенчестве его Господь прибрал.
Сыночек
Долго наша мама
Мучилась, страдала.
Медики ей справку
Только дать смогли.
Но проходит время,
Поутихли боли,
И опять шагает
Мама к лошадям.
А зимой студёной –
Шёл февраль метельный –
С помощью соседки
Да в своей избе
Что на печке русской
С муками, болями
Маменька родная
Сына родила...
Назван был Иваном
Братик наш желанный,
Но такой плаксивый.
Очень жаль его.
С Ваней я водилась,
В зыбочке качала,
Песенки певала,
Чтобы он поспал.
Но он горько плакал
И меня не слушал.
Ну, тогда брала я
Ванечку к себе.
Чтоб его утешить,
Чтобы стал спокоен.
Ведь устал от плача
Братик мой родной.
Я ласкала Ваню,
Гладила головку.
Гладила и спинку
И попить дала.
Вот он затихает,
Глазки закрывает,
С грустною улыбкой
Ваня засыпал.
Много стихов писала я о своём отце. Тяжёлую жизнь он прошёл. По возрасту он уже не был годен на фронт, и его взяли в трудовую армию, в город Молотовск. Вернулся он оттуда едва живой, но мама его выходила – топила ровно сорок дней баню, лечила тату травами, массажом. Хоть и встал отец на ноги, но остался инвалидом.
В 1942 году
Отец наш был в трудармии,
Вблизи от моря Белого.
Пригнали со всей области
Сюда мужскую силушку,
Чтоб танки с самолётами,
Орудия тяжёлые
С судов заморских выгрузить,
В вагоны погрузить.
Ещё зимой приехали,
Спецовки им не выдали.
Весна пришла уж тёплая,
Но все ходили в валенках.
Их негде было высушить,
И клали их под голову.
Постели тоже не было,
Все спали под одеждою.
И пища никудышная,
В отбросах даже рылися,
Найти чтобы съедобное.
Пекли картошку мёрзлую.
И гибли наши грузчики
От голода жестокого,
От очень сильной тяжести –
Руками всё таскать.
Тогда махорка славилась.
Её давали грузчикам
По пачке через день.
Но тата редко куривал,
Табак на хлеб выменивал
И тем себя поддерживал.
Немыслимые трудности,
Невзгоды все терпел.
И, наконец, отпущены...
На смену им приехали
Опять мужчины с области.
Но силы взял все Молотовск...
А про то, как помогали фронту мы, жители северных деревень, написано вот это стихотворение.
Всё для Победы
В войну для Армии Советской
Не только вещи тёплые несли:
Шарфы, перчатки и носки,
Овчины, даже полушубки,
И валенки, и рукавицы
Простые люди Покшеньгской земли.
Налоги тяжкие платили:
Яйцо, шерсть, мясо, молоко,
Зерно, картошку и капусту.
Подписка на большой заём,
Тотчас и облигации давали.
Потом под трудодни платили.
Всё для Победы отдавали – здоровье, молодость и силы.
И в те военные года
Детишкам хлеба не хватало
У тех, кто честно всё платил,
Своим трудом кто только жил.
Колхозную картошку все варили,
Горячей быстро очищали
И пальцы сильно обжигали,
Кружочками в печи сушили
Прозрачную, янтарную её,
Чтобы солдатам в армию послать.
Картошку все сырую тёрли,
Цедили, полоскали и сушили,
А руки крепко уставали.
Крахмал хрустящий, чистый, белый
Бойцам в посылках отправляли
И писем с фронта ожидали.
Колосья дети собирали,
Золу, помёт под урожай несли,
Подростки же в снопы вязали
И к молотилкам их везли.
И все в деревне – стар и млад –
Своим трудом Победу приближали.
Больших вам успехов в такой нужной людям работе по распространению православия, крепкого здоровья, счастья в семейной жизни и милости Божией!
Болящая грешная р. Б. Пелагея
п. Солга Архангельской обл.
«В ЧУДНОЕ ВРЕМЯ ЖИВЁМ...»
Мир вам и дому вашему! Здравствуйте, редакция православной газеты «Вера»! С наилучшими пожеланиями к вам раб Божий Анатолий, сын Тарасов. 62 года мне, инвалид детства. Живу в «списанной» деревне Папулово, в родительском доме.
Времени у меня много свободного, и вот рассуждаю.
В чудное время мы живём. Атеизма государственного нет теперь, но люди лучше не стали. Как говорили раньше предки наши, «всяк крестится, да не всяк молится». Или так: «По бороде Авраам, а по делам – Хам». Дань моде отдаём, показушничаем. Пишу не осуждая, а рассуждая, простите, если обижу неосторожным словом. Многие ли из нас любят нищих своих братьев во Христе – бедноту, которая ночует под дырявой лодкой, спит в лесу у костра, скитается где попало – на вокзале, на базаре, по помойкам?..
Знаю, что они чувствуют, потому что в молодости я был странником Христа ради. Наставником моим в 80-е годы был Анатолий Иванович Налимов. Он тоже странничал, в рот не брал спиртного, не курил, был истинно православным христианином. И вот, помню, когда я временно жил вот так, странником-то, приехал я в город Сыктывкар. Тогда там была одна всего церковь – в местечке Кочпон, Свято-Казанская. Никого там, конечно, не знал, и православные посоветовали мне попроситься переночевать к одной старушке из ссыльных монахинь (фамилию не буду называть). Помирать буду, но и на смертном одре не забуду её слов: «Молодой человек! Не за то волка ругают, что сер, а за то, что овцу съел. Вот Бог, а вот порог». Я на неё не был в обиде – скорее всего, эта старушка приняла меня за подосланного человека. Она давно уже померла, вечная память рабе Божией Марии. А приют я тогда всё-таки нашёл – у Василия Ивановича Попова. Встретил и проводил меня на высшем уровне. Он был настоящий христианин. Будучи в преклонных годах, почему-то пенсию не получал, но бедняков, а тем более странников, он жалел сильно. Жена его, Ольга Ивановна, работала уборщицей, а деток было много (помню лишь младших – Вася и Даник их звали).
Вывод, который сделал я в течение своей жизни, такой: православная вера есть вера истинная, и в ней есть спасение. Лишь одно условие: если человек пожелает стремиться к этому сам.
С уважением – А. Т. ОСТАШОВ
д. Папулово Кировской обл.
 | назад |
| вперед |  |
