ПРИХОДСКАЯ ЖИЗНЬ
НА БЕРЕГУ ЗЕМЛЯНИЧНЫХ ОЗЁР
Таёжный угол
На правом берегу Вычегды, кроме крохотного Заречья да ещё двух-трёх небольших селений, – всё тайга да болота, и ещё озёра – излюбленные места для рыбаков и охотников. Среди них затерялось село Озёл. Добраться до него от шоссе можно только паромом.
|
Отправляясь в эту таёжную глушь, где лосей и медведей можно увидеть прямо на дороге, я никак не предполагал, что здесь мне придётся встретиться с людьми, напрямую связанными с сердцем земли Русской – Троице-Сергиевой лаврой, и что история самого Вознесенского храма прочными духовными нитями переплетена с древним Сергиевым Посадом.
...До храма Вознесения Господня села Озёл, куда мы отправились вместе с отцом Александром (Митрофановым), надо проехать ещё 12 километров по разбитой грунтовой дороге, петляющей между высоких сосен. Неблагозвучное для русского слуха название села с коми переводится как «земляничный ручей». Места эти богаты не только земляникой, но и черникой, брусникой, клюквой, а также грибами. Всеми этими лесными богатствами, да ещё плодами своих рук с приусадебных участков, и кормятся жители Озёла, не имеющие на сегодня никакой работы. Всего в селе проживает 275 человек.
Восстановленный старинный храм стоит на крутом берегу озера Озёл-ты. Храм, похожий на обычный дом – простенький, деревянный и очень светлый , кажется весь залит солнцем. Голоса певчих на службе, приехавших вместе с батюшкой из Максаковки, заставляли трепетать сердце. Правда, к концу службы заявился подвыпивший мужик с двумя чекушками, торчащими из брючных карманов, и всю умилительную картину своими громогласными – на весь храм – комментариями, обильно сдобренными привычными для сельского человека матами, напрочь испортил. И сколько бы старушки ни просили мужика убраться из храма или хотя бы не материться, он не внимал их просьбам. Как видно, делал он это не специально, а «по натуре» своей – мужик искренне не понимал, чего от него все хотят. Ведь он тоже пришёл «помолиться».
Пьянство и безработица – настоящий бич не только Озёла, но и почти всех деревень Коми, где колхозы и совхозы давно развалились, а никаких других производств не возникло. Если бы мужик с утра был трезвый, то, конечно, он бы о храме и не подумал. А так выпил, набрался смелости и пришёл. Постоял на службе, подал записки за усопших родственников, купил иконку и даже денег пожертвовал на восстановление храма.
Почти все прихожане – от мала до велика – в этот день исповедались и причастились. Многие дети и молодёжь сделали это в первый раз, и удивительно было видеть, как прихрамывающая пожилая женщина по-матерински ласково наставляет их, приободряет, сопровождая до исповедального аналоя и даже до Чаши с причастием. Так же опекала она и своих крестников, которых впятером крестили в этот день. Среди них были и вполне взрослые люди. Один мужчина 42-х лет, как потом выяснилось, воевал в Афганистане. Бывший афганец боялся принять Таинство крещения из-за своего недостоинства. Говорит, что много людей ему пришлось убить на войне.
|
Пожилую женщину я поначалу принял за воспитательницу, а детей, за которыми она ухаживала, – за сирот. Но оказалось, что все дети из семей, только вот Александра Васильевна Исакова (так зовут её) к ним относится как родная мама. Впрочем, такое же заботливое отношение у неё и к батюшке, и ко всем прихожанам.
Эту материнскую заботу я почувствовал и на себе, когда после храма она пригласила нас на трапезу в свой домик, пытаясь всем услужить и угодить. Простой обед, приготовленный с молитвой из картошки и рыбы, показался всем очень вкусным.
– А где вы свежую картошку взяли? – спрашивают хозяйку гости из Сыктывкара.
– Да это прошлогодняя картошка. А вот щуку мне вчера детишки принесли, они сами же и поймали. Как раз одной щуки на всех и хватило, а то и не знала, чем угощать буду.
– Александра Васильевна в Лавре живёт, – говорит мне певчая Галина, – она всю зиму присылает нам посылки: всё, что необходимо для храма. И каждое лето приезжает сюда исключительно для того, чтобы храм восстанавливаить.
– Корни-то мои здесь, – поясняет хозяйка, – в Озёле у меня проживали родная тётя и дяди. В детстве все каникулы у них проводила, и вот до сих пор меня тянет сюда. А восстанавливала храм не я, а они (Александра Васильевна показывает на собравшихся) – вот Коля с женой Татьяной Васильевной, Мария Никитична, Нина Ивановна... вот они все. Я только чуть-чуть помогаю, приглашаю священников, привожу из Лавры разную утварь, иконы. Особенно Коля с Татьяной молодцы! На службу-то батюшки приезжают к нам только летом, а они зимой церковь каждое воскресенье открывают, всех созывают, сами читают акафисты. Свечки и иконочки продают.
Не забывай Богородицу!
У Вознесенского храма судьба, можно сказать, типичная. На входе на ящике для пожертвований я сразу заметил фотографию храма 50-х годов, когда он ещё стоял с куполами и колокольней, а под ней подпись: «Храм Вознесения Господня в с. Озёл был выстроен в 1860 г. В 1930 г. его закрыли, потихоньку разрушили, сломали, а священника расстреляли».
|
Наверное, не типично здесь лишь то, что последнего священника, о. Александра, расстреляли вместе с женой и пяттерьми детьми. Вот как об этом рассказывает председатель приходской общины Нина Ивановна Лыткина, с которой и началось восстановление сельской святыни:
– До закрытия храма моя мама пела на клиросе, и она рассказывала, как арестовывали отца Александра. Увезли всю семью на расстрел вместе с семьёй под Визябож. Но шестой их ребёнок, впрочем, спасся – он находился во время ареста у соседей. И няньку тоже с ними расстреляли. Потом вниз головой бросили в яму и закопали. Мама видела, как конвойные увозили их. Сама спряталась, иначе бы и её тоже взяли.
А храм после расстрела священника сразу же закрыли. В советское время в храме сделали клуб, церковную ограду снесли, кладбище разровняли. На кладбище при новой власти силосную яму вырыли. Когда её копали, вытаскивали кости и бросали около озера. Дети играли черепами. Потом рядом с храмом новый кирпичный клуб возвели...
– Вскоре после того ужасного расстрела мама замуж вышла, но у них с папой больше десяти лет не было детей, – продолжает Нина Ивановна. – Мама просила Пресвятую Богородицу: «Дай мне дочку, и я её буду воспитывать для Господа». И по молитвам Пресвятой Богородицы потом я родилась. Божья Матерь всегда мне помогает. Когда мне было около пяти лет, во сне белый бык за мной гонялся. Я убегала от него и упала в яму. Из ямы небо было видно с точку. Выбраться сама не могла. Вдруг ко мне наклонилась женщина в белой одежде, подняла меня из ямы и говорит: «Богородицу не забывай!» С тех пор в какую бы беду я ни попала, молюсь Богородице, и Она меня всегда спасает.
– До пенсии я на клиросе пела. Сыновья у меня тоже верующие, один в Краснодарском крае регентствует в церкви. А как на пенсию вышла, сюда приехала. Чтобы церковь открыть, собрала все документы, в епархию отдала, и меня поставили председателем. В 1992 году мы стали ремонт делать. А Марья Никитична очень много книг привезла из Лавры. Несколько ящиков.
Нина Ивановна уже полгода как лишилась зрения после операции на глаза. Осложнение у неё началось после того, как ей пришлось долго нервничать из-за житейских неурядиц. Видимо, так бесы отомстили этой женщине, много потрудившейся во славу Божию. Но она вспоминает, как всячески пытались оболгать и опорочить известного священника Владимира Жохова, служившего в Кочпоне в конце 50-х годов, и говорит: «Что ему пришлось претерпеть – нам такого не вынести. Что наши болячки по сравнению с этим?»
Поближе к Лавре
Именно по благословению отца Владимира Жохова, после того как он был отстранён от служения, его духовные чада отправились спасаться к старцам в Троице-Сергиеву лавру. Александра Васильевна Исакова живёт там уже 45 лет. Вот что она рассказала мне об этом периоде своей жизни:
|
– Первая в Загорск уехала по благословению отца Владимира Мария Ивановна со своими подружками. Он благословил им поехать в отпуск в Лавру, вначале посмотреть, что да как. Спросить совета старцев. Тогда там спасались три известных старца, все фронтовики: отец Кирилл (Павлов), отец Тихон (Агриков) и благочинный архимандрит Феодорит (Воробьёв). Они попали к старцу Тихону в духовные чада. Он благословил их туда переехать на постоянное жительство. Но одна их подруга ездила в Лавру три года подряд, и он всё не благословлял её почему-то переезжать. Вот в последний раз она приехала и спрашивает: «Батюшка, ну почему вы всех благословили переехать, а меня нет?» – «А у тебя, – говорит, – в таком-то году будут перемены в жизни в своём городе». Она возвратилась в Сыктывкар, думала, что умрёт в этот год. А получилось, что вышла замуж. Работала она в библиотеке и вышла за библиотекаря.
– А что те, кто переехал в Сергиев Посад, замуж разве не выходили? – спрашиваю у Александры Васильевны.
– Нет, почему же, Мария Никитична вышла (о её судьбе см. очерк Мать Мария в №314 «Веры»), – отвечает хозяйка. – А мне отец Тихон сказал: «Сейчас мы с тобой помолимся, если Богу будет угодно, то останешься, а если нет, то вернёшься домой». Вот он помолился и говорит: «А тебе можно остаться». Через три месяца я переехала уже насовсем. Это было в 1965 году.
– Вначале-то мы с Марьей Никитичной у Марьи Ивановны поселились, – вспоминает дальше Александра Васильевна, – жили у неё на чердаке в маленькой комнатке. Марья Ивановна у нас всегда за главную была, как игуменья. У неё очень красивый голос – альт, большая редкость для женщин. Она пела у отца Тихона в любительском хоре, украшая этот хор своим чудесным голосом.
Всю жизнь Мария Ивановна несла послушание странноприимства. У неё был свой дом, и она принимала людей – всех бесплатно. Бывало, придёт в гости, скажет: «Сегодня у меня никого нет. Санька, собирайся, пойдём ко мне ночевать». Понимаете, она так привыкла к людям, что одна даже не могла спать в пустом доме. Более сорока лет в Лавре жила – и все годы людей принимала. Одни уезжают, а вечером уже новые идут к ней на постой. Ведь это непросто нести такое послушание: у каждого свои немощи, свои капризы, а сколько бесноватых едет к Преподобному?! И она это всё терпела. Правда, несколько лет назад её разбил паралич, и она вернулась в Коми, теперь живёт в Максаковке. Галина за ней ухаживает как за родной матерью. Марья Ивановна все тропари знает наизусть, лёжа теперь за всех молится.
– Вы сказали, она у вас была вроде игуменьи? – спрашиваю Александру Васильевну. – Вы совершали молитвенные правила дома как монахини?
– Дома, да, молились все вместе и в Лавру ездили. Вот однажды побежала я на братский молебен за ними и чего-то отстала. Тогда было советское время и на территории Лавры возле Троицкого собора находилось отделение милиции. Они всех новых, кто появлялся, забирали в отделение, обрабатывали, потом выселяли. И вот между Успенским и Трапезным храмами останавливает меня милиционер и говорит: «Ну-ка пройдёмте в отделение!» Я вся задрожала, да как зареву во весь голос от страха. Мне было тогда всего 18 лет. Милиционер настойчив: «Пройдёмте!» Я как закричу: «Я не пойду, я ничего вам не сделала! Я иду в Троицкий собор к Преподобному». Тут бабушки рядом проходили, они за меня заступились: «Чего вы пристали к девочке, что она вам сделала? А ну-ка отойдите от неё». И он отстал от меня.
Любить как дышать
Так сыктывкаркам посчастливилось окормляться у известного старца о. Тихона (Агрикова). Это был удивительный подвижник Божий, высокой духовной жизни. Он пламенел искренней отцовской любовью к каждому, кто приходил к нему на исповедь, умел находить общий язык как с простыми людьми, так и с учёными мужами, которые приезжали к нему из Москвы. Это очень не нравилось богоборческим властям, державшим всех насельников обители под строжайшим надзором.
Отец Тихон, спасаясь в Лавре, обнаружил в себе многие таланты. Он был блестящим духовником и проповедником. Красиво пел: регентовал на левом клиросе, а по праздникам на правом. Кроме того, был руководителем ещё и любительского хора, состоявшего из матушек, сестёр и простых мирян. Проявил себя он и как блестящий педагог в академии, и студенты его очень любили. А ещё в нём открылся писательский талант. За свою жизнь отец Тихон написал несколько духовных книг. Вот каким, в пору преподавания им пастырского богословия, виделся ему духовник:
«Пастырь Церкви Христовой должен пламенеть любовью к людям и любовью к горнему миру, пастырю нужно любить, что дышать воздухом. И любить, не давая различия, без расчёта, без выбора. Любить и радовать всех – именно радовать – это есть постоянное и тихое торжество истинной пастырской любви».
Соприкоснувшись с этой настоящей Христовой любовью хотя бы один раз, верующие уже не хотели окормляться у другого батюшки, и поэтому к отцу Тихону на исповедь постоянно была большая очередь. Люди к нему ехали со всего Советского Союза, и он исповедовал всю ночь – начинал с 10 часов вечера, после всенощного бдения, и заканчивал только к четырём часам утра. А в пять уже приходил служить раннюю литургию, которую любил совершать часто. Бывало, спал он по 20 минут: сядет, подремлет в чём был и снова принимается за послушания.
Вот как писал он о призвании духовника в своей книге «У Троицы окрылённые»: «О, Боже мой, как трудно духовному отцу по-настоящему исповедовать чад своих! Тысяча крестов накладывается на духовника, да ещё враг накладывает на него разные и многочисленные смуты. Духовная жизнь – как она сложна, многообразна, сколько требует мудрости, сколько сил, терпения!»
– Он всех видел насквозь, какой ты человек, чем болеешь, – рассказывает Александра Васильевна. – Во время исповеди то за ушко тебя пощупает, то за носик подёргает. Таким образом как бы изгонял из этого человека болезнь, всякую дрянь. Бывало, на исповеди так потреплет ласково за волосы и скажет: «Ах ты, Сашка, что ты такое натворила!» Все наши грехи батюшке были открыты.
Он очень любил молодёжь и привлекал молодых к вере, умел общаться с ними, находил нужные слова. А власти тогда заботились, чтобы молодёжь в храмы не ходила. И вот за то, что он был таким проповедником и миссионером, его всячески старались убрать из Лавры. Специально приставили к нему девчонок, которые его донимали. Он идёт на занятия по академической дорожке, а они прямо прыгают на него. Так искушали. Сейчас в это не верится, но было и такое. А перед тем как его убрали, эти девицы в трапезной стёкла повыбили. Наместника вызвали в милицию, приказали: «Убирайте Тихона в 24 часа!»
33 года он скитался после Лавры по разным местам, даже в горах Кавказа спасался как пустынник. И в Сухуми, и в самой Грузии, где только не жил. И всюду его барышни из органов преследовали, не давая спокойно жить. А приехать к нему можно было только по благословению. Его племянники, где он живёт, говорили только близким духовным чадам. Я ездила к нему несколько раз в отпуск.
Один раз приехала, когда он служил в монастыре в Закарпатье, а на обратном пути заехала в Почаев. И задержалась там, опоздывая на один денёчек на работу. Мне звонят из Загорска, говорят: тебя уволят с работы за опоздание. Я объясняю, что не могу приехать раньше. И вот из-за одного дня меня выгнали по статье. Записали в трудовую. И с этой статьёй я всю жизнь потом проработала, по молитвам отца Тихона. По его молитве меня взяли на работу в строительную организацию и оставили там. А с лимита на лимит не должны были брать, законы такие были. Потом, когда уже всё оформили, сами говорят: «Как же мы её взяли? И выгнать уже не можем».
– Он был великий подвижник, – дальше вспоминает Александра Васильевна, – каждый день службу совершал дома, ему Патриарх Алексей I дал такое благословение. И каждый день он служил литургию. Где бы ни был, в каком самочувствии ни находился – всё равно служил. Каждый день поминал своих чад. Бывало, его отправляли в изгнание, и вот он едет мимо какого-нибудь города или села и перечисляет по именам всех духовных чад, которые там живут.
Последнее время он жил на Западной Украине, а за десять месяцев до смерти приехал в Подмосковье специально умирать. У него келейником был тогда родной племянник, отец Сергий. Батюшка уже очень сильно болел. И когда его привезли в Мытищи, там в огромном Владимирском соборе все иконы замироточили. Отца Тихона спрашивают: «Что ж такое? Почему иконы у нас замироточили? Это к скорби или к радости?» А он говорит: «Кому-то для скорби, кому-то для радости, а кому-то и для поднятия веры». И здесь опять он каждый день совершал литургии. Ему маленькую комнатку выделили, в которой он служил. От болезни у него уже и глаз один закрылся, и воспаление пошло по телу. Ещё с войны, которую он прошёл от начала и до конца, у него много болезней было.
А умер он 15 ноября 2000 года, во время всенощной службы на возгласе: «Слава Тебе, показавшему нам свет!» Было это в храме Благовещения Пресвятой Богородицы в селе Тайнинском. Там он служил у своего племянника, митрофорного протоиерея отца Владимира. Возле алтаря Благовещенского храма отец Владимир его и похоронил.
На могилку к нему приедешь, поплачешь, попросишь помощи, и батюшка помогает. Я хоть и мало его знала – всего три года, когда он был в Лавре, потом ещё несколько раз ездила к нему в гости, – но всё равно считала его своим духовником до самой его кончины.
Многие его духовные чада приняли монашество. Кто хоть один раз исповедовался у него, того он считал своим духовным чадом, всегда молился потом за этого человека. Сам совершал очень много тайных постригов. Все монахи тогда работали на военных заводах в Подмосковье, властям об их постриге знать не нужно было.
Мне батюшка напророчил, что мама скоро умрёт. Она перед смертью уже два с половиной года лежала, с постели не вставала. Я её из Сыктывкара привезла в Подмосковье. Говорю отцу Тихону: «Благословите маме первую группу инвалидности сделать!» А он отвечает: «Да не успеешь уже, всё, не надо». И действительно, мама в скором времени ушла от нас на тот свет.
За пять лет до кончины он сказал мне, что больше мы уже не увидимся. «Как это не увидимся, – думаю, – я ещё приеду». Но как сказал батюшка, так и получилось: пришлось приехать только на его могилку.
Слёзы перед взрывом
– Александра Васильевна, расскажи, как ты попала под взрыв? – просит хозяйку певчая Галина Белякова, которая прожила в Лавре 22 года.
– Это не так давно было, 23 апреля 1997 года, – говорит хозяйка. – В Сергиевом Посаде в моём доме жил мафиози. Наступила Страстная седмица, и в Великую среду мы с сестрой, которая у меня тогда квартировала, сходили утречком на исповедь и думаем: со среды на четверг пойдём на службу ночную, причастимся. А я тогда работала лифтёром. И вот с утра приступила к дежурству, пошла проверять лифты по подъездам. У нас девятиэтажный дом. А мафиози живёт в соседнем подъезде. Когда подошла к его подъезду и вступила на металлическую решётку, где ноги перед входом вытирают от грязи, раздался взрыв, и я взлетела вверх.
Если бы не козырёк над дверью, о который я ударилась головой, то, наверное, до девятого этажа бы долетела. Обе ноги у меня были разорваны взрывом, вся голова разбита, многочисленные переломы. А через минуту этот мафиози с седьмого этажа спустился пешком, увидел меня всю в крови, понял, что эта мина для него была приготовлена. Потом он при встречах постоянно избегал меня, стеснялся, что я из-за него пострадала, а его жена приходила меня навещать в больницу. Тогда весь город, всё начальство собралось возле меня. Два года я пролежала в больнице, слава Богу, выжила. Но одна нога, на которой было два перелома, до сих пор болит. Всё с палочкой вот не расстаюсь, хромаю. Ну да за всё слава Богу.
– А перед травмой мне приснился сон, – дальше вспоминает Александра Васильевна. – Вижу большой-пребольшой крест – Распятие. Такой у нас в Лавре стоит в Успенском соборе перед заупокойным каноном. И вот с перекладин стекают огромные слёзы, какими коровы плачут. Я всё думаю: «Что ж такое случится?» И дальше снится именно это место, где я взорвалась перед подъездом, и все мои умершие родственники что-то там ищут. Думаю: «Чего они там копаются, чего потеряли?» Как проснулась, решила: «Наверное, тётя Иулиания умрёт» – ей уже 90 с лишним лет было. А оказалось, что меня там смерть поджидала. Но всё-таки я выздоровела, поправилась, может быть, во многом по молитвам отца Тихона...
* * *
...Ещё много интересного услышал я от озёльских прихожан, таких радушных и щедрых душой. После поездки туда у меня было ощущение, что я соприкоснулся с великой святыней. И меня поразил не только рассказ о жизни подвижника Божия о. Тихона (Агрикова), в последние десять лет принявшего великую схиму с именем Пантелеимона, но и то, как через судьбы его духовных дочерей, на которых запечатлелся отблеск его христианской любви, этот свет разносится по всей Руси Великой, до самых глухих таёжных уголков, до земляничных озёр...
Евгений СУВОРОВ,
Фото автора
 | назад |
| вперед |  |
