ОТЧИНА

СКЛЕЕННОЕ ФОТО

Священномученик Феодор Веселков и его потомки

(Окончание. Начало в № 622)

Комарица

Простившись год назад с иноком Владимиром, думал я, что история логически завершена – вот к июлю закончит он строительство Богоявленского храма в Опарино и возникнет здесь скит Троице-Сергиевой лавры, как бы венец трудов рода Веселковых. Внук расстрелянного за Христа священника построил Божий храм. Да не в простом месте, а в самом сердце России – ведь именно там, на высоком опаринском холме, а не на Москва-реке, князь Юрий Долгорукий собирался основать столицу. В июле побывать на освящении храма мне не удалось. И вдруг через три месяца звонок – отец Владимир уже в Котласском районе, восстанавливает церковь в селе, откуда произошли Веселковы.

Четыре часа на машине, и вот уже за Котласом минуем длиннющий мост через Северную Двину и поворачиваем к северу. Далее дорога тянется вдоль реки, в сторону Белого моря. В природе что-то явно изменилось: горизонт раздвинулся, дохнуло стужей и всё вокруг как-то посуровело... Но и здесь люди живут. Мелькают селения: Шипицыно, Туровец, Княжево, Печерино, Нечаиха... Где-то перед поворотом на Молодиловскую должна быть искомая Комарица.

Вспомнилось, как год назад ехал я в Опарино и думал: «Ну что за название такое, несолидное, дерёвня-дерёвней». Ан нет, «опара», то бишь закваска для теста, очень даже серьёзное оказалось слово – из этой «опары» могла столица огромного царства подняться. И теперь вот Комарица... Название хоть и «микроскопическое», но до революции Комарицкий приход объединял 58 деревень с населением почти 5 тысяч человек. Было четыре земских и приходских училища, в которых училось несколько сотен детишек. Жизнь кипела...

На обочине дороги появился указатель: «Комарица». Кручу головой: а где село-то? Кругом поля, пустошь. Поодаль как перст, указующий в бездонное небо, высится храм – один-одинёшенек на берегу реки. Вот и всё, что осталось от села. Впрочем, подъехав поближе, видим рядом с церковью новенькое строение, жилой дом. На пороге стоит отец Владимир, машет рукой: рулите сюда.

После приветствий инок сразу же повёл показывать храм:

– Вот здесь псаломщиком начинал служить мой дед Фёдор Веселков, а потом при этом же приходе преподавал Закон Божий. Тот самый будущий протоиерей, Коми благочинный, которого расстреляли и о котором вы расспрашивали... Храм славился красотой на всю округу – да сами сейчас увидите.

Входим в нижнюю «тёплую» церковь. Здесь уже вставлены двери, окна, стоит печка для водяного отопления (на 400 литров), в алтаре возвышается престол. Ещё настелить полы, поставить иконостас – и храм готов. И это за неполных три месяца, как Веселков приехал в Комарицу!

– Разруха страшная была, – вздыхает строитель. – Внутри ветер гулял, дождиком поливало. Жилья рядом никакого, мы с помощником поставили палатку рядом с храмом и первым делом взялись за уборку. Здесь прежде удобрения хранили, и его столько слежалось, что, стоя на полу, можно было рукой до потолка достать... Вот здесь придел Рождества Пресвятой Богородицы, там – Параскевы Пятницы и Афанасия Александрийского. А наверху – Николая Угодника, туда отдельный вход ведёт.

По широкой каменной лестнице («дороге в небо») поднимаемся в просторную трапезную, за которой находится Никольский придел, и глазам не верим. На стенах и сводах знакомые фрески. Васнецов! Вот его «Страшный суд», «Хождение по водам», «Воскрешение Лазаря», «Чудесный лов рыбы»...

– По эскизам Васнецова расписано, – поясняет отец Владимир. – В Котласе есть краевед Хрусталёв, он про этот храм книгу «Достояние веков» написал, в нынешнем году вышла, и вот он загадку-то пытался разгадать. Кто расписывал, так и не выяснил. Но смотрите, как мастерски выполнено... Вообще, про этот храм знали и восхищались им многие знаменитые художники – Билибин, Грабарь, Борисов. Художник Верещагин здесь останавливался, когда со своей семьёй путешествовал по реке Двине. Для плавания специально барку построил, так он любил эти края. Может, кто-то из них или их учеников в начале ХХ века и решил храм украсить. А вообще храм этот старинный, построили его в XVII веке, а до него деревянный был, тоже Никольский.

Подбираю с пола кусочки отвалившейся из-за сырости фрески. Тут и там на стенах видна хронология разрушения, надписи типа: «Селезнёв Витя 1976».

– А сколько этой писанины было в нижнем храме! – говорит инок. – Мы договорились со школой в Федотовском (это ближайший к нам посёлок), и дети почистили стены. И знаете, сразу так благодатно в храме стало, такая тишина... К сожалению, фрески там вообще не сохранились. Да и здесь, наверху, гибнут. Я в 96-м году сюда приезжал, они ещё сочные были, прямо светились... Ничего, мы сейчас их сфотографировали, а потом по снимкам и эскизам Васнецова восстановим.

Удивляюсь:

– Да, знаменитое, оказывается, место, Комарица-то...

– А то! Говорят, купцы Строгановы, что Сибирь осваивали, откуда-то отсюда родом. И купцы Сухановы, которые Усть-Сысольск, будущий Сыктывкар, строили, – их родовое гнездо в 15 километрах. А Ерофея Хабарова знаешь? Тоже в Верхнем Подвинье родился. А Михайлу Ломоносова знаешь? – отец Владимир смеётся. – Тоже ведь здесь бывал, с рыбным обозом проезжал и на наш Николаевский храм крестился. Раньше ведь, до Петра I, у России только один морской порт был – Архангельск. И единственная дорога, которая с портом Москву соединяла, здесь проходила, через Комарицу. Великий санный путь. Северная Двина давала дыхание жизни всей России. А взять древние часы на Спасской башне Кремля – их ведь наши, комарицкие, мастера-умельцы сделали. Не знал? И эти часы отбивали время всей стране.

Огорошил меня инок. Вот так «микроскопическая» Комарица!

Русское время

Признаться, про кремлёвские часы я не очень-то поверил. Представьте: голое поле над Двиной с одиноким храмом. Продуваемый холодными ветрами уголок бескрайнего Севера. И будто бы здесь жили люди, без которых не обошлись, чтобы выковать главные часы страны. Разве не абсурд?

Позже залез я в справочники и узнал интересные подробности. Начать с того, что изобретение механических часов приписывают... монахам. А чему тут удивляться? Только монахам в ту пору и нужно было точное время, чтобы в точности соблюдать последование храмовой службы. Факт: в XIII-XIV веках часы можно было встретить только в монастырях. В 1404 году первые башенные часы в Московском Кремле изготовил не кто иной, как монах Лазарь Сербин, приехавший с Афона. Были они без механических курантов – по приказу Великого князя Василия, сына Димитрия Донского, каждый час дежурный звонарь ударял по колоколу молотом. Вместо цифр на диски были нанесены буквы с титлами. Только один диск показывал дневное время, остальные показывали расположение планет.

Эти часы проработали без остановки в течение 217 лет на башне великокняжеского дворца. Затем часы водрузили на Спасскую башню, но потом их продали в Ярославль. А на место их поставили новые, сделанные по проекту английского механика Головея. Надо сказать, в Лондоне тогда ещё не было Биг-Бена – знаменитого символа консервативной Британии, чтущей свои традиции. Мало кто знает, но эти часы-куранты появились на башне Вестминстерского дворца только в 1859 году, да и то сразу сломались, чинили три года. Из-за треснутого колокола бой курантов на них до сих пор дребезжащий. А для Москвы Головей спроектировал часы в канун 1624 года. Вся Европа дивилась. Путешественник Павел Алеппский писал: «На воротами возвышается громадная башня, где находятся чудесные городские часы, знаменитые во всём мире по своей красоте и устройству и по громкому звуку колоколов, который слышен более чем на 10 вёрст...»

Огромный деревянный циферблат весил более 400 кг, он был выкрашен в небесно-голубой цвет, на нём были изображены луна и солнце, прибиты жестяные звёзды. Нарисованный солнечный луч служил неподвижной часовой стрелкой, а цифры двигались на поворотном диске. Цифр было не 12, а 17 – по числу дневных часов в июне, когда световой день самый длинный. Всё это я прочитал в различных описаниях. Там же сообщается, что по проекту Головея часы изготовлены кузнечных дел мастерами Жданом, его сыном Шумилой Ждановым и внуком Алексеем Шумиловым Вирачевым, вызванными из Устюжского уезда, а точнее, из... верхнедвинской Комарицы!

Да, сейчас трудно поверить, что в деревеньках на краю земли жили такие исторические персоны. Но в ту пору не было нынешней централизации, люди не бежали в Москву и другие крупные города, а селились, где вольготней. В Москве хоть и били куранты главных часов, но жизнь там не сосредотачивалась. Европейского понятия «провинция» вообще не было, и тьмутараканью называли не удалённые уголки Руси, а то, что находилось за пределами православного царства.

О том, что Комарица не менее «историческое» место, чем та же Москва и другие знатные города Руси, свидетельствует и такой факт. В 1966 году из Русского музея приехали сюда специалисты, осмотрели поруганный храм и в мусоре нашли иконную доску, покрытую птичьим помётом. Позже, убрав грязь и поздние красочные наслоения, они не поверили глазам своим: это была одна из самых древних русских икон – «Чудо Архангела Михаила в Хонех». Сейчас её хранят в запасниках Русского музея и считают настолько значимой, что изображение иконы помещают на обложки буклетов. По мнению специалистов, написана она была если не в самой Комарице, то где-то поблизости, в Верхнем Подвинье, в начале XIV века.

«Чудо в Хонех» – это история о том, как Архангел рассёк мечом землю и в трещину ушла река, которая должна была разрушить храм. Отец Владимир посетовал, что сейчас в Комарице река тоже угрожает храму. До его стен она, впрочем, вряд ли доберётся, но погост значительно подмыла.

Спускаемся вниз и идём к берегу, мимо Памятного креста.

– Здесь, за алтарём, картошку сажали люди. На месте древних захоронений. Вот и поставили крест в напоминание... А вот здесь, осторожнее, берег обрушивается... Вода уже много костей вымыла, мы их заново погребаем. Если посмотреть на срез речного откоса, то можно увидеть три уровня покойников. Раньше как хоронили: пройдёт лет 150-200, могила под землю уйдёт, и можно уже сверху класть.

– То есть, – посчитал я в уме, – этому погосту лет шестьсот?

– Выходит, так... А посмотрите, какая красота отсюда открывается! Двинский простор, река такой изгиб делает... Я в церковном доме на втором этаже гостевую келью сделал со стеклянной стеной, обращённой к Северной Двине. Пусть гости мощью этой проникаются... Ну, хватит мёрзнуть, айда в избу.

Сельчане

«Изба» – довольно большое здание, построенное старым строителем Веселковым по хитрому проекту. Внутри жилые тёплые помещения, а по периметру – различные мастерские, с верстаками и прочим оборудованием. Поздоровавшись с парнями, которые разматывали какой-то шланг, заходим в горницу с иконами. Стол уже накрыт... Тянет запахом уже знакомого по Опарино «фирменного» душистого иван-чая. А в центре на блюде красуется диковинная утконосая рыбина.

– Стерлядь когда-нибудь пробовал? Копчёную? Наши ребята-трудники в Двине выловили. А коптил Игорь... Игорь, ты какой коптильный институт заканчивал? – подмигнув мне, спрашивает отец Владимир зашедшего в горницу парня.

– Не институт, а академию, – откликается трудник.

– Коптильную академию? – не понимаю.

– Академию переработки морепродуктов. В Мурманске.

– Это мой родственник, из Шипицыно, спец во многих областях, – с гордостью представляет Игоря начальник стройки. – Я ведь когда в июле сюда приехал, со мной на первых порах был помощник из Троице-Сергиевой лавры. А потом пришлось к местным обращаться. И вот бригада собралась – одни здесь живут, другие из Шипицыно приезжают.

– У вас много здесь родственников? – спрашиваю.

– Да не меньше, чем в Сыктывкаре. В полутора километрах отсюда была деревня Захарьино – так вот её основал наш предок, видимо, из казаков, которых сюда Ермак привёл. Веселков – это не от слова «весёлый», а от «веселко», так казаки весло называли и сухощавых людей, похожих на весло. Точно так же Комарица – не оттого что здесь комаров много. Их, кстати, на ветродуе нашем не так и много. А назвали по имени купца-морехода Комарова, который на Двине в бурю спасся по молитвам к Николаю Чудотворцу и по обету на берегу Николаевский храм построил. Легенда такая...

– Да вы кушайте стерлядку-то, когда ещё приведётся! – спохватился хозяин. – А вот судак, тоже Игорь коптил. Места тут богатые. За Двиной бор есть, полста километров отсюда, так его «родиной грибов» называют – аж с самой Вологды на автобусах приезжают, грибников тьма, и всем хватает. Следующей осенью заготовки будем делать. Парники разобьём, землю вспашем – гектаров, может, сто возьму. Трактор уже есть, самосвал... Земли много, народ-то разъехался.

– А из других деревень народ к вам заглядывает?

– Все местные любят этот храм. Летом каждый день кто-нибудь подходил. И автобусы туристические постоянно приворачивают, из Питера да Москвы...

Только отец Владимир это сказал, как дверь отворилась и в горницу вошла пожилая пара, видать местные.

– Здрасьте, – обернулся к ним инок, – а у меня журналисты, мы тут работаем.

– Да уж, работаем! – давлюсь я куском стерляди.

– Ну, Евгений Александрович, Алла Александровна, не стойте же вы, за стол садитесь, – радушно приглашает начальник стройки.

– Ой, я так рада, – усевшись, говорит женщина, – так прям рада, что вас Бог послал... храм-то... вот, подарочек я принесла.

Женщина разворачивает тряпицу с иконами.

– Не жалко от себя-то отрывать?

– Да мы ж для храма. Сами в него ходить будем – и нам, и людям.

Щукины (так величают чету) имеют квартиру в Котласе и домик здесь, на окраине уже несуществующего села. Евгений Александрович – можно сказать, последний из комарицких могикан.

– Наверное, при вас Николаевскую церковь закрывали? – спрашиваю его.

– Не, я с 39-го года, а храм закрыли в 33-м. Помню лишь, что в нём зерно хранили. Спасибо Маленкову, это он после смерти Сталина налоги на крестьян снизил, в колхозе излишки зерна появились и храм не порушили, склад сделали. Что ещё помню? Вот здесь, где мы сейчас сидим, в тополях, дом священника стоял. Мой отец верующий был и с сыном священника дружил. Самого-то священника на Соловки увезли, а сын его погиб на войне.

– А когда комарицкие разъезжаться стали?

– Как паспорта стали выдавать, так в город и потянулись. В колхозе-то голодно было. Я в ту пору как раз 7 классов в комарицкой школе закончил. А село большое было, вроде перевалочной базы между Устюгом и Архангельском, исстари склады тут стояли, ярмарки проводились. Много веков так было. Сейчас вот по нашей Комарице городские с миноискателями слоняются, как привидения, старинные монеты собирают.

– Жизнь тут замирала постепенно, – лекторским тоном продолжил старик, явно привыкший общаться с заезжими туристами. – Когда царь Пётр порты на Балтике открыл, то здешнее судоходство и санный путь потеряли своё стратегическое назначение. Но ещё при мне пароходы ходили по Двине караванами – завозили всё необходимое в труднодоступные места. Например, была такая операция «Юг» – по весенней воде входили с грузом в приток Двины Юг и поднимались вверх, до самых перекатов. Спешили, потому что река быстро мелела. И осенью навигация была хлопотливая, до самых морозов возили и возили, даже сквозь лёд пробивались...

– Мой муж капитаном был, – пояснила Алла Александровна. – Помню, по рации передали: «Россия» (корабль его) во льду застрял. Я хватаю валенки, тулуп, шапку тёплую и бегом на самолёт, чтобы мужу отвезти. На зимовку. Приезжаю: среди торосов стоит пароход, второй, третий – всех заковало! Женя по льду прибежал, за руку по торосам на судно меня довёл. А у него в каюте начальник пароходства жил, так я обратно вернулась, дома ждала. Только перед Новым годом он вернулся... Муж у меня хороший, работящий, всё-то умеет: и по столярному делу, и дома, всю жизнь как за каменной стеной! И молится он, утреннее и вечернее правило...

– Ладно тебе! – машет рукой капитан.

– Евгений Александрович у нас за троих работал, – поддержал женщину отец Владимир, – я ему доверил алтарь расчищать. Он и внуков своих приводил.

– Бог даст, будет церковь, и народ в Комарицу обратно потянется, – вдохновилась поддержкой Алла Александровна. – Народ уже сейчас дивится: неделька прошла – и уже окна вставлены, вторая прошла – дом вырос. Глазам не верили. Знать, Бог помогает, не просто так...

Здесь будет молитва

– Народ тут крепкий, неиспорченный, – пояснил отец Владимир, когда Щукины ушли. – Молодёжь к старшим по имени-отчеству обращается, далеко не все спились, трудиться умеют, а не только купи-продай, как в Москве.

– Помощь приезжих, наверное, тоже нужна?

– Конечно. Очень рассчитываю, что приедут мужики среднего возраста, со строительными профессиями. Поселить есть где, да ещё одну тёплую комнату сделаем – дом будет в 400 квадратных метров. Работы много, и сделать её хочется быстро. До Нового года собираемся нижний храм закончить. Затем в верхнем леса поставим, изнутри к куполу начнём подниматься и к весне на крышу выйдем, перекрывать её начнём. Пилораму поставим, сами доски делать начнём, какие нам надо... Игорь, когда пилорама-то будет готова? – обратился инок к труднику.

– Да вот посуше станет – стойки поставим, ангаром накроем, – ответил он. – Как раз пилораму из Воронежа привезут.

– Доски не только себе, но и на продажу пилить будем, – продолжил отец Владимир. – На храм зарабатывать надо и работникам платить. А весной ещё Коневу поможем со строительством причала. Это родственник маршала Конева, он предприниматель, имеет единственный на Двине коммерческий теплоход. Хочет Комарицу портом приписки сделать и сам тут поселиться. А теплоход собирается назвать именем Иоанна Кронштадтского. В общем, умелые руки понадобятся. Кто сможет приехать, пусть звонит мне на сотовый – 8-911-05-99-192.

* * *

Прощаясь, спросил я инока о его деде, протоиерее Фёдоре Веселкове – удалось ли узнать, почему его до сих пор не канонизировали. Ведь тот «тихоновцем» был, против обновленцев боролся, когда его назначили Коми благочинным, и смерть от рук богоборцев принял. По всем статьям подходит...

– Да тут завитушка такая, – вздохнул отец Владимир. – В документах нашли упоминание, что дед подписал какую-то бумагу о «сотрудничестве». Ездил я в Архангельск в архив ФСБ, просил: покажите эту бумагу, не верю я. Те отвечают: она после 50 лет хранения была уничтожена, только упоминание осталось. Вот и гадай теперь... Это или подделка, или он спасти кого-то хотел. Я всегда думал, что у деда было шестеро детей, и уже взрослым случайно узнал о седьмом сыне – Валентине. В семье был заговор молчания, словно его и не существовало. Стал расспрашивать тётю, та запричитала: «Ой, подвёл Валя отца, ой, подвёл...» И ни слова больше. Валентин что-то натворил, хотели его посадить, а потом вдруг отпустили. Вот и понимай. Даже если б пытали деда, он бы ничего не подписал, не таков род Веселковых. Знаю это по характеру своего отца и дяди. Прямые и смелые были люди. А ради другого человека...

– Если он «сотрудничал», то почему его расстреляли? – пытаюсь я свести концы с концами.

– Да тут вообще ничего не сходится. Деда заставляли священство оставить, место бухгалтера предлагали – он наотрез отказался. В сыктывкарской тюрьме его так били, что он ослеп. На расстрел повели – и тогда не дрогнул, тому свидетели были (милиционер-то кочпонский, видать, знал про это). Но вот какая-то закорючка на бумаге осталась.

Кого надо, Бог уже прославил. А нам остаётся земные дела довершить, соединить то, что было разодрано в богоборческие времена. Вот начнётся молитва в том храме, где дед своё служение начинал, – и это будет лучшая память ему и другим мученикам.

Михаил СИЗОВ
Фото И. Иванова и из архива А. Хрусталёва

назад

вперед