ЭКСПЕДИЦИЯ
В СТРАНУ ДУШИ
Традиционную экспедицию в минувшем году редакция решила совершить в Абхазию. Ведь эта земля была просвещена светом Христовой веры задолго до Крещения Руси. Но не только это позвало нас в далёкий путь. Вот уже два десятилетия Абхазская епархия находится без архипастырского окормления, на более чем 300 тысяч человек населения – пять священников. В связи с неурегулированным статусом Абхазской Церкви оттуда то и дело доносятся слухи о каких-то церковных нестроениях. После советского периода очень трудно идёт духовное просвещение этой земли – а оно очень востребовано. Немалую активность здесь стали проявлять католики (за последние пять лет сюда дважды на переговоры с руководством республики приезжал папский нунций), исламские фонды Турции предлагают застроить Абхазию мечетями, называя «своими» треть жителей республики. В общем, ситуация непростая. Чем сегодня дышат православные в Абхазии, как выживают, на что они надеются, в чём черпают духовные силы – обо всём этом мы решили узнать самостоятельно, отправившись в «страну души», как переводится название Абхазии, в августе прошлого года.
Север – Юг
Игорь Иванов:
Да, есть чем заняться по дороге из Сыктывкара – три тысячи километров на воспоминания четвертьвековой давности и сомнения; ведь, как писал поэт, «по несчастью или к счастью, истина проста: никогда не возвращайся в прежние места». Но всю жизнь мы только и делаем, что возвращаемся.
Итак, наш с Михаилом путь лежит в Абхазию. Разумеется, перед поездкой пришлось услышать предостережения о том, что там небезопасно, чуть ли не стреляют. В это мы, конечно, не верили. Год от года Абхазия становится всё более привычным местом отдыха россиян. Вот только мне, когда-то побывавшему в этом цветущем краю, трудно представить, что теперь это иная страна, что после войны до сих пор ещё тут и там стоят дома с пустыми глазницами и следами от пуль на стенах, что в горах, где в советское время прятались монахи-отшельники, ещё немало противопехотных мин-ловушек...
...Это было на берегу южного моря, в Абхазии. В другой стране, не в этой жизни, и наверно оттого теперь иногда кажется, что и было не со мной. Тот молодой человек верил, что собственная его судьба у него в руках, и, по-видимому, подавал надежды – то ли как будущий литератор, то ли как публицист, – а иначе с какой стати его бы пригласили в Пицунду участвовать в семинаре Литфонда.
Стоял, как сейчас говорят, «низкий сезон»: над морем ходили тучи и реликтовая сосновая роща близ пансионата у самого берега моря тревожно шумела по ночам. Ранним утром молодой человек спускался из гостиничного номера, купался в бассейне, а потом одиноко прогуливался по берегу моря, слушая чаек. Затем мимо зарослей бамбука шёл в город на переговорный пункт – сейчас уже и не вспомнить, кому тогда звонил. А однажды он отправился в Сухуми, и в автобусе из заднего кармана широких белых штанин у него выкрали все документы, билеты и деньги. Вместе с сердобольным участковым под проливным дождём они долго, как в каком-то детективе, ездили в поисках «щипача» по местным «шанхаям»... Не нашли.
...А нынче на Руси стоит необыкновенная жара, какой не упомнят даже старики. В столице, куда волей-неволей заезжаешь по пути с Севера на Юг, от автомашины к магазину за бутылкой минералки подбираюсь мелкими перебежками: первая передышка в подземном переходе, вторая – в кондиционируемом офисе («Ах, простите, я не туда зашёл!»). Но минералка в лавке тёплая, и продавец огорчённо разводит руками: холодильник сгорел от перегрузки.
В общем, вся дорога к Чёрному морю в расплавленном мареве – словно на подводной лодке. Знакомые шлют эсэмэски: как там с пожарами? – дескать, в Воронежской области всё горит и пожары подступили к федеральной трассе, на что отвечаешь, что пожары – больше в головах бойких журналистов. По сторонам – выжженная степь и шевелящиеся в раскалённом воздухе гигантские терриконы угольного шлама, похожие на горбы лежащих динозавров. Ленивые клубки перекати-поле неспешно переваливают через насыпь шоссе, и, чтоб отвлечься от однообразного пейзажа, можно добавить скорости, догнать катящийся кустик и с хрустом переехать его.
За донскими пыльными степями – ухоженная, но так же стонущая от зноя кубанская земля; лишь когда наконец поднимаешься в горы, вздыхаешь лёгкой грудью. Михаил – уроженец южного берега Белого моря, на море Чёрном, в этих краях, ещё не бывал, и я всё ловил тот момент, когда он впервые увидит морской простор. Но за рулём на крутых изгибах горной трассы этот миг как-то пропустил.
И вот мы уже катим вдоль черноморского побережья, минуем приморские посёлки, запруженные пёстрыми толпами отдыхающих, въезжаем в Сочи, на три года превратившийся в большую предолимпийскую стройку. Здесь заливаем полный бак: нас предупредили, что бензин «там» не только дороже, но и хуже качеством. Наконец – приграничный посёлок с неожиданным названием Весёлое. Встаём в хвост длиннющей очереди на границе с Абхазией. О том, что на таможне придётся постоять, сообщают даже официальные путеводители по Абхазии. Что поделать, если через реку-границу Псоу ведёт узкий мост с одной полосой движения в каждую сторону. Солнце палит. Температура в тени за сорок градусов, и если б не кондиционер в машине, не знаю, как бы мы, северяне, выжили в этой очереди. Не спасает и мороженое, которое можно купить в многочисленных приграничных лавочках вдоль дороги, – под конец его уже не столько доедаешь, сколько допиваешь.
Слева мимо очереди проносятся вперёд крутые джипы с «красивыми» абхазскими номерами «777» да «555», новые лакированные «Мерседесы» и «Лексусы» серии «ААА», и нет ощущения, что въезжаешь в обескровленную войной и блокадой республику. Возле понуро жарящейся колонны автомашин время от времени бодро проезжают гаишники: «Всем принять правее!» – по-видимому, чтоб гигантским чёрным внедорожникам с тонированными окнами сподручней было от хвоста очереди проделывать стремительные рывки к её началу. Конец рабочего дня; начальник абхазской таможни садится в свой «навороченный» БМВ с мигалкой и отправляется отдыхать от трудов праведных. Силюсь вспомнить – что это мне так напоминает?.. Немного свербит мысль о том, что ни с кем-то в Абхазии мы о встрече не договорились, о ночлеге не позаботились, словом – как всегда. На всю эту небольшую страну – лишь несколько священников, и сможем ли мы их застать на месте? Тем более что солнце всё больше клонится к закату, а вечером, да если ещё в темноте, где искать ночлег?
Михаил Сизов:
Грешно бросать друга в беде, но сидеть в машине стало уж совсем невмоготу. «Пойду мороженого куплю», – приободрил я Игоря и выбрался на свет Божий. Магазин оказался в двух шагах. Внутри него, наслаждаясь прохладой от кондиционера, бродят зеваки, делая вид, что прицениваются к товарам. В толпе замечаю единственного человека, который здесь по делу – что-то складывает с прилавка в сумку. Он в рясе и монашеской скуфейке.
– Батюшка, вы из колонны, в Абхазию едете? – не раздумывая подхожу к нему. В наших православных экспедициях «ангел навстречу» стал уж вроде как нормой – обязательно встретится человек, который подскажет дорогу, место ночёвки. А с ночёвкой у нас как раз проблема. В Абхазии мы никого не знаем, одна лишь надежда, что приютят в Ново-Афонском монастыре. Но есть ли там гостиница для паломников? Может, этот священнослужитель в курсе?
Давно я перестал удивляться знаковым совпадениям, а тут изумился. Сотни машин в колонне, десятки магазинчиков по обочинам – и в одном из них сталкиваюсь с человеком, который не только «в курсе», но и сам из того места, куда мы путь держим. Отец Феофан оказался насельником Ново-Афонского монастыря. Настоятель откомандировал его съездить в Россию, закупить кой-каких продуктов, и вот в магазине он эти продукты покупал.
– А что, в Абхазии с едой проблемы? – спрашиваю у монаха.
– С этим у нас нормально, – ответил он. – Просто большой праздник скоро в обители будет, много гостей приедет, в том числе vip-персон, как сейчас говорят, и надо их чем-то таким угостить, что у нас не растёт.
Слово за слово, выясняется ещё одно совпадение – оказывается, сами того не ведая, мы попадаем на престольный праздник монастыря, главный собор которого освящён во имя Великомученика и Целителя Пантелеимона. А поскольку Новый Афон является духовным центром республики, то это будет и главным праздником православной Абхазии. Впрочем, для нас тут есть и оборотная сторона: гостей ожидается так много, что все места в монастырской гостинице уже зарезервированы.
– Да вы не огорчайтесь, – успокоил меня отец Феофан. – Нам военные помогли, армейские палатки дали, сейчас их устанавливают для паломников.
Тепло простившись с монахом, спешу обрадовать Игоря. Колонна за это время подвинулась метров на пять. А солнце жарит пуще, уже 55 градусов над асфальтом.
В очереди мы простояли часов пять. Наконец упираемся в шлагбаум. Игорь едет на досмотр машины, а я топаю пешком по мосту через пограничную реку Псоу. От нынешней рекордной жары она совершенно обмелела и прямо под мостом из воды выступил островок, покрытый галечником. Интересно, кому принадлежит этот участок суши – России или Абхазии? Если речка считается нейтральной территорией, то, получается, он ничейный?
Давно уже я заметил, что любые границы, будь то государственные или административные, вызывают странное ощущение. Словно они и вправду имеют какой-то смысл. Помню, однажды пробирались мы с Игорем с Вашки на Пинегу, шли в Веркольский монастырь таёжной тропой, по которой в старину паломники из зырянских земель ходили. Вот дошли до рубежа, что разделяет Коми и Архангельскую землю. Спрашивается, какая уж граница в тайге? Всего лишь узкая просека с обычными лесными квартальными вешками, ничего особенного. Но стоило зайти за эту, в общем-то, произвольно проведённую, черту, как почувствовал, что попал в «заграницу». И лес какой-то другой, и даже небо над головой вроде изменилось...
В этнографической книге как-то прочитал, как наш народ относился к межеванию пахотной земли. С одной стороны, все признавали важность и необходимость этой черты. А с другой – вроде как боялись её. По народным суевериям, межа, то есть граница, была местом обитания полевиков и их страшненьких детей – межевичков и луговичков, которые бегали по меже и ловили птиц для «родителей», то есть покойников. Опасным считалось заснуть на меже – мол, межевик обязательно задушит спящего. А если оказаться там в самый полдень, то некая полудница может закружить голову и утащить с собой в неведомые пределы. Не знаю, всерьёз ли в это верили или просто сказки детям рассказывали. Но факт, что на меже, как в нечистом месте, совершали казни над преступниками. Куда обычно отец тащил своего непослушного сына, чтобы выпороть? На межу. В другом ином уголке Божьей земли мучить человека было вроде как зазорно.
Это границы земные. Что уж говорить о духовных. А они тоже есть... Вот думаю, почему нынче отправились мы в Абхазию. Поклониться древним святыням? Да, конечно. Искупаться в тёплом море? Тоже не без этого. Но есть ещё нечто, что потянуло в этот райский уголок. Какая-то тревога. От разных людей мы слышали, что православие в Абхазии испытывает трудные времена. От Грузинской Церкви абхазы отделились, а Русская их не принимает, уважая границы канонической территории ГПЦ. Такое «межпограничное» состояние в Абхазии длится с самого начала грузино-абхазской войны, с 1992 года. То есть почти 20 лет. За это время уже выросло новое поколение. И, как говорят, республику успело захлестнуть язычество, из Турции проникает ислам. Так ли это? Хотелось бы увидеть своими глазами, что в Абхазии Церковь стоит неколебимо. Ведь здесь проповедовали апостолы Андрей Первозванный и Симон Кананит, погребённый в Анакопии (современном Новом Афоне). Здесь же, по некоторым сведениям, проповедовал апостол от 70-ти Матфий, здесь и упокоился – в городе Себастополисе (современном Сухуме). В 325 году епископ Питиунта (Пицунды) участвовал в I Вселенском Соборе... Такие православные глубины истории – и возрождение язычества? Как-то в голове не укладывается.
Постояв над островком, белеющим в зеленоватой воде Псоу, переступаю через невидимый пунктир государственной границы – и вот уже я Абхазии – в Апсны, что переводится с абхазского как «Страна души». В конце моста стоят люди у машин, встречающие родственников, дальше – какие-то магазинчики, шоссе, синие-синие горы на горизонте. Да, другая земля, другое небо. Подхожу к будке местной таможни. Молодой человек в форме бесцветным голосом произносит заученное: «Пожалуйста, ваш паспорт. Приготовьте 250 рублей для уплаты страхового взноса. Назовите цель своего приезда...» Когда я сказал, что нахожусь в паломничестве и собираюсь посетить православные святыни, чиновник поднял на меня глаза. Далее произошёл любопытный диалог.
– А вы сюда по приглашению? – спросил он.
– Ну, как бы да... – растерялся я, подумав, можно ли считать приглашением разговор с отцом Феофаном.
– То есть имеются люди, которые примут вас и дадут жильё?
– Ну, вроде как да, – отвечаю, вспомнив про армейскую палатку.
– Нет, вы скажите точно: да или нет?
– Да.
– Вот и замечательно! Если у вас есть принимающая сторона и приглашение, то страховку платить не надо. Добро пожаловать в Апсны! – таможенник протянул мне паспорт.
Первый раз за последние годы вижу чиновника, который не хочет брать деньги. Наверное, устал таможенник от отдыхающих москвичей-туристов, вот и обрадовался редкому паломнику. Скоро подъехал и Игорь, пройдя свою проверку. Путешествие продолжается.
«Монастырь закрыт!»
Игорь Иванов:
Наконец граница и таможня остались позади. Я ожидал впереди довольно скучную поездку по убитой за годы блокады дороге, но шоссе оказалось на удивление ровным. Потом мы узнали, что асфальт укладывали всего три года назад (разумеется, с помощью русских). И главное – глотком воды – пустынное шоссе, это было так непривычно после загруженной трассы Новороссийск – Сочи. Вообще, после российского черноморского побережья именно малолюдность более всего бросается в глаза – а ведь самый пик курортного сезона! Въехали в Гагры вроде бы засветло, а выезжали через несколько минут уже в густых сумерках. Эх, слишком много времени на таможне потеряно, целых пять часов; мы явно опаздываем. Проскочили поворот на близкую моему сердцу Пицунду, миновали Гудауту. Ну, где же ты, Новый Афон?
Вот сейчас и спросим. Тормознули. Ах, совсем рядом! Повернуть возле «ракушки», понятно... «Она такая большая, красивая остановка. Мозаичная такая». Я вспомнил, вытащил из дальних кладовых памяти: по слухам, дипломная работа президента Академии художеств – ни много ни мало самого достославного Зураба Церетели.
Тем временем южная ночь стремительно вобрала берег в свои жаркие объятья. С приморского шоссе свернули у «ракушки» – поехали в одну сторону, в другую, упёрлись в какой-то забор – заплутали. Темно. Хлопки шампанского и громкие крики отдыхающих. Справа гора, а вверх уходит каменистая дорога. Недолгие умозаключения приводят к мысли, что гора эта должна именоваться Афонской, а наверху и находится монастырь. Ставлю машину так, чтобы фары освещали хотя бы часть пути наверх, и отправляюсь на поиски. Михаил остался в машине подремать.
Поднимаюсь – по краям дороги, словно гигантские схимники, молча стоят в остроконечных куколях кипарисы, от их тёмной хвои тянет ладаном. Незнакомо, по-южному вопит птица, так на Севере не кричат. Не то чтобы жутковато, но как-то не к месту вспоминаю, что в древности кипарисовым маслом бальзамировали трупы. Вдруг откуда-то сверху доносится хруст камней под ногами. Кто-то спускается по дороге, и судя по походке – мужчина. Лица его не вижу, здороваюсь в кромешной темноте. Уточняю: эта ли дорога ведёт к храму? Оказывается, иду я правильно, хотя в голосе человека слышится недоумение.
Снова услышал неспешный шорох я уже наверху. Собрался поздороваться, но что-то меня остановило. И правильно. Подойдя ближе, я услышал густое дыхание – корова ощипывала в темноте куст. К монастырю по склону Афонской горы, как оказалось, я подошёл с задов, а не «аллеей грешников», как все паломники – вот так! – прошествовал мимо каких-то построек и вышел к крыльцу. В темноте скорее услышал, чем увидел сидящую на ступеньках паломницу в чёрном. Поинтересовался: смогу ли попасть в монастырь в сей поздний час. «Нет, монастырь уже закрыт, – услышал в ответ. – Да и всё равно нет в гостинице мест. Народу видите сколько понаехало!» – она показала рукой в сторону. Видеть в темноте я не умею, разве что очертания палаток, зато услышал глухой разговор паломников, полусонно обсуждавших планы на завтра.
– У вас что, тут постоянно в палатках народ живёт?
|
Паломница напомнила мне, что осталась каких-то пара дней до главного церковного праздника Абхазии – дня памяти святого великомученика и целителя Пантелеимона. Вот повезло! В этот день в Ново-Афонский Пантелеимонов монастырь традиционно съезжаются верующие не только со всей страны, но и, можно сказать, со всего СНГ. Как я мог забыть: ведь Новоафонский монастырь построен по образу Пантелеимонова монастыря на Святой Горе Афон иноками, приехавшими именно оттуда, и здешний престол величественного собора также посвящён Пантелеимону Целителю.
Слово за слово, выясняется, что собеседница уже много лет приезжает на этот праздник. Рассказываю ей, что бывал тут с экскурсией ещё до войны, когда в стенах монастыря располагался музей, и отчего-то запомнился мне только ужасный холод внутри. «А в войну здесь располагался госпиталь, – рассказала женщина. – И вообще монастырь был как крепость».
И дальше, слово за слово, я узнал, что:
– год назад в монастырь вернулась чудотворная икона Великомученика Пантелеимона,
– нынче исполняется сто десять лет, как построен главный монастырский собор,
– первый камень в основание храма собственноручно заложили император Александр Третий и его супруга – императрица Мария Фёдоровна.
Похоже, моя собеседница уже побывала на экскурсии. Но последний факт меня особенно тронул, потому что светлый образ Марии Фёдоровны, матери императора Николая Второго, в своё время покорил моё сердце, став образцом русской Государыни... Я начал было рассказывать о ней, но тут спохватился. Прошло уже полчаса, как Михаил ждал меня в машине и, наверное, уже начал беспокоиться.
...Было уже далеко за полночь, когда мимо «ракушки» мы снова выбрались на прибрежную улицу Лакоба и поехали по Новому Афону в сторону Сухума.
– Что будем делать? – спросил я у Михаила.
– Не самое лучшее время суток, чтобы искать жильё, – заметил он.
– Может, где-нибудь остановимся да сидя заночуем в машине, – предложил я уныло, потому что после двадцати часов за рулём мне хотелось вытянуться.
В этот момент я заметил стоящую у дороги фигуру женщины и без особых надежд притормозил. На вопрос о возможности переночевать она коротко ответила: «Сейчас узнаю», – и растворилась в темноте. Вскоре вернулась и сообщила, что жильё нашлось. Я глянул на часы. Было около двух часов ночи.
После разговора с хозяйкой сравнительно недорогая квартира была в нашем распоряжении. Михаил был ещё полон сил и предложил пойти искупаться в море, но я окунулся в сон, кажется, ещё до того, как успел опустить голову на подушку...
Первые впечатления
Михаил Сизов:
|
С ночлегом вроде всё устроилось. Уговариваю Игоря пойти окунуться в море, но он мотает головой: душ – и спать. Целый день за рулём. Я всё же не выдерживаю, иду к морю, благо оно через дорогу. Уже глубокая ночь, небо переливается россыпями драгоценных звёздных камушков, под ногами шуршит невидимый в темноте галечник. Ныряю в тёплую плоть набежавшей волны. Звёзды кружат голову – они и в небе, и в отражении волн, и внизу, в глубине, где мелькают какие-то светлячки. Покувыркавшись, плыву к берегу, на электрические огни, и понимаю, что заплываю всё дальше в море. Как обманчива южная ночь! Это ж не берег, а корабли фонарями светятся!
Утром, когда мы пришли к морю освежиться, корабли всё ещё были на рейде. Эсминец и сторожевик с пушками. Наши. Черноморский флот. Спокойней ли от этого на душе? Вроде бы радоваться надо, что нас охраняют от грузин, но чего уж тут хорошего...
|
О посещении Симоно-Кананитского Ново-Афонского монастыря, который в солнечном свете предстал во всём великолепии, и об удивительных встречах там пока писать не буду – это отдельный рассказ. Отмечу лишь, что сразу поразило: православные церкви на фоне пышных субтропических пальм. Словно в Византии очутился. Впечатление портили лишь современно одетые туристы.
Считается, что обитель стоит у подножья Иверской горы, но всё равно это почти сто метров над уровнем моря. Пешком в жару трудно подниматься, и туристов сюда доставляют в курсирующем туда-сюда грузовичке. Люди стоят в открытом кузове плотно, рядками – словно колхозники, которых везут на полевые работы. Ещё деталь: за воротами обители впервые вживую увидел я мужика в юбке. Примета курортного города. Наши туристы прут в храм прямо в шортах, так что им, как и женщинам, на входе выдают юбки. Надо сказать, сами абхазы, хоть и живут здесь постоянно, в этой жаре, но в шортах в общественных местах не появляются. В шортах они только купаются, считая плавки неприличным одеянием для мужчины. Такова местная культура, которая, вообще-то, сходна и с русским народным «дресс-кодом». Ещё лет тридцать назад появись мужик на деревенской улице в коротких штанишках – засмеяли бы.
Выйдя из храма, решили мы поглядеть на дачу Сталина, что находится всего в полусотне метров от монастыря, чуть выше в гору. Построили её в 1947 году на месте дома новоафонского игумена. Ещё чуть выше в бывшем церковном домике жил и Лаврентий Берия. Идём, сверяясь по стрелочкам-указателям: «На дачу Сталина». Солнце печёт нещадно, 50 метров вверх кажутся целым километром. Навстречу спускаются две женщины в платочках, слышен отрывок разговора: «Она кровоточит, прямо из иконы кровь льётся...» Спросили их, где тут находится сталинская госдача, и те удивились: а что, есть такая? И вправду, какое дело паломницам до этого? О чуде кровоточащей иконы спросить я постеснялся (позже мы узнали, о чём шла речь).
На мраморных ступенях дачи, в тенёчке, сидел охранник в камуфляже и курил. «Экскурсии закончились», – бросил он нам. Резиденция Сталина показалась мне довольно скромной, «новые русские» строят сейчас побогаче. Но зато какой вид отсюда! «Отец народов» вполне мог чувствовать себя здесь владыкой мира: внизу маленькие домишки и – во весь горизонт – бескрайнее морское пространство с двумя щепочками военных кораблей.
– Давно к вам русские корабли пришли? – спросил Игорь охранника.
– Не пришли, а вернулись, – флегматично ответил абхаз.
– Корабли-то, поди, севастопольские? – допытывается дальше Игорь.
– Не знаю, база морских пограничников тут неподалёку, в Очамчыре, и при советской власти стояла. А сейчас её восстанавливают, теперь там база русских ВМФ. У нас тоже есть свои суда, но это просто катера с пушками.
– Игорь, ты чего человека пытаешь, – вмешиваюсь в разговор, – подумают ещё, что мы шпионы.
– А у нас американы всё и так уже разведали, – махнул рукой абхаз, – бегали тут в коротких штанишках, в шортах. Наблюдатели международные, миссии всякие. Когда «мехдриони» мирных людей убивали, их что-то не было видно, а как грузин прогнали – они мигом примчались.
– Вы тоже воевали?
– Я же абхаз, – опять пожал плечами человек в камуфляже. – Но тут многие за Абхазию воевали – русские, адыги, чеченцы, абазины, осетины...
Слушая эту мирную беседу, вспомнил я москвичку Татьяну Шутову, давнего нашего автора (Ко Гробу Господню и Евразийский урок, «Вера», №№ 359-560). Майор запаса абхазской армии, кавалер ордена Леона (высшей награды республики), в настоящее время в Москве, в Сретенской Духовной семинарии, она ведёт спецкурс, который сама и составила. Спецкурс диковинный – посвящён обычаям и традициям разных народов, преимущественно кавказских. С обычаями этими она смогла познакомиться как раз во время абхазо-грузинской войны, поскольку в боевых отрядах был весь национальный спектр Кавказа.
Тут же вспомнилось, что накануне нашей поездки Татьяна Алексеевна посоветовала встретиться нам с Гиви Смыром – первооткрывателем Новоафонских пещер. Как я понял из её слов, он не только спелеолог, но и большой знаток местной культуры. Во всяком случае, сможет ответить на один из заготовленных нами вопросов: действительно ли христианской Абхазии угрожают язычество и ислам? «Если хотите узнать о народных обычаях, об отношении простых людей к религии – то вам к нему», – порекомендовала Татьяна Алексеевна.
– А вы не знаете случайно Гиви Смыра? – спрашиваю охранника.
– Кто ж его в Новом Афоне не знает! Уважаемый человек, учёный, ему во время войны «бронь» дали, а он всё равно пошёл освобождать Сухум, – ответил абхаз. – Тут неподалёку экскурсионное бюро есть, где вход в пещеры, там Гиви и найдёте. Он или у себя в кабинете, или в шашлычной – спросите, вам укажут.
Простившись с вежливым охранником, идём по указанному адресу. «Экскурсионное бюро» оказалось огромным зданием из стекла и бетона, с рестораном, дегустационным залом, разными магазинчиками. В холле, где продают билеты в пещеры, на стене укреплено деревянное резное панно с изображением храма и набатного колокола, по бокам его – фотографии местных ополченцев, погибших в бою. Читаю надписи. «Валерий Аргун (1960–1993)». Почти что мой ровесник. А вот совсем ребёнок, с русской фамилией: «Александр Гудник (1984–1993)». Неужели девятилетний мальчишка воевал наравне со взрослыми? Или был просто убит, и его невиная душа, отшедшая на Небо, не даёт покоя оставшимся в живых? «Их души тают над горами, как след орлиного крыла», – начертано над панно.
Позже я полюбопытствовал, кто написал эти стихи. Оказывается, автор – русский, Александр Бардодым. Будучи москвичом с казацкими корнями, он выучил абхазский язык и переводил местных поэтов. Когда в августе 92-го на его «второй родине» разразилась война, Бардодым работал в московской газете «Куранты». Оформив журналистскую командировку, в Абхазию он добирался через город Грозный, где присоединился к отряду «конфедератов». Этот отряд, который как раз отправлялся через перевалы на абхазскую территорию, возглавлял Шамиль Басаев. Московский поэт посвятил этому событию стихи, как видно, под заказ: «Над грозным городом раскаты, гуляет буря между скал. Мы заряжаем автоматы и переходим перевал. В краю, где зверствуют бандиты, горит свободная земля. Проходят мстители-джигиты тропой Мансура, Шамиля... Врага отвага поражала в лихих, отчаянных делах, в бою на лезвии кинжала напишем кровью: «Мой Аллах»...» Стихи очень понравились Басаеву, их сделали «Гимном конфедератов». Мог ли знать москвич, выполняя стихотворный заказ, что через два года разразится другая война – «Первая Чеченская»? И что люди, подобные Басаеву, будут убивать его братьев-казаков, вырезать русских женщин и стариков? До этого времени поэт не дожил – он погиб при невыясненных обстоятельствах, пробыв в отряде Басаева меньше месяца. По одной из версий, которую интернет-энциклопедия «Википедия» считает наиболее вероятной, его убил в гостинице Гудауты кто-то из басаевцев за отказ продать подаренный абхазами автомат АКСУ. Похоронили Александра в Новом Афоне – в Анакопии, древней столице Абхазии.
Такой вот кавказский калейдоскоп. Как всё здесь тонко переплетено, незнающему человеку легко впросак попасть.
Внутри горы
Гиви Шамеловича Смыра мы не нашли ни в кабинете, ни в шашлычной. Каждый, к кому подходили, сообщал, что только что его видел. Решив взять паузу, отправились мы в пещерный лабиринт. Добираться в глубь Иверской горы нужно было на «метро» – в электровагончике, который за несколько минут преодолевает 1360 метров пробитого в камне туннеля. Новоафонская пещера считается самой глубокой в мире и самой большой на территории бывшего СССР, она состоит из семи огромных залов, высотой до 70 метров. Самые красивые из них – зал имени Гиви Смыра, «Анакопия» и Геликтитовый грот. Внутри полумрак, но не из-за экономии электричества, а чтобы, как объяснил гид-абхаз, сохранить микрофлору подземелья в первозданном виде.
|
Пещере несколько миллионов лет, но и во времена древней Анакопии, и после того, как у Иверской горы появился монастырь Новый Афон, люди не решались сюда спуститься. Чёрный провал-колодец на горном склоне местные прозвали Бездонной ямой. Бросали в колодец камень – и не было слышно звука падения. В конце 50-х годов прошлого века подросток Гиви, уроженец ближайшей горной деревни, задумал проникнуть в провал. Желающих помочь ему не нашлось, и он полез в одиночку. Спустился на верёвке метров на двадцать – и свет фонаря выхватил только голые стены колодца, а внизу зияла чёрная бездна. Мальчишка связывал верёвку за верёвкой и с каждой попыткой опускался всё ниже, но дна не было. Спустя время в институт географии Академии наук Грузии пришло письмо, написанное крупным, почти детским почерком: помогите исследовать карстовую полость! Летом 1961 года на зов Гиви приехала научная экспедиция. К моменту спуска спелеологов у Бездонной ямы собрались местные жители, старики только качали головами... Первым в провал ушёл учёный Арсен Окроджанашвили, вторым спускаться доверили Гиви – как первооткрывателю.
«А теперь посмотрите в тот угол пещерного свода, что подсвечен прожектором. Именно оттуда проникли сюда отважные спелеологи, и нога человека впервые ступила...» Голос гида гулко раздаётся в пещере, экскурсанты переговариваются между собой почти шёпотом – как непрошеные гости. Убранство подземного чертога поражает: кругом, словно оплывшие свечи, стоят рядами сталагмиты, а с потолка свисает огромное паникадило из кальцитовых сталактитов. Возможно ли, чтобы такое великолепие было скрыто от человека миллионы лет? Зачем нужна красота, если её никто не видит?
– Так ведь увидели же, – отвечает на моё удивление Игорь. И то верно. Бог просто не спешит открывать нам тайны мироздания. Пройдут ещё миллионы лет, и где-нибудь в глубинах космоса, на дальних планетах потомки наши всё так же будут восхищаться совершенством Божьего мира. Космос дан человеку как бы на вырост, на долгую перспективу бытия. Господь предоставил нам свободный выбор. Мы можем вечно бродить по космосу, собирая драгоценные камушки, угадывая на их гранях Божий отсвет. Можем обрушить этот мир вместе с собой, отвернувшись от Бога. И можем, наверное, найти какой-то короткий путь к смыслу сущего мира – к Самому Богу, оставив мирские драгоценности... Покаяние, молитва, любовь. Путь к Богу известен, неведом лишь конец пути – а примет ли Он меня? Вдруг я зря стараюсь? Вот тут и нужна вера.
Даже тьма не бывает бездонной – верил мальчишка-горец, спускаясь в неведомую пропасть, в угольную тьму. Что же говорить о свете? Мы восходим вверх по лестнице – и там, впереди, за ярчайшим светом блистающих риз Божьих не можем видеть Его. Но верим же, что Он ждёт! Милосердный и любящий... Мысль эта как-то согрела во мраке и холоде каменного чрева горы.
|
Вернувшись из подземного путешествия, Гиви Шамеловича мы застали в его кабинете. Заросший бородой, мускулистый, он, пожимая руку, шутливо отрекомендовался: «Смыр, пещерный человек». С юмором. И так молодо выглядит, а ведь ему уже за 65 лет.
– У вас в Абхазии сложно возраст определить, – говорю. – Край долгожителей.
– Раньше долгожители, да, были, – вздохнул горец. – А сейчас немножко мир другой стал.
– Что же изменилось?
– Э-э, уважаемый, многое изменилось. С детства помню, как в нашей деревне народ собирался на праздники, и там, где сидели старики, их посохи как дремучий лес стояли. А сейчас по деревням – один-два долгожителя.
– Это из-за плохой экологии, что ли?
– На это грех жаловаться – экология, считай, у нас нетронутая. Тут не в природе, а в самих людях что-то происходит...
Мы с Игорем устраиваемся в креслах поудобней – попали явно к интересному рассказчику...
(Продолжение в №№: 634, 635, 636, 637, 638, 639)
 | назад |
| вперед |  |
