ЧТЕНИЕ
«А ЗАУТРА – РАДОСТЬ!»
Пасхальный рассказ
У каждого в жизни бывают времена радостные и печальные. Вот так и у Витальки. Только вчера день был радостный-прерадостный, а сегодня всё изменилось. Стало совсем плохо. А пожалуй, и ещё хуже будет: выгонит его отец-настоятель из храма, всенепременно выгонит.
Вот только расскажет старая Даниловна о Виталькином проступке – и не видать ему больше любимого храма Всех Святых, что на старом кладбище, на окраине города. Не прикладываться к родным иконам старинным, потемневшим от времени. Не стоять в притворе, слушая любимую «Херувимскую», от которой сердце замирает. Не засыпать на тёплой печке в маленькой церковной сторожке, где на стенах иконочки, пахнет ладаном и так тепло и уютно. Там Виталька в безопасности – никто не обидит. И одеяло любимое – ватное, подарок от отца Николая.
Отец Николай... Да, он Витальке и правда отцом был. Папой. Когда лет пятнадцать назад после пасхальной службы схлынула праздничная толпа, старенький священник еле разглядел спящего под скамейкой в притворе малыша. Ребёнок был очень грязным, худым, одетым в обноски. К тому же он был болен: глухонемой, что ли. Родители его так и не нашлись. Похоже, малыша оставили в храме намеренно, как подкидывают в монастырь котят.
Отец Николай был старичок-вдовец, ходил уже с палочкой, но всё ещё служил. Он взял ребёнка к себе, дал ему имя. Пытался лечить. И стало понятно, что никакой Виталька не глухонемой, а просто почти глухой. Трудно научиться разговаривать, когда ничего не слышишь. Отец Николай приобрёл для мальчика слуховой аппарат. И постепенно Виталька начал говорить, хоть и плоховато. Но они с батюшкой друг друга без слов понимали.
Эх и хорошая жизнь была тогда у Витальки! Как же он любил батюшку! Всегда с ним вместе... Отец служит, а Виталька слушает и радуется. После службы поработает по мере сил: где полешко принесёт, где двор метлой подметёт, где маленькой лопаткой снежок откинет. Потом вместе обедать сядут... Бабушки им щи наварят, пирогов напекут, конфет Витальке в карманы напихают. А вечером папа ему рассказывает перед сном – да такое всё интересное: про Младенца Христа и про пещеру, где Он родился. Или вот как братья-то младшего обижали, да так сильно! – в рабство продали! А он потом стал самым главным и простил их всех, да ещё и спас! Виталька на печке уснёт, а папа тихонько молится внизу. Сквозь сон всё слышно, и так спится сладко. Никто не обидит, когда папа рядом. Хорошо!
Только умер папа, и без него жизнь у Витальки стала печальной. За прошедшие годы сменилось несколько настоятелей храма. Первый ещё помнил отца Николая и к Витальке относился хорошо. А потом уже пришли те, кто и не знал никогда, каким чудесным был его папа. Они смотрели на Витальку подозрительно, и жил он теперь в сторожке на птичьих правах, в любой момент могли выгнать. Звали его теперь блаженненьким, а то и вовсе: «Виталька-дурачок».
Особенно недоверчиво посматривал на него новый настоятель храма, отец Валентин: чего, дескать, от блаженного ожидать, вдруг да подпалит сторожку... Хотя Виталька и печку топил, и дрова с водой носил, и снег вокруг храма отгребал. Время от времени настоятель нанимал сторожей за оплату, но они как-то не держались. Оплата была маленькая, и они все быстро уходили. А то и выгонять приходилось, потому как многие к спиртному были неравнодушны. А Виталька оставался.
Постепенно ушли в мир иной почти все бабушки, щедро одарявшие когда-то Витальку пирогами. Состарились и появились в храме новые, но они относились к парнишке не так ласково. Из старых остались, пожалуй, только Даниловна да баба Тоня. От Даниловны ласки ждать точно не следовало – как бы тумаков не отвесила: строга была Даниловна, сурова. Могла и накричать при случае:
– Виталька, ты растёшь, а не умнеешь нисколько! Тебе уж лет двадцать, наверное, точно есть! А разум у тебя как у пятилетнего! Ну чего ты штаны свои тянешь до подмышек?! А рубаху свою как ты в них заправил-то?! Ну посмещище, чисто посмещище! А надысь ребятишки-то стали тебя просить им сказку рассказать, так ведь они над тобой смеялись просто! Чего ты им там мычать-то начал?! Какую такую папину? Чего-о? Как братья младшего обижали? Тебя самого умом обидели!
Тогда за него вступилась маленькая, сгорбленная почти до земли баба Тоня:
– Даниловна, не замай блаженного! Ты забыла, что ль, как его отец Николай любил? Отец Николай – он ведь непростой был, сама знаешь... Как он говорил, что Витальке нашему Господь многое открывает за чистоту сердечка – забыла?!
– Не забыла я ничего! Сама знаю, не лезь куды не просят!
И снова Витальке:
– Молчи уж, дурачок убогий, может, люди и не задразнят, коли молчать станешь!
Так и не научился Виталька разговаривать как нормальные люди. Говорит, а не всё понятно. Аппарат слуховой вот ещё стал у него барахлить, а новый теперь никто не купит. Так что Виталька и правда молчит больше. Вот был бы папа жив! Он умирал когда, плакал очень – жалел сыночка своего. Гладил по голове и всё благословлял, как будто пытался защитить его своим благословением, своими молитвами от всего плохого и страшного.
Да, папина защита Витальке теперь бы точно пригодилась. А начиналось всё так хорошо: вчера у него появился первый друг в его жизни. Друг был молодым парнем, примерно ровесником Витальки. Он пришёл в храм задолго до утренней службы. Виталька носил дрова, растапливая печку, и удивился, увидев на скамейке у храма незнакомого. Незнакомый сказал, что его зовут Сергеем. Так они и познакомились. На Сергее была чудесная мягкая чёрная куртка с меховым воротником и меховыми же отворотами на рукавах. Виталька осторожно потрогал отвороты: мягко! Тепло, наверное, в такой куртке... А его друг даже не рассердился! Он разговаривал с Виталькой как с равным! Всё рассказал ему!
Оказалось, у Сергея мама лежит в больнице. Она взяла с него слово, что сын сходит в храм и помолится там за себя и за неё. Мама заболела тяжело, а Сергей её любит. Конечно, маму-то как не любить! Он бы, Виталька-то, тоже бы любил! Сергей в церкви никогда не был и как будто боялся, что его здесь увидят.
И Виталька провёл его в храм и показал все иконы. Показал, как к иконам прикладываться нужно, как креститься и свечки ставить. И про свои любимые иконы даже рассказал: вот это Божия Матерь с Сыночком Своим. Вот Николай Чудотворец, икона большая, старинная, а батюшка Николай-Чудотворец на ней – уж такой добрый! А вот Целитель Пантелеимон – он и твою маму может вылечить!
Вот сюда нужно встать в очередь на исповедь. А причащаться – встать вот здесь, руки так складываешь и рот заранее открываешь. Только чтобы причаститься, надо ещё и на вечерней службе побывать... А когда причастишься, надо за маму помолиться. После покаяния и молитва крепче, к Богу доходнее. Потом молебен ещё нужно заказать о здравии. Тогда всё хорошо будет.
Сергей слушал его внимательно и даже не смеялся над ним, не пытался передразнивать. Хотя Виталька волновался очень и от волнения говорил, наверное, хуже обычного...
Сергей сказал, что придёт вечером на службу и ушёл. И Виталька ждал своего нового друга целый день. Сергей пришёл вечером в храм и, проходя мимо Витальки, ласково кивнул ему головой, и это было так радостно, так приятно! Правда, Сергей ничего не сказал Витальке, но это потому, что он торопился на службу. Да и был не один, а с высоким хмурым парнем, из кармана которого видна была пачка сигарет.
Виталька вошёл вслед за ними в храм и тревожно подумал: вот ведь, никогда эти ребята не ходили в церковь, как-то им тут понравится, не зря ли пришли. Не будет ли этот хмурый смотреть на Виталькины любимые иконы таким же холодным, равнодушным взглядом, каким окинул он самого Витальку? Виталька встал на своё место за печкой и стал молиться Божией Матери, чтобы Она Сама управила его друга и хмурого парня.
Храм был полупустой. Сергей и хмурый парень стояли и переминались с ноги на ногу, видимо, тяжело им было стоять с непривычки на службе, да и непонятно всё, что пели и читали. Они пересмеивались потихоньку, стеснялись, наверно, что они здесь, крестились невпопад и на месте устоять никак не могли, всё перетаптывались с ноги на ногу. Наверное, почти ничего не понимали, кроме «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу» и «Господи, помилуй».
Эх, не напрасно ли стоят? Виталька зажмурился от непонятной тревоги, а когда открыл глаза – радость, тихая и светлая радость воцарилась в сердце: он увидел за спинами парней двух огромных белых ангелов. Они светились и так радостно ликовали, отгоняя от ребят все помыслы плохие, лишь бы только те вот так стояли, переминались с ноги на ногу, не понимая ни слова, но слушали службу и никуда не ушли. И радость тех двух ангелов и беспокойство их за своих подопечных не передать было никакими словами!
И Виталька стал молиться за ребят, чтобы всё хорошо закончилось. И они достояли! А когда уходили, Сергей опять посмотрел ласково на Витальку, улыбнулся ему и кивнул головой. Вот такой хороший день был вчера!
Зато сегодня – одни печали и расстройства. Утром ребята снова пришли на службу и у Витальки сердечко просто замирало от тревоги: вдруг не смогут они толком исповедаться и причаститься. А ангелы-то тогда как расстроятся! В старом храме была очень хорошая слышимость, и те, кто приходил впервые, иногда стеснялись окружающих, особенно когда было много исповедников. Виталька внутренне сжался в комочек и молился. И вроде бы всё шло хорошо: вокруг ребят все вдруг куда-то разошлись, и они сами, по одному, не мешая друг другу, спокойно исповедались. «Слава Богу», – вздохнул Виталька.
Но вот потом, когда Сергей и хмурый парень встали в очередь к причастию самыми последними, Виталька увидел, что Сергей руки сложил неправильно, не так, как он его вчера учил. А хмурый так и вообще руки в карман сунул. Караул просто! И увидел Виталька, как из притвора спешит к ребятам разгневанная Даниловна. Эх, сейчас она им покажет! Может и за шиворот схватить... Точно, ругаться начнёт... Может, развернутся и уйдут, не причастившись... Что делать, что делать?
И Виталька преградил путь Даниловне, присел дурашливо, сделал вид, что шапчонку свою на голову сейчас натянет. Даниловна остановилась, глянула на Витальку гневно, за рукав сцапала, из храма потащила. Вывела, на скамейку толкнула и закричала:
– Совсем спятил, дурак ты несчастный! Погодь, я вот на тебя отцу-то Валентину пожалуюсь, он из тебя быстро дурь-то выбьет!
Когда она ушла в храм, Виталька подошёл к двери и заглянул в щёлку: Сергей и хмурый парень как раз причащались один за другим. Слава Богу! Виталька облегчённо выдохнул, а потом сел на скамейку, подумал об угрозе Даниловны и ужаснулся: выгонит его теперь отец Валентин, выгонит. Куда пойти, куда деваться?!
А тут ещё подошли к скамейке местные мальчишки, часто дразнившие Витальку. Стали, как обычно, кривляться, рожи ему показывать. Виталька жалел этих ребят: чего ж они такие злые-то? Но иногда ему приходилось от них и прятаться в сторожке. Сегодня мальчишки были как-то особенно не в настроении. Один из них даже запустил камешком в Витальку, и камешек больно стукнул по лбу.
Из храма вышли Сергей и его товарищ. Вид у них был радостный, хороший такой вид. Виталька вскочил со скамейки и стал говорить Сергею, что он их поздравляет с принятием Святых Христовых Таин. Так положено – поздравлять. Только вот слова Виталькины прозвучали очень невнятно. Сергей растерянно приостановился, а хмурый парень окинул Витальку суровым взглядом и спросил у Сергея:
– Это ещё что за чудо? Ты себе здесь уже и друга нашёл, я смотрю...
Виталька смотрел на Сергея и ждал, что он защитит его и ответит, что никакое он, Виталька, и не чудо вовсе. Может, Сергей расскажет этому хмурому, как Виталька ему вчера всё объяснял про иконы, про исповедь и про причастие. И как они хорошо вместе разговаривали. Виталька потирал растущую на лбу шишку и с надеждой смотрел на Сергея. Но тот оглянулся на дурашливых мальчишек, замялся, а потом ответил:
– Какого друга?! Это же дурачок местный – Виталька.
И они ушли. Сергей несколько раз останавливался и оглядывался назад. Он смотрел издалека на Витальку так, как будто хотел вернуться. Но не вернулся. И Виталька остался один на скамейке. Мальчишки перестали дразниться и убежали. Но Витальке было уже всё равно. Нет у него друга. И никогда не было. Папа был. Но он умер. А теперь никому он, Виталька, не нужен. И из сторожки его, скорей всего, выгонят.
Шёл снег, и скоро он запорошил Витальку. Все прихожане давно разошлись, и храм стоял среди падающих снежинок, такой тихий, белоснежный, такой красивый. А рядом – деревья в инее. Как в сказке. Стало холодно, очень холодно. Но Виталька не двигался и продолжал сидеть на скамейке. И ему было всё равно. Потом он увидел, что рядом с ним сел папа. Он был в красивом и полном золотом облачении: подризник, епитрахиль, поручи, фелонь. И смотрел он на Витальку с любовью:
– Не плачь, сынок! Без скорбей не проживёшь!
И Виталька попытался сказать:
– Я так сильно люблю тебя, папа! Так скучаю по тебе! Возьми меня к себе, мне так плохо без тебя, так плохо!
Губы сильно замёрзли, и сказать почти не получилось. Но папа, как всегда, понял его. Он ласково улыбнулся и ответил:
– Мы встретимся, сыночек мой! Но не сейчас. Я тоже очень люблю тебя и молюсь за тебя. Всё будет хорошо. Вечер водворится плач, а заутра – радость. А сейчас – вставай, иди в тепло. Вставай-вставай! Вот так!
Виталька кое-как встал, доковылял до храма, сел рядом с печкой. Но всё никак не мог согреться. Он уснул у печки, но сон был беспокойный: кто-то гнался за Виталькой, а он всё пытался найти и вернуть папу.
Отец Валентин пришёл на вечернюю службу, увидел Витальку, сидящего у остывшей печки, потрогал его горящий лоб и вызвал «скорую». Витальку положили в больницу с воспалением лёгких. Первые дни он почти не ел и только часто просил пить. К концу недели стало полегче и Виталька смог осмотреться. Он лежал в палате на четырёх человек, но занята была только соседняя койка, на которой спал дедушка. В палате были зелёные стены, рядом с кроватью Витальки стояла тумбочка, а из окошка первого этажа видны были белоснежные деревья, кустарники и белая тропинка.
– Ну что, полегче стало?
Виталька увидел медсестру. Она была молоденькой и очень доброй. Сестричка поставила ему уколы. И это было почти не больно. А потом она сказала Витальке ласково:
– Ну, теперь на поправку пойдёшь! А к тебе тут уж приходили посетители! Кто? Бабушки две. И ещё два парнишки. Друзья твои, наверное... Может, сегодня опять придут...
Виталька встал и тихонечко походил по палате. Он чувствовал сильную слабость, но уже хотелось всё тут рассмотреть и разузнать. И он осторожно вышел из палаты и прошёлся по зелёному тусклому коридору, а потом сел на койку и стал смотреть в окно. В окне падал снег, а потом как-то внезапно появились две заснеженные головы: одна повыше, а у другой была видна только макушка. Головы были белые от снега, и когда Виталька подошёл к окну, то увидел, что это Даниловна и баба Тоня.
Виталька потихоньку вышел в коридор и пошёл направо, в комнату через две палаты. Туда, как он успел разглядеть, приходили к больным те, кто хотел их навестить. Виталька шёл, а сам боялся Даниловны: сейчас она опять будет ругать его. Но Даниловна не стала его ругать. Она почему-то всё плакала, глядя на него, и гладила по голове своей тёплой ладошкой. А баба Тоня сидела рядом и улыбалась Витальке. Когда Даниловна наплакалась, то достала огромный платок, вытерла слёзы, громко чихнула и уже обычным, ворчливым голосом сказала:
– Ну вот, горе ты наше горькое, живой! Вот тебе пакет, там пирожки разные: с яблоками, с капустой. Свеженькие... Я уж давно квашонку-то не ставила, вот пришлось тебе пироги печь. Чего ты там мычишь-то? Да кто ж тебя выгонит?! Да никто и не собирался! Да отец-то Валентин тебя ждёт не дождётся! Говорит: без Витальки – никак! Понял?
Баба Тоня всё улыбалась. А потом сказала тихонько:
– Там за нами шли ребята, про тебя спрашивали. Модные такие... Уж и не знаю, чего им от тебя нужно... Мы вот с Даниловной за дверью постоим, а ты, если обижать будут, только шумни, мы им покажем!
Баба Тоня с Даниловной вышли, и в дверь зашли Сергей и хмурый парень, который назвал Витальку чудом. Виталька смотрел на них и молчал. Они тоже молчали, потом Сергей сказал Витальке:
– Ну-ка, встань! Подымись-подымись!
Виталька подумал: чего это они с ним делать будут? Шуметь он, конечно, не станет, бабушек на помощь звать... Но может, пора назад, в палату?
Он с трудом поднялся на ноги. И тут Сергей что-то достал из большого пакета. И накинул это что-то Витальке на плечи. Виталька посмотрел на себя и увидел, что этим «что-то» была та самая чёрная мягкая куртка с меховым воротником и меховыми же отворотами рукавов. Виталька ахнул от неожиданности, а Сергей засуетился, стал надевать на Витальку куртку полностью, помог просунуть руки в рукава и спросил:
– Ну как, Виталь, нравится? А она тебе в самый раз! Скажи, Лёха, правда в самый раз? Я знал, что тебе подойдёт! Лёха, ну скажи!
Хмурый Лёха вдруг улыбнулся и перестал быть хмурым. И стало понятно, что никакой он и не хмурый на самом деле, а, может, скорбь какая лежит на сердце... Всякое бывает... А Лёха радостно ответил:
– Как на него сшита! И главное – тёплая вещь! После болезни надо, чтоб тепло было!
А потом Сергей сказал, запинаясь:
– Прости меня, пожалуйста, Виталька! Простишь? Я как ушёл тогда от тебя, всё думал: мы уходим с Лёхой, а ты стоишь там один... Прости, а? Мы тебя больше в обиду не дадим! Правда, Лёха?
– Точно!
– Знаешь, мы вот с ним исповедались, причастились, молебен я за маму заказал – всё, как ты учил меня тогда, помнишь? Так знаешь, маму выписать обещают!
Виталька улыбнулся. Вечер водворится плач, а заутра – радость.
Ольга РОЖНЁВА
 | назад |
| вперед |  |
