УХО НЕ БОЛИ, И ЗУБ ОТПУСТИ

Боль – злая тётка. Кто от неё не терпел, сам такой! Как заболит, догадаешься – отчего у стариков лица печальные, а у отпетых – благостные. Зачем бы так? Живому человеку болеть огорчительно, при том желательно, как солдату понюхать пороха. Всем желательно, да никому не пожелается – здоровому лучше, однако!

«Лучше с лучком, да посоля!» – шутила бабушка. Бабушка четверть века назад за себя и за внуков отболела, а поговорки оставила: «У кисоньки боли, у собачки боли, а у Андрюшеньки не боли!» Стоило шевельнуться в кроватке: «Что, жаланный? Опять ушко? Ну, сейчас… картошечкой подышишь…»

Поднималась, одевалась: «Ох-хо-хонюшки хо-хо, грехи наши тяжкие!», – варила картошку «в мундире», закрывала внуку пальтухой голову над кастрюлей, понужая вдыхать режущий, целительный пар. Я хныкал, не подозревая, что добром вспомню те скорбные ночи.

Мы привыкли жаловаться на плохой сон. «Эту ночь худо спал», – слышим от стариков. Год назад по вечерам звонила сестра Алла: врачи признали рак – жаловалась, что страшно, не заснуть.

Она ушла на Прощёное воскресенье, оставив мне бессонницу – без болезни, но с чувством вины. Их всё больше – ушедших. И они отчего-то в памяти всё живее… Но бессонница с ними перестала казаться страшной.

…Нынче заболели враз – зуб и ухо. Зуб пульсировал, в ухе сверлило. Поругал себя – в дровяник без шапки ходил, потный.

Помолился. Не проходит. В молитво­слове нашёл молитву Антипе, епископу Пергама Ассийского. Так ведь у меня высшее образование: не верю, что бывают святые от зубной боли или там от «квартирного вопроса». Болит.

К стояку печному приткнулся щекой, едва не скулю.

Угрелся и в полусне размышляю: а ведь моя болячка – ерунда по сравнению с раковой опухолью!

Легче сделалось.

«А что, неужто Господь Алку меньше меня любил?»

Вспомнилось, как она меня последний раз в хосписе радостно встретила. Это было на неё вовсе не похоже.

Выходит и правда: «слава Богу за всё»?! Зуб-то всё так же болит, и времени уже за полночь…

А если неправда… то какой же я православный?

Поворотился к иконостасу и говорю:

– Господи, а чего я так буду страдать – без смысла! Можно… я буду страдать… за Тебя? Ради Христа!

Господь молчит – не возражает.

Я осмелел и произношу, будто слова на вкус пробуя:

– Слава Богу за всё!

Лампадка теплится. Иконы, сумрак, тишина. Зуб болит, но в ухе притихло.

Домик мой стоит на отшибе, я – один. Дурачусь или хвалюсь – так ведь сам перед собой! Взял да и запел:

– Господи, помилуй, Господи, прости! Помоги мне, Боже, крест мой донести!

Перекрестился истово. В окно поглядел. Всё белым-бело, а яблони словно пудрой осыпаны. Напротив, через дорогу, окошко светится. Там старая учительница парализованная лежит.

– Помоги ей, Господи! У неё скорби хуже моих. Я завтра схожу в поликлинику, и зуб мне выдернут. А бабушка уже всерьёз готовится!

Тут зуб мой напугался, боль отстала. Может… это Антипа помог? Прошло-то – быстро!

Ухо не болит, зуб не болит, а и спать не хочется. Начал размышлять спокойно:

– Что, если в мире – огромное, но ограниченное количество боли? У меня немного поболело, а в это время где-то боли убыло? И кто-то смог подремать спокойно. Или, положим, мне было плохо – я бабушку ту смог искренно пожалеть, и на земле боли стало меньше.

Заныл обратно зубик, а я тому вроде даже обрадовался! Пусть поспит какой-нибудь бедолага. А я ещё высплюсь, больной зуб – плёвое дело!

Постоял, помолился за страждущих – больничка рядом, сквозь сосны огонёчки светятся. Да пускай оно болит, коли не бессмысленно!

Лёг на постельку – умилённый, полежал… да и заснул.

Утром пробудился, а на душе – благодать! Надо же! Какая ночь чудная получилась! А ведь мог продрыхнуть её, и всё…