САПЁР. СЛУЖБУ СТОЯТЬ УМЕЕТ

Рождество. Маленький деревянный храм в посёлке, прилепившемся к довольно большому городу. Когда-то это был посёлок лесников, теперь «узкие специалисты» его называют маргинальным. Ночь как с картинки – мягкий снег валит густо, мороза почти нет. Тепло, бело и сказочно. Народ в храме почти весь свой – знакомый друг с другом. Но всё-таки есть немало и совсем неизвестных лиц. Батюшки исповедуют, идёт вечерняя служба. Дело к полуночи...

В храм заваливает куча народу. Довольно деликатно заваливает, не шумно, как это бывало тогда, когда храмы только открывались, но всё равно создаёт у входа суету. Особенно цыгане, пришедшие, видимо, целыми семьями. Ведут себя хоть и бестолково, но с благоговением – считают очень важным «поставить свечечку», протолкавшись до распятия и до амвона, а потом так же, с благоговейными лицами, отмять ровный строй прихожан на пути обратно к двери. Пара накрашенных девиц и пара странноватых местных тётек, тоже накрашенных, «ставят свечечку» не менее активно, чем цыгане. Уходят.

В дверях появляется высокий, симпатичный молодой мужчина. Сказать, что он пьяный – это почти ничего не сказать. В дугу! Но в нём есть главное – понимание, что он «в дугу». И потому он старается быть незаметным и тихим. Крестится он, когда все крестятся, но руки выписывают какую-то «арабскую вязь» вокруг лица и тела... Неважно. Он тихо пытается даже подпевать. Но сознания в пьяной голове хватает, чтоб понять: кроме «Господи помилуй», других слов не выговорить... Ладно. Теперь он начинает кланяться... Ага. Вокруг него всё больше пространства, потому что при каждом поклоне его швыряет не по «фарватеру»... Прямо во время «Херувимской» в кармане у высокого пьяного красавца запел телефон. Какую-то грустную песенку – из французского шансона, кажется... Казалось, что к пению клироса вот-вот присоединится Шарль Азнавур. Наш богомолец через несколько секунд догадывается, что это звонит его телефон. Потом ещё через несколько – что звонит вот тут, в левом кармане, потом ещё секунды на вытаскивание и ещё пару-тройку секунд на то, чтоб определиться: отвечать или не отвечать? Не отвечать. Ага. А ещё лучше вы­ключить этот дурацкий телефон и перекреститься. Ага . С поклоном. В общем, мама дорогая...

Чувствую, что он сейчас упадёт. Подвигаюсь к нему, дёргаю за рукав, на ухо тихо говорю: «Упадёшь ведь... Ты молодец, но давай завтра на службу придёшь, а? Завтра тоже служба будет». Он смотрит на меня красными, уставшими глазами, прикладывает палец к губам – тссс... «Мне надо!» Отворачивается. Крестится широким рисунком Андреевского флага и опять кланяется. Ну ёлы-палы! Господи помилуй!

А служба идёт. А мир и приход радуется рождению Христа. Радуется тихими улыбками, потому что видно уже, что накрывает усталость детей. И они клонят головки к маминым и бабушкиным подолам. Вот уже и присесть ищут те, кто постарше или кого ноги не держат. Вот вынесли Чашу... Запели «Верую...» Веры. И наш пьяный богомолец поёт уже более складно. Частями. Видно, что прислушивается, а «Символа Веры» ещё путём не знает... И стоит уже столбиком, и поклоны уже ровные. И даже что-то невидимое как-то тянет его к алтарю – он всё ближе к амвону, всё ближе.

Перед причастием шевеление в храме. Перестраиваются, складывают руки на груди, мужчины вперёд... Высокий человек тоже складывает руки. Дядька рядом со мной говорит ему: «Тебе нельзя!» В глазах высокого восклицательный знак! И вопросительный вдогонку... «Ты ж выпимши... И не исповедался. Надо ж перед причастием поститься. Даже не есть ничего. Тебя не допустит батюшка». Высокий понимает, что не его нынче Чаша, и с грустью отходит в сторонку.

Я прохожу мимо него: «Подойди потом к батюшке – он расскажет тебе, как правильно подготовиться к причастию». «А к кому? Кто тут из них старший?» – спрашивает высокий, а я с удивлением вижу, что он уже трезв. Службу, как часовой, отстоял, и трезв! Показываю: «Вон тот, пожилой... Но можно и с любым батюшкой поговорить». Мы причащаемся... На проповеди высокий трезвый мужчина стоит, возвышаясь над приходом, и видно – это видно! – радуется со всеми и за всех. Подходит ко кресту целовать его в конце службы...

…Уже на улице я подхожу к нему и говорю: «Молодец. Как выдержал? Я по-настоящему удивлён...» Он тихо улыбается: «Так надо...» «Тебя как зовут? Меня Григорий. Ты откуда? Где трудишься? Просто не видел тебя никогда...» – «Саша, – жмёт он мне руку, – Александр...»

Мы обмениваемся телефонами. Хочется мне с этим человеком как-нибудь встретиться и поговорить. Глаза у него ясные. Он военнослужащим оказался. Сапёр. Службу стоять умеет.