ЗАЩИТНИЦЫ ВЕРЫ

Именно на чужбине Великая княгиня Александра в полной мере осознала себя православной

(Окончание. Начало в № 654)

Великую княжну Александру Павловну называли ангелом русского престола за её способность одной улыбкой или ласковым взглядом умягчить нрав отца – императора Павла. Придворные очень скоро это обнаружили. Совершив какую-то провинность или просто опасаясь попасть под горячую руку, они возлагали надежды на сострадательную княжну. В её присутствии государь и сам становился кроток. Бог знает, погиб бы он в результате заговора, останься дочь рядом. Она действительно была его ангелом-хранителем. Но ей уготована была другая судьба.

Спустя три года после событий, связанных с неудачным замужеством Александры, к ней посватался эрцгерцог Австрийский, палантин Венгрии Иосиф Антон Иоганн Габсбург-Лотарингский. Это был молодой человек двадцати трёх лет – добродушный, умный, красивый. О таком женихе можно было только мечтать.

Граф Фёдор Васильевич Ростопчин писал о нём:

«Эрцгерцог всем отменно полюбился как своим умом, так и знаниями. Он застенчив, неловок, но фигуру имеет приятную. Выговор его более итальянский, чем немецкий. Он влюбился в великую княжну, и в воскресенье имеет быть комнатный сговор, после коего через 10 дней эрцгерцог отправится в Вену, а оттоль – к армии в Италию, коею он командовать будет».

Перед его отъездом Иосиф и Александра успели обручиться. Австро-Венгрия боялась французов и отчаянно нуждалась в союзниках. Это стало едва ли не главной причиной, по которой Венский двор дал согласие на брачный союз. Пока молодые мечтали друг о друге, русская армия во главе с Суворовым крепко потрепала французские войска в Европе – именно тогда был совершён беспримерный переход через Альпы.

Спустя несколько месяцев Иосиф вернулся и молодые окончательно сдружились. В церкви во время венчания они сияли от счастья – всё предвещало брак, который, по выражению современника, «мог бы стать примером каждому». Державин по этому поводу написал:

Где храбростью пленять не должно,
Туда вы шлёте красоту.
Так, Александра, не войною,
Но красотой плени ты свет.

Но буквально в те же дни случились события, которые разрушили политическую основу прекрасного супружества. Австрийцы столь мало поддержали Суворова, что наша армия едва избежала гибели. Весть об этом пришла едва ли не в один день с другим сообщением: англичане заняли остров Мальта, который Павел, как магистр Мальтийского ордена, считал своим. Государь был потрясён – ни о каких действиях против Бонапарта после этого не могло быть и речи. Военный союз с Веной оказался разорван, но окончательно ссориться с Австро-Венгрией царь не желал.

Александра стала тонкой ниточкой, пятнадцать месяцев соединявшей наши страны. Сознавая её роль, Павел изнывал от страха за свою любимицу. Графиня Варвара Головина, фрейлина императрицы Марии, вспоминала: «Император расстался с ней (дочерью. – В. Г.) с чрезвычайным волнением. Прощание было очень трогательным. Он беспрестанно повторял, что не увидит её более, что её приносят в жертву. Мысли эти приписывали тому, что, будучи в то время справедливо недовольным политикой Австрии, государь полагал, что вручает дочь свою недругам. Впоследствии часто вспоминали это прощание и приписывали всё его предчувствию».

На мучения отца было невыносимо смотреть. Александра страдала вместе с ним, а в момент расставания и вовсе потеряла сознание. В экипаж её внесли на руках.

Она знала, что никогда больше не увидит Россию, о чём говорила близким. Вообще, будущее для её чистого сердца временами становилось открытой книгой, в которой она находила мало хорошего для себя.

Сопровождать Александру вызвались отец Андрей Самборский, который не мыслил себя без воспитанницы, и его незамужняя дочь Анна. Иосиф, как мог, старался утешить жену, и она постепенно начала приходить в себя. Десятки тысяч венгров размахивали вдоль дороги цветными платками, приветствуя супругов.

Поселились они в Оффене, который ныне именуется Будой и является частью Будапешта. Муж не упускал случая порадовать Александру. Например, на её именины приглашён был Бетховен, который, как писала одна из газет, «с особой виртуозностью продемонстрировал талант игры на фортепиано».

Но, к несчастью, молодожёнам время от времени требовалось навещать Вену, где палантина приобрела в лице императрицы Марии Терезии Неаполитанской смертельного врага. На то имелось несколько причин, любой из которых довольно было для ненависти.

*    *    *

Разделим их на политические и личные. Если говорить о первых, то Венгрия была присоединена к империи Габсбургов не по доброй воле и всё время желала отделиться. Венграм удалось уговорить палантина Александра-Леопольда, старшего брата и предшественника Иосифа, стать королём, но заговор был раскрыт, его руководители казнены. Александр был отправлен в ссылку, а затем погиб при невыясненных обстоятельствах. Никто не сомневался, что его смерть была делом рук барона Тугута – правой руки императрицы. Именно этот человек устроил брак Иосифа и Александры, но беда в том, что после разрыва военного союза с Россией свадьба из триумфа превратилась в поражение барона.

Дальше – больше. Венгры просто влюбились в великую княгиню, не говоря о многочисленных сербах, населявших страну. Для первых она стала символом независимости, для вторых день её приезда был просто чудом – торжеством православия. Даже эрцгерцог Иосиф померк на фоне супруги, которую иначе как «венгерская королева» не называли, – довольно было одного её слова, чтобы вспыхнула половина империи. Александру это сильно огорчало, она боялась последствий, но невольно подливала масла в огонь. Носила, например, национальный венгерский костюм, умножая у одних надежды, у других опасения.

Императора Франца II, правда, это совершенно не беспокоило, зато Мария Терезия полагала, что ей нужно беспокоиться за двоих. Своё имя она получила в честь знаменитой бабки, пятнадцать лет правившей Австро-Венгрией, так что в амбициях недостатка не было.

Отношение императора к Александре стало ещё одной причиной для злости императрицы, и здесь мы переходим к личным причинам. Оказалось, что палантина была как две капли воды похожа на первую и горячо любимую жену Франца II – Елизавету Вильгельмину Вюртембергскую, умершую сразу после родов. Сходство не было случайным: Елизавета приходилась Александре родной тётей. Кстати, быть любимыми для женщин в этом роду было скорее правилом, чем исключением.

Терезия находилась на другом полюсе. В свое время её мать – неаполитанская королева Мария Каролина – решила выдать одну из дочерей за великого князя Константина Павловича. Царицу Екатерину это весьма удивило и даже насмешило. «Неаполитанскому двору, – писала она, – пришла охота весьма некстати наградить нас одним из своих уродцев. Я говорю "уродцев", потому что все дети их тщедушные, подвержены падучей болезни, безобразные и плохо воспитанные».

Одной из этих детей и была императрица Мария Терезия.

*    *    *

Зная, что вызывает всеобщую неприязнь своими поступками, Терезия научилась находить в этом какое-то странное удовольствие. Однако после появления в Вене палантины Александры броня императрицы зазмеилась трещинами. Если для императора великая княгиня стала каким-то прекрасным видением, то для Терезии – кошмаром. «После сего, – скорбел отец Андрей Самборский о своей воспитаннице, – возгорелось против невинной жертвы непримиримое мщение; после сего не нужно вычислять всех неприятностей, которыми нарушалось душевное спокойствие её высочества...»

В то время Венская опера ещё не имела своего здания, оно было построенно лишь в 1869 году. До того представления давались в театрах. Рассказывают, что для посещения одного из них Александра Павловна надела подаренные отцом бриллиантовые украшения. Они оказались много роскошнее, чем у императрицы. Та взбесилась, что было ей весьма свойственно, и потребовала, чтобы палантина впредь появлялась на публике без драгоценностей.

Александра промолчала – и в следующий раз пришла украшенная живыми цветами. Зал встретил её овациями, чем довёл Марию Терезию уже до полного исступления. Она запретила русской великой княгине посещать какие-либо празднества, кроме церковных и официальных.

К несчастью, императрица была очень влиятельна.

То, что Александра была православной, вызывало особое недовольство. Православные в Венгрии составляли немалую часть населения. Было опасно держать рядом их покровительницу, занимавшую столь высокое положение.

Целый сонм проповедников, окружавших кардинала Батиани, пытались совратить палантину в католичество. По словам отца Андрея Самборского, кардинал «употребил значительную часть своих доходов на принесение различных даров её высочеству, сверх сего купил великою ценою близ города сад и подарил палатину в том намерении, чтобы почаще иметь уединённую с великой княгиней конференцию о соединении с Римским престолом; но смерть прекратила и жизнь, и намерение этого ветхого обольстителя. Однако многие другие заняли его место. На таковых беспокойных искусителей часто жаловалась моя великая княгиня, верная дочь Православной Церкви, иногда с усмешкой, иногда с негодованием».

Согласно брачному договору Александра имела право присутствовать на православных богослужениях, а так как нашей церкви в Буде не было, для неё приготовили католический храм. Причащать великую княгиню вызвался греческий архиерей, бывший прежде австрийским шпионом в Белграде. После разоблачения он бежал оттуда, получив в награду Оффенскую епархию. К Русской Церкви этот человек относился свысока, заявляя, что она нуждается в реформах. Тогда ещё не было в ходу слова «экуменист», но оффенский епископ был, несомненно, ярким представителем этого движения. В его задачу входило убедить великую княгиню, что между православной и латинской верой нет особой разницы, так что она напрасно упрямится.

Не подействовало. Отец Андрей Самборский взялся обустроить русскую церковь. Ему этого не простили, клеветали, будто бы он, разодрав иконостас в храме, топал ногами и с презрением выбросил его за порог. Заявляли, что батюшка – крамольник и агент русского правительства, присланный взбунтовать сербов. Это сделало его положение опасным, и он почти перестал встречаться с людьми за пределами дворца.

*    *    *

Но вопреки всему русский храм в Буде был освящён. Великая княгиня приходила туда ежедневно, часто причащаясь, что не было заведено в ту пору даже в России. Когда храмы стоят на каждом шагу, людям порой кажется, что с принятием Святых Тайн можно не спешить. Гонения меняют эту психологию. Православное население Буды вскоре узнало о храме, и, как вспоминал отец Андрей, «со дня на день церковь всё более наполнялась народом, который с величайшим удивлением взирал на благоговейное моление великой княгини. Необыкновенная красота её лица пленяла зрение, а благоприветливость её порабощала всех сердца. Таковое расположение народа делало, вне Отечества, великой княгине душевное утешение».

Это были счастливые дни, которые вскоре закончились. Католическое и светское начальство было до такой степени раздражено, что пошло на крайние меры. На Пасхальной неделе на церковь было совершено нападение. Избивая палками, людей изгнали из храма. «Это бесчестие, оказанное русской церкви, – писал Самборский, – произвело такое оскорбление в душе великой княгини, что она, проливая слезы, вознамерилась было отправить курьера к его величеству, императору Павлу, но я умолял её оставить это намерение». Прекрасно зная характер государя, отец Андрей понимал, что дело может кончиться войной.

Великая княгиня была измучена душой и телом, но об измене вере не было и речи. Наоборот, именно на чужбине Александра в полной мере осознала себя православной. Её мужество не осталось незамеченным – оно воодушевляло сербов. Положение их изменилось к лучшему, ведь для венгров единоверцы их королевы впервые за много столетий перестали быть чужими.

Известие, что палантина ждёт ребёнка, произвело на Венгрию огромное впечатление. Об этом говорили на каждом углу, мечтая о рождении наследника. Август Коцебу писал, что среди сторонников независимой Венгрии раздавались карточки, по которым единомышленники узнавали друг друга. Там была изображена колыбель ожидаемого принца, возле которой рос розовый куст, окружённый терновником, – композиция символизировала прекрасную палантину и преследующие её на каждом шагу страдания. Две распустившиеся розы обозначали Александру Павловну и её ребёнка.

Разумеется, вести об этом вскоре дошли до Марии Терезии и правительства, так что «министры были объяты страхом, что когда Венгерская палантина разрешится от бремени принцем, то Венгрия непременно отложится от Австрии, создав отдельное государство и собственную династию». Оффенский епископ-предатель старательно писал доносы на этот счёт, разжигая беспокойство.

Иосифа вызвали в Вену, чтобы отправить оттуда в действующую армию. В столице семью супругов поселили не в Шенбруннском дворце, а в тесном сыром доме. Врачу, которого приставили к великой княгине, подобало бы быть скорее коновалом. Как рассказывал отец Андрей, сей медик «был противен её природному характеру, давал лекарства неприятные, ибо он более искусен был в интригах, нежели в медицине, а притом в обхождении груб». И если в первые месяцы беременность протекала легко, ничто не предвещало трагедии, то в Вене наступил перелом. Александру начали мучить судороги в ногах, обмороки, тошнота. Аппетит сошёл на нет, так как пищу подавали самую отвратительную. Отец Андрей приносил еду тайком, пряча под рясой. С волнением вспоминал после, как однажды палантине захотелось свежей рыбы, и «я тотчас же пошёл в Вену и, переменяя часто в переноске свежую воду, представил пред её глаза животрепещущую рыбу; великая княгиня была весьма довольна. Дочь моя состряпала по её вкусу, и великая княгиня покушала в охотку. Я имел счастье исправлять должность верного комиссара, а моя дочь – преусердной поварихи».

С трудом выбрались обратно в Буду. В карете будущую мать сильно растрясло, и не успела она отойти от этого, как из Вены пришёл приказ вернуться. Согласно специальному распоряжению Александра обязана была сопровождать мужа. Не было никаких иллюзий: она поняла, что её убивают, – и «с сего времени, – писал отец Андрей, – начала приготовляться к смерти, что и ознаменовала сочинением духовным в пользу своего супруга». В сражении близ столицы австрийская армия была разбита Наполеоном, никто не знал, жив Иосиф или нет. Обошлось. Снова последовало возвращение в Венгрию, на этот раз без мужа. Беспокойство о нём отравляло и без того мучительный путь, Александра о чём-то думала и почти всё время молчала.

Неподалёку от Буды увидела, как несут на кладбище покойника, и равнодушно сказала: «Этот бедный мертвец показывает мне путь, как уклониться от великолепного бедствия к вечности».

Роды у Александры Павловны начались 21 февраля 1801 года. Почувствовав, что время пришло, она пожелала причаститься и исповедоваться в православной церкви. Врачи были против, опасаясь, что по пути великая княгиня может простудиться, да и в самой церкви было холодно. Тогда отец Андрей причастил воспитанницу в её покоях, после чего она сильно повеселела и перестала нервничать. Почти одновременно последовала новая радость – с войны вернулся муж.

От родов тем не менее не ждали ничего хорошего, медики сомневались в благоприятном исходе. Так и вышло. Самостоятельно родить Александра не смогла, и акушер вынужден был вытаскивать младенца щипцами. Это была девочка, её успели окрестить, назвав Паулиной в честь деда – императора Павла. Ребёнок прожил около часа. Узнав о смерти девочки, Александра Павловна тихо сказала: «Благодарение Богу, что моя дочь переселилась в число ангелов, не испытав тех горестей, которым мы здесь подвержены».

На следующий день ей стало лучше. Все были уверены, что великая княгиня поправится. Муж подарил ей сад, мысли об устройстве которого отвлекали молодую женщину от несчастья. Отец Андрей, опытный садовник, как мог, способствовал этому. Однако на девятый день после родов у палантины начался сильный жар, она стонала, повторяя в бреду, что ей тесно и душно на чужбине, вдруг начинала умолять родителей построить для неё в России хоть маленький домик. Когда пришла в себя, увидела мужа. Попросила: «Не забудь меня...» Отец Андрей подошёл к умирающей. Поцеловав крест, она взяла его из рук священника и прижала к груди. В половине шестого утра Александры не стало. Ей было семнадцать лет.

Самборский страшно закричал. Услышав его, Иосиф, прикорнувший было в кресле, вскочил, бросился к жене, но потерял сознание.

Генерал Владимир Броневский, побывавший в Венгрии спустя много лет, рассказывал: «Во дворце мебель, все вещи сохранялись в том виде, в каком они были при жизни Александры Павловны. Так, на открытом фортепиано лежала тетрадь русских арий; эрцгерцог заметил своею рукою песню "Ах, скучно мне на чужой стороне", которую супруга его пела последний раз в жизни». Четырнадцать лет Иосиф носил траур и лишь по настоянию родственников женился снова. Но и тогда все знали: сердце этого человека принадлежит лишь одной женщине.

Придворные были в растерянности, не зная, как объявить о кончине обожаемой королевы народу. Когда открылся доступ ко гробу, отчаяние начало перерастать в безумие. На лице Александры совершенно отсутствовали признаки смерти – казалось, она спала. И люди с плачем умоляли, а иные, отчаявшись, требовали её разбудить.

Император Павел так и не узнал, пока был жив, об утрате своего ангела-хранителя. Его убили почти сразу после этого – спустя неделю. Гонец не успел принести известие. Скорее всего, это спасло Австро-Венгрию. Никто не сомневался в том, что Александре помогли умереть. Состояние русских, оскорблённых в национальных и религиозных чувствах, попытался передать Державин:

Теките ж к праведницы гробу,

О влах и серб, близнец славян,

И, презря сокровенну злобу,

Её лобзайте...

Клянясь пред Всемогущим Богом,

Сим нам и вам святым залогом,

Что некогда пред Ним ваш меч

В защиту веры обнажится...

С этого момента идея освобождения православных братьев, страдающих от католического и османского ига, начала всерьёз овладевать Россией. Новая эпоха нашей жизни родилась не в кабинетах мечтателей, а поднялась со смертного одра княгини-исповедницы.

*    *    *

Епископы Римской Церкви тем временем начали распространять ложные слухи, что Александра будто бы перешла в их веру. Мы лишь пунктирно касаемся этой темы, пропуская множество эпизодов. Вспоминаю латинскую литографию с изображением православного храма, где покоятся останки великой княгини. На фоне церкви прогуливаются два римских патера, будто она им принадлежит, – католическое духовенство и сотню лет спустя неутомимо продолжало «обращать» Александру в своё исповедание.

Можно представить, сколь энергично оно добивалось своей цели на заре почитания великой княгини. Было запрещено держать гроб в дворцовой церкви, куда каждый день приходили на православную службу сотни людей разных вероисповеданий: венгров, сербов, греков и немцев. Пришлось перенести останки за несколько верст, в небольшой домик с садом, подаренный палантине. Одну из комнат превратили во временный храм. Но и на новом месте паломничество возобновилось.

Окончательным местом упокоения великой княгини позволено было сделать сербскую деревушку Ирем, в десяти километрах от Буды. Отец Андрей построил там церковь, освящённую в память святой мученицы царицы Александры и Иосифа Обручника. Сегодня она считается старейшим русским храмом за границей. Спустя 210 лет митрополит Иларион (Алфеев) произнёс там речь, в которой прозвучали такие слова:

«...Внезапная смерть прервала земной путь этой прекрасной женщины, отозвавшись искренним горем в тысячах сердец венгров и русских. Но смерть не сумела остановить благотворное влияние великой княгини на её подданных и всех, кто любил её. И сейчас, двести лет спустя после кончины великой княгини, молитвенно воспоминая эту чистую и благочестивую христианскую душу, мы ощущаем вместе со светлой печалью и подъём духовных сил, ибо верим, что она, оставив престол земных царей, пребывает ныне пред Престолом Царя Небесного».

Однажды, во время беременности, Александра сказала, что, как только оправится от родов, сделает всё, чтобы помочь тем христианам, которые гонимы и угнетаемы в Австро-Венгрии. Кажется, она исполнила это обещание.