БУДЕМ ЖИТЬ

Русские христианки

С чего началась эта история?

Может, с того, что Александра – дочь священника Михаила Вишерского, служившего в селе Пажга, – влюбилась. Батюшка смолчал, хотя выбор дочери ему не понравился. Несколько у него их было – дочек, и о каждой нужно было позаботиться. Все получали образование, играли на фисгармонии, наизусть могли читать Пушкина и Жуковского, но есть вещи, которым в школе не учат.

– Саня, – сказал однажды отец старшей дочери, – я сегодня приведу молодого человека, приглядись к нему внимательно, хочу, чтобы он стал твоим мужем.

Девушка, само собой, в слёзы: «Как же так, я другого люблю!» Следом заголосила вторая из сестёр, Настя, ведь ей тоже приглянулся парень – будущий сыктывкарский пастырь отец Сергий. Но не быть им вместе, пока Александра в девках, – замуж принято было выходить в порядке очереди, чтобы на ту же Саню никто плохого не подумал.

Наконец пришёл выбранный отцом жених. Николай Следников заканчивал семинарию и перед принятием сана должен был обзавестись семьёй. Александре он не глянулся. Она – высокая, статная красавица, а он меньше её ростом, да и лицом не больно хорош. Но отец настаивает, Настя подпирает – смирилась... И не пожалела об этом. «С лица воду не пить, – всю жизнь потом объясняла Александра Михайловна сначала детям, а потом внукам. – Такой хороший оказался муж! Я была за ним как за каменной стеной».

Одна из внучек – Татьяна Гербулова – рассказывает: «Не помню, чтобы мама в своей жизни сказала не то что грубое, а просто громкое слово, и все говорили, что этим она очень похожа на своего отца, моего деда, – отца Николая».

Приход отец Николай получил в селе Красное, неподалёку от нынешнего Кирова. Детей у них, после смерти четырнадцатилетнего Михаила, осталось четверо. В 1928-м один из сыновей, Алёша, упал с дерева и сломал ногу. Как-то батюшка повёл сына, ковыляющего на костылях, гулять. Расположились они тем июльским днём на высоком берегу Вятки, о чём-то разговаривали, и вдруг с реки послышались крики. Кто-то тонет! Отец Николай бросился на помощь – и на глазах у Алёши исчез в воде вместе с мальчишкой, которого пытался, да не смог спасти.

Поднимал их глухонемой огромный мужик, обвязавшись верёвкой. Все знали, где искать: место было гиблое, с водоворотами, влекущими на дно. О том, как хоронили отца Николая, самые старые селяне помнят и по сей день. Говорят, что на крышку гроба священника прилетел голубь.

Минуло всего два года, и начались гонения на Церковь. Нового священника с семьёй посадили на телегу и увезли. В Красном о них ничего больше не слышали. Матушку Александру с детьми тоже выгнали из дома. Они шли по селу, и никто не желал их принимать к себе. Поселились в дощатой церковной сторожке, продуваемой всеми ветрами. Но и это было не всё. Александру Михайловну уволили из учителей, сказав, что отныне она будет работать возчиком. Матушка не умела запрягать лошадь, и, когда первый раз взялась за эту работу, вокруг, посмеиваясь над «барыней», собралось много народу. Лишь один человек подошёл и помог. Такие люди всегда находились в жизни Следниковых. Оттого матушка Александра и повторяла: «Хороших людей больше, чем плохих».

Спустя какое-то время в село приехала семья врачей, которая сдружилась с Александрой Михайловной. Её приняли на работу регистратором, а главное, было разорвано кольцо отчуждения от людей, которое Следниковы переживали очень болезненно. Хотя детки учились на пятёрки, их не брали в пятый класс. Первым пришлось уехать из села Алексею, хромота которого так и не прошла. Отправили его к тёте Насте в Сыктывкар. Там, чтоб он смог продолжить образование, его выдали за сироту, прикрепив к Детскому дому, но жил мальчик, конечно, у родных. После седьмого класса он поступил в Речное училище.

Следом приехал в город его брат Николай, а там – и вся семья. Врачи в Красном сумели уговорить матушку Александру уехать и выправили ей паспорт. Они понимали, что ничего хорошего её на Вятке не ждёт.

Матушка Анастасия была не единственной родственницей Следниковых в Сыктывкаре. Вишерские были многочисленны, а ещё была родня из Покровских и других старых священнических родов, столетиями обретавшихся в Коми. Одна из родственниц работала даже министром культуры. Татьяна Николаевна – внучка матушки Александры – вспоминает, как ходила к ним в гости, поражаясь изысканно-красивым чашкам и ложечкам.

С работой Александра Михайловна определилась не сразу; и не было бы счастья, да несчастье помогло. Она тяжело заболела, попала в противотуберкулёзный диспансер, где и осталась работать после выздоровления.

Поначалу жили очень бедно, но постепенно стали подниматься на ноги.

А потом началась война. Алексея из-за хромоты в армию не взяли, а Коля погиб в 42-м под Керчью. Ушёл добровольцем: как и все дети в семье, он болезненно переживал то, что их считали «чуждыми элементами», стремился доказать, что это не так. В последнем письме написал, что идут сильные бои, а над его головой висят кисти винограда...

Знакомство с врачами в селе Красном изменило всю жизнь Следниковых; с тех пор люди, причастные к медицине, в роду не переводились. И когда встал вопрос о выборе профессии для старшей из дочерей матушки Александры, Екатерины, – сомнений не было. Девушка на одни пятёрки закончила медучилище. Ей предлагали без экзаменов поступить в Архангельский медицинский институт, но не на что было жить во время учёбы. Шёл 1942 год – голодное время. И стала Екатерина фельдшером в посёлке Красный Затон близ Сыктывкара.

– Мама была удивительной женщиной, – вспоминает Татьяна Николаевна. – Пользовалась абсолютным авторитетом в Затоне. Врачей было мало, а она так хорошо разбиралась в своём деле, что её, 18-летнюю, сразу посадили вести приём больных. Работала она потом и как взрослый, и как детский врач, и вскоре весь посёлок знал, где у нас висит ключ. Нет ключа – значит, мама дома, можно стучать и звать её к очередному больному. Нас с братом Сергеем оставляли при этом на соседей. Я долгое время думала, что соседи – это и есть родственники. Мы выросли у них, что называется, на руках. Каждый день у мамы был героическим, но мы знали это не от неё – люди рассказывали.

В 47-м Екатерина вышла замуж за выпускника Речного училища. Матушка Александра удивлялась потом. Она потеряла двоих сыновей: Николая и Михаила. Но вот старшая дочь Екатерина выходит замуж за Николая, а младшая – Валентина – за Михаила.

Жили Екатерина с Николаем очень хорошо, хотя враг рода человеческого, который пытается разрушить всякую семью, естественно, не мог пройти и мимо этой.

В молодости Татьяну очень мучила ревность, и однажды она поделилась этим с матерью. «А что Валентин говорит?» – спросила Екатерина Николаевна. «Говорит, что ничего не было», – сказала дочь. «Не было, так не было, – ответила мать, добавив: – Что муж говорит, то и правда». И вспомнила, как сама победила ревность.

– Отец был моряком, – рассказывает Татьяна Николаевна, – очень красивым человеком. Играл на гитаре, везде нарасхват. И «доброхоты» всё подходили к маме да начинали в уши петь, что муж её то да сё: пока в плавании, чего с ним только не случается... Как-то заходит мама в дом, вернувшись с работы, и совсем уже решилась всё отцу в лицо бросить, что ей наговорили. Только видит – печки натоплены, всё сварено, детей Николай из яслей и садика забрал. Как жену увидел – засветился весь. Он её котёнком звал, очень любил. И поняла мама: было ли что, не было – она главная женщина в жизни отца. И промолчала.

С мужем Екатерина Николаевна прожила 58 лет. Умерли они в один день – 25 мая, но с разницей в два года. Случилось это в Минеральных Водах, куда они переехали после выхода на пенсию. Перед смертью Екатерина Николаевна потеряла сознание, прислонившись к дереву в саду. В больничной палате пришла в себя. Муж сидел рядом.

– Мама, ты пришла?! – произнесла вдруг Екатерина Николаевна.

Муж решил, что она не понимает, где находится.

– Ты помнишь, кто я? – спросил он.

– Конечно, Николай, – ответила жена, никогда прежде не называвшая его полным именем. Она всё сознавала, но была уже далеко…

Николай Гербулов, которому было уже за восемьдесят, очень тосковал по жене и каждый день ходил к ней пешком на кладбище за семь километров. Рядом семенила собачка – его единственный друг (старик к ней очень привязался). Обустроил могилку жены, оградку поставил, столик, рядом приготовил место для себя – и лишь тогда, переделав все дела, ушёл следом за любимой супругой.

– Я тоже с этим жила, – говорит Татьяна Гербулова. – Училась светло воспринимать жизнь.

С ней почти не говорили о вере. Екатерина Николаевна стала ходить в храм уже ближе к старости, когда начал отпускать страх, что ей снова бросят в лицо: «Чуждый элемент». Но свет, исходивший от неё и от бабушки Александры, имел общий источник.

Александра Михайловна дорогу в церковь не забывала никогда. До местечка Кочпон, на другом краю Сыктывкара, где стоял храм, она добиралась когда пароходом, когда на машине, когда пешком. Ходила и зимой, и летом, и в распутицу. Однажды взяла Таню с собой. Внучка подивилась, как почитают бабушку в церкви. Столетиями их предки священнодействовали в Коми крае, а одно время, на рубеже 60-х, настоятелем кочпонского храма был полный тёзка родителя Александры Михайловны – протоиерей Михаил Вишерский; дальний, но родственник.

– Говорила ли с вами бабушка о вере? – спрашиваю Татьяну Николаевну.

– Нет, только перекрестит, иконочку приложит...

И вот что ещё запомнилось Татьяне. В дом к ним нередко приходили странники – он стал их опорным пунктом на пути неведомо откуда – неведомо куда. Наверное, то были православные христиане, которые возвращались из лагерей (в семье это не обсуждалось, конечно). Странников кормили, снабжали, чем могли. О чём-то они говорили с Александрой Николаевной, а затем, переночевав, шли дальше. К встрече гостей готовились заранее, сушили сухари, мешочки с которыми висели в доме повсюду. Вспоминая о них, Татьяна до сих пор не может выбросить кусочка хлеба: тебе лишний – другому пригодится.

Всё, что осталось на память о матушке Александре, – старинная Библия с иллюстрациями да несколько икон, которыми она благословляла внуков, когда те женились или выходили замуж.

– Детство было очень счастливым, – вспоминает Татьяна Николаевна. – Мои родители пережили трудное время. Мама недоедала, отец несколько раз был близок к смерти от голода, но его спасали от дистрофии. Поэтому деньги тратились на еду и детей. В доме всегда было что-то вкусное, а игрушек столько, что соседские ребятишки дразнили меня «гербулихой-поварихой». Это оттого, что у меня было много всякой игрушечной посуды, не говоря о куклах. Всё своё богатство выносила во двор, но не жадничала, играли вместе. Вообще жили дружно.

Дом был на восемь семей, и кто только там не обретался: русские, немцы, евреи, украинцы... Дядя Миша Максимов, например, был коми. Любил выпить, а как выпьет, начинает бегать за женой, припоминая ей все бывшие и небывшие грехи. Жена кричит: «А-а-а!» – и бежит к нам. Маму дядя Миша уважал; наткнувшись на неё, бросал орудия казни, прихваченные по пути, и начинал горько жаловаться на жену. Иногда мы с братом Сергеем первыми обнаруживали опасность и кричали: «Мама, дядя Миша опять!..» Вскоре раздавался спокойный мамин голос: «Ну что же вы, Михаил Иванович...»

Присматривать за нами, детьми, во дворе доверяли дяде Алексею, вернувшемуся с войны без ноги. Он сидел на скамейке и скучал, иногда пытаясь нами дирижировать. Увидит меня – кричит:

– Таня, сюда! Ты куда ходила?

– В магазин.

– Что купила?

– Шайки, – говорю я, не справляясь с неудобным словом «сайки».

Дядя Алексей хохочет, а я реву. Тот ещё воспитатель!

Мои родители были образованными, интеллигентными людьми, и это делало нашу квартиру неким культурным центром. Ну, скажем, общественная ёлка устраивалась именно у нас. Готовились всякие номера, папа наряжался Дедом Морозом, хотя я не сразу об этом узнала, шились мешки для подарков, которые родители покупали на свои деньги. Считалось, что мы богатые. Папа и правда неплохо зарабатывал, но не сказать что деньги некуда было девать. Мебель была самой обыкновенной, и никаких там «рюшечек» – папа считал это мещанством. Легко жили, весело. Помню, как ходили с папой на лыжах, как вместе лепили пельмени, когда я стала постарше.

Закончив медицинское училище, Татьяна поступила в Сыктывкарский университет на химбил (химико-биологический факультет). Восемь лет проработала в лаборатории Детской республиканской больницы, потом перешла в третью поликлинику Сыктывкара. Главврач ДРБ сокрушался: «Куда ты идёшь? Сделать общий анализ крови и мочи – это всё, что они там умеют». И это была правда. Но только половина правды, с которой мы сегодня сталкиваемся на каждом шагу. Тысячи молодых учёных уезжают за океан, сетуя на то, что в России всё разладилось – того нет, этого. Так сделай! – «Обеспечьте мне условия, и тогда...» Что тогда?

Именно то, что лабораторию в третьей поликлинике нужно было создавать почти с нуля, и привлекло Татьяну Гербулову. Ей нравилось творить, улучшать, продвигаться. Уже лет в пять она задумывалась: «Я стала на день старше. Что нового я сегодня узнала? Может быть, услышала какое-то новое слово?» Откуда в человеке эта целеустремлённость? «Может, бабушкой было заложено или родителями?» – предполагает Татьяна Николаевна. Наверное, так. Но прежде всего – Богом.

«Моя лаборатория должна стать лучшей», – решила она. С чего начать? В качестве подставки для ног в лаборатории использовался какой-то непонятный ящичек. Начала выяснять, что же это такое. Оказалось, электрокоагулограф – аппарат для анализа свёртываемости крови. Очень хорошая вещь. Позволяет диагностировать зарождение тромба – по сути, предсказать его появление. Упустишь с этим время – и не обойтись без госпитализации. Но как освоить методику? Гербулова отправилась в Киров, в НИИ переливания крови. Месяц училась у старого профессора-фронтовика, которого радовал «фанатизм» Татьяны. На прощание подарил змеиный яд, который ему присылали из Туркмении, – очень нужный препарат для исследования крови.

Но это был только первый шаг. В начале 90-х лаборатория первой в республике стала проводить иммунологические исследования по методу Манчини. Сейчас он устарел, а тогда стал прорывом. Иммуноглобулины – это белки в организме, свидетельствующие об инфекции. Если выявить их присутствие вовремя, можно избежать перехода болезни в хроническую стадию. Кроме того, подобные исследования позволяют определить эффективность прививок, чувствительность человека к тем или иным лекарствам.

Пришло время развернуть на имеющейся базе биохимическую лабораторию. Руководство согласилось выделить новые помещения. Однажды главврач Андрей Батов воскликнул: «Остановите Гербулову! Скоро вся поликлиника станет лабораторией!» И действительно, поначалу лаборатория размещалась в трёх кабинетах, но постепенно заняла целое крыло.

Революционным для поликлиник Коми республики стали иммуноферментные исследования, которые освоили в лаборатории Гербуловой. Иммуноферментный анализ позволяет определять в крови ничтожные концентрации веществ, сигнализирующих о будущих болезнях. Например, об онкологических свидетельствует появление в крови белков-онкомаркеров. Опухоль начинает их выделять в кровь ещё в то время, когда она очень мала и никакими другими способами её не обнаружить. Понятно, что это та стадия, когда рак ещё можно излечить. И это, конечно, совершенно новый, современный уровень диагностики.

Однако если прежние исследования лаборатории не требовали дорогой аппаратуры и главную роль играли опыт и знания, то иммуноферментный анализ требовал совсем других вложений. В Управлении здравоохранения отвечали: нет денег. Что делать?

Татьяна Николаевна отправилась в учреждение, поставлявшее оборудование для республики, без особых шансов чего-то добиться. В коридоре видит: уверенно так, бодро идёт представительный мужчина. Гербулова – к нему за советом: к кому ей обратиться, чтобы помогли. Тот вроде заинтересовался. Полушутя-полусерьёзно, но с растущим жаром Татьяна Николаевна рассказывала, как нужен поликлинике этот самый анализатор: «Жить без него не можем!» Слово за слово... «Ну и как, думаете, мне ответит ваш руководитель?» – спрашивает Гербулова. «Думаю, он ответит следующее, – улыбнулся мужчина. – Принесите ходатайство из Управления здравоохранения, и мы решим ваш вопрос».

Оказалось, он и был руководителем. Некоторые коллеги, вместо того чтобы порадоваться, начали смотреть на Татьяну Николаевну волком. Её удачливости завидовали, не понимая смысла евангельских слов: «Всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет». Поставьте себя на место того начальника, который помог Гербуловой с анализатором. Да, это не совсем привычно, когда его передают поликлинике, – всё-таки уровень, скорее, республиканский. Но что дальше будет с оборудованием? Не оставят ли его ржаветь на складе? Станут ли пользоваться им регулярно или раз в сто лет, по случаю? А здесь подходит человек, которому «больше всех надо», – значит, анализатор действительно послужит людям.

В существовании Бога она не сомневалась никогда, но в советскую эпоху делалось всё, чтобы человек не задумывался о Нём. Кажется, единственной ошибкой власти была атеистическая пропаганда, напоминавшая людям о Том, Кого «нет». Лекции по «научному» атеизму Татьяна выслушивала очень внимательно. Душа искала Бога и рада была всякой крупице знаний о Нём.

Но в Церковь она пришла много позже, когда бабушки Александры уже давно не было на свете. Первый сын Татьяны часто болел, требовал много внимания. Затем один за другим родились два мёртвых ребёнка. Она не понимала: почему, призванная даровать жизнь, она не может это делать?

Вскоре после того, как Гербулова перешла на работу в третью поликлинику, последовала новая беременность. Почти всё время Татьяна проводила в больничной палате, в надежде, что на этот раз врачам удастся ей помочь. И родилась девочка Надя. «Она была чудом, звёздочкой, которая удивляла всех», – на мгновение оживляется Татьяна Николаевна. В четыре с половиной года девочка научилась читать. Немногим позже стала первой ученицей в музыкальной школе, записалась в библиотеку. В шесть с половиной лет Нади не стало. Это случилось не внезапно. Двумя годами раньше девочка пожаловалась, что у неё болит животик. Фельдшер поставил диагноз: аппендицит. Но в больнице его не подтвердили, отправив ребёнка домой. Боль не проходила. Почти силой Надю вернули в больницу, и оказалось, что у неё действительно аппендицит. Однако с операцией опоздали и начался перитонит. Девочка выжила, но из-за того, что операция запоздала, у неё стала развиваться спаечная болезнь. Из Москвы вызывали профессоров. Ребёнку сделали ещё пять операций. Пятая стала последней...

На похороны пришло много людей. Надин учитель из музыкальной школы тихо играл на альте «Аве Мария». Потом сказал: «Вы знаете, что ваша дочь писала музыку. Я потом сыграю…» Подарки, которые Надя приготовила для родителей к будущим праздникам, они ещё долго находили в квартире. На сороковой день старший сын Дмитрий, мучительно переживавший смерть сестры, увидел сон. Они гуляют с Надей по саду, едва ли не каждый листик которого он помнил много времени спустя. «Мне не плохо, – сказала сестра, – а говорят, что будет ещё лучше. Но я очень скучаю о маме».

У гроба Татьяна не плакала. Не было сил. Стояла как каменная, спрашивая без слов, немыми губами: «Господи, за что?» И ответ пришёл – за какие грехи она утратила право быть матерью. Но наказывает не Бог. Человек сам обрекает себя на страдания, и ему не помочь, пока он не вырвет из сердца корень зла. «Господи, прости!» – произнесла Татьяна Николаевна.

Они с мужем начали часто ходить в церковь, когда Надя заболела. Когда же впервые пришла в храм после похорон, к ней подошёл священник, отец Иоанн. Спросил:

– Что с тобой, почему ты так сокрушаешься?

– Вы знаете, у меня дочь умерла, мне очень плохо.

Он прижал её к себе и почему-то сказал: «У тебя ещё будет ребёнок».

Через неделю или две Татьяна поняла: священник был прав. Врачи боялись худшего, а она просила давно погибшего деда: «Я никогда не видела тебя, но мне много о тебе говорили. Помоги. Помолись обо мне». Сын родился в один день с прадедом – отцом Николаем, родился быстро, легко, не задохнувшись, несмотря на двойное обвитие пуповины.

– Никогда мне не позволялось совершать плохие дела, – произносит Татьяна Николаевна. – Стоило отклониться от курса – и следовала расплата. Но было и другое. Всегда, в случае крайней нужды, не только на моём пути, но и на пути мамы и бабушки появлялся, по молитве, Человек, выручавший из беды.

Не сразу пришло понимание, что так – через людей – действует Христос. Когда становится плохо, Татьяна Николаевна по пути на работу заглядывает на Кылтовское подворье. И будто заранее кто предупреждает – выходит ей навстречу игуменья Стефанида.

– Мне так тяжело, – говорит Татьяна.

– А пойдём-ка чайку попьём, – улыбается матушка.

И печаль развеивается.

С матушкой Василиссой – настоятельницей другого нашего женского монастыря – Татьяна познакомилась в больнице, куда попала с инфарктом. Если игуменья Стефанида – человек мягкий, душевный, то Василисса, наоборот, строга, даже сурова, хотя тоже добрый человек. К этому времени у Татьяны умер муж, младший сын ещё не встал на ноги, и она очень переживала, что он может остаться один.

– Хватит плакать, – властно осушила её слёзы матушка Василисса, – давай-ка помолимся да поговорим, и всё встанет на свои места.

Каждый раз, когда становилось трудно, она, помолившись, с головой уходила в работу. Между тем рост лаборатории достиг естественного предела. История с анализатором показала: времена изменились. Современная диагностика невозможна без дорогого оборудования, которое позволяет увеличить производительность и качество исследований в сотни раз. Но третьей поликлинике его никто выделять не станет. И то, что один раз стену удалось прошибить, было лишь исключением из правила.

Что же делать? Во всём мире это решается за счёт централизации, когда множество мелких лабораторий сливаются в одну. Дошла очередь и до Сыктывкара, но никто не знал, с какого конца взяться за дело, хотя идея носилась в воздухе. Во время подобных реорганизаций очень легко, разрушив старое, ничего не создать взамен. Как этого избежать?

Татьяна Николаевна – главный лаборант города – лучше других понимала: нужно что-то делать. Наконец она определилась. Её проект не сразу был воспринят, но, когда на сторону Гербуловой встало городское руководство, дело сдвинулось с мёртвой точки. В результате шесть поликлиник Сыктывкара (взрослых и детских), а также Краснозатонская больница объединили свои усилия. Новой лаборатории дали неплохое здание, да только на этом помощь, к сожалению, закончилась. Татьяне Николаевне – теперь руководителю одного из крупнейших в Республике Коми клинико-лабораторных медцентров – пришлось на своё имя брать кредит в несколько миллионов рублей, чтобы купить оборудование. Рисковала, конечно, но пути назад не было. Остановишься – съедят. Под угрозой оказалось дело всей её жизни.

Выкарабкались.

Почему я обо всём этом говорю, погружая читателя в сферы, обсуждение которых не вполне типично для нашей газеты? На это есть две причины, внутренне связанные между собой. Первая – желание показать, что такое православный руководитель в современной России. Второй причины я также уже коснулся. Считается, что за последние двадцать лет у нас ничего хорошего в стране не произошло, да и не могло произойти. Государство самоустранилось, условий нет. На самом деле, как триста, как тысячу лет назад, живы люди, которые что-то делают и тащат за собой страну.

В двух словах: чего добились Гербулова и её коллектив за те два года, что прошли после централизации? В 2010 году они провели вдвое больше исследований, чем в 2009-м все поликлиники города, на базе которых возникла клинико-диагностическая лаборатория. Количество только бесплатных иммуноферментных исследований выросло примерно в десять раз. Если в 2009 году обнаружили троих человек – носителей палочки Коха, способных заразить окружающих туберкулёзом, то в 2010-м было выявлено уже 32 таких больных. И не потому, что началась эпидемия: в десять раз повысилась диагностическая эффективность. В прошлом году в рамках национальной программы удалось обследовать всех 14-летних школьников Сыктывкара.

– Замечательные результаты, но это половина от того, что необходимо, – объясняет Татьяна Николаевна. – Мы сегодня реально близки к тому, чтобы достичь общепринятого в развитых странах уровня диагностики населения. Новое оборудование стоит примерно десять миллионов. Капля в море по сравнению с общими тратами города, но эта капля может спасти жизни многих горожан, тысячи и тысячи людей уберечь от тяжёлых болезней.

– О чём вы сейчас просите Бога? – спрашиваю Татьяну Николаевну.

– Сначала читаю утренние молитвы. Потом о детях. Молитву мне дала одна старушка, листочек почти истлел, да и давно всё выучила наизусть, но всё равно по этой бумажке читаю. Следом – о людях, с которыми вместе работаю много лет. Когда умерла Надя, поняла, как много они для меня значат. Я была без сил, не в себе, но они сделали всё, как надо. Три дня не отходили от меня. Хочу, чтобы им было хорошо. Чтобы Господь оградил их от всякого зла. Пока они возле меня, я не сдамся.

*    *    *

Сегодня я рассказал о трёх русских женщинах, на которых сотню лет держится наша страна, – на них и таких, как они. Мужество и любовь этих женщин, их энергия добра не возникли из воздуха. За ними – поколения священников, столетиями выходивших к людям из алтаря. Всё менялось, рушилась страна, а молитва не преходила. Неусыпаемая вечная молитва о стране нашей и людях ея. Жалующиеся на бессилие, неужели не видите, откуда берутся силы? Вглядитесь, задумайтесь. Они были и будут – русские христиане. Держитесь рядом, если хотите быть.