СВЯТЫЕ ВОИНЫ - ЧЬЕЙ АРМИИ?

Накануне Дня Победы в Киеве некие молодчики напали на храм Всех святых воинов, что находится в городском парке «Победа». Погромщики вооружены были лопатами, топорами и баллончиками со слезоточивым газом. Они надругались над святым Престолом – перевернули священные сосуды, семисвечник и дароносицу, а также порезали и разбили иконы. При этом присутствовало множество людей с фотоаппаратами и видеокамерами, которые всё это фиксировали. В чём же заключался повод для такого страшного вандализма?

Руководила «акцией» некто Инна Плотникова, но к феминисткам она не принадлежит. В апреле настоятель разгромленного храма иерей Вячеслав Яковенко публично выступал против проведения 20 мая в Киеве гей-парада – но ЛГБТ тоже оказались не при чём. Да и не похоже на них: боевики действовали «по-мужски» решительно и агрессивно – избили директора парка «Победа», от их рук пострадали также сторож и прихожане. Немалая физическая сила понадобилась и чтобы раскурочить воскресную школу со сторожкой. Так кто же это был, и почему рука их поднялась на святая святых – Престол Божий?

Как выяснилось, уже не первый раз на храм Всех святых воинов нападают боевики из украинской ультранационалистической организации «Свобода». Не нравится им то, что храм построен по инициативе Украинского союза ветеранов Афганистана и относится к УПЦ Московского Патриархата. По мысли националистов, войсковое священство незалежной Украины не должно иметь связей с «иностранцами», и тем более с «москалями», – мол, иначе это будет уже не украинская армия.

Этот «боевой» эпизод напомнил мне, что не так давно сам был свидетелем таких «порочащих», с их точки зрения, связей. В Москве оказался на конференции «Церковь и армия», которую вёл протоиерей Дмитрий Смирнов. Попал как раз к перерыву, из президиума объявляли: «Честные отцы, сейчас у нас будет обед – на 70 посадочных мест. Придётся заходить несколькими партиями. Москвичи, сотрудники Синодального отдела – в последнюю очередь. Первыми прошу пройти украинцев...»

Среди гостей из Украины заметил главу армейского священства братской страны архиепископа Львовского и Галицкого Августина, с которым однажды уже брал интервью (Молитва о единстве в № 432 «Веры»). На этот раз подойти к нему не удалось, как и к другим украинцам, – ушли обедать. Дожидаясь своей очереди, в холле перед столовой прогуливались священники с медалями на груди. Стал я искать «своих», с Севера, и скоро среди обрывков разговоров услышал слово «Петербург».

Из Северной столицы оказался отец Георгий Волобуев, чью должность так сразу и не выговоришь: заместитель благочинного военного отдела Санкт-Петербургской епархии, помощник начальника отдела по работе с верующими военнослужащими штаба Западного военного округа.

– Отец Георгий, как я понял, на это совещание армейских священников приехали не только из самых дальних воинских гарнизонов России, но даже из Украины и Белоруссии, – начал я формулировать вопрос, но батюшка перебил:

– И что такого необычного?

– Так ведь армии же разные.

– А при чём здесь армии? Церковь-то у нас одна – и святые одни и те же. Вон украинцы привезли из Киева частицы мощей преподобного Илии Муромца, вручили их генерал-майору Жихареву, командующему нашей дальней авиации. Это же не значит, что святыня поможет генералу кого-то там бомбить, просто все мы православные.

– Почему не поможет? – не понимаю. – Святыня вроде как должна укреплять дух армии, значит, делает её боеспособней.

– Православный дух – это в том числе и смирение, то есть терпение и сострадание к другим. У нас сейчас мирное время, и дай Бог, чтобы так продолжалось. И сейчас воинские священники выполняют схожие задачи – что у нас, что в Украине. У армии есть такая проблемы – из-за специфики службы она отчуждена от общества, и мы, пастыри, должны передавать им любовь, хотя бы помаленечку, сколько можем.

– А вы как стали воинским священником?

– В 1999 году меня рукоположили в городе Орле. А потом так получилось, что на Кавказе снова война началась и надо было обеспечить ребят, поддержать духовно. Они тогда в расстройстве были – в стране разлад и в обществе неоднозначное отношение к тем, кто в Чечне воевал. Солдаты находились в тяжёлом состоянии, к ним и родных-то не допускали, сами знаете, какая обстановка была. Ну, мы фактически стали единственным связующим звеном с народом и родным домом – как бы заменяли отца и мать, и даже повара иногда.

– Почему повара?

– Во многих частях не хватало людей. Вот представьте: каждый на своём боевом месте, и некому принести дров. Мне стрелять всё равно нельзя – вот я и принесу, пищу разогрею. Ребята садятся на перекус, и можно с ними по душам поговорить – это самое дорогое общение, в такие минуты.

– На Северном Кавказе сейчас много воинских священников?

– Они все на своих штатных местах, то есть служат в храмах. Там ведь сейчас как бы мирная территория. Не сравнить с прошлыми годами... Одному священнику в Чечне ваххабиты отрубили голову прямо на престоле в храме. А в Георгиевском храме в Ханкале, где я служил, отца Георгия украли. До сих пор о нём никто ничего не знает...

– Получается, вас тоже рукоположили с именем Георгия – святого воина. Наверное, до священства в армии служили?

– Служба была не такой уж боевой. Сначала служил инспектором МВД по вещевой службе и продовольствию. Потом поставили инспектором ГКРУ Орловской области.

– ГРУ?

– Нет, военная разведка здесь не при чём, – рассмеялся священник. – Это Главное контрольно-ревизионное управление. В то время я уже ходил в храм, пел на клиросе, поступил заочно в семинарию. Затем перевели в Питер.

– А вот у вас, кажется, боевая медаль. Она за что?

– Да ничего интересного... Однажды нашу колонну обстреляли, взяли в окружение. Сорок минут-то всего и длилось.

– А вы в этот момент что делали?

– Как что делал? Лежал там, подталкивал бойцов: «Давайте, ребятки, не боитесь – все наши с нами». Паники не было, и обошлось малой кровью: всего один раненый и два контуженных.

– Молились?

– Знаете, я во многих ситуациях побывал. И молитву специально читать никогда не требовалось, она сама вырывается: «Господи, помилуй!» Все – от солдата до офицера – рассказывают одно и то же: «Сразу родную мать вспоминаешь и Бога». А молебнов во время боя не бывает, они заранее служатся. Вот собирается колонна. Технику и солдат освящаем, служим молебен, все офицеры с солдатами крестные знамения на себя накладывают, не стесняются. Понимаете... там молятся все открыто, потому что на войне нет неверующих...

Разговор наш прервали подошедшие знакомые о. Георгия, и я отправился искать, кого бы ещё своими вопросами помучить. И как-то само собой притянуло к группке священников, среди которых выделялся батюшка со множеством медалей и открытым, добрым лицом. Он из Нижегородской епархии, возглавляет там отдел по взаимодействию с ВС и правоохранительными учреждениями. Вопрос к нему был тот же: могут ли разные армии иметь священников одной и той же Церкви?

– Почему же нет? – удивился протоиерей Виктор Поляков. – Какая главная роль войскового священника? Приведение к Богу военнослужащих наших. Это духовно-пастырское попечение одинаково и для мирного, и для военного времени.

– Сейчас я разговаривал со священником из Петербурга, так он полагает, что христианское смирение не противоречит боевому духу солдата. Но отцы-командиры, с которыми вам приходится иметь дело, наверное, считают иначе?

– Смирение – это ещё и терпение. И в русском солдате именно этого все враги боялись пуще огня. Ведь на войне стойкость, выносливость решают всё. Причём осознанная выносливость, имеющая нравственную основу, а не отуплённая страхом, – вот в этом сила! И это вам скажет любой опытный армейский командир. Героизм, конечно, важен, но война, да и обычная военная служба, в основном состоит из постоянного терпения.

А ещё смирение – это любовь к врагам. Не месть, но наказание – на этом держится нравственная сила православного воинства. А что такое наказание? Наказ, научение. Посмотрите, сколько раз наши армии проходили Европу, но разве оставили мы после себя то разрушение дикое, что фашисты? Которые просто взрывали, чтобы никому не досталось?

А как было в старой русской армии... Вот мы часто в беседах с нашими солдатами рассказываем эпизоды из житий святых – Фёдора Ушакова, Александра Невского, Димитрия Донского... Фёдор Ушаков писал императору: «Христа ради заберите от меня этих турок, мы союзники сейчас, но они общих наших врагов, французов, кого берут в плен, всех вырезают. Мы так не можем...» Вот русский человек переживал за врагов.

– Это всё понятно, – соглашаюсь с батюшкой. – Но есть же ещё боевой дух, необходимый для убийства врага. Где-то читал, у воздушно-десантных рейнджеров США имеется такая строевая речёвка: «Попаду я в ад, спросит меня чёрт: «Чем ты жил, солдат? Чем платил за счёт?» Я тотчас дам простой ответ: «Тем, что отправлял души на тот свет»». А ещё у них есть «кричалки», которые концентрируют волю во время рукопашных приёмов. Ведь не напрасно же их придумали?

– Насколько знаю, строевые песни-кричалки у американцев появились в 1944 году. Какой-то солдат на марше стал подпевать себе что-то юморное, остальные мигом «поймали ногу» – и впоследствии это прижилось. А у нас строевые песни были всегда. Тоже с юмором, но не такие бессмысленные. «Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваши жёны?» Вроде шутка – а в конце: «Наша слава – Русская держава, вот где наша слава!» А что пели во время самой страшной войны – Великой Отечественной? Даже тогда нам не нужны были песни-речёвки, которые вытесняли бы из сознания страх смерти и бессмысленно бросали на врага. Нет, песни говорили, для чего ты сражаешься. У немцев вот эти марши – «ду-ду-ду» – поднимали их. А у нас – «Катюша»: «Пусть он землю бережёт родную, а любовь Катюша сбережёт». Все песни были проникнуты любовью к Родине. Песни не внушали жестокость, агрессивность – и между тем солдаты воевали самоотверженно.

Нравственность – это сила. Она спасает. Вот мы тут на занятиях с бойцами читали письмо солдата с фронта Великой Отечественной: «Мама, я с сегодняшнего дня прекращаю ругаться плохими словами. Потому что вижу, как Бог наказывает тех, кто ругается, – кругом меня они погибают, в бою не выживают». Это подлинное письмо, треугольничек сохранился. И не думайте, что это отдельный случай, – так оно и было. А сколько было зашитых в гимнастёрки крестиков!

– Сейчас армия другая. И дедовщину нынешнюю никак христианской не назовёшь.

– Дедовщина была всегда, и в истинном её значении это положительное явление в русской армии. Это когда опытный «дед» помогает новобранцу освоиться с тяготами службы. Я вот срочную служил в 87 – 90-е годы – призывался на Черноморский флот, затем служил на Кубе, а увольнялся уже с Северного флота. И как у нас было? Первые полгода учишься флотскому порядку, драишь палубу, чистишь оружие. А потом, когда приходит новый призыв и тебя заменяют на этом поприще, всерьёз начинается боевая подготовка. Приводят на пост, «дед» всё показывает-объясняет – и внимаешь этому безоговорочно, поскольку порядку уже научен. Главное, чтобы такая учёба проходила без издевательств, чтобы «деды» сознавали нравственную ответственность за «салаг». И вот тут роль войскового священства очень важна, чтобы в подразделениях установились добрые, братские отношения.

– А вы когда стали войсковым священником? – спрашиваю отца Виктора.

– В 95-м. Был одним из первых, так что приходилось начинать с «белого листа». Служил я в лётной части «Саласвейка» под Нижним Новгородом. Поначалу на построениях командир выговаривал офицерам: «Вот некоторые стали ходить в храм. Заслуженные лётчики, а такое учудили!» Два года у меня не было ни одного прихожанина из офицеров. Зато через пять лет – 30 офицерских семей, а через восемь лет – уже 120. Настоящее православное братство выросло. Всего я в этой части десять лет прослужил.

– Что было самое трудное?

– Знаете, воинская часть – это коллектив, где все друг про друга всё знают. Это как на сельском приходе. Но там если священник согрешил, даже простым каким грехом, люди скажут: «Вот, батюшка согрешил». А в воинской части скажут иначе: «Вот она, Церковь!» То есть ответственность возрастает во много раз. Там настоящий максимализм: ты уж, брат, должен быть семи пядей во лбу, на слабость скидки нет. Приходишь в часть, и в первую очередь спрашивают: «В войсках срочную служили? Сколько лет? Интернациональный долг исполняли – в боевых действиях участвовали?» Здесь тебе дают первую оценку. Потом смотрят: кто жена, какие отношения, сколько детей... И если что плохое узрят, то плохая молва уж не отлипнет.

Меня, слава Богу, спасла моя семья. Матушка служила на клиросе, девочки-дочки пели с ней, а сын был в алтаре. То есть вся семья была на виду. А когда служивые видят это, то смекают: а ведь батька-то не за деньги попом стал, для него это вся жизнь, раз и близкие его там. Личный пример очень важен. А потом, когда поверили, дело пошло. Через десять лет мой гарнизон так воправославился, что стал примером на всю область. Мы первыми в гарнизонном городке в школе ввели Основы православной культуры. Потом собрали бригаду из военных и учителей, проехались по всем школам района, выступили – и дело пошло, во всём Кулебакском районе ввели ОПК. А потом на район начала равняться и область.

– В епархии у вас много воинских священников?

– Владыка нашему отделу уделяет большое внимание, и сейчас у нас 42 пастыря, которые окормляют около 30 воинских частей – это не считая полиции и МЧС. В каждом благочинии есть батюшка, который ответственен за это. Проблем с кадрами нет. Недавно 32 священника, которые будут окормлять МЧС, прошли полный курс спасательной подготовки. Мы спускались с пятого этажа на верёвках, тушили учебный пожар и так далее. Соглашение с МЧС уже подписано, скоро они приступят к своим обязанностям.

– А как вы подбираете воинских священников?

– Во-первых, должно быть желание самого священнослужителя. Потом смотрим на его качества. Желательно, чтобы он служил в армии, хотя это не обязательно. Самое главное, воины должны видеть отношение, что мы их любим и всё им жертвуем, – а не просто тебя назначили и ты тянешь лямку. Если выкладываешься, то у армейских обязательно будет отклик: «Это наш батюшка!»

– Медали ваши – они за что? – спрашиваю по уже заведённому порядку.

– Я их «песочными наградами» называю, – то ли в шутку, то ли всерьёз отвечает батюшка. – Это за выслугу лет. Я ведь уже 18 лет с армией. А вот эта – «За жертвенное служение» – за командировки на Северный Кавказ. Мы там, конечно, без оружия были, только со Святыми Дарами. Для кого-то они стали в буквальном смысле дарами жизни. Один боец рассказывал: «Представляете, батюшка, причастился я в вашей палаточной церкви, поехал в расположение части. Вдруг ни с того ни с сего мотор глохнет. Вышел, посмотрел – с двигателем всё нормально. Снова завожу машину – она поехала. И скоро вижу воронку: боевики подрыв осуществили. Если бы не та странная остановка, сейчас бы мои останки лежали, размётанные по сторонам...» Потом и мама его благодарила: хорошо, батюшка, что вы приехали и причастили. Это в 2007 году было, в Ингушетии... Ну, а вот эта медаль за то, что мы разработали программу для спецназовцев – о поведении воина-христианина в экстремальной ситуации.

– Расскажите, что за программа? – прошу священника.

– Так я ж вам уже полчаса про неё рассказываю! – улыбнулся тот. – Вот почему русский солдат всегда перед боем надевал чистую белую рубашку? Это символ нравственной чистоты. Кто чист духовно – тот выстоит в экстремальной ситуации. Таков закон. И знаете, спецназовцы это понимают. Однажды полковника Чумакова, офицера разведывательного управления внутренних войск, участника многих опасных спецопераций, спросили про «секретное оружие» русского спецзназа. Знаете, что он ответил? Ключевым моральным качеством для спецназовца является его готовность идти на риск, граничащий с самопожертвованием. Такую готовность человека никакими психологическими тестами не определить. Поэтому полковник говорит: «Я всегда предпочитал брать в своё подразделение людей верующих. Практика показывает, что они люди более ответственные, более зрелые, хорошо знакомые с понятием и смыслом жертвенности. Чем больше человек религиозен, тем легче с ним работать. Такие люди и есть наше «секретное оружие», так сказать, «резерв ставки».

А то, что показывают в кино про Рэмбо, – это не наше. Такой боец загубит всю операцию, поскольку будет думать больше о себе, о своей «крутости», а не о своём товарище и не об общей победе. Даже став профессионалом своего дела, «рэмбо» на уровне подсознания будет работать на свой имидж и однажды этим эгоизмом похоронит весь отряд. Тут, понимаете... это же не просто так в Евангелии от Иоанна говорится: «Нет любви больше той, если кто душу свою положит за други своя». В этом – сила.

Перерыв закончился, и совещание воинских священников продолжилось. В конференц-зале, заполненном крепкими, жизнерадостными мужчинами, которые в то же время являются церковными батюшками, царила непередаваемая атмосфера. Докладчиков иногда перебивали вопросами из зала, но без лишней говорильни – всё чётко и по существу, как на штабном оперативном совещании.

– Вот тут несколько записок пришло, – говорил из президиума докладчик. – Вопрос о субординации: как священнослужитель должен вести себя по отношению к командирам, старшим по званию. Некоторые считают, что священнику должны отдавать воинское приветствие. Нет, не должны. Священник – никто по отношению к воинской иерархии... Следующий вопрос. Должен ли генерал целовать руку священнослужителю. Да, так было в царской армии. Но мы начинаем с нуля. Пока генерал не воцерковится, ничего не положено. До тех пор извольте в лучшем случае лобызаться щека в щёку или же протягивать руку и на этом заканчивать своё приветственное обращение. Так, следующий вопрос... Может ли один и тот же священник окормлять и внутренние войска, и заключённых? Конечно, может...

– Разрешите вопрос в тему, – в глубине зала с места встал священник большого роста, по виду бывший десантник. – Мы сидели у помощника замполита. Специально туда пригласили замполита 35-й бригады. Они меня умоляли, чтобы я к ним приезжал. Но командир не отпускает, мол, ты – наш батюшка. Как быть?

Ответить «десантнику» решил сам председательствующий, отец Дмитрий Смирнов:

– Вопрос сложный. С одной стороны, у командира есть свои приоритеты. С другой – Церковь армии не подчиняется. Такая проблема была и сто лет назад. Однажды на Тихоокеанском флоте командующий после литургии сделал замечание священнику: «Почему так долго служишь?» Батюшка показал адмиралу Служебник, мол, совершаю службу столько времени, сколько положено. Тот взял карандаш, вычеркнул «лишние» страницы и отправил «исправленный» вариант в Святейший Синод. После этого командующего вызвали в Санкт-Петербург. Он приехал и два месяца ждал в приёмной Святейшего Правительствующего Синода, томился там. Потом его вызвал обер-прокурор: «Вот у нас есть Литургия Иоанна Златоуста, есть Василия Великого. А Литургии адмирала такого-то – нету». И отправил назад. Тогда вопросы решались просто. А сейчас другая ситуация – мы только ещё выстраиваем отношения. Как-нибудь по доброму договаривайтесь...

Совещание продолжалось – обсуждались разные административные нестыковки священнического служения в армии. Участвовали в этом и батюшки с Украины, делились своим опытом. Хоть у нас и разные армии, но проблемы, как оказалось, одни и те же. И дух – един. Один из украинских гостей сделал объявление, что в Киеве строится храм Всех святых воинов. Пока что рядом со стройкой стоит временный (тот самый, где в начале мая националисты опрокинули Престол с дароносицей).

– И вот мы подсчитали, – сказал священник, – что каждый третий день в году по календарю вспоминается кто-нибудь из воинов, даже чаще. Если вы поддержите наше ходатайство, то мы обратимся в Синод, что вот военные священники просят установить отдельный праздник – Собор святых воинов. Думаю, многие и в России, и в Украине, и в Беларуси это поддержат.

Наверное, и вправду поддержат. И не только в наших славянских странах. Потому что святые воины святы независимо от их национальности и принадлежности к той или иной армии. Потому что они – из армии Христовой.