ЧТЕНИЕ
ЗАПИСКИ АНТИВИРУСА
Обыкновенная история
Вызвал меня на днях новый клиент, назвался Отаром. В назначенное время я сидел возле его компа и выяснял причину зависаний – то ли вирус в системе засел, то ли просто программный сбой. Вообще-то я в городе известен как спец по антивирусной защите, почему и прозвище заслужил –Антивирус. Чаще всего причины зависаний у клиентов оказываются самые банальные... Вот вожусь я с компьютером и по ходу дела кошусь по сторонам: куда на сей раз меня занесло?
Комнатка 2 на 5 метров. Мебели минимум, 60-х годов. Прямо над моей головой висит полка с книгами. Пригляделся – все, как на подбор, духовного содержания. Причём на корешке шрифт церковнославянский. Над полкой вполне логично прикреплена небольшая икона. А на противоположной стене – бумажный плакатик антитабачной рекламы. В круге перечёркнутая сигарета и надпись для особо тупых: “No smoking“. Видно, этот Отари не шутит. Симбиоз салона «Боинга» и кельи меня заинтересовал. И стал я между делом задавать всякие вопросы вокруг да около, как, мол, ты дошёл до жизни такой.
Отари сперва мялся, отвечал односложно. Потом всё же разговорился, начав так:
– Обыкновенная история... Моя семья пришла в храм после 9 апреля 1989 года, когда спецназ разогнал демонстрантов перед Домом правительства. Мне тогда было 15 лет, крутился среди взрослых и чуть сапёрной лопаткой по спине не получил. Спецназовец за мной гнался, я взмолился: «Господи, спаси!» – и он отстал. На другой день мы всей семьёй отправились в Сиони. Отец рассказал священнику о моём спасении и поинтересовался, как нам поблагодарить Господа: «Резать барана или кого побольше?»
– Отец кто по специальности? – встрял я.
– Экономист. Но образование тут ни при чём. Просто когда человек сталкивается с чем-то необъяснимым, то обращается к народным поверьям.
– И священник как ответил?
– Что не надо никого резать. «Жертва Богу дух сокрушен. Лучшая благодарность, – сказал он, – если все начнёте жить церковной жизнью». И мы стали ходить всей семьёй на службы, читать, вникать. Родители вскоре повенчались. Так сказать, восполнили пробел. А я в церкви познакомился с ребятами, моими ровесниками. Они тоже, как и я, стихийно пришли к вере после 9 апреля. Вначале из чувства протеста против коммунистов. Потом втянулись и обнаружили, что именно этого не хватало в прежней жизни. Как видишь, ничего интересного...
Отари посмотрел на меня, желая поставить точку, но я кивнул на заинтриговавшую меня полку:
– А где такие антикварные книги достал?
– Из Москвы в своё время привёз.
Я ещё раз скользнул взглядом по его боинговой келье. Особо не развернёшься. И для одного тесновато. Думаю так про себя, но что на уме, то и на языке:
– Жениться не собираешься?
– У меня уже есть сын, – последовал равнодушный ответ.
– Развод, значит? – уточняю.
– Это значит искушение, – мне в тон ответил Отари, потирая идеально выбритый подбородок. Как я заметил, мой собеседник – вообще весь из себя аккуратист, спортивного телосложения. Приятное исключение при общей расхлябанности.
– Тоже «обыкновенная история»? – поддел я его, настраиваясь на лав стори. И тут же стал раскручивать: – Ото, по-братски, это была безумная любовь, да?
Тяжёлый вздох.
– Я уже сказал, что... Ладно. Вот я тебе говорил про ребят, с кем в церкви познакомился. Зовут их Дато и Вано. Мы вместе ездили по святым местам, обсуждали книги, которые удавалось достать. Исповедовались у одного и того же священника. Потом возникла у нас идея принять монашество. Но не где-нибудь в Грузии, а на самом Афоне. Здесь, как мы считали, везде очень мягкий устав. Ни много ни мало хотели мы «возродить» Иверский монастырь, который, если ты помнишь, много веков был грузинским. Потом наших оттуда греки вытеснили...
Видя мою не очень понимающую физиономию, Ото стал подробно излагать, как основал Иверон в 981 году Торнике Эристави, о том, как в библиотеке монастыря до сих пор хранится его кольчуга.
Перечисление исторических дат нагоняло скуку, и я вернул его к лав стори:
– Ты про девчонку свою расскажи.
– Я и говорю всё по порядку. Пошли мы с идеей монашества к мамао. Наивные такие были, – Ото усмехнулся своим мыслям. – Думали, он обрадуется и сразу нас к Патриарху поведёт. Он нас выслушал и говорит: «Ребята, лучше женитесь и живите, как все. Хорошую семью создать не менее трудно, чем быть монахом. Для меня Иверон тоже больной вопрос, но это целое международное дело». Ушли мы от него разочарованные. У нас душа горит, а он: «Будьте как все». Решили мы от своей идеи не отступать, а пожить какое-то время во Мцхетском монастыре. Сделать себе генеральную репетицию. Обговорили время. А я незадолго до того познакомился с Натией. Стали встречаться. Короче, меня понесло. Ребятам я сказал, что пока не еду, езжайте без меня, и даже не звонил им больше. Месяц был как в тумане. Очнулся, когда она мне объявила: «Я беременна».
Пошёл я к Вано посоветоваться, а заодно и узнать, что у них нового. Начал рассказывать своё, смотрю – у него глаза округляются. «Вот так фокус, – говорит он. – Знаешь, у меня один в один как у тебя. Я тоже тогда до монастыря не доехал, девчонку подцепил. Сейчас встречаемся. Надо мне с ней срочно порвать, пока она мне такой же сюрприз не устроила!»
Позвонили мы Дато, чтоб вызвать его на совет. Он пришёл, послушал наши новости и поставил диагноз: «Это типичное искушение, чтоб отвести нас от задуманного. Я читал, такое бывает. А со мной по-другому вышло». И рассказал он свои приключения: «Приехал, значит, я в монастырь. Очень хорошо меня приняли, но в первую же ночь на меня такой страх напал, что я бежал оттуда в чём был».
Дато стал нам цитировать святых отцов, объясняя причины нашего падения. Недаром он среди нас самый умный. А у меня голова пухнет: что мне делать? Идти к духовнику за советом? И так ясно, что скажет: «Женись».
Этот вариант я сразу отмёл. Она ещё до меня была не девушка, через полгорода прошла. Как такую в дом привести? Все в меня пальцем будут тыкать: «После меня взял!» Ребята мне от души сочувствовали, но ничего толкового придумать не смогли.
А время идёт. Натия на меня давит: «Мне деньги на аборт нужны. Давай шевелись. Достань где хочешь». Еле-еле отговорил её от этого. Поклялся: «Жениться на тебе не могу, а помогать буду».
Сказать сказал, но я-то без копейки. Учился тогда на платном юридическом. Само собой, отец оплачивал. Пришлось ему объявить, что скоро дедушкой станет. Дома жуткий скандал был. Отец орал, что я идиот, что испортил себе жизнь. Потом, немного остыв, предложил через знакомых врачей устроить искусственные роды или что-нибудь такое подобное. Я упёрся: «Своего ребёнка не убью».
Пока я разбирался со своим делом, узнал, что у Вано похожая история. Он решил жениться (у его девчонки хоть репутация была нормальная, но всё-таки не та партия, чтобы родители одобрили), а потом поймать момент и развестись.
– И чем всё кончилось? – поторопил я рассказчика.
– Отец скрипя зубами оплатил роды. Всё-таки его первый внук. Дальше известный конвейер: памперсы, детское питание. Отец опять отдувался. Так и живём: она у себя, я у себя. Сын ко мне по воскресеньям приходит. Сейчас я работаю. 200 лари – не деньги. Часть идёт на ребёнка. Школа – это бездонная бочка. Куда мне жениться? – тоскливо подвёл итог Ото. Потом попытался улыбнуться: – Так что зря ты на книги глаз положил. Мама с них просто пыль стирает...
Пока я мысленно проводил аналогии между собой и моим клиентом, Ото встрепенулся и опять вернулся к своей больной теме:
– Знаешь, я сейчас думаю: хорошо, что тогда не доехал до монастыря... – и осёкся.
Я понял его без слов. Моя правдолюбивая мать высказалась бы в этом случае примерно так: «И оттуда загремел бы под фанфары...»
Свой – чужой – свой
Отари у меня долго не шёл из головы. И положительный, и серьёзный, и верующий, а надо же – на менталитете споткнулся.
Вот думаю: «И чего люди глупят, пытаются себя, свою жизнь обмануть?» На днях в журнале «Тбилиселеби» за 2012 год прочитал письмо 60-летнего читателя по имени Лексо. Ну прям продолжение истории Отари! Вот оно:
«Иногда хорошо быть обманутым... Полюбил я одну женщину – из тех, о которых говорят "с большим прошлым". Все мои родственники во главе с братом восприняли её в штыки. Все уши мне прожужжали: рассказывали, когда и с кем она в городе была, и стыдили, что у меня нет мужского самолюбия, раз я её привёл. Поругался я с ними: меня не интересовали её прошлые грехи (тем более что и я сам не белокрылый ангел). А в настоящем мне с ней было очень хорошо. Так она за мной ухаживала, что о большем и мечтать невозможно.
Пожили мы так три года с небольшим, ребёнка не заимели. Лия стала меня обрабатывать: "Я родить уже не смогу. Давай усыновим кого-нибудь. Что за дом без детей".
Я, поколебавшись, согласился. Впереди маячила никому не нужная старость. Лия сама пошла в детдом, оформила все необходимые документы и потом показала мне выбранного мальчика пяти лет по имени Гио.
Мальчик оказался очень сообразительным и лёгким в общении. Скоро выяснилось, что у него прекрасный голос. Одним словом, я его полюбил как родного сына. Лия тоже очень музыкальная, и когда они вдвоём с Гио пели народные песни – это было получше любого концерта.
Потом Гио стал спрашивать: "Если я ваш сын, почему я был в детском доме?" Я говорил ему, что мы на какое-то время выехали из Грузии, а его временно оставили там. Но малыш твердил: "Я хорошо помню, как меня мама туда привела", – и показывал пальчиком на Лию.
Чем больше рос Гиоргий, тем больше походил на Лию и мимикой, и лицом, и манерой разговора. Я стал задумываться. А может, он и правда её сын? Потом сказал жене о своих догадках. Услышав это, она окаменела, потом заплакала и призналась, что все эти годы обманывала меня. "У меня в жизни был очень тяжёлый период,– сказала она, – и потому я оставила ребёнка в детдоме. Если бы ты тогда не согласился его усыновить, я бы развелась с тобой и всё равно бы взяла моего сына к себе".
Несколько месяцев я переваривал эту новость. Многие на моём месте выгнали бы такую жену из дома за аферу. Потом мне очень понравилось, что материнство для неё важнее было личного счастья и положения в обществе. И я откинул свои амбиции в сторону. Ведь я счастливый человек. У меня красавица жена и любящий сын.
Впоследствии проявился у Гио такой талант, что его без экзаменов приняли в консерваторию. Сейчас он ездит по всему миру с концертами, а я горжусь своим сыном».
ПРОСТОЕ РЕШЕНИЕ
Потерпи, уступи и прости –
Так святые отцы нас учили,
Чтоб на жизненно верном пути
Злые силы с дороги не сбили...
Потерпи. Уступи и прости –
И тебе всё простят и уступят.
И на жизненно важном пути
Доброта обоюдно проступит.
(Н. Заболоцкий)
Воздаяние за прощение обид
превосходит воздаяние всякой иной добродетели.
(Прп. Иосиф Оптинский)
В прихожей хлопнула дверь, и через минуту на кухню к Медее влетела запыхавшаяся дочка-семиклассница Нинчо.
– Ма, мне Эка сегодня математику дала списать!
– Слава Богу! – только и смогла сказать её мать, оседая на стул.
Эти простые для непосвящённого человека слова означали для Медеи одно: долгая война и в самом деле закончилась...
_____
Почему жизнь одним преподносит корзину наливных яблочек, а другим – только жалкий огрызок, из которого ещё и выглядывает червяк, нагло показывая язык горе-хозяину?
Такие мысли всякий раз приходили в голову Медее Тогонидзе, когда она наблюдала со своего балкона выход в свет своей соседки по корпусу Кетино.
Каждое утро повторялось одно и то же. Кетино (неизменно в хорошей форме) выходила со своими тремя детьми и неторопливо садилась в новенькую «Мазду». И весь процесс посадки в машину совершался без суеты и бестолковости, как обычно бывает при публичном выходе с разнокалиберными «цветами жизни». Дальше Кока, её муж, плавно трогал иномарку с места и вёз семейство по одному и тому же маршруту: дочек в школу, сына в детский сад, а жену – к ней в клинику.
Хоть Медея эхоскопист не хуже Кетино, а второй год прочно сидит дома. Работу по специальности найти – одна головоломка, да и здоровье уже не то: доконали её женские болячки.
И вот ведь какое этой Кетино везение со всех сторон! Сколько хочешь таких профессионально состоявшихся, но либо на личном фронте проблемы, либо дети-«подарки» кровь пьют.
У Кетино и здесь всё на пять с плюсом.
Старшая дочка Эка, круглая отличница, через годик-другой компьютер из рук мэра получит за свою показательность по всем статьям. Она с Нинчо за одной партой сидит. Сравнение, прямо сказать, сразу в глаза бьёт. Таких антиподов ещё поискать надо.
Уж что только Медея не делала: и репетиторов дочке нанимала, и сама с ней уроки учила (не зря же в своё время была золотой медалисткой), а толку – ноль десятых. Всё равно её принцесса из троек не вылазит. Да ещё и язык отсюда до послезавтра. Учителя жалуются.
– Второй такой наглой во всей школе не найти!
Соседи, конечно, по-своему сочувствие выражают:
– Генетика – страшная вещь. Не знаешь, где себя покажет. Уж лучше бы ты в своё время собаку завела вместо этой цанцарки*!
Кому оно нужно, такое сочувствие?
О том, что Медея взяла Нинчо из детского дома, когда той было пять лет, знали все. Такое не спрячешь.
Нинчо и сама помнила, как её дважды пытались усыновлять, а потом возвращали назад. Три разные мамы за первые пять лет жизни – этого так просто из памяти не выкинешь. Вот Медея и делала скидки, на многое закрывала глаза.
Похоронив отца и оставшись совсем одна, Медея долго взвешивала все «за» и «против», потом решила рискнуть.
Первые три года их совместного жития были сплошной беготнёй по врачам, начиная от терапевта и кончая психологом, на фоне взаимной притирки. Потом всё как-то более или менее утряслось, но возникла новая проблема – его величество переходный возраст.
Прошлый год (Нинчо кое-как дотащилась до шестого класса) был совершенно жутким.
Во-первых, состояние Медеи резко ухудшилось, пришлось бросить работу и кое-как жить на деньги квартирантов. Во-вторых, Нинчо перегрызлась со всеми девчонками в классе. А те объявили ей эмбарго, то есть по-простому бойкот, но политизированным девицам это слово «больше поправляло».
И... пошло-поехало. Что ни день, то новые сводки с «линии фронта». То Нинчо раскокала Экин мобильник и устроила драку, то девчачья коалиция рассовала всем мальчишкам какие-то записки. Нинчо пришла тогда домой вся в слезах и вырезала ножом на кухонном столе размашистое «I hate school!!!» **.
Пыталась Медея «влиять», но выходило только хуже. Нинчо запиралась у себя в комнате и делала всякие глупости.
Медея с ума сходила – не знала, как подступиться к этому «айсбергу». Пыталась даже искать концы через Кетино – вызвала её к себе на разговор.
Кетино – врединой её никак не назовёшь – пришла и, оглядевшись, тут же приступила к делу.
– Не обижайся, Медико, – начала она с прелюдии, – как сестре тебе говорю. Все твои проблемы – и со здоровьем, и с ребёнком – из-за того, что не ведёшь церковный образ жизни. Это тебя Господь призывает через скорби к Себе, а ты ослом упираешься, не идёшь...
И так далее в том же нравоучительном духе.
Медея слушала не перебивая. Теория её соседки выглядела вполне логично. Особенно грели сердце преимущества церковного воспитания детей.
Решили начать с главного.
– Приходите завтра на вечернюю службу на исповедь, – Кетино со знанием дела намечала план поэтапного воцерковления. – Я вам очередь займу. Послезавтра утром причаститесь и начнёте новую жизнь. Скоро пост. Про меню я тебе отдельно объясню. Насчёт болячек твоих тоже не переживай. Завтра же я тебе литровую банку постного масла с могилы мамао Габриэла принесу. У меня целых три. Всё как рукой снимет...
Медея сдержанно запротестовала:
– Кети, генацвале, я как-то не верю в эти исцеления от масла. Если бы было всё так просто. Я, в конце концов, медик...
– А я кто, уборщица, что ли? – тут же отпарировала Кетино, продолжая с не меньшим оптимизмом. – Ты, главное, веруй, и всё. Вот я тебе одну историю расскажу....
Медее очень хотелось лечь. Аудиенция явно затянулась, а Кетино и не думала уходить, горя просветительским огнём. Тут, к счастью, в дверь ввалилась Нинчо. (Один вид её кого угодно с ума сведёт. До неприличия рваные джинсы, на руках несколько безвкусных резиновых браслетов. Один клок волос зелёнкой вымазан. Это она всё готами какими-то бредит.) Еле поздоровавшись, она тут же нырнула в холодильник. Потом с шумом бабахнула дверью:
– Ма, а где нормальная еда?
Кетино вздохнула и заторопилась к выходу.
Чего Медее стоило уговорить Нинчо сходить на исповедь – один этот подвиг стоил бы педагогического трактата!
В итоге дошли. Но червяк из яблочного огрызка и тут своё «я» показал.
Очередь была приличная. Медея сидела на скамейке, а Нинчо переминалась с ноги на ногу на занятой позиции, всем своим видом демонстрируя: «Как вы меня достали!»
Наконец-то их очередь почти подошла. Вдруг женщина впереди них, стоя возле священника, заохала-запричитала:
– Ой, что я наделала, страшный грех совершила! Бельё в воскресенье повесила!
Нинчо фыркнула и заржала на всю церковь. (Сколько ей Медея выговаривала не смеяться так, чтоб люди на улице оборачивались, – и вот опять то же самое!)
Священник цыкнул на неё, грозно сдвинув брови:
– Выйди отсюда. Ты к исповеди не готова.
Нинчо накрутила зелёную прядь на указательный палец, одарила мамао красноречивым взглядом и гордо направилась к выходу.
Медея пошла за ней, спинным мозгом чувствуя осуждающие взгляды прихожан...
В общем, идею воцерковления пришлось отложить в очень долгий ящик.
Жизнь вяло текла дальше, не принося ничего обнадёживающего.
И вдруг само собой выплыло основание злополучного «айсберга».
Пошла как-то Медея мусор выбрасывать и столкнулась с 4-летней соседкой. Та лениво сосала чупа-чупс, потом ни с того ни с сего брякнула:
– Тётя Медико, ты когда умрёшь, Нинчо в какой бункер выбросят? В тот или в этот?
Медея чуть не села вместе с кульком прямо на асфальт:
– Что ты такое говоришь, Кесо?
Кесо лизнула шарик на палочке и уточнила:
– Это не я, это все так говорят.
Медея, придя в себя от шока, провела целое расследование, и всё стало на свои места.
В тот исторический день, когда Эке подарили навороченный мобильник, Нинчо без реверансов схватила его посмотреть и тут же швырнула на пол. Эка, разозлившись, выкрикнула самое больное:
– Подожди, скоро твоя Медико умрёт и ты снова угодишь в мусор, откуда тебя и взяли.
Нинчо полезла в драку. А дальше, как пишут в газетах, пошла «эскалация напряжённости». К конфликту подключились все девчонки, и получился ремейк фильма «Чучело» в грузинском стиле.
Беднягу буквально затравили.
Выясняя подробности, Медея просто не могла понять, откуда у ребят из благополучных семей столько злости. Тогда, в 80-е годы, посмотрев нашумевший фильм Быкова, она приписала это русскому менталитету. А теперь, через столько лет, поняла, что ошибалась. Все мы – братья по разуму, а точнее, по неразумию, независимо от места под солнцем.
Нинчо всё это время держалась геройски, ничего не говоря дома.
Выяснение подводных контуров конфликта ничего не изменило в донельзя напряжённой ситуации в классе.
В тот памятный день Нинчо заявилась из школы в совершенно диком виде. Швырнула рюкзак на пол и заявила:
– Всё! Я больше в школу не пойду!
И, не дав матери опомниться, хлопнула входной дверью. Потом юркнула в лифт и через пять минут исчезла со двора.
Медея лихорадочно соображала: «Что делать? Звонить в патруль? И что сказать? Пять минут назад дочка убежала из дома в неизвестном направлении. И слушать не станут. Звонить одноклассникам? Допустим, выяснится: 41-й по счёту конфликт. Опять тупик...
И куда побежала эта несносная девчонка? К Куре топиться или бить кому-то морду?»
Медея упала на диван и разрыдалась:
– Господи, за что мне всё это? Я больше не могу! Хоть бы эта идиотка с собой что-нибудь не сделала!
Выплакавшись, она нашла Соломоново решение: ждать вечера, а потом звонить в патруль...
К вечеру дверь тихо открылась и появилась Нинчо. Вид у неё был намного осмысленней, чем днём.
Она как ни в чём не бывало начала инспектировать холодильник:
– Ма, что у нас поесть?
– Где ты была? – безучастно спросила Медея.
– В церкви.
– Издеваешься, да?
Нинчо перестала греметь крышками и вдруг сказала:
– Знаешь, ма, я поняла: их надо простить.
– Кого «их»? – как робот, повторила Медея.
– Эку и весь состав.
Медея напряжённо вглядывалась в лицо дочери, ожидая, что она сейчас опять засмеётся своим хамским смехом.
Нинчо залезла с ногами на стул (сто раз ей говорилось, что это неприлично и вредно для кровообращения – никакой реакции).
Медея робко спросила, почему-то понизив голос до шёпота:
– Тебе там, в церкви, видение было?
Новоиспечённая верующая фыркнула в своём обычном стиле:
– Ма, и ты тоже, как Экина мать, – пискляво передразнила соседку: – Видение, знак свыше... В вашем возрасте это что, климакс такой?
– Нино, думай, что говоришь.
– О’кей, ма, не обижайся. Это я так, на нервах.
Медея покачала головой: «Нервы у неё, надо ж понимать».
– Я, короче, зашла туда... м-м-м, не знаю зачем, – Нинчо явно не хотелось раскрывать все карты. – Там место было у Распятия. Я сидела и думала о себе, обо всём, что было.
– И дальше?
– И ничего дальше, – резко закруглилась Нинчо. – Я просто поняла, что их надо простить. Иначе так дальше жить нельзя... – и, желая замять щекотливую тему, капризно надулась: – Я не поняла, ма, ты сегодня ничего не готовила?
Говорить, что Медея уже не надеялась видеть её в живых, было крайне непедагогично.
– Мне плохо было, – и Медея направилась в спальню.
Нинчо подошла к ней сзади, обняла и потёрлась щекой:
– Ма, не бери в голову...
* * *
С того дня в классе пошло потепление.
И сегодня, услышав про списанную контрольную, Медея окончательно уверилась: наконец-то мир.
Для кого-то пустяк, а для Медеи тогда произошло что-то из ряда вон выходящее. Потому и подумала о самом сокровенном: «Господи, дотянуть бы ещё шесть лет, до её совершеннолетия».
Заикаться о большем было бы нарушением биологических законов. Медик не может обмануть себя. Необратимый процесс в её организме набирает обороты. Но иногда время может растягиваться.
_______________
* Цанцарки – легкомысленный, несерьёзный человек (груз.).
** «I hate school!!!» – «Я ненавижу школу!!!» (англ.).
Мария САРАДЖИШВИЛИ
г. Тбилиси, ноябрь – декабрь 2012
 | назад |
| вперед |  |
