«МЫ ДОЛЖНЫ БЫТЬ СИЛЬНЫМИ»

Рассказ матушки Ольги (Гобзевой) о Маньчжурии

Не так давно мы публиковали интервью с известной актрисой Ольгой Фроловной Гобзевой, ставшей после пострига матушкой Ольгой (Остаться собой, «Вера», № 673). Сегодня – продолжение беседы, на этот раз о её китайских встречах. Дело в том, что матушка была в числе тех людей, кто положил начало спасению русского православного кладбища в Харбине. Она добивалась этого год за годом, совершив фактически невероятное. Разумеется, с помощью Божией и многих людей, которых смогла убедить: мы должны это сделать.

– Матушка Ольга, как вы первый раз поехали в Китай?

– Лет десять назад состоялся вечер, посвящённый актёрам 60-х. Меня пригласил туда секретарь Союза кинематографистов Сергей Владимирович Новожилов.

Я не сразу дала согласие – та часть жизни, что связана с кино, осталась далеко позади. Но владыка Сергий (Фомин), возглавлявший тогда Социальный отдел нашей Церкви, дал благословение. Он не считал, что мне нужно скрываться от людей. Встречи, интервью даются трудно: когда говоришь о себе, всё выходит как-то приблизительно, не то, что на самом деле. Это меня беспокоило. Но владыка сказал: «Это не для себя, это – для других».

Так вот, я пошла на вечер, была зима. Затем меня пригласили на кинофорум «Амурская осень», с посещением Харбина, эмигрантского кладбища. Тогда я впервые увидела Амур. Помните, «плавно Амур свои воды несёт» – что-то вольное, казачье в этом. Для меня эта река всегда была чем-то значимым.

Потом был Харбин. Пришли на кладбище, где лежат наши русские офицеры, священники – люди, которые пытались спастись на чужбине. Кладбище произвело ошеломляющее и очень грустное впечатление. Оно было совершенно разрушено. Ни одного целого, не покосившегося памятника – в годы Культурной революции часть кладбища была уничтожена, остальное предоставили довершить времени.

В 2000 году там был погребён последний священник Православной Церкви – отец Григорий Чжу, а так как нашему духовенству там не «приветствуется» служить панихиды на кладбище, то я, будучи инокиней, получила благословение у архиепископа Благовещенского и Тындовского Гавриила совершать литию, по мирскому чину. И позже делала это с 2003 года по 2012-й.

Мы с участниками кинофорума «Амурская осень» писали письма, обращались в разные инстанции, убеждая, что нельзя так относиться к памяти о соотечественниках. Неуважение к ним – это неуважение к себе, а китайцы такие вещи очень хорошо чувствуют. Постепенно наше упорство начало приносить плоды. Сейчас кладбище выглядит иначе.

– Когда там похоронили последнего из русских беженцев?

– Спустя шесть лет после смерти отца Григория умерла последняя жительница русского Харбина – Ефросинья Андреевна Никифорова. Ей было 96 лет.

– Вы знали её?

– Да, познакомились в первую мою поездку в Китай. Помню, как пришли к ней вдвоём с журналистом из Благовещенска Александром Ярошенко, и встречались вплоть до её смерти.

Ефросинья Андреевна жила очень бедно, в неотапливаемой комнате. Была ослепшей, больной, но как она держала себя... Такая Васса Железнова – величественная, строгая, с очень красивой речью. Она меня восхищала. Осколок России со всеми её отрицательными и положительными качествами. Однажды, помню, она заплакала. «Матушка, – говорит, – я так боюсь, что китайцы меня сожгут. Оставайся, ты меня похоронишь». Отвечаю: «Я подневольный человек, у меня нет никакой возможности остаться».

Но Господь всё-таки дал мне такую милость – исполнить её просьбу. Она умерла в ту ночь, когда мы в 2006-м приехали в Харбин. Оказалось, что отец Дионисий Поздняев, наш священник, который служит в Гонконге, приехал к ней и, кажется, успел причастить. И мы, конечно, похоронили её по-христиански, а потом наши художники сделали для могилы чёрный мраморный крест. Всё, что могла пожелать душа бедной нашей Ефросиньи, исполнилось.

Ей было десять лет, когда Никифоровы бежали по льду из Благовещенска. Фрося в спешке потеряла тогда ботинок и бежала дальше в одном. За всю жизнь так и не выучила китайского языка. Для неё было делом принципа – говорить только по-русски.

– В 20-е годы, когда она оказалась в Харбине, разговаривать было с кем. Там ведь жило до полумиллиона эмигрантов из России. Большой русский город. Но как она позже, с 60-х годов, обходилась без знания китайского, когда вокруг почти не осталось тех, с кем можно было поговорить по-русски?

– Ефросинья работала в аптеке, где её очень уважали. И нельзя сказать, что была совсем заброшена. Приход храма Покрова Пресвятой Богородицы поддерживал её. Моя подруга Любовь Николаевна Шитова-Ли тоже навещала. Она наполовину китаянка, наполовину русская. Пережила китайскую революцию, рассказывала, как одному из православных священников надели на голову ведро и били по нему палкой, а его матушка от горя сошла с ума. Саму Любовь держали в тюрьме, но удивительно, что она никого ни в чём не винит, даже защищает. Жаловаться на свою судьбу, как бы она ни сложилась, не по-христиански. И она принимала всё, как есть.

– Китайские религиозные традиции как-то влияют на людей?

– Говорят, там буддизм, но буддистские храмы – это, скорее, декорации. В Китае, похоже, больше всего распространено своего рода неоязычество. Многое там – это заметнее, чем в России – построено возле выгоды, денег. Но когда отпевали Ефросинью Андреевну, то пришли женщины-китаянки, с которыми она работала в аптеке, и они так безутешно плакали, просто обливались слезами. Женщины из общины, около двадцати китаянок, собираются вместе каждое воскресенье, читают Псалтырь на китайском. Попросили меня: «Матушка, почитайте какую-нибудь молитву». Они так сильно в этом нуждаются!

Очень трогательно поют: «Господи, помилюй...» Однажды там побывал актёр Александр Михайлов – напомню, он играл главную роль в фильме «Любовь и голуби». Я попросила его: «Спой русскую народную песню». Он запел... У прихожан были такие глаза, столько благодарности было в них, когда он запел. В Китае очень любят «Подмосковные вечера», это чуть ли не национальная песня.

Храм Покрова Пресвятой Богородицы то закрывали, то снова открывали. Прежде в городе было двадцать два прихода. Приход храма Покрова всё ещё держится.

– Расскажите о Китае, каким вы его увидели?

– Это очень непростая, но важная для нас страна. Очень и очень трудная для понимания. Помните, был такой детский фильм – «Королевство кривых зеркал», там девочка попадает в мир, где всё наоборот. В Китае мне это вспомнилось. Непохожесть очень велика, хотя и совпадений множество. Постепенно привыкаешь, для меня эта страна стала почти родной, во всяком случае, ближе, чем раньше.

– А что было раньше? Вы интересовались Китаем прежде?

– Я была увлечена китайской литературой и читала довольно много. Лу Синь, Конфуций, «Книга перемен», «Путешествие на Запад» Чэн-эня с его драконами и оборотнями – этот мир был мне интересен. С одной стороны, совершенно чуждый, а с другой – китайская культура при некотором приближении оказывается близка к русской в какой-то своей глубине.

– Насколько совпало то, что вы читали о Китае, с тем, что увидели?

– Китай меня не разочаровал. Кроме прагматизма, шельмовства, склонности к обману, увидела и невероятную чуткость. Я ходила в монашеском одеянии, меня останавливали простые китайцы – те, кто хоть немного знал русский язык, – и просили помолиться. Что-то дорогое для себя я ощутила в Китае. Конечно, эти небоскрёбы, которых там всё больше, не вдохновляют, но люди, люди… в них всё дело. Лучшие качества русского характера – доброта, открытость, душевность, чуткость, которые исходят из христианского мировоззрения, – способны улучшить отношение китайцев к России. К нам всё-таки относятся лучше, чем к американцам или европейцам.

– Чувствуется ли православие в Китае, ведь два века там были наши священники?

– Господи, как бы мне хотелось всерьёз, с полным основанием говорить о православном Китае. Хотя бы о православном Харбине. Самое большее, что сейчас возможно, – это сохранить маленький приход храма Покрова Пресвятой Богородицы. Не знаю, как обстоят дела в других местах. Наше присутствие пока слабое, хотя может быть по-другому. Например, китайцы уважают и ценят то, что мы занимались харбинским кладбищем.

Замечательно, что наши знаменитые актёры, которых ещё помнят в Китае, подписывали прошения о восстановлении кладбища. Не остались равнодушными и Благовещенская епархия, и общественность. И отношение к нам стало меняться. Очень помогала администрация города Харбина.

Вот на примере кладбища, которое восстанавливается, хорошо бы положить начало и восстановлению церквей... Однако Алексеевский храм отдан католикам, а в Софийском соборе – музей: в алтарной части экспозиция, посвящённая старому Харбину, на входе продают какие-то шмотки. Когда я вошла и перекрестилась, торговцы у входа встретили меня очень агрессивно, чуть не выгнали.

– Им показалось, что вы хотите отнять здание?

– Не думаю, но недовольство было большое.

– А как вообще там относятся к России?

– Мы должны быть сильными. Китайцы не уважают слабых. И если мы сами себя не уважаем, то они тем более не будут уважать. Когда видят, как мы трепетно относимся ко всему русскому в Харбине, к святыням, они начинают сознавать их ценность. А когда видят пренебрежение, то тоже утрачивают интерес. Доверяют и уважают тех, кто любит свою родину, им это созвучно. С ностальгией вспоминают то время, когда над входом в вокзал висел образ Николая Чудотворца, многие из них понимают, что потеряли. Они долго разрушали следы русского пребывания, но вдруг обнаружили, что город почти утратил лицо, и начали консервировать то, что осталось. Никому не хочется жить в однотипных каменных джунглях.

– Харбин менялся за те годы, что вы туда ездили?

– Очень быстро развивается, люди умеют работать, хотя и халтурить тоже. Но вот идёшь по очень современной улице, а сверни в переулочек – и там Китай, каким он был в 50-е годы: вонь и грязь. В Китае разрешено иметь лишь одного ребёнка, но дети в деревнях всё равно продолжают рождаться и живут потом без документов, трудятся на самых малооплачиваемых работах. Они агрессивны. Особенно по отношению к иностранцам. Но тут очень многое зависит от того, как ты себя держишь. Нашу актрису, которая повела себя высокомерно, китаец-торговец ударил по лицу.

– Даже так?

– Если вы даже подумали плохо о китайце, он мгновенно понимает и соответственно реагирует. Однажды садились в Хайхэ в поезд, перепутали вагоны, места. Я как-то не слишком вежливо ответила проводнице и тут же увидела в глазах стальной блеск, почти ненависть. «Матушка, матушка, – говорю себе, – спрячь своё раздражение, хотя ты и устала, но это тебя не оправдывает». В следующий момент я у неё вежливо, с улыбкой попросила кипяточку. И отношение проводницы ко мне столь же быстро изменилось к лучшему.

Как ты относишься к окружающим тебя людям, так и они к тебе. Иду по улице, до меня дотрагиваются – кто такая? С таким радостным, удивлённым видом, как дети, которым хочется радости. Стоит улыбнуться, посмотреть ласково, как в ответ расцветают. Китай далеко не столь самодостаточен, каким может показаться. И мне кажется, мы ему нужны.

– К вам часто обращались на русском?

– В Хайхэ почти все худо-бедно говорят по-русски, в Харбине знание нашего языка тоже не редкость. Спрашиваю: «Как ваше имя, за кого молиться?» Отвечают: «Лиза», «Федя». В Благовещенске любая делегация из Китая подолгу стоит у храма. Это при том, что ситуация с православием совершенно трагическая. С тех пор как умер отец Григорий Чжу, в Харбине нет священника, в алтаре протекает крыша, приход не растёт. Господи, помоги, чтобы в Китае не угас очаг православия!