ПЕРВОЕ ПАЛОМНИЧЕСТВО

Это паломничество я хорошо помню, хотя прошло с тех пор больше пятнадцати лет. Потом мы много путешествовали, были на дивном острове Валаам, в монастырях Самарской и Костромской епархий, в Дивеево у преподобного Серафима, были в Египте на Синае, на Святой Земле у Гроба Господня. Но всё это было потом, а то паломничество было первым, мы очень много открыли для себя тогда.

Великим постом 1993 года я с дочкой поехала в однодневную экскурсионно-паломническую поездку в Новгород с заездом в Николо-Вяжищский женский монастырь. К православным святыням мы никогда раньше не ездили, тогда мы ещё только воцерковлялись. Процесс этот шёл медленно, меня всё время заносило с прямого пути в разные стороны – то к ивановцам, то в секту Виссариона, а то и вовсе к экстрасенсам. Я всё это пыталась увязать с православием – в общем, в голове был винегрет.

В ту поездку, впервые ступив на территорию действующего женского монастыря, мы услышали рассказ экскурсовода об истории возвращённой Церкви в 1989 году обители, о святых мощах, которые покоятся здесь, о том, какая в монастыре разруха и как трудно живётся сёстрам, как не хватает рабочих рук. Нам сказали, что игуменья приглашает желающих помолиться и потрудиться во славу Божию. Это приглашение мне почему-то запало в душу, во мне проснулся Павка Корчагин. Я взяла телефон монастыря и решила непременно приехать в августе, когда у мужа будет отпуск, почему-то не сомневаясь, что он согласится ехать со мной.

*    *    *

Получилось так, что муж освободился от работы даже раньше, в июле (его как-то очень кстати уволили), и мы не мешкая собрали рюкзаки, взяли палатку, ведро картошки и другое туристское снаряжение, сели в машину и приехали в Вяжищи.

Навстречу нам вышла благочинная мать Ольга. Очень недружелюбно оглядев наше семейство, она сообщила:

– Вообще-то, мы с детьми не берём… А кто вы по специальности?

– Преподаватель математики, – растерянно пролепетала я.

– Поня-ятно… – кисло протянула мать Ольга и посмотрела на меня так, что я почувствовала себя самым бесполезным человеком на всём белом свете.

– А вы? – обратилась она к мужу.

– Автоэлектрик, – ответил Дмитрий.

– Грузовик сможете водить? – сразу оживилась благочинная. – У нас сенокос на носу, а единственный водитель игуменью повёз в Петербург на встречу с Патриархом.

– Грузовик могу, – кивнул Дима.

– Берём, берём! – заулыбалась радостно мать Ольга. – Только вы переоденьтесь, у нас так не принято ходить. Надолго вы приехали? А девочке сколько лет? Она постель не мочит?

У Вероники вытянулось лицо. Конечно, в джинсах, шляпе и мыльными пузырями на шее в монастыре она, впрочем, как и мы, смотрелась бы нелепо. Но в 7 лет заподозрить её в тако-ом!..

Нас поселили в кирпичном домике для паломников, но на разных половинах. Диму – на мужской, с рабочими и двумя братьями, статус которых был не определён (они бесплатно работали в монастыре, недавно освободившись из мест не столь отдалённых, но паломниками их как-то язык не поворачивался назвать). Нас с Вероникой – на женской. Когда мы притащили на кухню ведро с картошкой, паломники прыснули со смеху. Картошки в монастыре было завались, ещё с прошлого года. Можно сказать, только её и ели.

Мне объяснили, что послушания здесь в основном огородные, вот-вот начнётся сенокос, тогда всех пошлют на сено. Некоторых благословляют в трапезную или в погреб картошку перебирать. Как правило, чего больше всего не любишь, то и будешь делать, так, мол, Господь учит смирению. Больше всего я не любила кухню, особенно мыть посуду, и Господь смирил меня дозела. В первый же день я была послана на кухню в паломницкую трапезную, помогать готовить и мыть посуду. Паломница, которая там готовила, всё время жаловалась на головную боль и нездоровье вообще и собиралась в ближайшие дни уехать. Увидев печку, на которой надо было варить еду, я перетрусила. Я совершенно не представляла себе, как её растапливать. Воду же для посуды, которую – о ужас! – мыли в трёх тазах, надо было таскать вёдрами из ближайшего прудика. Кроме паломников, кормить надо было ещё рабочих, которые ремонтировали верхний храм, и братьев с неопределённым статусом – их звали Георгий и Анатолий. В тот день я ушла с кухни в час ночи. После ужина надо было вымыть тарелки, огромные кастрюли, полы и начистить два ведра картошки на завтра. Мои попытки попросить мужа натаскать хотя бы воды были пресечены на корню. Мне популярно объяснили, что у него своё послушание и что ему делать – не я решаю, а благочинная.

Полунощница в монастыре начиналась в 6.30, работники же трапезной должны были вставать ещё раньше. В обед следующего дня, увидев Дмитрия, я стала упрашивать его уехать отсюда поскорее, потому что панически боялась остаться на ненавистной кухне с огромным количеством мух без Галины – так звали паломницу, которая готовила. Но он сказал, что на него рассчитывают на сенокосе – нельзя же подвести! А пока у него послушание в гараже, он восстанавливает «Рафик», который пожертвовали монастырю, а делать надо там всё – от электрики до покраски, и он уже начал. «Интересно, почему же его Господь не смиряет? – с досадой подумала я. – Он-то занимается своим любимым делом».

Веронике поручили пасти трёх овец, барана и маленького козлёнка, точнее, козочку по кличке Белка. Пасла она с десятилетней сестрёнкой послушницы Натальи по очереди и по полдня, т. к. было очень жарко. На второй же день Вероника обгорела на солнце, особенно лицо. Но шляпу с полями всё равно надевать не разрешали, только платок. Так она и ходила – красная, как помидор.

*    *    *

Теперь я немного расскажу об обители, в которую мы попали. В XV веке трое иноков – Евфросин, Игнатий и Галактион – устроили свои келии среди болот и лесов на месте, называемом Вяжище, отмеченном особым смотрением Божиим: иноки, придя на то место, слышали необыкновенное благоухание. Первым игуменом стал монах Пахомий, присоединившийся к инокам, он же построил первую церковь. Благоволил обители архиепископ Новгородский Евфимий – Вяжищи он почитал как место своего иноческого пострига и всегда проводил там первую седмицу Великого поста. Здесь, согласно желанию святителя, он и был похоронен. Святые мощи его и поныне почивают под спудом соборной церкви во имя Николая Чудотворца, которую он же и построил. Вскоре после кончины стали истекать чудеса от гроба и от его вериг, а спустя шесть лет в Вяжищах уже была построена церковь во имя свт. Евфимия. Память его стали праздновать 24 марта (н. ст.), этот день и до сего времени в обители считается большим праздником.

Монастырь переживал периоды упадка и расцвета. В лихолетье Гражданской войны VIII съезд Советов Новгородской губернии постановляет: «Поручить Новгородскому Губисполкому все помещения монастыря передать для нужд социального обеспечения, а монахов, как сословных паразитов, сдать в тыловое ополчение».

Великим постом 1990 года митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий, будущий Патриарх, освятил храм Святого Евфимия, и монастырь стал возрождаться как женский. Спустя пять лет Николо-Вяжищский монастырь получит статус ставропигиального, но насельниц так и не станет много – сейчас в нём четыре сестры, меньше, чем два десятилетия назад.

Первыми насельницами были сёстры из Пюхтиц. На момент нашего там появления действовал нижний храм, где стояла рака с мощами свт. Евфимия, верхний же, Никольский, реставрировался. Наверное, как и во многих храмах и монастырях, рассказывали о чудесах, происходящих во время возрождения. На кирпичной кладке внешней стороны храма стали всё явственнее проступать фрески. Мы рассматривали это чудо в бинокль, имевшийся у кого-то из паломников. И действительно, с каждым нашим последующим приездом в монастырь изображения проступали всё ярче и чётче. Храм Иоанна Богослова снаружи был оштукатурен и побелён, внутри к нему пока не приступали.

Ладьёю белой монастырь
      несётся в небеса,
      На храмах изразцовые
      мерцают пояса…

Очень точно пели сёстры в песне собственного сочинения. Эти изразцы на стенах действительно сохранились с XVII века.

*    *    *

В то время, когда мы приехали в монастырь, здесь уже был большой огород, позже в скиту Копань (от близлежащего копаного озера) в нескольких километрах от монастыря появились коровы и куры. Недалеко от обители располагался большой химзавод «Акрон», производивший удобрения. Его дымящие огромные трубы видны были издалека. Сёстры утверждали, что по молитвам святителей Николая и Евфимия ветер никогда не дует в сторону монастыря. Завод этот финансово очень помогал обители – в частности, в сестринском корпусе на средства завода были сделаны отопление и водопровод.

Насельниц было мало: игуменья Антония 35 лет, старенькая монахиня Ксения, приехавшие из Пюхтиц, инокиня мать Ольга, и. о. благочинной, да пять послушниц. Паломников было больше, среди них были и родители молоденьких послушниц, и дети. Детям тоже полагались послушания; конечно, не всегда всё было гладко.

В углу монастырского двора валялась каким-то непонятным образом сохранившаяся с совдеповских времён таксофонная будка. Однажды я увидела, как в эту будку забралась девочка и в положении лёжа, сняв телефонную трубку, кричала в неё: «Алло! Алло! Позовите, пожалуйста, к телефону игуменью Антонию с сёстрами святыя обители сея и всех православных христиан!» Двое других детей стучали по единственному уцелевшему стеклу монетками, изображая нетерпеливую очередь. Надо сказать, что не все детские развлечения были столь безобидны. Как-то мы увидели наших детей забравшимися по строительным лесам на головокружительную высоту. Батюшка наложил на них за этот проступок епитимью – по 100 земных поклонов.

*    *    *

Приближался праздник святых первоверховных апостолов Петра и Павла. Пребывая на послушании в трапезной, я вставала раньше 6 часов утра, а приходила с кухни во втором часу ночи. Очень-очень редко удавалось прилечь на полчаса днём. Как я это выдерживала – сама не знаю. В храме бывать возможности не было никакой. Когда паломницы спросили у меня, буду ли я причащаться, я, конечно, выразила горячее желание, если меня кто-нибудь подменит на кухне. Они поинтересовались, вычитала ли я Правило ко причастию и каноны. Признаться, о существовании такого правила я не имела ни малейшего понятия. Когда же меня просветили на этот счёт и показали само правило, я пришла в ужас.

– А можно читать сидя? – спросила я, не держась на ногах от усталости.

– Давайте вы посидите, а я за вас почитаю вслух, – предложила молоденькая паломница Анечка.

– Нет, я всё-таки сама, – мужественно сказала я и начала читать канон Богородице. Дойдя до 50 псалма и увидев указание, на какой странице его читать, я перелистнула молитвослов на нужную страницу, прочла 50-й псалом и забыла вернуться обратно. Таким образом я дочитала до конца утреннее правило. Поняв свою оплошность, я горько заплакала, так как сил читать у меня больше не было. Сжалившиеся надо мной паломники взялись читать для меня вслух, только, кажется, я слушала уже лёжа.

В то лето я впервые попала на праздничную монастырскую службу. Самое сильное впечатление на меня произвело пение сестёр. Хор их состоял всего из трёх человек, регентировала послушница Лена, имевшая консерваторское образование. Монастырское пение сильно отличалось от того, что я слышала раньше в храмах. Во-первых, отсутствовали различного рода «вокализы». Во-вторых, и это было самым главным, чувствовалось, что поющих совершенно не волнует, красиво или не красиво они поют, а волнует, спасутся они или не спасутся. Поэтому это действительно было пение-молитва. И под их пение всем остальным тоже легко было настроиться на молитву, внимание не рассеивалось. Потом подобное я слышала на подворье Валаамского монастыря.

Прошло 10 дней нашего пребывания в монастыре. Стояла 30-градусная жара. Дима отремонтировал «Рафик» и уже возил на «Газоне» сено. Веронике в монастыре нравилось: она чинно посещала полунощницу, про шляпу, обгорелое лицо и коленки забыла и уже норовила повязать платок «внахмурку», как сёстры.

В субботу игуменья подозвала нас и предложила в воскресенье после литургии съездить в Новгород, посетить кремль, Софию, приложиться к святыням, посмотреть город. Мы согласились с великой радостью.

Первое, куда мы помчались, выехав за монастырские ворота, была, конечно, баня. Отмывшись от 10-дневной грязи в чудесной чистенькой новгородской бане и почувствовав себя людьми, которым можно появиться в приличном месте, мы отправились гулять по городу. К цивилизации после 10 дней надо было привыкать – мы ощутили себя пришельцами из другого мира. Посмотрели новгородский кремль, погуляли вдоль Волхова, Вероника покаталась в парке на аттракционах. На обратном пути Дима сказал, что ему надо выполнить просьбу Георгия – купить пива.

– А разве можно в монастырь пиво? – удивилась я.

– Он очень просил, я не мог ему отказать, – ответил Дима.

Когда мы попытались припарковаться у ларька, нас остановил как с неба взявшийся сотрудник УВО, спросил документы, отобрал их, объяснил, что мы нарушили правила: пересекли газон по пешеходной дорожке. И по рации вызвал ГАИ, а сам с нашими документами встал у машины. Муж начал, как всегда, спорить, но это было, естественно, бесполезно. Так мы простояли минут 20, и Дима вспомнил про пиво. Как только он открыл дверь машины, чтобы выйти, ливанул такой дождь, что ларька в 10 метрах стало не видно.

– Тебе всё ясно? – спросила я.

Вопрос был риторический. Карауливший нас сотрудник УВО отдал документы, махнул на нас рукой и побежал прятаться от дождя. Мы подобру-поздорову поехали в монастырь, благодаря Бога за вразумление.

*    *    *

С этим братом Георгием и в тот раз, и на следующий год приключалось много самых невероятных историй. Лет через пять я столкнулась с ним в Перынском скиту Юрьева монастыря.

– Рыжая, это ты, что ли?! – воскликнул он, заметив сначала только Веронику.

– Юрка, привет! – обрадовалась я.

– Не Юрка, а отец Роман! – приосанился Георгий.

Потом он поведал душещипательную историю о том, как старался забыть своё прошлое, как боролся со страстями, искоренял пороки, его даже постригли в иночество с именем Роман. Описывая, какой шикарный у него был клобук, Георгий чуть не прослезился. Он отвечал за скотину в монастыре, но, на его несчастье, кто-то решил украсть монастырское сено, и новоиспечённого отца Романа бес попутал. Поймав вора, он разобрался с ним… как не надо было. Его расстригли обратно и сослали на исправление в скит. Больше он ничего не успел мне рассказать, нас разогнали. Не положено послушнику, а ослушнику тем более, с женщинами разговаривать, если это не касается порученного дела. Но это отступление.

Пробыли мы в Вяжищах ещё дней 10, пока не закончился сенокос. На кухне взамен уехавшей Галины мне дали толковую помощницу, и я с Божией помощью управлялась, выдерживая такой режим, который бы в миру выдержать не смогла.

Ещё одним ярким впечатлением был подъём на монастырскую колокольню. Дмитрию доверили ударить 50 раз в большой колокол. Я просто стояла рядом. Наверное, понять, что я чувствовала в тот момент рядом со звонящим колоколом, может лишь тот, кто сам испытал подобное. Возможно, мои слова покажутся нелепыми, но в сердце возникло острое желание исполнить завет Христа: «Оставь всё, и следуй за Мной».

*    *    *

Как-то, пробегая по монастырскому двору с огорода на кухню с пучком зелени, я столкнулась с матерью Ольгой. Её в монастыре боялись. Поравнявшись со мной, она поклонилась мне и сказала: «Юля, благослови». Я остановилась как вкопанная, пытаясь сообразить, что же я должна сделать. Когда же я поняла, что благочинная от меня ничего не ждёт и её уже след простыл, я побежала к паломникам за разъяснением. К великому моему изумлению, оказалось, что по-мирскому это всего-то означает «здравствуй» или «доброе утро», то есть просто форма приветствия. Были и другие курьёзы.

Рассказывали, что однажды небезызвестный о. Владимир Цветков привёз нескольких своих духовных чад в монастырь – на первую седмицу Великого поста помолиться и попоститься. Большинство из этих приехавших чад были студентками университета – понятно, незамужними и жившими дома с мамами-папами, которым, в свою очередь, совершенно невыносимо было смотреть на то, как их кровные чада сидят на воде и хлебе. Так вот, эти чада рассчитывали, не искушая родителей, попоститься по-монастырски. Мать благочинная рассчитывала, однако, совсем на другое...

Когда настало время обеда, послушница, которой велено было накормить паломников, совершенно растерялась. К поставленной на стол квашеной капусте с картошкой никто не притронулся. Студенты смиренно жевали чёрный хлеб. Естественно, об этом было тут же доложено благочинной.

– Понятно, они нам носы утирать приехали! Поучить нас, как поститься надо! – разорялась через 10 минут под дверью кельи, где отдыхал о. Владимир, мать Ольга. – Мы-то думали, они потрудятся, а с них что взять…

К концу недели квашеная капуста была съедена, вся картошка в погребе перебрана, а правила и каноны вычитывались вслух по очереди прямо там. Но это опять отступление.

Под конец нашего пребывания несколько сестёр и паломниц с благочинной собрались за черникой. Я очень люблю лес, и когда меня благословили ехать с ними, для меня это было большим подарком после кухонного кошмара. С нами пошёл и батюшка отец Георгий. Дмитрий довёз нас на монастырском «Уазике» до просеки, и мы по тропинке стали углубляться в лес. Шли гуськом, впереди сёстры, потом батюшка, предпоследняя я, замыкала мать Ольга. Ей с утра всё было не так: то задержались из-за того, что одна послушница, влезая в машину, чётки обронила, то не ту посуду под чернику взяли, то не так в машине расселись, то ей казалось, что все идут очень медленно.

– Юля, ты быстрее идти можешь?! – ворчала благочинная.

Я молча показывала на о. Георгия: мол, не могу же ему на пятки наступать.

– С кадилом по храму быстрее бегает, – слышала я за спиной её шипение.

В конце концов мы его обогнали, о. Георгий отстал, потом решил перескочить канаву и посмотреть, есть ли уже черника, чтобы не идти дальше. Когда послышался “плюх”, все обернулись. Батюшка перескочил канаву неудачно. Пока выливали ему воду из сапог, ещё задержались.

Наконец благочинная одобрила место для сбора и велела всем почаще аукаться. Все принялись собирать ягоды и послушно аукаться между собой. Мать Ольгу никто не аукал, потому что никому и в голову не могло прийти, что она куда-то может деться. Если она всегда знала, кому что делать и где быть, то уж что касается её самой?! Когда запланированное время нашего пребывания в лесу стало приближаться к концу, всё-таки матери Ольги хватились. Выяснилось, что последний раз её видели часа два назад: она, приговаривая: «Мне Бог ягоду даёт…», углублялась в лес. Сначала её как-то даже стеснялись громко кричать, но когда поняли, что дело не шуточное, все растерялись. Что делать? То ли бежать искать благочинную, то ли идти к тому месту, где нас должен забрать Дмитрий?.. Решили искать. Искали-искали, кричали-кричали, чуть сами не растерялись. Наконец вышли к дороге. На условленном месте сидела мать Ольга, укоризненно глядя на всех нас. Оказалось, что родом она из Таганрога и в лесу первый раз в жизни. В тот день она больше не ругалась, даже тогда, когда Дима приехал на полтора часа позже, чем договаривались, потому что игуменья подавилась рыбной косточкой – пришлось ехать за врачом в Новгород.

Однако этот день ну не мог закончиться хорошо. Дорога была узкая, и муж проехал вперёд в поисках удобного места для разворота. Было очень жарко, мы присели в тени и ворчали: сколько времени, мол, можно разворачиваться. Минут через десять, выглянув на дорогу и убедившись, что там никого нет, заподозрили неладное. Стали молиться святителю Николаю и Богородице. Ещё минут через десять Дмитрий появился, только не на «Уазике», а… на велосипеде. Иначе как нервным смехом мы уже реагировать на подобное явление не могли. Оказывается, что при развороте у него заклинило коробку и он завяз передними колёсами в торфянике. Своими силами машину вытащить – нечего было и думать. На велосипеде, взятом под три честных слова у мужика, который, на его счастье, косил неподалёку траву, Дима поехал в монастырь за грузовиком. Вернулись мы поздно вечером, благочинная зареклась, что ноги её больше в лесу не будет.

…Через день мы прощались с монастырём и насельницами со слезами на глазах. Надо ли говорить, что приезжали мы туда ещё неоднократно: на Пасху, на Рождество и даже на Новый год – подальше от мирских искушений.