СВЯТИТИТЕЛЬ СТЕФАН. «РАНЕНЫ ЛЮБОВЬЮ ЕГО»

Интерес к судьбе и делу святого Стефана Великопермского то вспыхивает очень ярко, то на многие годы сходит почти на нет.

За несколько десятилетий до революции была замечена не только в России, но и переведена на французский книга священника и учёного Александра Васильевича Красова «Зыряне и св. Стефан Пермский». Речь в ней шла о подвиге святителя, а также о народной поэзии и языческих верованиях коми народа. Приведу одну покорившую меня песню из этой книги:

Недолго человек молод!
Человек в одиночестве –
пол-человека,
Ангел, чорт да орт
Пусть живут одинокие!
А ты, молодец, обзаведись
настоящим домом,
По крайней мере, найди,
кого было бы любить.
Человек в одиночестве –
пол-человека!
Не замечаешь, не видишь...
Целый вечер
скромная девушка
Смущается,
проговаривается:
«Кто лучше его?
И весел-то он,
и ласков-то он».
Ничего не замечаешь!
У ней малиновая кровь!
Солнце сквозь тело косточки
Постоянно просвечивает у ней.
Напрасно так долго
Зажигается на этом личике
Малиновая кровь!
Волосы дал девушке бобр!
Весел, светел с ней день,
Коротко с нею время.
Умереть и в старости
непременно успеешь...
Юноша, будь счастлив
с девой.
Людям нет дела до тебя!
Людям нет дела до любви!
Им была бы
Строго чинная жизнь,
Им нужны платье
да наружность.
Юноша, будь счастлив
с девой.
Людям нет ведь дела.

Поясню, орт – это дух-двойник человека, что-то вроде ожившей тени или отражения в зеркале, сопровождающего хозяина на протяжении жизни. Перевод принадлежит о. Александру Красову, нежно любившему свою отчину. Нам, склонным скептически смотреть на религиозность XIX века, на самом деле неплохо было бы поучиться у христиан той эпохи. Вера и поэзия жизни были переплетены в них куда естественней, чем в нас – детях машинной цивилизации.

Откровением стала для меня история Георгия Степановича Лыткина – самого видного, наверное, коми учёного до революции. «Рассказы о святительских подвигах св. Стефана, просветителя вычегодских и сысольских зырян, слышанные мною от моей матушки, – писал он, – побудили меня, ещё ребёнка, охотно посещать Божественную литургию».

Благодаря горячему почитанию св. Стефана Лыткин изучил русский язык. Мечтал выучиться на священника, но стал учёным, среди его деяний – перевод на коми язык Евангелия от Матфея. Как от свечи зажигается свеча, так возгорались от первого просветителя зырян продолжатели его дела. Словно на ветру горит эта свеча, иногда кажется – лишь тлеет, но затем вспыхивает снова.

Сегодня, увы, не лучшее время для понимания подвига святого Стефана. В чём он заключался? Не только в том, что святой присоединил к православному миру целый народ. Поразительно то, как он это сделал.

Коми азбука, созданная св. Стефаном, была чем-то невероятным для миссионерской практики той эпохи. Служили обычно на церковнославянском, книг на вепсский или мордовский и другие языки не переводили. Это шло не от недостатка уважения к этим народам, просто было слишком трудным, как правило, неподъёмным делом. И представьте масштаб личности человека, который для нескольких тысяч зырян решил сделать то, что совершили для славянства святые Кирилл и Мефодий. Это проявлялось не только в создании азбуки и переводов на коми язык священных текстов.

Святитель прозрел в языческих верованиях зырян святую основу их религии – древнейший монотеизм. Истоки его – отдельная тема. На огромных пространствах северо-востока и центральной части Евразии мы обнаруживаем следы веры в Единого Бога, независимой от авраамической традиции. Персы поклонялись Богу как Ахура Мазде, монголы и тюрки – как Тенгри, зыряне – как Ену, или Йену. При соприкосновении этой веры с иудаизмом (VI век до Р. Х.) произошло чудо. Пророк Даниил, а следом Ездра опознали в предводителе ариев – царе Кире – своего. Отзывы о нём были полны восхищения ещё до того, как Кир положил начало восстановлению Храма Соломона, более того, прежде чем иудеи впервые его увидели. Он шёл с Севера, как предтеча Мессии.

Так было, пока монотеизм не потерпел поражение повсюду за пределами Палестины. Когда Бог ничего у тебя не просит, кроме чистой жизни и молитв, возникает иллюзия, что Он вообще мало интересуется жизнью людей. И о материальной стороне жизни начинают «договариваться» с Его «ангелами», то есть демонами, которые чем дальше, тем меньше скрывают свою злобную сущность. Почти забытая истинная вера и множество суеверий – это и есть язычество.

Так вот, святой Стефан вернул зырянам почитание Ена во всей его полноте, наполнив его евангельским смыслом. Это имело громадное значение для коми народа, ведь имя Йена было для них родным, уходило корнями во времена куда более древние, чем их идолопоклонство.

Лишь зрелая любовь к Коми краю, соборному духу православия дают возможность понять, насколько громадна личность святителя, прекрасна его вера, удивительны надежды и попечения.

Положив начало объединению зырянских племён под сенью Христа, он наполнил жизнь коми народа новыми смыслами. Язычество – религия выживания, когда демонов молят прежде всего о том, чтобы они не мешали. Христианство учит жить в полную силу на радость Богу.

Среди главных обвинений в адрес Стефана числится то, что он был кем-то вроде арьергарда Московского князя, закабалил зырян с помощью креста. Для злого глаза здесь всё кажется очевидным, а это в корне ошибочная точка зрения.

Зырянский край находился в сос­таве Великого Новгорода с XI века, а затем начал переходить под руку Мос­квы. Князя-жреца Пама Епифаний не мог назвать сотником по ошибке – в таких вещах не ошибаются. Пам был своего рода «губернатором» в Вычегодских землях, представляя, пусть и неохотно, Великого князя Московского.

Крещение зырян не только не ухудшило их положения, наоборот, дало те же права, которые имели русские. Стефан обивал пороги в Москве, добиваясь снижения налогов; ездил в Новгород, где по его просьбе уняли ушкуйников; благодаря урожаям с земель, которые начали обрабатывать помощники и ученики святителя, многие коми были спасены в голодные годы.

Так что была причина у множества зырян горько плакать, когда они узнали о смерти своего учителя и защитника. Под покровом святого Стефана жилось куда лучше, чем прежде. И если поначалу часть семей ушла от него на Удору, то впоследствии мы видим совсем другой процесс. На Вымь устремляются коми со всех концов Великой Перми. За последующий, далеко не самый благоприятный век – начало Малого ледникового периода, – численность зырян, как пишет доктор исторический наук Игорь Жеребцов, выросла с 6–8 тысяч человек до 10–12 тысяч. По тем временам – показатель замечательный.

Это, что называется, практические последствия Крещения, что было бы невозможно, живи зыряне по-прежнему одной охотой. Но русские единоверцы принесли в этот край культуру земледелия – так дан был импульс тому, что ныне коми насчитывается до полумиллиона.

Став самоценной частью православного мира, зыряне не потеряли ровным счётом ничего, ни одной национальной черты, но приобрели все сокровища христианства.

Так было, пока мы не обрушились в пропасть революционных перемен.

Впрочем, нет, всё началось несколько раньше. В центре Сыктывкара стоит памятник первому крупному коми литератору Ивану Куратову (1839–1879). Сын священника, закончивший семинарию, он поначалу относился к св. Стефану с обычным для зырян его эпохи благоговением. Затем начались сомнения – типичные для российского XIX века, когда быть прогрессивным значило роптать и отвергать то, чем жили предки.

Павел Лимеров написал в своё время очень интересную работу: «Неоконченная поэма-пьеса И. А. Куратова “Пама”: На пути к национальному герою».

Кого же избрал Иван Куратов в качестве национального героя?

Пама-сотника, князя коми и жреца в одном лице – главного противника св. Стефана. Не преуспев в полемике со святителем, Пам вызвал его на состязания – в надежде, что монах испугается. Предложено было Памом и принято Стефаном испытание веры. Решено было вместе пройти сквозь огонь: «Кто выйдет цел и невредим, того вера правая». Другое испытание: «Войдём вместе в одну прорубь, и спустимся в глубину реки Вычегды, и пустимся вниз подо льдом. После ниже из одной проруби оба опять вынырнем. Тот, чья вера правой будет, цел выйдет и невредим».

«Простите и молитесь обо мне», – попросил людей святитель, не зная, останется ли жив, но полагаясь на Бога. А вот Пам испугался и, отказавшись от состязаний, заявил, что монах обучался у какого-то видного волхва и превосходит его – жреца – в искусстве магии. Ученики святителя этому, конечно, не поверили, пояснив, что «Стефан смолоду изучил святые книги, которые помогли ему узнать, как угодить Богу. И обрёл три вещи: веру, любовь и надежду. А надежда не посрамит, вера же святого угасила силу огненную, а любовь – перед ней ничто не устоит».

Так отнеслись к поражению Пама и его оправданиям коми христиане. Язычники же были просто потрясены – после слов Пама Стефан вырос для них в фигуру совершенно грандиозную. И если мы обратимся к коми фольклору, где святителю уделено очень много места, придётся признать, что там немало языческого в отношении к нему, но при этом неизменно уважительного. Признаётся, что Бог Стефана – сильный Бог, которого до смерти боятся туны-колдуны.

Пам стал первым в чреде проигравших. Святителю пришлось убеждать зырян пощадить несчастного жреца, отпустив его с миром. Мира, однако, не вышло: спустя какое-то время Пам вернулся с вогулами убивать своих соплеменников.

*    *    *

Знал ли об этом Иван Куратов? Да, знал. Образ жреца в его глазах менялся постепенно. Поначалу поэт оставил о нём следующую запись: «Пама, грубый шаман, не сумел пройти сквозь огонь и воду со Стефаном, а между тем сам вызвался на этот подвиг, или был вызван на это хвастовством. Он бежал к остякам и вогулам и воздвиг на Пермь отважного Асыку. Умно! О чём он хлопотал? Сначала о том, чтобы зырян не крестили водой, а после о том, чтобы крестили их в их крови. Умные почитатели падающего культа – самый вредный народ».

Но затем в дело вступило воображение. Повод для этого дал не кто иной, как Епифаний Премудрый, автор жизнеописания святителя Стефана, честно изложивший аргументы жреца:

«Братья-пермяки, отеческих богов не оставляйте, а жертв им и треб не забывайте, а старый исконный обычай не покидайте, давней веры не отметайте. Как делали отцы наши, так и вы делайте, меня слушайте, а не слушайте Стефана, который пришёл от Москвы. А от Москвы может ли добро придти? Не оттуда ли к нам тягости приходят, дани тяжкие и насилие, тиуны, и доводчики, и приставы? Поэтому не слушайте его, но меня слушайте – добра хочу вам».

На фоне этой риторики, удивительно напоминающую национал-революционную, зарождавшуюся как раз во времена Куратова, сложная картина, которую дал Епифаний, начинает бледнеть для поэта, а речь Пама – наливаться силой. Это было великое искушение. Куратов начинает переписывать Епифания на свой лад. Например, в жизнеописании Стефана новокрещёные зыряне объясняют жрецу:

«Не можем бороться со Стефаном против его разума. Когда он с нами крепко боролся словами евангельскими, апостольскими, пророческими, а больше всего отеческими и учительными, побеждены были словами его, и пленены учением его, и как будто ранены любовью его. И как стрелы вонзились в нас, и утешением его, как сладкой стрелой ранены, и потому не можем, не хотим ни слушать, ни сопротивляться, потому что не можем преступить истины, но желаем жить согласно истине».

«Ранены любовью его» – это ключевые слова. У Куратова же зыряне устами бывшего шамана говорят Паму совершенно иное:

Что уж обманывать, братья,
нам с вами друг друга?
Слишком низко упал народ коми...
Видно, так предопределено родиться, подняться
Народу, а затем свою землю
Отдать другим народам!..
Не сможет он набраться новых сил,
Чтобы подняться, – так не может поднять
опущенные ветви и упавшие жёлтые листья осенняя берёза.

То есть переход в христианство объясняется слабостью и боязливостью, хотя это мнение не выдерживает никакой критики. Трусами коми охотники не были, да и о требованиях Московского князя креститься ничего не известно. Зато мы знаем, что миссия Стефана была его личной инициативой и крестились коми по доброй воле. Несогласные, лишившись кумирен, ушли на Удору, но их было, судя по всему, очень немного. Иначе уйти пришлось бы горстке первых коми христиан.

Но всё это Куратов на время перестал замечать, питая образ Пама своей личностью. «Пама – человек крайне добрый, – писал поэт, – критически относящийся к себе и придающий себе подобающую цену; он несколько мистик, но не потому, что мало даровит, но потому, что слишком уединил свою особу при значительном уме».

Это сильно смахивает на автопортрет и к реальному Паму, естественно, никакого отношения не имеет. Забыта была подлинная причина бегства незадачливого волхва, предательство своего народа и нарушение клятвы, данной Стефану. Благородство Епифания, передавшего мнение святителя о жреце как о человеке неординарном, имеющем некую свою – земную – правду, привело к тому, что Куратов пошатнулся в православии. Хочется верить, что это же его и укрепило. Поэма так и не была им дописана. Куратов, это видно из его заметок, не смог определиться, на чьей стороне была истина – Пама или Стефана, кто из этих людей важнее для его на­рода.

Зато для атеистов в советский период вопросов не возникало. Они энергично начали толковать на свой лад коми фольклор, посвящённый святителю. Вот блестящий образчик:

«Московский князь послал в Пермь Степана Пермского привести людей к вере в Бога. Дали ему чин епископа. Он сильно наказывал и издевался над коми людьми. Кто не поддастся, он наказывал розгами и отбирал имущество и ещё грозил наказанием Бога».

Разумеется, всё это от начала до конца выдумка некоего Михаила Порошкина, автора «Очерков по истории коми», вышедших в 1934–35 годах. В автобиографии сей учёный муж признался, что он «малограмотный крестьянин». На этом, к сожалению, его воля к истине иссякла. С тех пор в Коми не переводятся странные люди, которые поносят святителя с удивительным остервенением. «Кровавый палач» не сходит у них с языка, о доказательствах, естественно, нет и речи.

Всё, что они могут поставить ему в вину, – это уничтожение идолов. Трагикомизм ситуации в том, что говорят это люди неверующие. Но так как православие после революции было объявлено идеологией поработителей, колонизаторов, изменился и статус язычества, объявленного народной культурой. Изобретать её пришлось практически сызнова, и это проблема не только коми националистов. Павел Лимеров рассказывал, как обстоят дела у других фино-угорских народов:

«Что касается мордвы, удмуртов и, тем более, эстонцев, то их язычество уже высасывалось из пальца некоторой частью национальной интеллигенции. У меня сохранилась с тех времён фотография, на которой изображён мордовский бородатый жрец в белых одеждах, ведущий на заклание быка. Меня впечатлила тогда эта фотография, и я её выпросил у мордовского языческого лидера. Но оказалось, что на самом деле это не языческий обряд, а его имитация, и даже белая борода жреца – накладная. Как сказал мне один просвещённый удмурт: “Ваше православие гораздо древнее, чем наше язычество”».

На рубеже 90-х почитание святителя вернулось в полной мере. Стефан, память которого приходится на 9 мая – День Победы, сплотил многих и многих.

Это было время, когда люди переосмысливали и свою собственную жизнь, и жизнь страны. И зырянские, и русские литераторы посвящали святителю Стефану свои стихи, пьесы, романы, снимались фильмы, положено было начало строительству собора в его честь – сегодня это самое красивое здание Сыктывкара.

Всё это шло снизу вверх, тогда и епархии-то ещё не было, а Глава республики Юрий Спиридонов действовал по своему почину. Помню, с каким удовольствием он присутствовал на 10-летнем юбилее нашей газеты, радовался, шутил, произнёс очень искреннюю речь. А ведь мы никогда не были провластным изданием и про Юрия Алексеевича не писали. Но это ему как раз и нравилось – то, что люди заняты делом. Так он воспринимал православие, в котором, ещё не будучи крещёным, обрёл для себя некий идеал.

Люди, превозносившие свои «языческие корни», рассуждавшие о порабощении зырян великокняжеской Москвой, тоже никуда не исчезли. Наоборот, стали куда заметнее, и понятно, что великий просветитель коми народа был им костью в горле. Но даже до Пама местным националистам было далеко. Их аргументы таяли, соприкасаясь со Стефаном, как последние апрельские сосульки.

Но уже к концу века наступило равновесие. Стефана больше не поносили, но о нём почти перестали вспоминать. Оказалось, что вера – это не вечный парад, нескончаемый праздник, она требует терпения и чистоты, которые людям вообще, а интеллигенции в частности даются очень тяжело.

Следующий этап не заставил себя ждать, и сегодня мы видим возобновление споров о Стефане, когда оживают старые мифы. К националистам и богоборцам присоединились некоторые учёные и те православные, которые легко жертвуют истиной из страха прослыть ретроградами. Этот испуг в своё время привёл к рождению обновленчества и предательству Церкви, сегодня он не менее разрушителен.

7 мая 2013 года перед Стефановским собором в Сыктывкаре состоялось открытие памятника святителю. Не будем обсуждать художественные достоинства этой скульптуры, созданной одним из заключённых (Коми – по-прежнему край лагерей). Скажем лишь, что в комментариях СМИ к этому событию проскальзывали нотки раздражения, если не злости. Никакого рационального объяснения этому нет. Просто общественная мода диктует: о Церкви либо ничего, либо с неприязнью. Можно пошутить на эту тему: значит, Церковь жива. Да, в общем-то, и не шутка это.

Страхи разного рода фрондёров более-менее внятно сформулировал московский политолог Станислав Белковский: «Пока РПЦ МП остаётся и всё более становится придатком исполнительной власти, реальные политические перемены в нашей стране невозможны... РПЦ МП как общественная организация, единое бюрократическое целое должна быть ликвидирована».

Здесь нужно понимать, что разговоры о том, что Церковь стала придатком власти – не более чем словесная шелуха. С тех пор как апостол Павел провозгласил: «Всякая власть от Бога», – политика православия в этом вопросе остаётся неизменной. За Римскую империю даже первые, гонимые, общины готовы были стоять стеной.

Отчего же это так долго доходило до императоров?

Здесь мы видим ещё одну сторону отношения христиан к власти.

Они отказывались воздавать правителям божественные почести, становиться рабами государственного механизма. Это ни в малейшей степени не теория, а совершенно обыденная практика.

Четверть века я наблюдаю, как большая часть православного сообщества пребывает в оппозиции к власти, но при этом раз за разом отвечает её радикальным противникам: то, что осталось от страны, вместе с вами разрушать не станем.

Поэтому не нужно иллюзий. Православных, как и в 1937-м, травят не из-за «сращивания с властью» и не из-за «патриаршего брегета». Представители любой идеологии, идёт ли речь о радикальных националистах или либе­ралах, неоязычниках и необольшевиках, обновленцах и так да­лее, ненавидят Церковь по очень простой причине: убеждения православного сообщества в России ставят крест на их пропагандистских усилиях.

Вот почему православие отрицают куда яростнее, чем власть. Обратите внимание: скандал с Pussy Riot мгновенно отвлёк этих людей от победы Владимира Путина на выборах. Хотя именно власть, а не Церковь распорядилась об аресте феминисток, всю ярость обрушили на православных. Почему? Потому что власть никаких определённых идей не имеет, её, теоретически, можно использовать в своих целях, привить ей своё мировидение, если устранить Церковь с дороги. Не Московскую Патриархию, а тысячелетнюю Русскую Церковь.

Здесь, в Зырянской земле, святитель – это некий рубеж, символ того, как можно покорить целый народ любовью, а не силой или пропагандой. Поэтому по нему били и будут бить, изображая его колонизатором, наймитом Москвы, врагом толерантности. Он слишком велик, чтобы уместиться в скукоженном сознании политических активистов.