(Окончание. Начало в № 684)

В каждой местности борьба с христианством в советское время имела свои особенности. Так в Коми родилась клевета в адрес апостола этой земли – свт. Стефана, будто он насильно крестил зырян в угоду Москве. Чтобы эта картина выглядела менее фантастично, утверждалось, что он привёл с собой в Зырянский край вооружённый отряд – дружину.

Споры на эту тему продолжаются по сей день, хотя доказательства не просто отсутствуют – все исторические источники, повествующие о миссии Стефана, говорят обратное. Согласно им святитель пришёл один и, несмотря на множество угроз для жизни, смог внушить зырянам любовь и уважение. Лишь став епископом, он смог обзавестись помощниками, которых привёл из московских земель, да и среди зырян у него появилось немало учеников. К этому времени самый трудный и опасный период христианизации Зырянского края остался позади.

Где узнать об этом подробнее? Прежде всего в жизнеописании Стефана, принадлежащему перу Епифания Премудрого, и в Вычегодско-Вымской летописи, а также в своде коми фольклора, где святитель занимает громадное и почётное место.

Жизнеописание Епифания – текст, принадлежащий современнику святого Стефана, лично его знавшему. Согласно ему монах Стефан, возгоревшись желанием крестить пермяков, отправился в Москву за благословением. Но так как прежний Митрополит Московский к тому времени скончался, а новый ещё не был избран, благословил св. Стефана на подвиг владыка Коломенский Герасим. Всё было скромно, ни о какой охранной грамоте Великого князя и, тем более, дружине Евтихий не сообщает.

Вычегодско-Вымская ле­топись была составлена усть-вымскими церковнослужителями в конце XVI века. В основе её лежат летописи и грамоты, часть которых была утрачена. В 1813 году оригинал Вычегодско-Вымской летописи вывезли в Вологду, но копию с неё успел снять по просьбе старосты оквадской Введенской церкви семинарист А. Шергин. Обнаружил её в 1927 году краевед Доронин. Спустя три десятилетия благодаря известному коми историку Л. Н. Жеребцову летопись была введена в научный оборот как авторитетный источник по истории Зырянского края. Читаем в ней о начале деятельности святителя в Коми: «Лета 6888 приде Стефан на место, глаголемое Усть-вымь, и тамо водворися, зане бысть то место ему во всем по обычаю паче иных мест тогда бысть лесно и нача жити при древес и келью и дом молитвенный устроих себе и людем не бысть бо тогда близ того места за полпоприща».

Здесь тоже ясно даётся понять, что св. Стефан пришёл к зырянам один, построив себе келью в лесу. А как же дружина? Если в источниках хоть какое-то упоминание о ней. Есть! Была дружина, о которой не раз говорится. Вот только находилась она в Устюге, то есть за сотни вёрст от Усть-Выми, где обосновался Стефан. Однажды устюжане смогли перехватить новгородских ушкуйников, отправившихся грабить Зырянский край. В другой раз святитель отправил в Устюг сообщение с просьбой защитить зырян от набега вогулов, но дружина так и не пришла. Уж больно далеко.

Так что пришлось святителю проповедовать Евангелие, опираясь на силу Божескую, а не человеческую. Мы не знаем, каково ему было смотреть несколько лет в лицо смерти. В Вычегодско-Вымской летописи рассказывается, как жрец Пам – это было ещё до его знаменитого поединка со Стефаном – отправил против монаха большой отряд: «Хотяху келью разбити и Стефана отогнати или смерти предати, несяху собою дреколие и лук и стрелы».

Господь, однако, лишил нападавших зрения и лишь по молитве Стефана вернул, но не раньше, чем зыряне пообещали устроить на месте стоянки чернеца небольшую крепость. В итоге: «три рвы ископаша и устроиша гору того вельмы красну, якоже угодно Стефану».

Кстати, этот эпизод изображён на посохе святого Стефана, который хранится в Пермском краеведческом музее. В середине XV века епископ Пермский Иона велел украсить его костяными пластинками, сделанными из оленьих рогов. На них были вырезаны сцены из Жития святителя Стефана и подписи к ним. На одной из таких пластинок видно, как воины-язычники приплывают на кораблях, чтобы расправиться с русским монахом. На другой – они подносят к лицу большие куски ткани (пытаются протереть глаза или утереть слёзы).

Так как ко времени украшения посоха прошло не так много времени со смерти Стефана, это, скорее всего, отголосок какой-то реальной истории, о которой святитель почему-то не рассказал Епифанию. Добавим, что в сценах, вырезаннных на посохе, никакой дружины рядом со Стефаном нет. Он один идёт на проповедь, исполненный веры и мужества. И ничто не может ему противостоять, ибо с ним Бог.

Теперь обратимся к такому источнику, как устные предания зырян. Может быть, в них что-либо говорится о том, что святитель пришёл к зырянам с отрядом? Вот одно из многих преданий, записанных в коми селениях крупнейшим в республике специалистом по фольклору Павлом Лимеровым (незаписанных было куда больше):

«Степан Пермский плыл по Вычегде на камне. Он, говорят, везде, под Серёговом и всюду, плыл... В Березниках берёзы были, он и сказал: “Пусть берёза всегда будет”. Сейчас вот от берёзы и деваться некуда. В Усть-Выми остановился, здесь и построил церкви. Степан Пермский, он со Святым Духом плыл, на камень ведь так просто не сядешь».

Таким запомнилось коми народу появление святителя на Зырянской земле. На Коквицкой горе, в деревне Эжолты на Выми, есть даже камень, на котором якобы приплыл Стефан. Журналист Евгений Козлов не раз мне о нём рассказывал. «Легенду о Стефане, приплывшем на камне, – говорил он, – я слышал в детстве от Пантиль деда (Пантелеймона Ивановича Миронова). Он был последним в длинной цепи стариков-сказителей, обитавших в нашей деревне».

Это сказание имеет очень глубокий смысл, ведь со времён глубочайшей древности камень был символом Бога Истинного. Вспомним и о камне Кааба, которому поклоняются мусульмане, и о камне, воздвигнутом Иаковом на месте, где видел он во сне лестницу, восходящую к Богу; «и возлил елей на верх его», то есть воздал ему почитание, приличное Господу. Наконец, в окультуренном виде камень превратился в тот самый жертвенник «неведомому Богу», о котором сказано было апостолом Павлом: «Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам».

Возможно, именно поэтому зыряне в своих легендах связали между собой Камень и Стефана. Вместе со святителем вернулся в сердца коми их Господь Вседержитель – Ен.

*    *    *

Но вернёмся к мифической дружине. Крестив коми, живших в окрестностях Усть-Выми, святой Стефан отправился дальше, по рекам. Именно к этому времени легенды относят появление рядом со Стефаном неких спутников, вооружённых по обычаю того времени.

В одном месте на Вычегде местные жители пожаловались святителю на колдуна Ошлапея, имевшего медвежьи лапы и убивавшего скот и людей. Народ взмолился, чтобы Стефан спас их от злодея, в результате после некоторой борьбы помощники епископа одолели злого туна.

Другое сказание, очень любимое атеистами, рассказывает о колдуне Мелейке, которому Стефан, проплывая мимо, запретил варить сусло: мол, занимался добрый волшебник своим нехитрым делом, а православные ему помешали, да ещё и убили. Ну, не сразу: сначала завязалась магическая борьба святителя с туном, потом в бой вступили ученики Стефана и так далее. Зачем святитель напал на туна, непонятно по одной простой причине. Вся эта история – сильно урезанная версия двух других, более древних, легенд. Жители деревни Мелентьево (Мелей) пытались таким образом объяснить, откуда пошло её название.

В старинных же сказани­ях вместо непонятного Мелейки действует персонаж куда более известный в коми фольклоре. А именно – Желез­ный Свёкр (Корт Айка), жестокий волхв, основным занятием которого была вов­се не варка сусла, а ограбление судов и лодок, проплывающих по Вычегде. Он останавливал их протянутой через реку железной цепью – чувствовал себя хозяином реки. В одной легенде с ним борется другой колдун – Пам. Он запретил сопернику варить сусло, потому что Железный Свёкр ему не поклонился. В другом предании героем является Стефан, который велит спутникам покончить с Корт Айкой, как с бандитом.

После того как Стефан одолел Пама, он сам стал для многих туном чернеча Степе (чернец Стефан), на счёт которого стали записывать все предания о борьбе волхвов друг с другом. Что объединяет весь свод коми преданий – уважительное отношение к святителю, который стал для зырян национальным героем. О попытках оспорить это сказал недавно известный учёный-этнограф Павел Лимеров: «Это пароксизмы советской идеологии – с одной стороны, а с другой – элементарное незнание истории и литературы».

Всё это, к сожалению, проходит мимо сознания некоторой части нашей общественности. Она неутомимо продолжает искать дружину. Недавно с этой целью отправился к известным коми историкам один сыктывкарский журналист.

Я не очень хорошо понимаю, как он слушал и записывал. Речь идёт о серьёзных, компетентных специалистах, мне доводилось читать их работы, где они никогда не выходят за научные рамки. Поэтому оговорюсь: я не знаю, что из приведённых ниже фрагментов бесед действительно принадлежит учё­ным, а что стало следствием эффекта «испорченного телефона». Поэтому имён не называю, привожу как образец современного мифотворчества:

Корр.: Один из наиболее интересных вопросов – была ли у Стефана охрана, предоставленная князем?

Ответ: Стефан был послан сюда не только как миссионер, но и как административное лицо. Соответственно, у него были не только богослужебные книги, но и, образно говоря, меч. Шла борьба за территорию между Москвой и Новгородом. Москва была заинтересована в нашем регионе, поскольку здесь пролегал путь к зауральскому серебру.

Корр.: Есть мнение, что Стефан пришёл один, ведь ни одного упоминания о дружине нет.

Ответ: То, что со Стефаном были какие-то люди, – это очевидно. Потому что с собой он привёз достаточно много груза. Те же богослужебные книги. Не на своём же горбу он их нёс. Как он шёл один через глухие зырянские леса и тропы? Он здесь не родился и не жил, мест не знал...

Корр.: У Епифания Премудрого есть упоминания о том, что были «истреблены дома». Есть ли ещё какие-то свидетельства о насилии?

Ответ: На этот счёт сложно утверждать что-либо однозначно. Но если рассуждать логически – он же сжигал зырянские святыни, срубал священные деревья, уничтожал идолов. Видимо, какая-то сила поддерживала его. Иначе его бы просто-напросто растерзали.

*    *    *

Поясню, что было на самом деле.

Во-первых, административным лицом святой Стефан стал уже после своего посвящения в епископы. До этого не было никаких оснований давать ему охрану.

Во-вторых, нужда в богослужебных книгах у него отсутствовала, так как зыряне не знали церковнославянского языка. У Епифания перечислено, с чем Стефан отправился в путь: «мощи святых, и антиминсы, и остальное необходимое, что нужно для освящения святой церкви, и святое миро, и священное масло». Всё это могло поместиться в небольшом мешочке. В любом случае для переноски небывших книг небывшие дружинники не требовались.

В-третьих, что изменилось бы, появись Стефан в зырянских лесах с несколькими дюжинами воинов? Для набега этого достаточно – ограбить несколько семей и унести ноги. Но использовать такой отряд в качестве гарнизона – просто самоубийство в краю, где каждый мальчишка умел бесшумно подкрадываться к дичи и без промаха бить из лука. Как бы добывали дружинники провизию? Всей толпой бегали за лосем, осыпаемые стрелами разгневанных зырян?

В разговоре с другим учёным корреспондент на вопрос, можно ли разногласия между крещёными зырянами и язычниками назвать гражданской войной, получает ответ:

«В известном смысле – да. Это видно и из последующих событий, связанных с борьбой с Памом Сотником и с тем, что те, кто не захотел принимать христианство, ушли на Удору. Это было достаточно массовое переселение. Не одна и не две семьи, а довольно многие».

Между тем ни о каком массовом переселении источники не сообщают. В Вычегодско-Вымской летописи сказано только: «А непохотел кто к святей вере быти, отиде теи на Удору и на Пенегу (Пинегу) с жоны и детьми свои». О каком количестве семей идёт речь? О трёх? Пяти? Неизвестно, можно лишь додумывать.

На этом примере хорошо видно, как рождается новая мифология, направленная против святителя. Здесь домыслили, там высказали догадку и… завертелось.

Как следует из ответов историков, они не в силах понять, почему зыряне не убили миссионера. То, что святитель завоевал расположение зырян силой своей веры, своей личности, совершенно не помещается в голове неверующего человека. Какая ещё личность? Вот борьба Москвы с Новгородом – это да. Отсутствие доказательств относительно вооружённого отряда при Стефане заменяется утверждениями: «Для любого разумного историка будет очевидно, что он (Стефан. – Авт.) шёл не один. То, что он пришёл один и на глазах у всех срубил священное дерево, – это, извините, нонсенс».

Попробуем, опираясь на жизнеописание Епифания Премудрого, понять, что произошло, как святителю удалось уцелеть. Написано это жизнеописание со слов самого св. Сефана, возможно, поэтому там отсутствуют описания чудес. Это – памятник древнерусской литературы, предельно сдержанной и честной в своих проявлениях. Идёт ли речь о Паме, вы не найдёте насмешек и карикатуризации противника; говорится ли о Стефане, автор не пытается распалить воображение читателя сказочными подробностями.

Святителя действительно много раз пытались убить. Что же останавливало? Зыряне видели великого мужа, который совершенно их не боится, любит и переживает за них. Он в их глазах был очень странным человеком, перед которым опускались руки охотников.

Однажды святитель не выдержал, видя, как погибают в сетях диавольских простые, чистые души. Войдя в их кумирницу, опрокинул он жертвенники, богов сровнял с землёй и с Божьей помощью поджёг капище, но не убежал, а остался сидеть на этом месте. Когда узнали о том зыряне, то «примчались с яростью, с великим гневом и воплями... как дикие звери, устремились на него, одни с дрекольем, другие похватали топоры в руки и обступили его отовсюду. И жестоко остриём топоров хотели его сечь, крича и непристойное выкрикивая и бесчинственные крики испуская. И, окружив его, стали вокруг и замахнулись своими секирами, а он находился меж ними, как овн среди волков. Не ругался, не бился с ними, а с кротостью проповедовал им Слово Божие, уча их вере Христовой и наставляя во всякой добродетели».

Это потрясло коми больше, чем гибель капища. Они жили в страхе перед демонами, надеялись откупиться от них и уж точно не любили. И не потому гневались на Стефана, что он якобы сокрушал их святыни. Не было святынь. Был страх, что взбешённые боги лишат их успешной охоты, придумают какую-то пакость. Стефана воспринимали как провокатора, но было в нём что-то такое, что остановило зырян. Он не боялся демонов не потому, что был глуп. Просто за ним стояла Сила – добрая и мудрая. Не дружина и даже не Московское государство – Сила иного рода, непонятная для хулителей святого в наши дни. Но коми, видевшие глаза святителя, слушавшие его речи, не могли игнорировать имя Ена в устах Стефана. Он пришёл им напомнить о Боге, и это защищало его лучше, чем огромное войско.

Чтобы лучше понять причины победы св. Стефана, вкратце познакомимся с религией его противников.

Был у коми такой бог, как Пывсян Айка. Он имел обыкновение до смерти запаривать в бане человека. Была шева, что значит «порча»; «шева лэдзны» значит «портить, напустить порчу на людей». Были титимэры, что-то вроде наших барабашек. Утратив надежду избавиться от них, зыряне иногда оставляли беспокойный дом и переселялись в новый. Эти мелкие бесы представлялись зырянам в виде мохнатых и уродливых кукол.

Кто ещё? Главными божествами были Йома и Вой­пель, мнимые дети Ена.

«В народных сказках, – писал коми-зырянский этнограф, философ, писатель Каллистрат Жаков, – везде упоминается Йома (Йомала) – злая волшебница, которая опять же могла до принятия христианства быть старухой, богиней тех или иных сторон хозяйства: так как она и теперь иногда ворует детей и в сказках везде является вороватою, то можно думать, что она любила человеческие жертвы, в особенности детей».

Это и была та самая Золотая Баба – безобразная старуха, которой жрецы мазали губы кровью и салом убитых животных. В русский фольклор она пришла из финского под именем Бабы-Яги.

Стоит ли удивляться, что зыряне предпочли ей Богородицу?

Теперь о Войпеле, про которого Каллистрат Жаков писал: «Страшный Войпель, бог северных ветров, крутящих снег зимою и листья осенью в дремучих борах и в сумрачных ложбинах». Обитал он на Северном Урале и был для зырян божеством, замещающим Ена на земле. Именно ему поклонялся жрец Пам, призывая его на помощь против Стефана. На фоне других демонов, которым поклонялись зыряне, это холодное божество выглядело почти прилично. Но не рядом с Солнцем Правды – Христом.

В сказке Жакова «Бегство северных богов» рассказывается, как собрал великий Ен всех божеств коми, предупредив:

«Видите, идёт там, за лесами, за рекою, по пыльной дороге чёрный монах с крестом в руке; он переменит нашу веру. Прочитав закон, великий Ен закрыл книгу и обратно положил её на крышу неба. Он посмотрел на богов и богинь севера и ждал от них ответа, но боги и богини молчали, повесив старые головы: они почувствовали, что конец их власти близок. Тогда много спустя, после долгого раздумья, страшный Войпель, потрясши головою, сказал: “Без борьбы я не уступлю, я подниму вихрь и уничтожу монаха, похороню его в снегах севера”. “А я, – прибавил Васа, – отец быстрых рек, затоплю его великой волною, когда он поплывёт летом в утлой лодке”. “А я, – сказала Вома, – клюкой притяну его к своей избушке и соблазню его своей красивой дочерью”. И все боги тут заговорили и заволновались, угрожая монаху, который шёл переменить старую веру новой религией, захлопали в ладоши боги и богини, затем застучали ногами о каменистую почву уральских гор, так что лесистые вершины Каменного пояса дрожали от их гневных возгласов и топанья тяжёлых ног бессмертных властителей севера».

И позволил Ен богам три века бороться за право остаться в Зырянской земле, «пробовать силы своего ума, действовать всеми путями, кроме насилия, поддерживать власть и значение; через три века вы должны, северные боги, если не преодолеете, уйти из этих лесов на крайний север».

Надеялся, что они переменятся к лучшему. Но тут же было забыто повеление убеждать зырян добром:

«Три века буйствовали с отчаяния северные боги, пугая людей, истребляя их в лесах, топя их в морях и в реках». На том и закончилась их власть.

Здесь нужно понимать, что Жаков тосковал по старым временам, когда люди жили в единении с природой, остро переживал нашествие цивилизации. Но ему хватило мудрости понять, что корень гибели язычества был в нём самом, в злобности и неразумности прежних богов.

*    *    *

Самым счастливым временем для Жакова была жизнь в деревне Отла, где его отцу – краснодеревщику – заказали смастерить иконостас. Пока отец работал, Каллистрат читал неграмотным крестьянам церковные книги в часовне. Местные ребятишки помогали ему забраться на звонницу, где приучали к созвучию звонких колоколов. Там с Каллистратом, как он пишет, «случились события, изменившие мою жизнь и направившие её к наукам и исканиям».

В «Бегстве северных богов» есть эпизод, где описана эпоха между печальным языческим прошлым зырян и печальным будущим, когда начал рушиться их патриархальный быт:

«Посмотрели боги и богини вокруг с высоких вершин Каменного пояса и с высот великих сосен и увидали: по всем сёлам и деревням белые церкви блистают в лучах солнца, церкви нового Бога. Около церквей высокие колокольни со звонкими колоколами. Созвучный звон колоколов раздаётся по светлым борам и по тёмным сырым пармам малолюдного севера. Из малых деревень и починков народ идёт по дорогам по зову колоколов на погосты, чтобы помолиться в новых церквах новому Богу».

Это и был для Каллистрата Жакова золотой век, ради которого приняли зыряне новую веру. Нельзя силой оружия победить идею – только другой идеей. У Стефана она была, и если пройдётесь вы по церквушкам в коми селениях, где люди восклицают в эти дни: «Христос воскресе!», поймёте, на Кого уповает доныне народное сердце.

Воистину воскресе!

Однажды мне довелось вести урок истории у старшеклассников. Когда зашла речь о святителе Стефане, один юноша вспомнил рассказ эскурсовода из Иба: мол, было такое племя в Коми – чудь, которое вроде как похоронило себя живьём, испугавшись крещения. Начал выяснять подробности, полагая, что это выдумка советских времён. Но нет, легенда старинная и воспринимается кое-кем как исторический факт.

Что это за чудь такая? Многие учёные-этнографы до сих пор думают, что именно от неё произошёл коми народ. Ссылаются они на предания, хотя священник Александр Красов ещё полтора века назад писал, что одни старики верят в эту легенду, а другие – нет. На это разномыслие указывала в своё время и Антонина Семёновна Кривощёкова-Гантман – первый учёный-языковед среди женщин коми-пермяков:

«В легендах южных коми-пермяков чудь – чужой, пришлый народ или опасные духи, у северных коми-пермяков представления о чуди чаще как о красивом, богатом и достойном уважения народе. Южные коми-пермяки обычно не признают своего родства с чудью. В их представлениях чудь – это тёмный, забитый, убогий и отсталый народ, “странные иноземцы, пришельцы”, “иноверцы”, “староверы”, “беглые крепостные графа Строганова”, “убегающие от христианизации”, “жители леса, боящиеся людей и не желающие вступать в контакт с ними”, “крепкие карлики” или “представители потустороннего мира”».

В общем, какие-то совершенно непонятные люди (иногда употреблялись выражения «чудаки», «чудики»), а может, и не люди вовсе. Русские обычно называли чудью финские народы – эстонцев, например, или вепсов и, разумеется, чудь заволоцкую, обитавшую на территории нынешней Архангельской области. Коми христиане одно время именовали чудью своих некрещёных земляков. Чудь в этом случае – «другие», «не такие, как мы».

Теперь о легенде про чудь, которые так сильно испугались святителя Стефана, что лишили себя жизни. Всё в этом предании как-то надуманно, призрачно. Святой никак не угрожает язычникам, он даже переговорить с ними не успел, но они словно повода ждали, чтобы самоубиться. Что-то здесь явно не так. И вообразите моё удивление, когда я узнал, что точно такое же сказание существует в Устьянском районе Архангельской области. Причём о Стефане там ни слова:

«Поставили внутри землянки столбики, сделали настил и на крышу наносили большую груду камней. Много дней они носили, и старые и малые. Снесли в землянку все свои предметы домашнего хозяйства, чтоб ничего не оставалось. Забрались в эту землянку все чуди: мужчины, женщины, дети. Каменными топориками подрубили изнутри деревянные столбики, и всех их там задавило».

Всё это рассказала своему внуку, офицеру русской армии В. П. Мамонову, жительница деревни Зыково Василиса Семёновна Мамонова.

Где ещё чудь самозахоранивалась?

Проще спросить, где на территории Русского Севера она этого не делала. Рассказывают, как один молодой этнограф в Кировской области, впервые услышав о массовом самоубийстве чуди, собрался ехать в ближайшее отделение милиции. Насилу удержали.

Из Вятской земли отправимся в Пермскую. Посещая так называемые чудские могильники, коми люди в этом краю приносили угощение в берестяных чуплюшках с лычными ручками и, развешивая эти коробочки по растущим на могилах соснам и елям, говорили: «Помяни, Господи, чудака...» Чудь здесь, естественно, тоже «самозакапывалась», вот только не из страха перед крещением, а чтобы избежать смерти от голода.

Интересный момент: среди коми-пермяков есть легенда, как чудская девка, черноволосая красавица, зазывала народ на Чудский родник, обещала угостить пельменями. В первый раз увела с десяток человек – судя по всему, мужиков. И с концами. И в другой раз всё повторилось. А в третий – бабы обварили девку кипятком, и побежала она к роднику с криком: «Одэге! Одэге!» Между прочим, у финских народов такого слова нет, зато оно близко к древнеарийскому «удаку», что значит «вода». То есть реальная чудь, возможно, состояла из совершенно разных, в том числе индо-иранских, племён, объединённых одним общим именем. Впоследствии они смешались с русским, коми и другими народами.

Кажется, единственное место на земле, где чудь именуется чудью, точнее, чудцой, – это несколько деревень в Буйском районе Костромской области.

Их жителей кличут также «чудцой белоглазой», хотя чаще всего они сероглазы. Общаются на русском языке, который знают издавна, но прежде, судя по всему, говорили на вепском наречии. Пользуются уважением из-за своей патриархальности, хотя иногда над ними, наоборот, посмеиваются: дескать, отсталые какие-то – за модой не следят. Чудцов считают на редкость добрыми, гостеприимными людьми, существует также убеждение, что их девушки очень красивы, а парни – отважны в драках.

Несколько слов об их религиозности. В отличие от русских славян, русская чудь устраивает поминки не только в 3-й, 9-й и 40-й дни, но и в 20-й после смерти человека. Храмы называются у них с добавлением слова «чудцы»: Троица-чудцы, Никола-чудцы. Троица – особо любимый праздник. Главной святыней издревле считается Свирский монастырь, который основал святой Александр Свирский, вепс по происхождению.

Но вернёмся к самозахоронениям. Не во всех преданиях чудь закапывалась добровольно, из страха перед чем-либо. Иногда её селения проваливались в землю сами собой. В семи верстах от архангельской деревни Шалимовской есть озеро Светик, якобы образовавшееся на месте такой – ушедшей в землю – деревни. А недалеко от этого места находится так называемый Оселый бор, выросший на месте ещё одной ушедшей в земле чудской деревни. Рассказывают, что там жили большие грешники – не лучше тех, что в Гоморре.

Добавим, что путешествовавший в конце XVIII в. по Европейскому Северу России академик Лепёхин писал: «У самоедов и других северных народов существуют предания о живущих под землёй людях. Самоеды называют их сиртье и говорят, что это народ, занимавший их страну раньше их и который после их прихода ушёл в землю и живёт ещё там». Ненцы полагали, что эти ­таинственные белые люди пасли под землёй мамонтов, встреча с ними считалась счастливым предзнаменованием. Похо­жая легенда ­бытовала у алтайских староверов. Они рассказывали, как местная чудь, не желая идти под руку Белого царя, скрылась в горе, обещая вер­нуться.

Таким образом, если верить легендам, то чудь (сиртя у ненцев): а) хоронила себя не только из страха перед крещением; б) иногда оказывалась в земле против своей воли, в силу стихийного бедствия; в) продолжала жить под землёй.

Общее во всех историях: речь идёт о массовом исчезновении коренных обитателей тех мест, куда некогда пришли русские, коми, ненцы и так далее. Трудно дать однозначный ответ, почему легенды их так упорно не только мёртвыми, но и живыми отправляют под землю. Быть может, рождение преданий на этот счёт вдохновили курганные могильники, которые археологи нередко обнаруживают в наших широтах? Например, в районе Чудского озера, вдоль реки Нарва. Многие из этих погребений были групповыми, но не в том смысле, что там разом хоронили множество людей – просто покойников подкладывали одного к другому.

Из-за оседания почвы, естественных размывов и массовой распашки берегов рек и озёр необычные кладбища чуди время от времени себя обнаруживали. В результате, как писал доктор исторических наук Лев Лашук, «население наталкивалось на совершенно чуждый ему обряд захоронения. Остальное дополняла богатая народная фантазия». Думается, это основная версия происхождения мифов о массовых самозакапыва­ниях.

А Стефан при чём? Да ни при чём, естественно, и при всём одновременно. Имя его, как и имена многих других героев, охотно использовалось при создании сказок и преданий. Читать и слушать их – это сколько угодно, главное, не превращать в предмет идеологических спекуляций.