«СЛАВА БОГУ, ОПЯТЬ ИДУТ!»

– Как это «бесплатно»? Платно – тогда пожалуйста! – девушка за стойкой гостиницы «Губернской» удивлённо раскрыла глаза. На её блузке красовался бейджик «Юлия».

– Юля! Платно-то мы знаем, что «пожалуйста» – 600 рублей за стоянку машины. Но мы хотим бесплатно.

– Нет, такого не может быть!

– Юля, в жизни может быть ВСЁ. Мы ведь приехали в Великорецкий крестный ход к Николаю Чудотворцу... Посмотрите заявку от учебного центра, её должны были занести вам в четверг.

Юлия просмотрела все бумажки и ничего не нашла.

– Алё, Валера? Сыктывкарцы беспокоят. Мы уже в Кирове, в «Губернской». На одной машине уже подъехали раньше остальных, но на стоянку нас не пускают – нет списков.

– Сейчас приеду!

Выехав рано утром с отцом Николаем на его машине (я за рулём), по пути мы заехали в Пажгу, где он исповедал прихожан, в то время как его сын – отец Стахий – служил литургию в молитвенном доме (бревенчатый храм, возводимый в Пажге местным плотником на собственные деньги, ещё не достроен). Дорогу на Киров почти полностью починили, поэтому летели как на крыльях, в результате чего раньше оказались у гостиницы.

Присели с батюшкой на диванчик в холле, а Саша Куляшов с крестоходцем-новичком Василием стояли на улице возле машины. Не прошло и десяти минут, как в холл энергично зашёл здоровенный детина, мельком взглянул на нас и направился к Юлии: «Вот списки на машины...» Затем вятский богатырь протянул мне руку:

– Валера меня зовут... Вы уж извините, забыли мы отдать эту бумагу. Вы заезжайте во двор и вещи в школу заносите. С рюкзаками?

Понятно, что селиться будем не в самой гостинице, а в пустых классах учебного центра, который имеет с гостиницей общую стоянку. Для нас – бесплатную. Мы ж ныне не туристы...

Занесли рюкзаки, Валера выдал мне ключи от входа и протянул кипу листочков:

– Это записки на Великую от меня и от друзей... Вы там уж помяните.

В 11 вечера на двух микроавтобусах подъехали наши во главе с отцом Александром (Митрофановым). Проводил всех в классы, а потом отправился спать. До подъёма оставалось немного. Достал беруши и провалился в бес­покойный сон – обычное лёгкое волнение перед началом серьёзного дела.

Утром, как обычно, все заклеивали пластырем ноги. Саша Барбир вспомнил свой первый ход, когда их, новичков, отчитывали солдаты в Великорецком: «Что ж вы пластырь-то сейчас клеите, когда ноги уже разбиты? Клеить надо за-ра-не-е!» Стандартные болоньевые накидки на рюкзак в ходах себя не оправдали. Поэтому я всем раздал 160-литровые мешки на случай дождя. Всем раздал, а себе забыл. Да ладно.

...Народ медленно просачивался через монастырские ворота. Мы не торопясь двигались ближе к хвосту колонны, которая впервые нынче – видимо, во избежание пробок – пошла по улице Ленина. По сторонам стояли люди, наблюдая за крестным ходом. Офисные работники, забросив работу, взирали на нас с крылечек своих контор. С балконов глядели зеваки. На перекрёстке с улицей Московской возле металлического ограждения стояла стайка детишек лет 10, одетых почему-то в ярко-зелёные сигнальные жилеты. Малыши развлекались тем, что поочерёдно кричали крестоходцам: «Христос воскресе!», а мимо проходившие паломники отвечали дружно: «Воистину воскресе!»

Поравнявшись с детьми, я обратился к ним громко:

– Дети (малышня дружно повернула головы)! Христо-о-ос воскресе!

– Воистину воскресе!!! – запищали они.

– То-то же!..

После этого мы всей нашей компанией запели пасхальные тропари, нас поддержали ещё несколько человек. Один громкоголосый мужчина в очках, шедший совсем налегке (то есть вообще без вещей), тоже стал подпевать, но немного сбился, втянул в голову в плечи и с виноватой улыбкой закрыл рот ладошкой, но потом быстро сообразил, что требуется, и снова запел во всё горло. Позже выяснилось, что он профессиональный артист, 27 лет в театре работает.

Когда прошли мост, сзади послышалось заунывное пение: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас гре-е-ешных». Спешу вперёд, чтобы перестать слышать. Просто Иисусову молитву я сам пою иногда, но вот это заунывное «гре-ешных» сейчас, в начале пути, отторгается душой. «Что ж вам неймётся? – подумал я. – Пасха же! Ну, спойте же что-нибудь повеселее!» И уже собрался было обернуться, чтобы всё это высказать, но тут у меня заломило пальцы левой ноги. «Ого! И это в самом начале хода, на втором километре? Так, ребята, пойте что хотите. Я лучше вас пропущу, но слова не скажу. Господи, прости меня... гре-ешного!»

Вывод, который сделал я: идти лучше спокойно, как в плане физическом (без суеты, беготни, рывков и борьбы за место в голове хода), так и в духовном (с молитвой, без конфликтов, без осуждения – хотя тут я прокололся на первых же шагах, но благо, что впереди была исповедь в Великорецком).

– Саш, – говорю спутнику, – решил я попросить в ходу у Бога мудрости и спокойствия. И терпения…

– Рано тебе ещё мудрости просить. Это надо тем, кто постарше.

– Соломон, когда у Бога мудрости просил, совсем молодой был.

– Ну, смотри сам…

– Вот говорят, что мудрость приходит с возрастом. Но часто бывает так, что возраст приходит один.

Вторая остановка в Бобино.

Люба стоит возле калитки и о чём-то размышляет. Обращается ко мне:

– Василий, как думаешь: идти в дом или палатку разбивать?

– Конечно, палатку ставь! Погода – благодать. Ни дождя, ни ветра, днём градусов 13 будет. Только в палатке!

Пока Люба ждала подруг с палаткой, мы поставили две свои, достали снедь, батюшка благословил, и мы принялись за трапезу.

– А как вы колбасу едите? Три дня же нельзя есть, если 6-го в Великорецком причащаться! – женщина из соседней компании разглядывала наш ужин.

– Матушка, отдания Пасхи ещё не было. Тем более, мы путешествующие, – Саша закончил диспут быстро и просто.

Меня совесть не мучила: отец Николай ещё несколько лет назад благословил поститься перед причастием один день.

Пока ужинали, по соседству завалилась на бок мини-палатка. Её хозяйка уже собиралась спать, но, видимо, неосторожное движение разрушило кров.

– Ну надо же! – причитала она.

Помогли ей посильней воткнуть колышки, чтобы жилище больше не падало.

– Какая забавная у вас палаточка!

– Тут у меня и маленькая прихожая, рюкзак можно положить. А тут вот – спальня.

– Ага, а дальше, наверно, где-то есть и кухня, и гостиная…

Женщина рассмеялась. Всё лучше, чем унывать и раздражаться.

...Переход до Пашичей вымотал всех. Солнце жгло нещадно, жара изнуряла, жёсткий асфальт терзал ноги, я старался идти по обочине в тени деревьев. На просёлочной дороге стояли «Жигули», старик привёз для паломников несколько канистр холодной воды и разливал в кружки.

Мой спутник и тёзка Василий несколько раз спрашивал, долго ли ещё идти. Жилистый деревенский мужик, таскавший неоднократно туши лосей и медведей по лесу, – и тот вымотался. Его первоначальный азарт столкнулся с трудностями многокилометрового перехода второго дня.

– Василий, тут выход один – читать акафист. Без него и более продвинутые туристы сходили с дистанции. А бабушки-дедушки идут.

Справедливо рассудив, что раз мы в конце колонны, то в Пашичах все места в тени заняты, мы, не доходя до деревни, легли под дерево возле обочины, побрызгав предварительно вокруг репеллентом. Нашему примеру последовали ещё несколько паломников. Подремав, уступили место другим и пошли догонять икону.

В Кленовом все места возле заборов, в тени малейших кустиков и вправду были заняты. Мы медленно и осторожно продвигались мимо чьих-то ног, ковриков, рюкзаков.

– …Даже в Библии говорится, что нельзя разговаривать с людьми в длинных одеждах, – услышал я обрывок странной фразы. Какой-то паломник, судя по высказываниям – неправославный, внушал что-то рядом лежащим.

Отец Николай прислушался к разговору, видно было, что он возмущён до глубины души:

– Где такое сказано? Как зло вы это говорите! Ведь Господь сказал: «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою».

Кого только не встретишь в крестном ходу: и атеисты, и революционеры, и туристы. Наша старая знакомая-революционерка Надежда в очередной раз призывала народ к гражданскому и церковному неповиновению, костерила власти на чём свет стоит, обвиняла в продажности и бездушии. Александр Барбир, наш полковник, не удержался:

– Ну как же вы можете всех огульно обвинять?

И в ответ получил ушат словесной грязи, причём не единственный: в дальнейшем всю дорогу до Монастырского на привалах Надежда непостижимым образом оказывалась рядом и портила им отдых. И только в Монастырском произошло нечто удивительное: Надежда в очередной раз их заметила, подошла, поприветствовала: «Христос воскресе!» – и извинилась перед Сашей Барбиром. Этот большой ребёнок своей пламенной молитвой и терпением смог утишить и такое сердце.

...А мы тем временем дошли уже до конца Кленового и не обнаружили ни одного кусочка тени для четверых. Вся тень была занята, а в конце села стоял человек:

– Братья и сёстры, пожалуйста, не ходите дальше. Крестный ход ещё не прошёл. Располагайтесь слева-справа, где можете.

Мы прошли в сторону метров сто к небольшой черёмухе, где уже пара паломников нашла себе защиту от солнца. Они немного подвинулись, освободив пятачок под деревом. Вода, тень – и ты уже счастлив, хотя под головой камень вместо подушки, а сам лежишь в ямке.

Да много ли человеку надо? Лишь толику милосердия к ближнему...

Дошли до Монастырского. На завалинке возле часовни отдыхали отец Аркадий и отец Стефан.

– Отец Николай, идите вниз в село, там кормят батюшек!

– Ой, нет... Если я спущусь под горку, то больше не поднимусь, – пошутил отец Николай. – Я лучше со своими; еда у нас есть, сейчас что-нибудь сообразим. Мне бы прилечь...

Где-то впереди Альфредыч с Володей заняли для нас места в помещении, но мы решили остановиться в палисаднике возле сельского дома. Хозяйка безо всяких разговоров разрешила поставить палатки:

– Кипяток можно взять, туалет сейчас покажу. Располагайтесь. Одно место есть в доме на кухне, 300 рублей, если хотите.

– Нет, мы на улице. Если только батюшка захочет.

Отец Николай прилёг ненадолго в палатке, но потом его начало трясти от перенапряжения. Уговорили его пойти погреться в дом, пока мы приготовим пюре и чай. Ночевать внутри он наотрез отказался.

На свежем воздухе спалось отлично. Я проснулся без будильника в половине третьего свежим и бодрым. Отец Николай более-менее пришёл в себя, но у Саши, похоже, поднялась температура. А я утром потерял акафист. Куда дел – непонятно. Перерыл весь рюкзак и пакеты. Как в воду канул. Теперь до Горохово придётся пользоваться чужим.

В три часа вышли за калитку поклониться иконе. Мимо прошли Зина и Элина, которые в прошлом году зарекались больше ходить в Великорецкий. Но многие так зарекаются, а потом снова идут…

Хозяйка дома с дочкой тоже вышли провожать ход:

– Ой, сами-то мы боимся! Не дойдём ни за что. Паломников принять – пожалуйста. Хоть деду на лекарства собрали. Дед у нас совсем не ходит…

– А мы решили в этом году в палатках. В прошлом ночевали там, на последней улице. А в позапрошлом году – в сарайчике рядом с магазином. Тут неподалёку. Почти до пяти утра просидели, пока не закрылся магазин…

– Так это мой магазин, – улыбнулась дочка хозяйки. – Я там и была, кроме меня, никто не работает до пяти утра.

Мы прочли на ходу утреннее правило, принялись за акафист. На шестом кондаке услышали голос Саши Барбира. Они с Альфредычем и Володей догоняли нас и, что удивительно, читали то же самое место акафиста, что и мы. Седьмой кондак прочитали все вместе, потом они снова ускорились и ушли вперёд.

…Последние паломники из Монастырского выходили в девять утра, когда мы были уже в Горохово.

Народ поднимался с последнего перед Горохово привала. Чтобы бесцельно не стоять в образовавшемся заторе, мы начали нараспев читать акафист. Рядом подпевали. Меня всегда радует эта возможность – подойти и попеть акафист с любой группой паломников. Или просто поддержать, когда поют «Аллилуйа!» или «Радуйся, Николае, великий чудотворче!», а потом поблагодарить друг друга поклоном за совместную молитву.

В Горохово Василия отправили за водой и кашей, и он пропал надолго. Мы уже палатку поставили и чай разогрели, Липин быстро принёс (как он это умеет) две тарелки гречи, а Василия всё не было. Мы с Сашей уже пожалели, что отправили новичка. Но он вернулся... с несколькими бутылками святой воды из источника. Оказалось, стоял в очереди.

Зазвонил телефон. Высветился номер жены.

– Да, Тань.

– Алло?

– Тань, ну говори уже!

– Вась, ты?

– А кто ж ещё?

– Точно ты? Я тебя не узнала...

Вот это я напелся – жена голос не узнаёт!

После обеда всех потянуло в сон. Сашу до сих пор знобило, и предложение купаться в источнике он с ходу отверг. А я, отоспавшись, пошёл к купели, по дороге завернул в книжную палатку, чтобы купить акафист. Подал записки, купил акафист и книжку про Горохово, где описывалась история расцвета села и его запустения после разрушения храма, а также современные чудеса. Поразило одно из них. Несколько лет назад, когда ход ушёл уже довольно далеко, под храмовым куполом раздалось пение ангелов. Некоторые паломники поспешили вернуться. Когда пелось «Величаем», слог «ча» тянулся очень долго, а ещё дольше – примерно минуту – слог «ем». И в конце тонкий нежный голос: «Аллилуйа, аллилуйа, аллилуйа!»

Продолжаем путь. Через дорогу, шедшую по краю поля, ползёт гусеница длиной с телефон. Остановился поглазеть на это чудо природы. Интересно, какая из неё получится бабочка?..

– Врача! Врача! – в очередной раз раздались крики откуда-то спереди. В тени кустов несколько паломников склонились над женщиной, которой на жаре стало плохо. Минут через пять показалась «Нива» с медиками, потом увидели ещё одну машину. Слава Богу, есть добровольцы-врачи, которые отдают своё время поддержке крестоходцев. Дай Бог им самим здоровья!

За пару часов до Великорецкого начал капать небольшой дождик. Некоторые сразу поторопились надеть накидки и плащи, а я наслаждался прохладными каплями. Дождик слегка попугал людей и прекратился на ближайшем привале.

В Великорецком расположились на прежнем месте. Павел Иннокентьевич распределял паломников по этажам. Поднявшись на чердак, я достал спальный мешок, раскрыл, обнаружил потерянный акафист и... своё водительское удостоверение. Про него я не вспомнил, в то время как потеря книжки с акафистом создала мне душевный дискомфорт. В крестном ходу другие ценности.

Утром была исповедь. Первое, в чём каялся, – непобедимое тщеславие. Что бы ни сделал, всё портится этим ядом. Только еле-еле петь научился – и вот уже грудь колесом. Один корявый отчёт в год о Великорецком в Интернет выложил – и уже великий блогер. В палатке переночевал – и знаменитый путешественник отец Фёдор Конюхов может уходить на пенсию. Как с этим бороться? Господи, дай мне мудрости и спокойствия. И терпения.

На ранней литургии на реке Великой служили сразу четверо наших батюшек. Народу было не очень много, на поздней бывает раза в три больше. Впереди стоял молодой человек, периодически делал снимки, поднимая планшет над головой, и проходить на свободное место не торопился.

– Вперёд не пройдёте? Нет? Ну и ладно...

Перед причастием толкотни не было, всё происходило спокойно, мирно, мужики пропускали друг друга. Я причастился из рук отца Ильи. Батюшка сказал чудесную проповедь о том, как раньше проходил крестный ход, как этому мешали, специально на берегу Великой проводя учения ДОСААФ. Для этого создавали оцепление, не пуская посторонних к месту обретения иконы. И в лесу людей ловили, поэтому паломники шли в два-три раза дольше, ночами. Похожую историю я слышал в Троице-Сергиевой лавре, где в 1920 году закрыли доступ к мощам преподобного Сергия. Пришёл один старик в Лавру, а его не пускают солдаты:

– Ну что, дед, увидел своего Сергия?

– Главное, чтобы не я его увидел, а он меня…

Встретили отца Михаила, бывшего настоятеля храма Новомучеников на Филейке. Подошли под благословение:

– Отец Михаил, как нам вас не хватает в этом году… Особенно в Монастырском.

– Ничего-ничего. Бог даст, через год всё образуется, будем снова помогать.

...После купания в Великой и в источнике пошли на акафист. Молебен служил отец Тихон, по окончании сказавший слова, от которых я запомнил только ощущение: будто мама тебя погладила по голове и прижала к груди. Дал же ему Господь дар проповеди и любви к людям!

А на выходе стояла молодая женщина, раздававшая листовки.

– Что пишут?

– А вы возьмите, почитайте, – и она быстро раздала каждому по листу.

– Ага, понятно... Про «чипизацию».

В то же самое время Лёша Корниенко воевал с единомышленником этой женщины. Тот перед камерой бегло цитировал Апокалипсис, называя СНИЛС именем зверя, а универсальную электронную карту – его образом. Словно забыв слова апостола о том, что «ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией».

Кто-то ждёт Христа: «Ей, гряди, Господи!» А кто-то – антихриста, причитая, что всё пропало!

На перекрёстке перед монастырём полицейский разворачивал машину.

– Да здесь все говорят «только людей забрать»! Ещё раз повторяю: по-во-ра-чи-вай-те на-пра-во! – твердил он упрямому водителю.

Мне показалось, что полиции нынче было раза в два больше, чем обычно. Численность полицейских, видимо, увеличилась пропорционально количеству паломников. Что примечательно: артист, певший без устали тропари, к этому моменту уже был в розыске. А повздорил он с одной из телевизионных групп, снимавших видео о крестном ходе. В этом году работали сразу несколько телеканалов, и не все были настроены доброжелательно. Отец Илья рассказал, что в Загарье два священника, сняв ботинки, обрабатывали разбитые от ходьбы ноги. Подкатил оператор с камерой и стал снимать процесс. Затем вдруг резко прекратил, буркнув себе под нос:

– Крови маловато...

Возможно, именно этот оператор нарвался на артиста, пообещавшего открутить ему голову. Без головы снимать неудобно, и оператор побежал плакаться в полицию. Чем история закончилась, нам неведомо, но артиста после Великорецкого мы не видели.

Мы сидели в трапезной на втором этаже, поглощали вкуснейший суп из пакетиков с рыбными консервами, когда к нам обратилась девушка:

– Извините, вы не из Сыктывкара?

– Из Сыктывкара. А вы тоже?

– Нет, просто читали про вас в Интернете. Мы из Латвии. Нас примерно 25 человек. Рига, Саласпилс.

– Из Латвии? Надо же! – удивился отец Николай. – Всякое дыхание да хвалит Господа!

Тут настал черёд удивляться девушке. Отец Николай, увидев её недоумение, поспешил успокоить:

– Да вы не обижайтесь, мы же тоже «всякие», не вятские.

Мы немного поговорили, и наши сёстры из Латвии отправились к себе. Теперь жалею, что не спросил имени этой паломницы. Тёплые слова сказаны, а о ком помолиться – не знаю.

Прямо в трапезной на коврике расположилась девушка из Дивеево. Что примечательно, шла она впервые и одна. Буквально через несколько минут я познакомился с пожилой паломницей из Сарова. Она удивилась и обрадовалась, что тут есть люди из Дивеево:

– Я тоже в первый раз иду. Всё для меня ново и непонятно. Спрашивала, зачем нужно идти в крестный ход и так мучиться, для чего?

– Как для чего? Сказано же в Евангелии: «Как Христос пострадал за нас плотию, то и вы вооружитесь тою же мыслью; ибо страдающий плотию перестаёт грешить». Господь грешников не слушает, а тут нас быстрее услышит. И какая проповедь православия, когда люди невоцерковлённые видят эту 30-тысячную колонну! Увидел в окно – глядишь, через год сам пошёл. Один американец-протестант несколько лет назад из любопытства присоединился, а на третий день крестился в реке. Крестный ход – великая вещь! Такого единения духа больше нигде не найти. И за родных помолиться, за живых, отошедших к Господу. Вся земля Господня, всё Его. Что Ему принести, какую жертву? «Даждь Ми, сыне, твоё сердце»…

– А, вот теперь поняла. Я у одного молодого батюшки в Кирове спрашиваю: «Вы тоже в первый раз? Новичок?» А он мне и отвечает очень серьёзно: «Я не новичок. Я новоначальный!» А в первый день смотрю: идёт старик глубоких лет, а рядом с ним мужчина высокий, серьёзный, в хорошей одежде. И дед его отчитывает: «Не позорь меня! Все идут – и ты иди! А то ветролёт ему подавай! Что удумал!» Это он так вертолёт называл. Сын, оказывается, сказал ему: «Зачем идти, ноги отбивать? Давай я тебя на вертолёте в Великорецкое отвезу и обратно». Потом шла бабушка, 81 год ей: «Бабушка, а вы-то куда?» А она и отвечает: «Старая я, вот иду, готовлюсь помирать»…

– У нас в Сарове и Дивеево тоже благодать на благодать, – продолжила она. – Матушка игуменья постоянно говорит: «Смотрите в небо почаще. Небо у нас особенное». Идут как-то паломницы по канавке, и вдруг одна остановилась, другая, третья. Все в небо смотрят, а там на облаке – образ Богородицы «Прибавление ума». И не один раз так: то «Умиление» было, то «Покрова», то «Державная». Четвёртый удел Пресвятой Богородицы, как сказал батюшка Серафим...

На ночном молебне хором пели акафист, отец Николай вместе со священниками читал кондаки. Час пролетел незаметно. Вышли на улицу, я взглянул на звёзды. Не на небесные, а на те, что украшают купол колокольни. Их делал наш отец Алексей из Вознесенского храма, когда служил солдатом в Юрье.

Готовимся в обратный ход, в Вятку. Определяется, кто на каких переходах будет нести икону. Намечается соперничество, битва за икону. Хотел встрять, но передумал. Потом эта суета повторяется в жизни. Пойду, как шёл, потихоньку. Я уже носил четырежды, теперь пусть другие понесут. С 2009 года прибавилось тысяч 15 народу, не меньше. Получается, несколько тысяч мужиков хотели бы понести икону. Чего встревать? В Великорецком, в Доме паломника, я встретился с вятичем Олегом, с которым когда-то соперничали за икону. Мы друг у друга попросили прощения за прошлое, обнялись... И после этого опять идти и толкаться с братьями по разуму?

…На привале стало заметно, насколько больше идёт людей, чем раньше. Из одного только Сыктывкара приехал автобус с двадцатью паломниками …

Прошли поворот на Горохово, спуск, подъём, какие-то распаханные поля среди леса. Кто и что здесь сажает? Потом на стоянке Володя Растворов объяснил, что поля распаханы и засеяны овсом для кабанов; одного даже сейчас видели. А когда зашли в лес на привычное место стоянки, по просеке упрыгал зайчишка, но в панике кинулся не в заросли, а в сторону иконы.

...Сухая погода за несколько дней превратила грунтовку от Медян до Мурыгино в сплошной песок, из которого тысячи пар ног дружно выбивали пыль, окутавшую плотным слоем всю колонну. Песок забивался в кеды, пыль залетала в нос, в рот, мешала дышать. Саша обмотал платок вокруг лица и стал похож на моджахеда. Я пытался найти более-менее твёрдую тропку посреди сухого песка, по которому идти было тяжело. Вдобавок стала гореть от мозолей уже не правая, а левая стопа. Выручила палка-посох, которую мне насильно вручил отец Николай. В мозгу почти сразу возникло слово «самум» – хотя ветра и не было, но окружающая картина почему-то напомнила о песчаных бурях в Северной Африке и Аравии.

В Мурыгино колонна изменила маршрут и вышла к новому жёлтому храму с золотыми куполами. Мы скорым шагом отправились к интернату. Липин с Барбиром впереди, а я за ними, еле поспевая. Вспомнился мой первый крестный ход – Стефановский, 2004-го. От Сыктывкара 65 километров мы по асфальту шли сутки с небольшим. Намного быстрее, чем в Великорецком. Хотя икона святителя Стефана была намного тяжелее. На второй день у меня отказали ноги, повредилось ахиллово сухожилие. Батюшка предложил после хода съездить на святые источники, но дорога по весне раскисла, и последний километр мы шли пешком. Я опирался на палку и подволакивал левую ногу, один глаз прищурен от лучей майского солнца, а второй – раскрыт от напряжения. Терминатор-2, да и только… Навстречу попались две паломницы, одна из которых шла примерно так же, как я. «Серая шейка», – подумалось мне. А девушка, поравнявшись, хмыкнула и произнесла: «О! Наш человек!»

В спортзале интерната мы были первыми. Главным желанием было стянуть себя пропитанную потом и пылью рубаху и пойти в душ.

– Да, Василий, вот это переход!

– И не говори. В носу пыль, в ушах пыль. И в волосах…

– По грехам…

– Да, видимо, так примерно наши просьбы к Небу выглядят со стороны. Не благоухание, которое возносится как дым кадильный, а удушливая пыль, стелющаяся по земле. Молимся скороговорками, витаем мыслями в другом месте…

После выхода из Гирсово прошли пару километров и почему-то встали. Стоим, изнывая от жары. Вспомнилось, как в одной деревне кто-то из жителей поливал паломников из шланга... Мимо прошёл отец Иов, направляясь в обратную сторону. Мы заметили, что обувь у него, несмотря на жару, прежняя – длинные резиновые сапоги. То и дело к нему подходили паломники под благословение.

– Бедный отец Иов, покоя ему не дают, – заметил Альфредыч.

Через несколько минут, заметив, что батюшка идёт обратно, мы все вскочили и встали в ряд:

– Отец Иов, благословите сыктывкарцев!

А колонна стоит. Выяснилось, что полиция задержала ход на мосту. Была мысль, что они дожидаются отставших, но оказалось другое: на обочине обнаружен внушительных размеров бесхозный рюкзак. Нужно было его проверить.

Наконец-то тронулись! Колонна после возобновления движения растянулась на три-четыре километра. Люди в проезжавших машинах смотрели на нас: кто с равнодушием, кто с любопытством, кто-то неприязненно, а кто-то улыбался и, несмотря на пробки, говорил: «Слава Богу, опять идут!»