«В ГОРОДСКОМ САДУ ИГРАЕТ...»

В любом месте живёт немало достойных людей, подчас даже святых – тихих праведников, без которых, как известно, не стоит никакое село. Но чтобы появилось это село или город на карте человеческой памяти, нужны ещё какие-то видимые усилия.

Задумался я над этим недавно, оказавшись в Вятских Полянах – городе с деревенским названием. Имена самых известных его обитателей я знал и прежде, о них начинаешь слышать уже в Кирове. Я не хочу соорудить некую доску почёта: «Лучшие люди города (села, станицы, полустанка)». Речь о тех, о ком говорят, заметно меняясь в голосе, не просто уважительно, а с некой ноткой восхищения.

Даже неверующие вспоминают трагически погибшего при пожаре протоиерея Алексия Сухих. И не о смерти его говорят, а о жизни – он был душой Полян. Из людей светских говорят о покойном ныне директоре завода «Молот» Фёдоре Ивановиче Трещёве. Из живых – о Сергее и Наталье Суворовых, создавших детскую театральную школу столичного уровня, и, конечно, о Владимире Михайловиче Трефилове – основателе школы духовых инструментов. О нём я и расскажу сегодня. Ну и, соответственно, об отце Алексии – о ком ни возьмись писать в Полянах, батюшку обязательно упомянут.

Итак, Владимир Михайлович – большой, очень добрый человек, напоминающий тех послевоенных вятских учителей, о которых мне в детстве рассказывала мама.

Родом он из Слободского – старинного города близ Кирова, который Трефилов по сей день очень любит. В 50-х годах он пришёл в Дом пионеров, чтобы выбрать кружок по душе. Их было много: судомодельный, танцевальный, хоровой. Можно было выучиться на баяниста – их, как наследников гармонистов, почитали, частушки про них складывали. Из приличных:

Баяниста полюбила –
Наругала меня мать.
Не ругай меня, мамаша,
Ой, хороший будет зять!

Правда, вместо баяниста когда-то пели про гармониста. Теперь, наверное, на программиста придётся менять. Другие приоритеты у девушек.

Против баяна Трефилов ничего не имел, но ему очень понравился учитель игры на духовых – Николай Петрович Корепанов. Поясняет:

– Для меня это был величайший авторитет. Ни разу не видел его в непотребном состоянии, выпившим или недоброжелательным к ребятам. Мальчишки к нему разные шли, и хулиганистые тоже, из которых потом вырастали нормальные люди. Он всех притягивал.

Тогда усвоил Владимир Михайлович один урок, который, собственно, сделал его настоящим учителем и, думаю, свёл с отцом Алексием: знания, которые ты передаёшь, – это, конечно, важно, и если сможешь подготовить выдающегося мастера – замечательно.

Но главное не это.

Если занятия идут два часа, десять минут Владимир Михайлович тратит на то, что он называет проповедью. Просто говорит юным дарованиям, что жить нужно достойно, дружно между собой, не подводить друзей. Мальчишкам объясняет, как с девчонками себя вести, девчонкам наказывает, чтобы мата в своём присутствии не терпели, и так далее.

Спрашиваю:

– Срабатывает?

– Срабатывает, – отвечает Трефилов очень спокойно, так что сомнений не возникает.

Сорок четыре года работы с ­детьми.

– И всем нашим педагогам говорю, – продолжает он, – что нужно уметь вытирать носы. И в буквальном смысле, и похвалить и утешить, когда надо. Любить детей – это на первом месте. Так же отец Алексий думал: главное – не службу отстоять, а о людях побеспокоиться. Он это понимал.

Только четверо или пятеро моих учеников не нашли себя в жизни. Не сложилась судьба, мягко выражаясь. У остальных всё слава Богу. Есть врачи, инженеры, во всех областях работают. Вот Володя Альчиков, Владимир Анатольевич, на саксофоне у нас играл. Сейчас глава администрации района. Пусть человек найдёт себя, научится радоваться жизни. Наша задача не в том, чтобы сделать из ребят профессиональных музыкантов, а чтобы людьми стали.

Надо сказать, получается и то, и другое.

Выпускник школы Сергей Пономарёв – ученик Николая Ивановича Одинцова – играет в оркестре Лундстрема. Давид Ткебучава – один из лучших барабанщиков в России. Оркестром Кантемировской дивизии руководит Михаил Демёхин, ещё двое военных дирижёров, Сергей Новокшёнов и Александр Малютин, возглавляют военные оркестры в Йошкар-Оле и Уссурийске, кто-то играет в симфонических оркестрах… Список длинный на самом деле.

– Вижу, как меняются ребята к лучшему, – говорит Трефилов. – Был хулиган, а вот уже и институт закончил, и семья хорошая, и детей ко мне ведёт заниматься. Иные мальчишки сами приходят – мы на виду, нашу школу знают.

– Интересуетесь, что их приводит к вам?

– Нравится духовной оркестр. Вот вам нравится?

– Очень!

– Им тоже. Это такая мощь, такая красота! Ребёнок ощущает это всё. У одного сосед играет, другой в кино увидел, третий побывал на нашем выступлении. И загорается. Иной приходит со средними данными, а вырастает в хорошего музыканта. Просто потому, что любит музыку.

– Оркестров нашего уровня в области больше нет, – грустно произносит Владимир Михайлович.

– Почему?

– В Слободском раньше духовые оркестры имели механический завод, фанерный комбинат, мебельная фабрика, швейная, меховая фабрика «Белка», ГПТУ и Дом пионеров. Семь оркестров на небольшой город. Сейчас два от силы, и средний возраст музыкантов – чуть помладше меня. В Кирове при каждой мало-мальски уважающей себя организации был оркестр, сейчас их осталось пять на весь город.

– Народ перестал интересоваться?

– Нам отчётный концерт по два раза приходится играть, все желающие в зал не помещаются. Интерес-то как раз есть... Меня спрашивают, почему не подготовил себе замену. На самом деле замену мы подготовили на несколько таких школ, как наша, но кто из ребят пойдёт на базовую зарплату педагога в 4 тысячи? Это не меркантильность. Нужно кормить семью. Должна быть гос­программа по сохранению жанра духовой музыки. Нужны единые программы обучения, как это было раньше. Сейчас каждый их делает под себя, исполнительское мастерство начало падать.

– Но ведь до революции государство тоже не помогало. Впрочем, тогда оркестры поддерживали земства – местное самоуправление.

– Ведь это не просто красивая живая музыка, уровень культуры, но и воспитание.

– Когда они появились в России?

– При царе Петре, в конце XVII века. Раньше всё держалось на духовных оркестрах: человек рождался с духовой музыкой, с нею его провожали и в последний путь. «Коль славен наш Господь в Сионе» играли, когда встречали высокопоставленных чинов, архиереев, под духовную музыку проводили балы, народные гулянья в парках.

– На какое время пришёлся расцвет?

– Когда Корепанова не стало, его дочь передала мне часть нотной библиотеки. И я что-то узнавал, что-то вспоминал о том, какие отличные вещи исполнял Николай Петрович со своим духовым оркестром. Сопровождали оперетты, например «Свадьбу в Малиновке», могли сыграть увертюру Эгмонта и много чего. Корепановский оркестр гремел.

Расцвет пришёлся, наверное, на 30-е–50-е годы прошлого века. Танго, вальсы, «Осень» Козина мне очень нравились. Мои ребята сейчас «Осень» тоже играют, а из старинных вальсов – «Душа полка» и «Амурские волны». В 1956-м я впервые услышал живое исполнение на танцплощадке, а с тринадцати лет сам играл на танцах.

– Фронтовики ещё были молоды...

– Когда я приехал в Вятские Поляны, из фронтовиков на параде шла колонна в два квартала, а сейчас – два десятка человек.

И в Слободском они, конечно, в пору моего детства задавали тон. Подходили, заказывали «Синий платочек», «Землянку». Отец мой тоже на фронте был. Награждён медалями «За отвагу», двумя «За боевые заслуги», орденом Красной Звезды…

– Он гордился тем, что вы стали музыкантом?

– Авторитет музыкантов был на высоте, все мы были на виду. Люди намного старше меня относились с уважением, не за пацана считали. У музыкантов, кстати, вообще нет градации: старше – младше. Всё зависит от того, как играешь. Смотришь, одному 12 лет, другому 17, а разговаривают как равные. Если ты в тридцать плохо играешь – одно отношение, а если в двенадцать мастер – другое.

После школы я закончил музыкальное училище в Кирове и в 69-м году приехал сюда. Думал, немного поработаю и уеду. Приглашений было много, и в хорошие оркестры. Но работа затянула, оторваться от ребят уже не смог.

– Вы играете за пределами школы?

– Обычно на 9 Мая, День города. На танцплощадках духовые оркестры перестали играть ещё до моего приезда в город. Оставались ребята-ветераны – старые духовики, которые играли на похоронах. Потом и это ушло. А у меня ведь детский оркестр, с ним на похороны не пойдёшь. Впрочем, играли – на похоронах Светланы Вадимовны Тритенко, прекрасного педагога нашей школы, светлая ей память... И когда провожали в последний путь нашего выпускника Артёма Попова. Капитан спецназа, 16-я бригада ГРУ. Погиб во время пожара, спасая из горящей казармы своих бойцов.

– Как вам удалось создать школу?

– Это случилось в 90-м году. Я мечтал о ней ещё в училище, обсуждал с друзьями, что хорошо бы чисто духовая школа была. Наконец решился. Это не так было просто: пришёл – сказал. Двадцать лет перед тем здесь проработал, мой оркестр выступал на всех городских мероприятиях, его знали, поэтому меня и поддержали. Вышли мы на Департамент культуры, там работал Геннадий Михайлович Балыбердин – отец известного сейчас в области протоиерея Александра. Он согласился с тем, что дело хорошее, начал помогать. Фёдору Ивановичу Трещёву идея тоже понравилась. Решили в качестве эксперимента попробовать. Уже начался развал страны, мало кто верил, что у нас что-то получится. А у нас получилось.

– Наша газета тоже появилась в конце 90-го. И тоже все думали, что ничего из этого не выйдет.

– Вот!

– Где доставали инструменты?

– Где только не искал. По области ездил. Однажды главврач нашей больницы Виктор Матвеевич Вологжанин привёз два инструмента из Котельнича, там у него друг тоже главврачом работал, и, видно, был когда-то оркестр при больнице. В Шунях хотели создать оркестр, но не получилось, инструменты остались. Балыбердин помог, купили чешские. Ну и так понемногу. Узнаёшь, что где-то есть, приезжаешь, договариваешься – тебе либо так отдают, либо продают по остаточной стоимости.

– У вас на стене школы видел интересную фотографию. Там вы совсем молодой, с учениками.

– 91-й год. Самый высокий на снимке – Алексей Селезнёв. Закончил механический институт, сейчас в Ижевске, инженер. Рядом его однофамилец – Илья Селезнёв. Стал фельдшером. Денис Лоншаков, он играет в Государственном симфоническом оркестре в Казани. Следующий – Максим Бариев. Без музыкального училища, после нашей школы поступил в Московскую консерваторию. Это случай уникальный. Но нужно понимать, что за человек. Ни разу за восемь лет не опоздал на занятия, и не было такого, чтобы пришёл не подготовившись. Общеобразовательную школу закончил с золотой медалью. Крайним стоит Рустам Касимов – врач высшей категории, служит в Нижнем Новгороде в военном госпитале.

– Сколько таких школ, как ваша, в стране?

– В Москве есть государственная школа духовых инструментов. О других не слышал.

На стене кабинета Трефилова фотография отца Алексия Сухих. Она больше и как-то ярче других, сразу бросается в глаза. Такое ощущение, что всё остальное здесь вокруг неё.

– Владимир Михайлович, кем он был для вас?

– Он был нашим духовным отцом. Не могу поставить себя рядом с ним, отец Алексий был человеком из другого мира. Младше меня лет на восемь, но я всегда видел в нём старшего.

Мне в детстве не очень повезло. Время было безбожное, хотя Екатерининская церковь у нас в Слободском работала, да и рядом с нами жили священники. Но отношение к ним было насторожённое, и это детское восприятие долго сохранялось.

В конце 80-х я узнал, что к нам сюда, в Поляны, приехал священник. Старый кинотеатр «Прогресс» начал разваливаться, и никто не знал, что делать со зданием, сносить или реставрировать. Решили отдать Церкви. На глазах у всего города кинотеатр начал меняться, превращаться в храм. И мне тогда стало интересно, что за человек этот батюшка. Пришёл к нему в гости, он жил тогда в маленькой хибарке. И часа три или четыре мы с ним проговорили – хорошо, по-человечески.

Ему всё было интересно: я интересен, чем занимаюсь, что мы играем. Есть священники, да и не священники тоже, которые неприступны, к ним не подойти. Стоит такая глыба... А тут всякому рад. И с бомжем, и с крупным чиновником говорил уважительно, внимательно. Я убеждён, что священник должен быть таким... Так мы познакомились. С тех пор стал заходить к нему в гости. Когда собрались открыть школу, взяли у него благословение.

Я заходил к отцу Алексию в храм, а Светлана Вадимовна даже проводила в церкви уроки: «Беседы об искусстве». И батюшка бывал у нас, на всех концертах, выступлениях, даже репетициях, мог просто на урок зайти. Он был с нами, и мы ему доверяли.

Понимаете, некоторые занимаются своим ремеслом, не знаю, как правильно выразиться, а ему до всего было дело. Решил создать при храме музей солдатской славы, собирал для него письма с фронта, мы помогали. Казалось бы, зачем священнику это надо? Кладбище облагородил. Опять же, зачем ему это, за пределами храмовой ограды, мало ли на что можно потратиться, но он начал расчищать, сделал ограду. Не спрашивал никогда, почему редко ходишь в храм, того-то не делаешь. Если тягать человека, он отшатнётся, а если примером благотворно влиять, рано или поздно сам придёт. Он это понимал, и не торопил. Просто дарил человеку Евангелие и был рядом.

Через него мы пришли к духовной музыке. Он об этом мечтал, мы много говорили на эту тему. Так было посеяно зерно. Мы стали играть Бортнянского, а после смерти батюшки – Чайковского и Артемия Веделя. Их трудно исполнять, разучивать, но в то же время всё так красиво, гармонично расписано, дети играют с желанием. В память о батюшке.

Ученики мои от него не бегали, привязались как к человеку. 9 Мая, когда мы играли на площади, ему всегда приносили кресло. Он садился и слушал. После трагедии выходим, помню, на праздник, первый раз без него. Начинаем играть, оглядываюсь, вижу: стоит кресло. А отца Алексия нет. Кто-то из ребят поставил. Такая вот память о нём. Евангелие, подаренное им, я читаю потихоньку. Но та глубокая музыка, которая есть в нём, пока не даётся. Читаю, слушаю, жду.