«ЖИВИТЕ ВЫ ТУТ, ПОЕДУ ОТДОХНУ ОТ ВАС»

26 июля на 78-м году жизни отошла ко Господу монахиня Мария, в миру – Мария Ивановна Паршукова. Долгие годы несла она при Троице-Сергиевой лавре послушание странноприимства (о ней «Вера» рассказывала в № 622 – «Ты не пой, соловей, сладкой песни своей»). Случилось так, что как раз в эти дни приезжал с Кавказа в Троице-Сергиеву лавру её последний духовник – отец Косьма. Это он десять лет назад постриг Марию в монахини. Ему сообщили о кончине духовной дочери, когда отец Косьма шёл поклониться преподобному Сергию. Вёл его под руку келейник (батюшка почти ослеп) – и он тут же вознёс руки кверху…

«Ксюшенька, здравствуй, это я, Александра Васильевна из Лавры, – слышу знакомый голос в мобильном телефоне. – Приезжай. Я у Марии Ивановны, в Максаковке…» И вот уже мелькают за окном автобуса домишки на окраине Сыктывкара, мост через Сысолу, заливные луга… Нередко я ездила на службу в храм Преподобного Сергия в посёлок Максаковка, но бывать в гостях по названному адресу не случалось. И вспомнилось мне по дороге, как несколько лет назад, впервые посетив Троице-Сергиеву лавру, впервые же я услышала и о Марии Ивановне Паршуковой.

Надежда, хозяйка дома в Посаде, где я остановилась, неспешно рассказывала о здешней жизни, отметив, что при Лавре живут и из Коми:

– Александра ­Васильевна, Лида, Мария Ивановна. Все они с любовью привечают у себя паломников. Правда, Мария Ивановна перенесла инсульт и теперь вновь вернулась на родину.

С Александрой Васильевной и Лидой мы потом познакомились и подружились, а вот с Марией Ивановной встретиться предстоит только сейчас. Немножко волнуюсь. У калитки уже встречает Александра Васильевна.

– Ксюшенька, тебя не узнать! – мы обнимаемся, в это время на крылечко выходит энергичная черноволосая женщина, и Александра Васильевна представляет её: – Это Галя, крестница Марии Ивановны.

В ней я узнаю регента поселкового храма – нередко на службах я обращала внимание, как она по-особенному слышит звучание и ритм богослужения и умело руководит клиросом.

Восьмой год Галина несёт свой крест – ухаживает за лежачей крёстной. «Мария Ивановна уже не обращает внимания на незнакомых людей, – предупредила она меня, – мало говорит, но всё понимает».

Маленькая, худенькая, словно девчушка, матушка Мария тихо лежит на аккуратной постели, а Александра Васильевна угощает её свежей клубникой. Я сижу рядышком и примечаю, с какой благодарностью принимает матушка угощение из рук подруги, и, как мне показалось, чёрные как угольки глаза всё же замечают незнакомку. Заговорить с ней не решаюсь, однако наши взгляды не раз встречаются, и я пытаюсь угадать в них несказанные слова… Но для чего Господь дал нам встретиться, мне пока неведомо.

Галина не позволяет себе сидеть без дела, руки всё время чем-то заняты. Вот и сейчас, рассказывая о крёстной, она помогает соседке готовить на стол. Слушая её, понимаю, сколько же терпе­ния набралась она, пока ухаживала за болящей матушкой.

– Поначалу всякое бывало, – говорит неугомонная хозяйка. – И ссорились, и голос повышали друг на друга, ведь у крёстной сильный характер, непросто человеку деятельному смириться со своей немощью. В своё время она всех нас, племянников, растила, поэтому в её голосе воспитательные нотки звучали нередко. В начале своего трудного пути, болезни, она требовала от меня подчинения. А я, хотя и понимала, что надо быть терпимее, могла и нагрубить. Потом, конечно, жалела об этом. А теперь сами видите, какая она тихая стала. Разве такую можно обидеть?!.

Конечно, Господь укрепляет. Мой духовный отец в Сергиевом Посаде, отец Лаврентий, всегда мне говорит: проси у Господа, чтобы никого не осуждать, гневливых слов никому не говорить, всё надо терпеть. Но что мне очень помогает в уходе за крёстной, так это то, что я бывший медработник: раньше я работала с больными в учреждении, где нам «платили» за улыбку, – это было в советское время (смеётся). Тогда быстро пресекали грубость у медработников.

Рассказ этот иногда прерывает голос матушки Марии, она зовёт: «Мама, мама…» Угадав мой немой вопрос, Галина объясняет: крёстная в последнее время так её зовёт. Мы подходим к матушке. Галину взволновало беспокойство крёстной, и она даёт таблетки от давления, ровным голосом успокаивая болящую: «Через несколько минут тебе будет легче, ничего не бойся». Александра Васильевна платочком бережно вытирает выступивший пот на лице матушки и берёт её руку. Теперь уже Мария Ивановна утешает нас, мол, не волнуйтесь, стало лучше.

– Мне кажется, – продолжает рассказ Галина, – она чувствует, что какие-то скорби нас ожидают в ближайшие дни. Вот недавно я её кормила: ложку даю, а она всё твердит «скорби, скорби», я ей ложку в рот, она – «скорби». Говорю: «Крёстная, хватит тебе о скорбях, давай ешь, у нас и так достаточно скорбей». Сосед наш, друг брата, умер скоропостижно вчера, не об этом ли она говорила? Но вот думаю, что, не дай Бог, что-то с ней самой случится. Духовно она, конечно, видит. Вот и Александра, подруга её, говорит, что Мария Ивановна непростая. Ну и я сама вижу: крёстная, если не спит, никогда просто так не лежит. Я ей включаю магнитофон, ставлю диск на три часа с акафистом или кантами духовными, и она всё подпевает. Раньше слушала и пела нараспев акафист Покрову Божией Матери, преподобному Сергию, а в последнее время в основном каноны, потому что как монахине ей каноны надо читать. А я читать не успеваю, вот и включаю: канон покаянный, Пресвятой Богородице.

Да и без магнитофона она крепко молится за нас. Зайду иной раз тихонько к ней в комнату и вижу, как крёстная худенькой, непослушной рукой накладывает на себя крестное знамение и беззвучно творит устами молитву.

– А Мария Ивановна чувствует твоё душевное состояние?

– Как-то она мне говорит: «Галя, иди сюда». – «Ты что-то хочешь сказать?» – «Поговори со мной». А крёстная характером немногословная. Скажет два-три слова и – поворачивается к стенке. Некоторых это обижает. А тут – «поговори». «Расскажи мне что-нибудь о себе», – опять просит она. Мне это показалось странным. Потому что уже очень давно она вообще ничего у меня не спрашивала. У нас как раз в это время в храме нестроения шли, отца Игнатия сняли с настоятельства, – голос у Галины дрогнул, слёзы навернулись на глаза, но она справилась с собой и продолжила: – Крёстная почувствовала мой дух, потому что я очень скорбела за свой храм. Ну, всё и рассказала ей. «Помолись, – прошу, – преподобному, чтобы у нас в храме всё наладилось». Она тут же осенила себя крестным знамением, и я почувствовала облегчение.

Снова матушка Мария стала звать крестницу. Посоветовавшись с мужем, Галина вызвала «скорую помощь». А я попрощалась, тут уж не до разговоров…

Диагноз врач поставил неутешительный: воспаление лёгких. Обычно лежачие больные с воспалением лёгких не справляются.

Через несколько дней Мария Ивановна отошла ко Господу…

*    *    *

Комната, где лежит монахиня Мария уже не в своей аккуратной чистой постели, а в обтянутом чёрным бархатом небольшом гробу, благоухает розами. Ими, ярко-бордовыми, как будто саваном, укрыто её тело. И светлое чистое лицо матушки, словно она только что уснула. И запах ладана… Монашеским чином отпевают её два батюшки, родные племянники, – о. Андрей и о. Аркадий Паршуковы. Пришедшие попрощаться с матушкой, родные, близкие, знакомые, – все вслед за батюшками поют: «Со святыми упокой, Христе, душу рабы Твоея, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь безконечная…» И нет безутешной скорби в голосах, а есть радость, оттого что Господь примет в Свою обитель монахиню Марию, всю жизнь угождавшей только Ему.

После отпевания о. Аркадий в прощальном слове поблагодарит свою вежань (по-коми – крёстная) – за то, что научила она его с малых лет любить Бога, что благодаря ей он окончил семинарию и стал священником. Хоть и не был батюшка её крестником, но по-другому её не называл, потому что всем своим племянникам матушка была духовной матерью.

– В Лавре сейчас молятся за новопреставленную монахиню Марию, – говорит о. Андрей. – И не только там – в разных концах бывшего Союза, куда дошла весть о её кончине. Помню, у неё книжка была записная, там адреса от Кавказа до Крайнего Севера. К ней приезжали со всей страны. Инвалиды, колясочники, юродивые. Блаженный Алексий предсказал отцу Аркадию, что у него четверо детей будет: девочка, мальчик, девочка, мальчик. Так и случилось.

Может, кому-то она и отказывала, но не потому, что кто-то ей не нравился. Причина могла быть только одна: дом битком набит паломниками!! И чердак полон, и сарай! Ни у кого денег не брала, обижалась даже, когда предлагали, переходя на грубый тон: «Ты что, мне деньги суёшь!.. Иди купи лучше продукты». Приехавших из родных краёв она с особенной радостью принимала. А то вдруг соберётся, бывало, скажет: «Живите вы тут, поеду отдохну от вас». И уезжала в паломничество.

Вся Лавра знала Марию Ивановну, и она – всех лаврских батюшек. Помню, идём мы по монастырю – навстречу одни бороды. Крёстная поясняет: это такой-то, это такой-то. Я удивлялся, как она их всех запоминала. Уже потом, много лет спустя, мы узнали, что она там монахов обслуживала: кому обувь починит, кому молочка принесёт. А кто билеты купит, когда батюшки куда-то собирались ехать? – «Марьиванна… Марьиванна…»

Она жила монастырём. С утра встанет и уйдёт туда на целый день. Ей даже варить некогда было, подруги выручали. Помню, Поля, сейчас монахиня Мамика, она частенько приносила в бидончике суп монашеский. Погреют и кушают вдвоём. Дружно жили, молодцы такие! Атмосфера там – до того тёплая, доверительная, доброта полнейшая. После армии я тоже туда поехал (отец Андрей через четыре года поступил в семинарию, а потом и в академию, ныне он кандидат богословских наук).

*    *    *

Похоронили матушку Марию на Краснозатонском кладбище, рядом с её мамой Дарьей Михайловной. Несколько слов хочется сказать и о ней, потому что важно понимать, какое древо даёт добрый плод.

Добрейшей души человек, она часто повторяла: «Сьöлöмшöръясöй, донаясöй, Енмыс дорö кутчысьöй, лёк йöзсьыс видзчысьöй» («Сердешные, дорогие, держитесь за Бога, берегитесь плохих людей»). Именно так: не бойтесь, а берегитесь. Будьте осторожны с ними. И это правильно, по-евангельски, никого не бояться. И монахиня Мария всегда следовала маминым словам.

Марии был всего годик, когда её отца забрали как подкулачника, осудили на 10 лет – оттуда ему уже не суждено было вернуться. Иван был человеком верующим, пел на клиросе в церкви, церковь ломать не пошёл, в колхоз не вступил – по тем временам оснований для репрессий более чем достаточно... Потом черёд дошёл и до Дарьи Михайловны, её сослали на лесоповал. Пятеро детей отправились в интернат, двое там так и умерли от голода. Маша вместе с двумя братьями выжила, а через пару лет мать выпустили. Работали за трудодни, питались впроголодь. Дарья пошла и продала корову. Получив какие-то копейки, возвращалась домой. Проходя мимо дома председателя сельсовета, услышала пьяный окрик: «Дарья, иди сюда. Деньги – на стол!» И заставил её отдать все деньги. Потом, когда появилась возможность уехать из села на лесосплав в Максаковку, они не раздумывая отправились в путь: в небольшие рюкзаки запихали какие-то тряпки, сложили остатки продуктов, закрыли дом на ключ и ушли – с тех пор в том доме не были.

Мамой перед кончиной Мария Ивановна стала звать не Галю, а обращалась к настоящей маме – она так и осталась для Марии самым близким в жизни человеком, вырастившим и воспитавшим её. Братья – да, но у них свои жёны, дети. И у племянников своя жизнь. «Почему она увидела в Гале свою маму?.. – задумался о. Андрей. – Мы ведь не знаем, что происходит на смертном одре, это же своего рода смещение миров, когда переходишь из материального мира в другой – духовный...»

Только скажешь: «Марь­иванна!» – и она уже летит, полная любви, добра, бескорыстия, готовности помочь... Таким и запечатлелся в памяти людей образ монахини Марии. Вечная ей память!