С Олегом Верещагиным, уроженцем и жителем маленького городка Кирсанов на Тамбовщине, мы познакомились по электронной переписке. Есть такой сайт «Самиздат», где самодеятельные авторы выкладывают свои художественные произведения, и вот там можно прочитать его романы и рассказы. В основном они посвящены подросткам. Свой интерес к воспитанию детей Олег Николаевич объяснил тем, что вырос в учительской семье: учителями были его мама, родной дядя, дедушка и бабушка. И сам он преподавал в школе историю, увлечённо занимался с детьми, возродил военную игру «Зарница» – намного раньше того, как этим «озаботилось» государство. На таких людях в переломные годы наша страна и держалась. «В середине 90-х мы с мамой два года жили фактически подаянием, но не бросали работы», – как о само собой разумеющемся говорит он. Тринадцать лет Олег Николаевич отдал сельской школе, покуда её не закрыли в результате «оптимизации», затем работал в другой сельской школе – её недавно также закрыли. Оставшись безработным, учитель продолжает своё дело – в художественных произведениях помогает юным читателям осознать себя частью русской истории, осознать ответственность за свою Родину. В свет уже вышли семнадцать его книг.

А в нынешнем году автор подготовил необычную подборку – запись рассказов поселившихся в России иностранцев.

– Почему вдруг вас иностранцы заинтересовали? – спрашиваю Олега Николаевича.

– Их взгляд со стороны на нашу русскую жизнь позволяет многое понять, – ответил он. – В том числе то, что мы имеем и что можем потерять в результате внедрения ювенальной юстиции.

– Вы сами сталкивались с «ювенальщиками»?

– В 2008 году меня попросили помочь посодействовать в нескольких случаях похищения детей, иначе не назовёшь, чиновниками социальных служб. До этого я искренне пребывал в полном неведении об этой беде в России. А тут стал знакомиться – сперва по делу, даже с недоверием, – и начали открываться такие адские глубины и бездны, что я пришёл в ужас. Меня трудно напугать или растрогать, но за короткий срок я получил такую лавину информации, что спрашивал себя: а я не сплю?! это не кошмар? так не бывает! Когда понял, что не сплю и бывает, более того, это есть в моей стране, поклялся себе, что впредь всем чем могу буду помогать людям, у которых социал-фашисты отняли семьи. Получается плохо, могу я мало, но быть спокойным уже просто не выходит... Ювенальная юстиция лишь одно из зол, которые обрушились сейчас на Россию. Но в перспективе именно это – самое опасное зло. Потому что победа «детозащитников» – крах всего, что делает человека Человеком.

– Рассказы иностранцев записаны вами слово в слово или вы по-писательски что-то домыслили?

– Там есть стилистическая обработка, ведь не все они владеют русским языком. Но домысливаний нет. Зачем? Подобные истории вам могут рассказать многие и многие переселенцы. Если вам интересно, то почитайте специализированные издания на английском и русском языках, где приехавшие в Россию делятся своими впечатлениями. На вскидку могу назвать сайт «English in Russia» (englishinrussia.ru). Его создал школьный учитель Алекс Джуд, уже более 10 лет живущий в России. Часто туда пишут британцы, которые нашим детям преподают английский язык. И один из них, Rufus Matthews, замечает:

«Беседуя с моими коллегами-учителями, я обнаружил несколько разных мотиваций для переезда и жизни в России. Так, они говорили мне, что им нравится здешняя свобода. Кроме того, в России им легче преподавать, потому что дети более адекватные. Родителям проще призвать детей к порядку, не опасаясь обвинений в нарушении закона. Американцы рассказывали мне истории о том, как родители боятся воздействовать на детей – власти могут из-за этого отобрать их. У одного из моих коллег в Америке есть сын, и он очень хотел бы привезти сына сюда учиться. Он прямо-таки не может дождаться того дня, когда заберёт его из Америки и привезёт в Россию. Ещё один его мотив: в России мальчики вырастают мужчинами, а девочки – женщинами, в традиционном смысле этих слов, уже утраченном в Америке».

Вот вам, пожалуйста, прямая речь иностранца, можете и английский оригинал посмотреть. То же самое говорят и в моей подборке историй. Чего же тут домысливать?

– Иностранцев много переезжает в Россию на постоянное место жительства?

– В последние годы их всё больше и больше. Причём часто селятся не в больших городах, а в русской деревне. В «The Siberian Times» и в британской газете «The Daily Mail» был интересный репортаж о Майкле Уэре, который уже 20 лет живёт в глухом сибирском селе Дубинка. Так он утверждает: «При нормальной госполитике в российские деревни могли бы приезжать сотни тысяч иностранцев». И они едут. В одной только Липецкой области, например, пять поселений из бывших граждан Германии, Англии и Швеции.

В приведённых мной историях, по понятным причинам, я изменил имена детей. Но это реальные люди, с которыми довелось общаться, и всё рассказанное – наша жизнь.

(История про кражу со взломом из соседского погреба. Это не первая кража со взломом на его счету, но первая - в России)

…Пришедший к нам участковый был очень вежлив. Это общее у русских – к иностранцам из Европы они относятся робко-вежливо-насторожённо, очень много нужно времени, чтобы тебя признали «своим». Но вещи, которые он говорил, нас напугали. Оказывается, Макс совершил уголовное преступление – кражу со взломом! И нам повезло, что ему ещё нет 14 лет, иначе мог бы рассматриваться вопрос о сроке реального заключения до пяти лет! То есть от преступления по полной ответственности его отделяли те три дня, которые оставались до его дня рождения!

Мы не верили своим ушам. Оказывается, в России с 14 лет можно по-настоящему сесть в тюрьму! Мы пожалели, что приехали. На наши робкие расспросы – мол, как же так, почему ребёнок должен отвечать с такого возраста – участковый удивился, мы просто не поняли друг друга. Мы привыкли, что в Германии ребёнок находится в сверхприоритетном положении, максимум, что грозило бы Максу за такое на старой родине, – профилактическая беседа. Впрочем, участковый сказал, что всё-таки едва ли суд назначил бы нашему сыну даже после 14 лет настоящий тюремный срок; это очень редко делают с первого раза за преступления, не связанные с покушением на безо­пасность личности. Ещё нам повезло, что соседи не написали заявления (в России это играет большую роль – без заявления пострадавшей стороны не рассматривают и более серьёзные преступления) и что нам не придётся даже платить штраф. Нас это тоже удивило – сочетание такого жестокого закона и такой странной позиции людей, не желающих им пользоваться. Помявшись перед самым уходом, участковый спросил, склонен ли Макс вообще к асоциальному поведению. Пришлось признать, что склонен, более того – ему не нравится в России, но связано это, конечно, с периодом взросления и должно пройти с возрастом. На что участковый заметил, что мальчишку надо было выдрать после первой же его выходки, и дело с концом, а не ждать, пока он вырастет в вора. И ушёл.

Нас это пожелание из уст стража порядка тоже поразило. Мы, честно говоря, и не думали в тот момент, как близки к исполнению пожеланий офицера.

Сразу после его ухода муж поговорил с Максом и потребовал от него пойти к соседям извиниться и предложить отработать ущерб. Начался грандиозный скандал – Макс наотрез отказывался так поступать. Дальнейшее описывать я не буду – после очередного, очень грубого, выпада сына в наш адрес муж сделал именно так, как советовал участковый. Сейчас я осознаю, что это выглядело и было более смешно, чем сурово, но тогда это поразило меня и потрясло Макса. Когда муж его отпустил – сам потрясённый тем, что сделал, – наш сын убежал в комнату. Видимо, это был катарсис – до него вдруг дошло, что отец намного сильнее физически, что ему некуда и некому пожаловаться на «родительское насилие», что от него требуется возместить ущерб самому, что он находился в шаге от настоящего суда и тюрьмы. В комнате он плакал, не напоказ, а по-настоящему. Мы сидели в гостиной, как две статуи, ощущая себя настоящими преступниками, более того – нарушителями табу. Мы ждали требовательного стука в дверь. В наших головах роились ужасные мысли: о том, что сын перестанет нам доверять, что он совершит самоубийство, что мы нанесли ему тяжкую психическую травму – в общем, множество тех слов и формул, которые мы заучили на психотренингах ещё до рождения Макса.

К ужину Макс не вышел и крикнул, всё ещё со слезами, что будет есть в своей комнате. К моему удивлению и ужасу, муж ответил, что в этом случае Макс ужина не получит, а если он не будет сидеть за столом через минуту, то не получит и завтрака.

Макс вышел через полминуты. Я таким его ещё никогда не видела. Впрочем, мужа я тоже не видела таким – он отправил Макса умываться и приказал, когда тот вернулся, попросить сперва прощенья, а потом разрешения сесть за стол. Я была поражена: Макс делал всё это, хотя и угрюмо, не поднимая на нас глаз. Перед тем как начать есть, муж сказал: «Послушай, сынок. Русские воспитывают своих детей именно так, и я буду тебя воспитывать так. Глупости кончились. Я не хочу, чтобы ты попал за решётку. Думаю, и ты тоже этого не хочешь, ведь ты слышал, что сказал офицер. Но я не хочу ещё и того, чтобы ты вырос бесчувственным бездельником. И вот тут мне плевать на твоё мнение. Завтра ты пойдёшь к соседям с извинениями и будешь работать там – где и как, они скажут. Пока не отработаешь сумму, которой ты их лишил. Ты понял меня?»

Макс несколько секунд молчал. Потом поднял глаза и ответил негромко, но отчётливо: «Да, пап...»

Вы не поверите, но у нас не просто более не было нужды в диких сценах, таких как разыгравшаяся в гостиной после ухода участкового, – нашего сына словно бы подменили. Первое время я даже боялась этой перемены. Мне казалось, что Макс затаил обиду. И только через месяц с лишним я поняла, что ничего подобного нет. И ещё я поняла гораздо более важную вещь: в нашем доме и за наш счёт много лет жил маленький (и уже не очень маленький) деспот и бездельник, который вовсе нам не доверял и не смотрел на нас как на друзей, в чём нас убеждали те, по чьим методикам мы его «воспитывали», – он нас втайне презирал и нами умело пользовался. И виноваты в этом были именно мы – виноваты в том, что вели себя с ним так, как нам внушили «авторитетные специалисты». С другой стороны – был ли в Германии у нас выбор? Нет, не было, честно говорю я себе. Там на страже нашего страха и детского эгоизма Макса стоял нелепый закон. Здесь выбор есть. Мы его сделали, и он оказался верным. Мы счастливы, а главное – на самом деле счастлив Макс. У него появились родители, у меня и мужа – сын, а у нас – семья.

(Отец троих детей)

То, что русские, взрослые, могут ссориться и скандалить, что под горячую руку муж может вздуть жену, а жена отхлестать полотенцем ребёнка – но при этом они все на самом деле любят друг друга и друг без друга им плохо, – в голову человека, переделанного под принятые в наших родных краях стандарты, просто не укладывается. Я не скажу, что я это одобряю, такое поведение многих русских. Я не считаю, что бить жену и физически наказывать детей – это верный путь, и сам я так никогда не делал и не стану делать. Но я просто призываю понять: семья здесь – это не просто слово. Из русских детских домов дети убегают к родителям. Из наших лукаво названных «замещающих семей» – практически никогда. Наши дети до такой степени привыкли, что у них, в сущности, нет родителей, что они спокойно подчиняются всему, что делает с ними любой взрослый человек. Они не способны ни на бунт, ни на побег, ни на сопротивление, даже когда речь идёт об их жизни или здоровье. Они приучены к тому, что являются собственностью не семьи, а всех сразу.

Русские дети – бегут. Бегут нередко в ужасающие бытовые условия. При этом в детских домах России вовсе не так страшно, как мы привыкли представлять. Регулярная и обильная еда, компьютеры, развлечения, уход и присмотр. Тем не менее побеги «домой» очень и очень часты, и встречают полное понимание даже среди тех, кто по долгу службы возвращает детей обратно в детский дом. «А чего вы хотите? – говорят они совершенно не представимые для нашего полицейского или работника опеки слова. – Там же дом». А ведь надо учесть, что в России нет и близко того антисемейного произвола, который царит у нас. Чтобы русского ребёнка отобрали в детский дом, в его родной семье на самом деле должно быть ужасно, поверьте мне.

Нам трудно понять, что, в общем-то, ребёнок, которого нередко бьёт отец, но при этом берёт его с собой на рыбалку и учит владеть инструментами и возиться с машиной или мотоциклом, может быть гораздо счастливей (и он на самом деле гораздо счастливей), чем ребёнок, которого отец и пальцем не тронул, но с которым он видится пятнадцать минут в день за завтраком и ужином. Это прозвучит крамольно для современного западного человека, но это правда, поверьте моему опыту жителя двух парадоксально разных стран. Мы так постарались по чьей-то недоброй указке создать «безопасный мир» для своих детей, что уничтожили в себе и в них всё человеческое. Только в России я действительно понял, с ужасом понял, что все те слова, которыми оперируют на моей старой родине, разрушая семьи, на самом деле являются смесью несусветной глупости, порождённой больным рассудком, и самого отвратительного цинизма, порождённого жаждой поощрений и страхом потерять своё место в органах опеки. Говоря о «защите детей», чиновники в Швеции – и не только в Швеции – разрушают их души. Разрушают бесстыдно и безумно. Там я не мог сказать этого открыто. Здесь – говорю: моя несчастная родина тяжко больна отвлечёнными, умозрительными «правами детей», ради соблюдения которых убиваются счастливые семьи и калечатся живые дети.

«Дом», «отец», «мать» – для русского это вовсе не просто слова-понятия. Это слова-символы, почти сакральные заклинания. Поразительно, что у нас такого – нет. Мы не ощущаем связи с местом, в котором живём, даже очень комфортабельным местом. Мы не ощущаем связи с нашими детьми, им не нужна связь с нами. И, по-моему, всё это было отобрано у нас специально. Вот одна из причин, по которой я сюда приехал. В России я могу ощущать себя отцом и мужем, моя жена – матерью и женой, наши дети – любимыми детьми. Мы люди, свободные люди, а не наёмные служащие госкорпорации с ограниченной ответственностью «Семья». И это очень приятно. Это комфортно чисто психологически. До такой степени, что искупает целую кучу недостатков и нелепостей жизни здесь.

(Особенности русского мироощущения в сельской местности)

У русских есть две неприятные особенности. Первая – в разговоре они норовят схватить тебя за локоть или плечо. Вторая – они невероятно много пьют. Нет, я знаю, что на самом деле многие народы на земле пьют больше русских. Но русские пьют очень открыто и даже с каким-то удовольствием.

Тем не менее эти недостатки вроде бы искупались замечательной местностью, в которой мы поселились. Это была просто-напросто сказка. Правда, сам населённый пункт напоминал место из фильма-катастрофы. Муж сказал, что здесь так почти везде и что на это не стоит обращать внимания – люди тут хорошие.

Я не очень поверила. А наши близнецы были, как мне казалось, немного напуганы происходящим.

Окончательно повергло меня в ужас то, что в первый же учебный день, когда я как раз собиралась подъехать за близнецами на нашей машине (до школы было около мили), их уже привёз прямо к дому какой-то не совсем трезвый мужик на жутком полуржавом джипе, похожем на старые форды. Передо мной он долго и многословно извинялся за что-то, ссылался на какие-то праздники, рассыпался в похвалах моим детям, передал от кого-то привет и уехал. Я обрушилась на моих невинных ангелочков, бурно и весело обсуждавших первый день учёбы, со строгими вопросами: разве мало я им говорила, чтобы они никогда не смели даже близко подходить к чужим людям?! Как они могли сесть в машину к этому человеку?!

В ответ я услышала, что это не чужой человек, а заведующий школьным хозяйством, у которого золотые руки, которого все очень любят и у которого жена работает поваром в школьной столовой. Я обмерла от ужаса. Я отдала своих детей в притон!!! А так всё мило казалось с первого взгляда... У меня в голове крутились многочисленные истории из прессы о царящих в русской глубинке диких нравах...

...Не стану далее вас интриговать. Жизнь здесь оказалась на самом деле замечательной, особенно замечательной для наших детей. Хотя боюсь, что я получила немало седых волос из-за их поведения. Мне невероятно трудно было привыкнуть к самой мысли, что девятилетние (впоследствии десяти- и так далее) мои дети по здешним обычаям считаются, во-первых, более чем самостоятельными. Они уходят гулять со здешними ребятишками на пять, восемь, десять часов за две, три, пять миль – в лес или на совершенно жуткий дикий пруд. Что в школу и из школы тут все ходят пешком и что они тоже вскоре начали поступать так же – я уже просто не упоминаю.

А во-вторых, тут дети во многом считаются общими. Они могут, например, зайти всей компанией к кому-нибудь в гости и тут же пообедать – не выпить чего-нибудь и съесть пару печений, а именно плотно пообедать, чисто по-русски. Кроме того, фактически каждая женщина, в поле зрения которой они попадают, тут же берёт на себя ответственность за чужих детей как-то совершенно автоматически; я, например, научилась так поступать только на третий год нашего тут пребывания.

С детьми здесь никогда ничего не случается. Я имею в виду – им не грозит никакая опасность от людей. Ни от каких. В больших городах, насколько мне известно, ситуация больше похожа на американскую, но здесь это так и именно так. Конечно, дети сами могут нанести себе немалый вред, и я первое время пыталась это как-то контролировать, но это оказалось просто невозможно. Меня вначале поражало, насколько бездушны наши соседи, которые на вопрос о том, где их ребёнок, отвечали совершенно спокойно: «Бегает где-то, к обеду прискачет!» Господи, в Америке это – подсудное дело, такое отношение! Прошло немало времени, прежде чем я поняла, что эти женщины намного мудрее меня, а их дети – куда приспособленней к жизни, чем мои, по крайней мере какими они были вначале.

Мы, американцы, гордимся своими навыками, умениями и практичностью. Но, пожив здесь, я поняла с печалью, что это – сладкий самообман. Может быть, когда-то было так. Сейчас мы – и особенно наши дети – рабы комфортабельной клетки, в прутья которой пропущен ток, совершенно не допускающий нормального, свободного развития человека в нашем обществе.

Если русских каким-то образом оту­чить пить, они легко и без единого выстрела покорят весь современный мир. Это я заявляю ответственно.