ОЗЕЛЕНИТЕЛЬ

Где-то читал я, как один человек впервые в жизни выехал за рубеж. Первое, что его поразило на чужбине, – запах. Конкретно – запах бензиновых выхлопов. Мол, марки топлива там другие, поэтому и вонь от машин другая. «Так что никакой романтики не жди, а то как бы потом не разочароваться», – вспоминая этот случай, говорил я себе, сидя в самолёте рейса «Москва – Тель-Авив». Фантазию свою окорачивал. А та безудержно рвалась вперёд, обгоняя самолёт: «Скоро-скоро будет Святая Земля! Благословенный, благодатный край!» И вот: за иллюминатором серая, в лужах, взлётная полоса, бетонные коробки аэропорта, урбанистическая убогость. «Ну а ты чего ждал?» – подтруниваю над собой. Пассажиры потянулись к выходу, переступаю и я порог самолётного люка. Тут же вдыхаю зимний прохладный воздух неведомого мира. И наполняюсь свежестью и ароматом. Ароматом... ладана.

Пока шёл по терминалу и длиннющим переходам аэропорта, думал, что это пахнет какой-то распылённый в помещениях парфюм. Вышли на улицу, к автобусной стоянке – ладанный дух только усилился. И пока ехали в Иерусалим, он не отставал. Даже в гостиничном номере он оставался со мной. Мистика какая-то! И только когда спустился в ресторан, его забили запахи арабской кухни. Особенно резко щекотали нос местные пряности, разложенные по коробочкам.

– А это можно с рыбой? – спросила одна из паломниц, указывая на зелёный порошок. Повар-палестинец с улыбкой помотал головой: не говорю по-русски.

– Можно, – раздался мужской голос сзади, из очереди, – его со всеми блюдами можно. Это иссоп.

«Окропиши мя иссопом, и очищуся; омыеши, и паче снега убелюся», – тут же пропел кто-то в очереди.

Набрав всякой всячины, устраиваюсь за столиком. В это время мужчина, говоривший про иссоп, остановился посреди зала с подносом в руках, растерянно озираясь. Полноватый, в очках в толстой роговой оправе. О таких в детстве мы говорили: «Профессор Плейшнер». А нынче их «ботаниками» обзывают.

– Не занято? – заметив мой взгляд, «ботаник» подошёл к столику. Перекрестившись и присев, кивнул на мой поднос: – А вы напрасно столько иссопа положили, не сможете съесть. Он такой терпкий...

– Ну, зато очищуся и убелюся, – отшутился я.

– «Убелюся» – это не про иссоп. Да и очищались не этим же порошком, – с некоторым лекторским занудством стал объяснять сотрапезник. – Иссоп – это многолетнее растение, полукустарник. Здесь, в Израиле, вырастает до полуметра и более. Обычно его можно видеть по обочинам дороги, на развалинах домов и на помойках. А как его использовали? Брали пучок, макали в жертвенную кровь ягнят и кропили, например, прокажённых, чтобы отогнать болезнь. Или обмазывали косяки дверей, чтобы нечистое в дом не проникало.

– То есть это не снадобье, а просто кропило? – наконец, понимаю я.

– Ну да. У иссопа стебли удобные, как кисточка. Да вы, наверное, видели это растение, у нас в России оно называется синим зверобоем. У него обычно синие цветочки, которые расцветают колосками. Листья используются для салатов и как приправа, его заваривают в чай при простуде, кладут при засолке огурцов в качестве консерванта.

«Точно, ботаник», – думаю про себя и спрашиваю:

– А вы кто по профессии?

– Я? Мастер по озеленению. Закончил Ленинградский жилищно-коммунальный техникум и тридцать лет занимаюсь озеленением Петербурга.

Знакомимся. Озеленитель называет своё имя: Владимир. Рука его при пожатии мягкая, осторожная – видно, привыкла прикасаться к растениям.

– Раз вы специалист, скажите мне одну вещь, – решаюсь спросить. – Ладан ведь из смолы растений делают? У меня такое чувство, что на улице всё ладаном пропахло. Мерещится, что ли?

– Да, похоже на ладан, – кивнул Владимир. – Здесь зимой всё цветёт и пахнет. С октября по март созревают лимоны, помелы, мандарины. Ну и другие цитрусовые: апельсины, лаймы, кумкват, грейпфруты и так далее. Особенно хорошо после дождя пахнут лимоны – эх, непередаваемо!

Оказалось, что на Святой Земле Владимир провёл уже несколько дней и всё тут знает, а к нашей паломнической группе его присоединили лишь на пару дней. Дожидаясь нашего приезда, он отправился погулять по Иерусалиму и заблудился.

– Полдня бродил по улочкам, – рассказывает он. – Спрашиваю одного старика, как к отелю «Виктория» пройти, а он мне что-то по-арабски. Говорю: «Не знаю я по-вашему». А он на ломаном русском: «Ты не русик, ты из Дамаска». Зачем, мол, обманываешь. Перепутал меня с каким-то сирийцем. Восточные люди тонкие, всё подмечают.

– А в вас и вправду что-то такое есть, – подтверждаю.

– Так у меня папа одесский еврей и мама тоже из еврейской семьи, только питерской, – посмеивается Владимир. – А евреи и арабы из одного корня, из семитов. В общем, только час назад гостиницу нашёл, намаялся.

– Ну и как вам на родине предков? – интересуюсь. – Близость чувствуется?

– Что-то такое есть... да, почувствовал, пожалуй. Я ведь давно собирался сюда приехать. И много лет назад отец мой хотел здесь побывать. Он в советское время в Малом оперном в оркестре играл и бывал на гастролях в Польше, Венгрии, Чехословакии, даже в Швецию их пускали. А потом сообщают: «Едем в Ирак!» Не Израиль, но тоже Ближний Восток. На радостях решил прогуляться до Иракского консульства, чтобы заранее приобщиться. Постоял, посмотрел, пошёл обратно. А там КГБ за всем наблюдало, и папу заподозрили, что он на встречу приходил, якобы хотел заранее о политическом убежище договориться. Это, конечно, абсурд, но власти перестраховались и с гастролей его сняли.

– И что же, так и не съездил?

– Наверное, это был единственный для него шанс. Гастроли вообще прекратились, когда он в 45 лет на пенсию вышел из-за профессиональной болезни. Он же кларнетистом был, заработал больные бронхи. Перешёл на преподавательскую работу. Сам играть уже не мог и студентам только руками показывал, как с кларнетом обращаться – здесь играть потоньше, здесь погуще. Мама тоже в консерватории преподавала, игру на клавишных.

– А что же вы музыкантом не стали? – удивляюсь. – Дети в еврейских семьях часто со скрипочками ходят, а с такими родителями…

– Так отец решил. Меня ведь с детства цветы привлекали и всякое такое. Бывало, лет в 9-10 гуляю зимой по двору и собираю веточки, которые с дерева упали. Насобираю прутиков, а потом дома в керамические кувшинчики их ставлю, в воду. Жду весны и слежу, когда у прутиков корешки появятся. Приходит время – ура! – едем на дачу, и там я в землю эти прутики высаживаю. Они часто гибли, но я снова сажал – нравилось это дело. А летом гулял по лесу, исследовал листья, кто их поражает. Наблюдал, как всё растёт, цветёт. Бабушка и родители тоже наблюдали – за мной, но ничего не говорили. А когда время пришло, отец подсказал в техникум на озеленителя идти учиться.

– Постойте, – не понял я, – это вы, значит, подбирали с земли прутики, ставили в воду и у них корешки вырастали?

– Да, а что такого?

– Так это ж деревянные палки, как от них корни появятся? – продолжаю не верить.

– Не палки, а веточки, что осенью упали с дерева и уснули. У них и почечки есть спящие, и вообще их можно оживить, если в воду поставить. Никогда не пробовали?

– Нет, – мотаю головой. – Для меня палка и есть палка, если на земле валяется.

Признаться, до сих пор с трудом представляю, как отломанная ветка может корни пустить. Но Владимиру я поверил. Этот большой, добродушно-округлый человек так и источал из себя спокойную уверенность. Наверное, и растения это чувствуют и оживают под его руками.

Владимир был с нашей группой два дня. Мы ездили с места на место, посещали храмы и монастыри, построенные на местах евангельских событий. Сидя в автобусе, я не отрывался от окна, пытаясь мысленно срастись с этими пейзажами, с этой землёй. Да, в храмах благодатно, но там земля покрыта каменными плитами и никак не прочувствовать, что вот здесь ступал наш Спаситель. А в окошке увидишь тропку, вьющуюся по каменистому плоскогорью средь диких приземистых масличных деревьев, и сразу представляется Путник с посохом, в белом хитоне... Почему бы не остановить автобус и просто не постоять на этой святой земле? Но график экскурсий жёсткий, и в программе не значится «просто походить по земле».

С питерцем, присоединённым к нашей группе, я сразу сдружился, чему наш гид только порадовался, поскольку «ботаник» постоянно отставал и нужно было следить, чтобы не потерялся. Особенно требовался глаз да глаз в монастырях, при которых имеются богатые сады.

– Вот смотри, Михаил, фиалка трёхцветная, которую у нас называют анютиными глазками! – садился он на корточки перед клумбой, забывая, что группа ушла вперёд. – Очень неприхотливый цветок, в Сибири свободно растёт. Приятно встретить его в такой компании...

– В какой такой? – спрашиваю, поглядывая вслед уходящей группе.

– В экзотической, среди южных растений. Хотя всё это, – озеленитель обвёл рукой великолепие монастырского сада, – у нас в Петербурге тоже есть, в оранжереях. Только они маленького роста. Вот смотрите – бугенвиля расцвела! Я её сразу приметил, когда ещё из аэропорта ехал – по обочинам красные цветы на огромных кустах. А у нас это комнатный цветок. Даже в ботаническом саду её трудно заставить цвести, очень капризная. А тут – эка, радуется! Или вот, смотрите, герань! Тоже расцвела! А вон кактусы, бамбуки, кедры разные... чего только нет!

А некоторых я вообще не знаю. Ни в Библии, ни в справочниках местной флоры о них не говорится. Видно, их завезли переселенцы после 1948 года. Когда государство Израиль образовалось, даже закон был: каждый должен привезти и посадить минимум одно дерево. И до сих пор Израиль первое место в мире занимает по насаждениям. А куда деваться? Здесь же за много веков, пока евреи бродили по свету, успели пустыни образоваться.

– У нас на Севере наоборот, – говорю. – Люди уходят, и земля пышным цветом зарастает.

– Здесь природа другая – оазисная. Обратите внимание: Иудейская пустыня, где Христос 40 дней постился, чуть ли не вплотную к Иерусалиму подступает. Это в самом центре страны! Есть люди – есть ирригация, и есть вода. Нет людей – пески наступают. Вообще в древности весь населённый Ближний Восток был цветущим садом. Неслучайно думали, что именно здесь находился Эдем. Так было и во времена Византии. А потом эта земля стала переходить из рук в руки, древние садоводческие навыки забылись... Да и сейчас не всё так идеально. Этак глядишь по сторонам: вот цветы глаз радуют, а рядом груда мусора, земля разрыта, дом недостроенный. Наверное, это из-за войны евреев с арабами, которая уже 70 лет длится. А может, это просто придирки с моей стороны, я ведь смотрю как коммунальщик.

Догоняем группу. Уже в автобусе спрашиваю, насколько хуже наша коммунальная служба по сравнению с израильской.

– Что касается озеленения, то мы не уступаем, – уверяет меня Владимир. – Сужу по своему Ленинграду, который прежде занимал первые места в СССР по озеленению. Сейчас сажать стали ещё больше, но, правда, с худшим качеством. Раньше было как? Мы сами готовили саженцы, опыляли их в оранжереях в наших местных условиях. Ближе к зиме многолетние растения выкапывали и пересаживали в специальные ямы, чтобы весной снова высадить. Это давало растениям устойчивость к нашему климату. А сейчас везут саженцы из Голландии, того же Израиля, асфальт разбивают и суют туда. Лето растение простоит, а потом гибнет. И в следующем году по-новому – за границей саженцы заказывают. Наверное, кому-то так выгоднее, деньги осваивают. Но что в итоге? Почти все оранжереи в Питере закрыли, только в Пулково что-то осталось. А какие у нас были питомники! И штат профессиональных озеленителей заметно сократили. В техникуме, где я учился, уже нет специализации «Озеленение городов и населённых мест». Хотя, честно говоря, многое из того, чему там учили, не пригодилось. Больше дала практика. Растения ведь сами учат, как с ними обращаться.

– Говорят, что растения умеют чувствовать настроение человека и лучше растут, если с ними разговаривать. Это правда?

– Сам я редко с ними вслух говорю, они ведь и без слов понимают, – смеётся Владимир и, заметив мою заинтересованность, садится на своего «конька». – Во-первых, их надо чувствовать. Когда полить, когда форточку открыть или закрыть, когда почву поменять. Заболело оно, вредители всякие, щитовки, белокрылки – аккуратненько смой их. Если растение на улице, то само может с вредителями справиться, новые листья отрастить. А если в домашних условиях или в зимнем саду, то оно же в плену находится, и воспринимай его как узника, пожалей и поддержи. Хотя уличных тоже обрабатывать надо. Необязательно химикатом, можно обрызгать раствором с чесноком и с одуванчиками. Для комнатных такой раствор тоже подойдёт, если запаха чеснока не боишься. Или просто берёшь зелёное мыло и промываешь – смотришь, как и что.

– Зелёное мыло?

– Это жировое вещество с едким калием, в бутылочках продают в цветочных магазинах. А в старину садоводы его сами варили, используя обычную древесную золу, которая содержит карбонат калия. А если и этого нет, просто берёшь хозяйственное мыло, опускаешь в ведро с водой, чуть пожамкаешь и вынимаешь. Вода будет немножечко белого цвета. Намочи тряпку и аккуратненько протирай листья от вредителей и белого налёта. А где рука не достанет, между узелками, там используй тампончики, которыми уши прочищают. И не забудь через неделю мыльную плёнку водой смыть. Всё очень просто. Но делать это надо с любовью, чтобы всё в меру получилось. Ты с любовью – и оно к тебе тоже.

– Ну, любить растения, это я понимаю. А чтобы они нас любили?

– Это уж каждый по-своему чувствует. Лично мне среди цветов и деревьев очень хорошо. Помню, из Полюстрово, что рядом с Финляндским вокзалом, переехали мы на другой участок. И начальник наш был почему-то не в духе. Так-то он добрый человек, а тут скандал, страшно накричал. Послал на прежнее место, привезти оттуда клён. Взял я лопату, поехал. Настроение мерзкое. В Полюстровском парке никого, тишина, деревья листьями шепчутся. Не спеша стал выкапывать клён, и то ли он мне силу дал, не знаю, но вдруг охватило такое чувство радости, такая эйфория, какую словами не передать! На всю жизнь это запомнилось. Положил клён в мешок, привёз, один наш работник спрашивает: «Володя, ты чего весь светишься?» А радовался, наверное, не только я, но и этот клён. Я ведь его спас. Там, где он рос, сейчас всё застроено, какие-то офисы появились.

– Такую любовь от растений, возможно, чувствовал Адам, когда возделывал Райский сад, – предполагаю я.

– Об этом и речь. Вот говорят: зачем в раю потребовалось заботиться о растениях, там же всё было стерильно, никаких вредителей? А я думаю так. Конечно, он с лопатой там не ходил. Но просто любить, просто поговорить с деревьями и цветами – это ведь тоже забота.

Владимир оказался знатоком не только растений, но и Библии – поскольку много лет ходил на занятия по изучению Священного Писания. И некоторые его параллели одного с другим показались мне интересными.

Начать с того, что яблоко, которым искусилась Ева в раю, – это всего лишь условный образ. Про яблоки в первых главах Книги Бытия вообще не говорится, но рассказано, что первым делом сделали Адам и Ева после грехопадения: «И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья» (Быт. 3, 7). Всё это происходило рядом с Древом Познания, и логично предположить, что оно было смоковницей, а не яблоней. И неслучайно смоковницу (другие названия – инжир, фиговое дерево) учёные считают самым древним окультуренным деревом – судя по шумерским и египетским источникам. Израильские археологи подтвердили это в 2006 году, сделав раскопки в долине реки Иордан, на месте раннего неолитического стойбища. Там они обнаружили остатки плодов инжира возрастом более 11 тысяч лет. И в них не было семян – то есть плоды эти выросли не на диких смоковницах, а на одомашненных, опыление и размножение которых может производиться только с помощью человека.

Там же рядом были найдены семена дикого ячменя и овса, а также жёлуди. Получается, что смокву уже окультурили, а злаки ещё нет – первые признаки одомашнивания злаков и бобовых появились в этом регионе лишь спустя тысячелетие. Вывод удивительный: садоводство с применением селекционирования появилось там на тысячи лет раньше землепашества.

Почему же тогда в нашем представлении появилось «яблоко искушения»? Наверное, потому, что переводчики в других местах Библии любые округлые плоды называли «яблоками». Например: «Рувим пошёл во время жатвы пшеницы, и нашёл мандрагоровые яблоки в поле» (Быт. 30, 14). Здесь я тоже совершил для себя маленькое открытие. Мандрагора прежде воспринималась на слух как что-то величественное и сказочное, этакое древо до неба. Но оказалась, что это очень невзрачное растение, да ещё вредное. Ближайший родственник её – белена. И как у нас говорят «объелся белены», точно так же в древнем Израиле «объедались» корнями мандрагоры, которые обладают сильным галлюциногенным действием. Плоды её также вызывают безумие, но в малых количествах лечат от бесплодия. Те мандрагоровые яблоки, что нашёл Рувим, его мать, служанка, продала жене Иакова за право «возлечь» с хозяином. И пока законная жена лечилась «яблоками», успела родить ему двух сыновей, дав начало коленам Иссахара и Завулона. Такая вот чисто ветхозаветная история.

Или взять растение сикомор. Представляется что-то по-японски миниатюрное и сморщенное, как кикимора. А на самом деле крепкое, похожее на дуб, дерево и очень красивое, особенно в цвету. Владимир просто восторгался, обходя его со всех сторон:

– Смотри, какие ветви! Господи! А ведь тоже древнейшее плодовое дерево, вечнозелёное. Жаль, в Нетанию не заедем – там, я читал, есть сикомор 8 метров в обхвате и возрастом 1200 лет. Вообще, на Востоке сикомор считается священным, неприкасаемым деревом. Особенно среди христиан. По преданию, он укрыл ветвями Священное Семейство от преследователей, посланных царём Иродом. Это к слову о том, как растения могут любить...

Перед отъездом озеленитель признался, что не выдержал и с разрешения матушек в одном из монастырей срезал несколько цветочных побегов.

– Могу поделиться, – предложил он от всей души, – посадите у себя дома.

Захожу к нему в номер за обещанным. На тумбочке у кровати Библия лежит с закладкой, хозяин её только что читал.

– Вещи собрали? – спрашиваю. – Уезжать, наверное, жалко. Или думаете ещё вернуться? Может, насовсем?

– Насовсем не получится, – улыбается он. – Здесь евреям-христианам гражданство не дают. Придётся тогда прятать своё вероисповедание.

– А вы давно в Церкви?

– Мне почти сорок лет, из них 20 я христианин и 4 – православный. Тут как получилось... Вся моя многочисленная родня была советской, атеистической. Однажды отец тяжело заболел, обнаружилась мелома, это такая опухоль в крови, и я ухаживал за ним. Умер он в 67 лет. А я о смерти и раньше думал: что же с нами будет там, за гробом? И вот в начале 90-х, когда разрешили говорить о вере, попалась мне брошюрка одного финского проповедника с молитвой: «Господи, прости, что никогда Тебя не знал, никогда в Тебя не верил...». Встал я на колени и впервые в жизни помолился. Перед этим мне нездоровилось, а после молитвы как рукой сняло.

Примерно год молился я этой финской молитвой. Потом знакомая пригласила к харизматам. Они постоянно православие ругали, мол, всё там «Господи, помилуй», а надо молиться весело: «Господь, мы Тебя любим», – надо прыгать и скакать от радости. От них я перешёл к пятидесятникам, где без этих скаканий. Ходил туда лет пятнадцать. Проповедовал на улицах. Но как-то не по себе было, и братья мои постоянно выговаривали, что я слишком спокойный, размеренный и не могу на других людей напирать, агитировать. Перестал к ним ходить, а они продолжали ругать, мол, я «без мира ушёл».

После этого я отправился в католический костёл, что рядом с моим домом. Там какой-то мужчина, который всё время сидит в храме, заставил меня стоять на одном колене, потом на другом, регулировал: надо так встать, потом этак. Не понравилось мне. Заглянул в лютеранские храмы, послушал органную музыку. Но всё не то...

А рядом с моим домом на набережной канала Грибоедова открылся храм мученика Исидора Юрьевского. Вы, наверное, не знаете этого святого, который жил в конце XV века. Его, эстонца-священника, по приказу католического епископа арестовали и казнили, утопив в реке – в том месте, где он на Крещение воду святил. Этим храмом я всегда любовался, когда мимо проходил, – он высится прямо над мостиком через канал. У него пять куполов. В 30-е годы их снесли, а в 60-е – редкий случай – заново восстановили. Это чтобы из окон гостиницы «Советская», которая тогда строилась, открывался прекрасный вид. В советское время в храме был музей искусств, хранились какие-то декорации для театра. И вот прохожу мимо, а его православные восстанавливают – сначала один этаж, потом другой. Зашёл, поговорил с батюшкой. Теперь хожу туда постоянно. Духовник мой и благословил сюда, на Святую Землю, съездить. Он человек чуткий, понимает, что мне нужно на этом этапе жизни. И прощает, что иногда я воскресные службы просыпаю. Я ведь привык, что у пятидесятников служба начинается в три часа дня и можно в выходной день выспаться. Так что, бывает, в храм иду уже после службы, молюсь. И дома молюсь...

Мне ещё и в прежней общине говорили, что имеется у меня дар молитвы. Не знаю... Молиться-то есть за кого. Слава Богу, мама моя умерла крещёной, а сейчас я прошу за отца, который без крещения отошёл, и за родственников. Может, Господь услышит. Так-то чувствую Его помощь. Если у кого беда, кто-то заболел, то тоже начинаю молиться. И людям становится лучше. Я ведь и святых прошу, и Божию Матерь. Есть у меня такое стремление – именно индивидуальная молитва за людей... Никому прежде не рассказывал, вам вот первому.

– Наверное, и за свои растения Бога просите?

– А как без этого? Поухаживаю за ними, перекрещу: «Господи, благослови». Если рядом есть люди, то перекрещу глазами, незаметно. Всё должно делаться с Богом. Я понимаю так.

– В общем, называется он канна, вы уж поласковей с ним, – начал Владимир инструктаж, передавая мне побег цветка.

– К Кане Галилейской он не имеет отношения? – зачем-то уточняю.

– Нет, цветок не местный, его из Южной Америки завезли. Но красивый. Размножается делением корневищ и семенами. Возьмите туалетную бумагу, намотайте на нижнюю часть и намочите под краном. Так и возите в полиэтиленовом пакете из гостиницы в гостиницу, там распаковывайте и в воду ставьте. А когда на самолёте полетите, заверните его сначала в газету, потом в свитер или во что-то тёплое. Дома в воду поставьте и так держите до февраля. И смотрите, чтобы из окна не дуло! Эх, не знаю, приживётся ли у вас... Когда корешки пойдут, посадите в землю. Сходите в цветочной магазин и скажите: «Мне удобрение для канны». И чтобы не химия!

Озеленитель долго меня инструктировал, вздыхая, словно переживал за ребёнка, которого чужому дяде передаёт.

Я всё сделал как надо. Ещё несколько дней переезжал из гостиницы в гостиницу, затем перед сдачей сумки в багаж замотал цветок в меховую подстёжку от зимней куртки. Но Москва встретила такими холодами, что подстёжку пришлось присоединить обратно к куртке. Потом сутки на поезде... Когда дома вынул цветок, на листьях обнаружил какие-то бурые пятна. «Что ж мне Володя ничего про пятна-то не сказал?» – огорчился я.

Сейчас этот цветок стоит передо мной на подоконнике, в баночке с водой. Мои домашние обозвали его «гербарием», потому что он почти совсем высох. Но я его не выкидываю. Нет, на чудо не уповаю, хотя...

Вспоминается добродушный, неспешный человек, судьбой посланный мне навстречу на Святой Земле. Вижу, как сидит он на корточках перед клумбой и оглаживает руками бутоны цветов. Какой урок мне преподала эта встреча? Урок любви? Веры в то, что Бог во всём? Надежды на чудо, на обретение утраченного рая? Наверное, и вправду надежда всегда есть.