ЧТЕНИЕ

Инок ДОРОФЕЙ

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПОДАРОК В МОСКВУ

Леонид Сергеевич Птичкин – коренной москвич в третьем поколении. Профессия у него пожарный, а звание – подполковник. Служит он в особой секретной воинской части, а также курирует гражданские атомные объекты и часто ездит в командировки по стране. Везде видит нарушения пожарной безо­пасности и по мере сил старается их устранять. Кроме этого, подрабатывает и на других объектах.

Москва – город огромный, везде что-то строится, что-то устаревает, и Леонид Сергеевич везде нужен. Его спокойная неторопливая речь умиротворяет заказчика, и тот начинает понимать, что скупиться на новейшее оборудование не стоит: случись пожар – и потери возрастут многократно. Поэтому во избежание неприятных последствий везде по совету Леонида Сергеевича устанавливаются самые лучшие импортные приборы. Заказчики щедро оплачивают ценного специалиста и смотрят в грядущее с оптимизмом – они верят надёжным счётчикам и тщательной планировке разработанной подполковником системы сигнализации.

И всё-таки объекты горят, в них гибнут люди. И количество пожаров увеличивается с каждым годом. Обычно после пожара следует судебное разбирательство, выяснение причин пожара и виновных. Леонид Сергеевич очень не любит этих разбирательств: они отнимают много сил и надолго выбивают из привычной колеи. И хотя он знает, что не виновен – всё было спланировано правильно, – сердце всегда не на месте: ведь в пожаре гибнут не только материальные ценности, но и живые люди. Человеческое сердце не может вместить боли, оно – живой и чуткий орган, в нём живут страсти и пороки, любовь и сострадание. Всё проходит через этот небольшой, но важный и вечно беспокойный орган. Оно то застучит слишком часто, словно хочет выпрыгнуть из груди, то удары его редки и мало ощутимы, а то вдруг так заколет, что меркнет свет в человеческих очах. Кардиологи советуют не торопиться, настраиваться на положительные эмоции, кушать тыкву и сельдерей – это лучшее питание для укрепления сосудов сердца. Но когда прихватит, тут без валидола не обойдёшься.

У Леонида Сергеевича есть не только валидол, в его походной аптечке много самых дорогих импортных лекарств. Он пьёт их дома за завтраком и берёт с собой на работу. В среде военных приняты обильные возлияния, и люди в погонах обижаются, если кто-то не хочет с ними выпить. Ссылки Леонида Сергеевича на сердце или на Великий пост не принимаются, единственная причина, которую могут понять сослуживцы: ты за рулём. Леонид Сергеевич ездит на работу на машине. Устаёт в пробках ужасно. Два с половиной часа туда и столько же обратно, зато приезжает трезвым и может немного выпить дома с супругой.

Очень любит Леонид Сергеевич, когда к ним приезжает священник Владимир. Он ездит по Москве, закупает книги, иконы и утварь для своего храма и складирует всё на квартире у гостеприимных москвичей. Конечно, в этом немало неудобств для семьи Птичкиных: у них взрослый сын и большая собака, а тут появляются какие-то посторонние сумки, коробки. Но глава семьи и его супруга любят поговорить с батюшкой и смиряются с временными неудобствами. Гостиную хозяева предоставляют священнику и три дня, пока он живёт в Москве, воздерживаются от просмотра телевизора. А вечером, когда вся семья собирается на кухне за ужином, ведутся интереснейшие разговоры о политике, о Церкви и о многочисленных неполадках. Леонид Сергеевич, угощая священника дорогим коньяком, с болью говорит о том, что всё рушится.

Священник слушает откровения военного и горестно кивает головой.

– Да вы пейте, батюшка! Это очень хороший коньяк – с Кипра, 16 лет выдержки.

– А где вы взяли такой? – спрашивает священник, разглядывая диковинную бутылку.

– Друзья подарили на день рождения.

– Он, наверное, очень дорогой?

– Да, наверное, тысяч десять стоит.

Узнав стоимость, священник изум­ляется и ещё внимательнее изучает этикетку. Наконец решается пригубить дорогой напиток.

– Ну как? – спрашивает хозяин.

– Очень хороший коньяк, – почмокав губами, отвечает гость.

– Да вы погрейте бокал в ладонях, он станет теплее, приятнее будет пить, – говорит хозяйка Светлана Пет­ровна.

Священник обхватывает бокал двумя ладонями, взбалтывает дорогую жидкость, как учат хозяева, и медленно пьёт маленькими глотками, закусывая яблоком.

– А у нас в институте, думаете, лучше? – говорит хозяйка.

– А что же у вас плохого? – недоумевает священник.

– Начальство всё время заставляет нас, преподавателей, какие-то нелепые планы составлять. Всё равно никто по этим планам работать не будет, но требуют, чтобы было написано. Ещё хуже, чем в советское время, тогда хоть студенты старались получать образование, а сейчас заплатил деньги – и можешь не ходить на лекции. А отчислить нельзя, не имеем права.

– А вы знаете, батюшка, что в России происходит сто пятьдесят тысяч пожаров ежегодно? – говорит пожарный подполковник.

– Неужели так много? – изумляется священник.

– Да, развалили всю противопожарную систему. Раньше сокращали штаты, сейчас снова увеличивают. А специалисты-то уходят. Я вот держусь, не ухожу, чтобы хоть как-то препятствовать разрушению пожарной безопасности. Но мне очень нелегко. А начальство заставляет проводить абсолютно идиотские мероприятия. Ну куда деваться? Я же военный – обязан выполнять распоряжения. Разваливают всю страну масоны проклятые. Все министры у нас или масоны, или связаны с ними. Ничего нельзя сделать.

– Да разве такое может быть? – удивляется священник.

– Батюшка, вы слишком наивны. Вы многого не знаете. Вся страна в их руках. В быдло они нас превращают, – говорит подполковник.

– Мы им не будем поддаваться. Церковь молится о богохранимой стране нашей. Господь нас пока ещё терпит.

– Нам старший сын – он в турфирме работает – не верил, что масоны есть на самом деле. А недавно к нему подходят двое и говорят: «Вы хорошо работаете, мы хотим вас сделать замминистра». Парню тридцать лет, а его – замминистра. Он сразу вспомнил мои слова о том, что ни на какие контакты с ними не надо идти. Перепугался, конечно, но спросил: «А кто это “мы”?» А ему отвечают: «Мы – это масоны». Тут он сразу и поверил в них, а то никакие книги не действовали. «Нет, – ответил, – я не справлюсь, мне моя работа нравится, не хочу быть замминистра». Отказался, в общем. Вот так у нас всё происходит. Губят они всё, что ещё живое. Двадцать пять тысяч людей в стране за год погибает в пожарах! А они сокращают ассигнования на пожарную безопасность, команды распускают.

– Надо говорить везде об этом. В газету написать, наконец, – ответил возмущённый священник.

– Батюшка, да никто не станет этого печатать, все СМИ в их руках! Даже если пройдёт эта статья, то с автором случится инфаркт или дорожная авария со смертельным исходом.

– Неужели ничего нельзя сделать? Что-то мы должны делать. Нельзя равнодушно взирать, как страна гибнет.

– А что мы можем сделать?

– Молиться мы можем? Можем! – всё больше закипал батюшка. – Говорить правду можем? Можем! Пусть цена этой правды будет наша жизнь, но это наш долг. Мы не должны молчать. Мы обязаны говорить правду и жить по ней.

– Вы, батюшка, к восстанию нас призываете? А ведь Патриарх всё время говорит: «Церковь должна быть вне политики».

Священник склонил голову, щёки его горели. Коньяк был действительно хорош, и, может быть, он погорячился. Но батюшка не мог понять, как можно спокойно жить, зная, что день и ночь врагами ведётся разрушительная работа против любимой России.

– Да вы не волнуйтесь так, не переживайте, все это знают и живут с этим.

– Невозможно с этим смириться! – священник поднял голову, лицо его покраснело ещё больше.

– Вы, батюшка, наверно, устали сегодня, набегались по Москве. Ложитесь отдыхать, уже поздно. Светлана, постели отцу Владимиру. Завтра я попозже поеду на работу, могу завести вас на выставку.

– Да, было бы неплохо прокатиться с вами, – сказал священник. Он и в самом деле чувствовал себя устало.

На следующий день они с подполковником ехали по забитым машинами улицам и продолжали обсуждать вчерашнюю тему. Священник смотрел на огромные рекламные щиты и поражался тупости рекламодателей. Часто при взгляде на огромные щиты становилось ясно, что это не реклама – никто на неё не клюнет – и висит она тут для каких-то других целей, для потехи или ещё для чего-то. Он уже привык к нытью москвичей, что «у нас всё плохо, ничего изменить нельзя», сидел и молча слушал, как неграмотно строят здания, не предусматривая в них пожарных лестниц, как варварски разрушают историческую Москву и возводят чудовищные небоскрёбы, а в мусорных баках люди находят себе еду.

– Но ведь можно же в таком богатом городе накормить этих голодных! – проговорил священник.

– А кто это будет делать?

– Церковь этим давно занимается – и столовые организует, и кормит этих несчастных. И вы тоже можете это делать.

– Я им дам денег, а они напьются – и мне грех будет.

– А вы не давайте деньгами, дайте им хлеба.

– Да эту проблему нужно решать на уровне правительства, – сказал подполковник.

– Пока решать будут, человек уже умрёт, ему сейчас есть надо, некогда ему ждать.

Подполковник обиженно замолчал и уставился на бампер впереди ползущей машины. Неспешное движение успокаивало его. Увидев, что священник разглядывает рекламу, заметил:

– Что это вы всё на рекламу смотрите?

– А знаете, Леонид Сергеевич, она часто саму себя изобличает.

– Да посмотрите, какой дебилизм она пропагандирует. Сколько вреда от неё людям! Наркоманов сколько развелось.

– А мы можем повлиять на людей через рекламу.

– Как это? – не понял подполковник.

– Вот вы человек военный, прекрасно знаете, как организовать и возглавить группу людей, скажем, из молодых патриотов, и не срывать рекламу, а написать поверх неё крупно, к примеру, вот как вы сказали, «дебилизм» или «глупость». И тогда такая реклама станет антирекламой. Вы говорите, что хорошо зарабатываете, – вот и потратьте часть денег на лестницы, краску, верёвки и ещё на что-нибудь. Понятно, что этот вид деятельности не может быть длителен: вас вычислят, к вам придут, вас могут оштрафовать, арестовать… Но у вас появятся последователи, которые и продолжат ваше дело. И это вызовет мощную волну поддержки в людях, и мы сможем одолеть зомбирование рекламой.

– Вы как какой-то революционер рассуждаете, – испугался Леонид Сергеевич.

– Если вам дорога страна и вы хотите спасти её, нужно что-то делать. Сначала рекламу, потом за другое взяться.

– Да вы понимаете, что говорите?

– Очень жаль, что военные не готовы защитить страну.

– Да спились все наши военные, некому защищать.

– Вот у нас и плохо так, потому что некому сделать. Всё только на кухне обсуждаем, а как дело сделать – желающих нет. Никто рисковать не хочет. Хотят, чтобы без них всё управилось.

– Вам бы, батюшка, не священником быть, а к Жириновскому в заместители пойти. Вы бы с ним дел наворочали, – сказал обиженный подполковник.

– Простите меня, Леонид Сергеевич, не хотел вас обижать.

– Бог простит. Сейчас перейдёте через дорогу, и вон, видите, вход на выставку.

– Да, спаси Господи, что подвезли меня.

– До вечера.

Оставшись один в машине, подполковник Птичкин задумался над разговором. Сколько раз он говорил со священником о грустном, вызывая в нём ответную скорбь и сочувствие, а сегодня что-то батюшка как безумный стал. Кто знает, что ему взбредёт в голову, такого человека надо опасаться. Да и коробок понавёз, пройти в коридоре негде, надо прекращать эту дружбу. Набрал номер телефона супруги и говорит:

– Светлана, я задержусь сегодня на работе. Во сколько там поезд у отца Владимира?

– В двенадцать минут первого.

– Ну, ты скажи ему, что я не повезу его на вокзал. Пусть он забирает свои коробки, а то он вроде собирается часть у нас оставить.

– Неудобно как-то: согласились оставить, а потом отказываем.

– Ничего неудобного, пусть увозит куда хочет.

Отец Владимир походил по выставке, сделал необходимые покупки, пообедал и решил съездить в Храм Христа Спасителя. Но туда его с большой сумкой не пустили, а камера хранения там не предусмотрена. Охранник, смуглый азиат, осматривал у женщин ридикюли, проводил по телу прибором, отыскивая металл. И если у кого-то пищало, то ему проход был закрыт. Уговорить охранника было невозможно, вызванный по рации начальник лишь подтвердил, что с сумкой вход воспрещён. Попробовал батюшка оставить сумку в церковном киоске на бульваре, но и там хоть и посмотрели сочувственно, а сказали:

– Нет, запрещено так делать.

– Да нет у меня там бомбы, вот открою, посмотрите.

– Батюшка, мы верим вам, но взять не можем, нас на видео снимают и могут уволить за нарушение инструкции.

Грустно стало священнику от новых порядков московских: «На гаражах храм построили, а людей не пускают». Зашёл он в софринский магазин неподалёку, походил, потолкался, посмотрел на красоту диковинную. Но денег уже не было – всё потратил. И так ему домой захотелось... Уж больно он утомился от шума и суеты, а также от вечного недовольства московского. Спросить никого нельзя – прохожие либо спешат, либо не знают. А если ответят, то пожалеешь, что спрашивал. «То ли дело у нас в городе, – думал священник, – люди могут остановиться на улице и долго разговаривать друг с другом. А здесь прямо столпотворение какое-то, все бегут, спешат».

Расставание у Птичкиных было сдержанным, глава семейства даже не поднялся со стула. Священник поблагодарил за приют, за угощение. Светлана Павловна хотела проводить до остановки, но батюшка остановил её:

– Разгорячитесь, простудитесь. Не надо, я дойду.

– Да зачем вам на автобусе ехать, возьмите такси, 300 рублей – и доедете за полчаса. Есть у вас деньги?

– Да, всё у меня есть, не беспокойтесь...

И тяжело нагруженный священник шагнул в двери лифта.

Часть вещей пришлось оставить, знакомый батюшка обещал подъехать и перевезти к себе. Рюкзак за плечами, в каждой руке по сумке, до остановки недалеко, но пришлось несколько раз останавливаться и отдыхать, разминая затёкшие руки. Было у него как раз по одному билету на автобус и метро, и он использовал их, чтобы не пропали.

Через двое суток священник был уже дома и распаковывал привезённые иконки и книги. Одну из них он прочитал ещё в поезде, о том, как исправить нам жизнь в России. Подивился масштабности мышления авторов, говоривших, что начинать нужно с малого, не смотреть на министров и не верить рекламе. «Побольше бы таких людей, тогда и выстоять можно. Давно пора возвысить голос и вспомнить о своём предназначении высоком!» – думал отец Владимир, заворачивая книгу в плотную бумагу. Он решил послать её бандеролью Птичкиным, тем более что скоро Рождество, надо и открыточку подписать. Сходил на почту, отправил в Москву бандероль. Но к Великому посту бандероль вернулась обратно. Обиделись Птичкины и общаться больше не захотели.

Не любят москвичи, когда их учат.