УКРАИНСКИЙ ДНЕВНИК

Существует ли генетическая память? Может ли подсознание человека хранить виденное и пережитое пращурами сотни лет назад? Ужгородский священник Димитрий Сидор рассказывает о своих предках-русинах, издревле живших на территории нынешних Австрии и Венгрии, по берегам Дуная, – а мне вспомнилось детство. Какой-то праздник, родители с соседями сидят за столом. В распахнутое окно с заезженной трескучей пластинки льётся песня: «Дунай, Дунай, а ну узнай, где чей подарок...». Я, маленький, играю во дворе – и вдруг небо надо мной, взгорок перед домом, весь мир перемещаются в какое-то безвременное состояние, словно и вправду мы плывём по вечной реке и никогда не умрём...

Та песня, «Венок Дуная», была написана в 1962 году. Но память о полноводной тихой реке, с берегов которой, перевалив Карпаты, славяне двинулись на восток, наш народ хранил всегда. По степям Причерноморья разносились песни: лихая «Їхав козак за Дунай» и лирическая «Тихий Дунай, тихий Дунай бережечки зносить». Женщины пели колыбельные: «Ой у гаю, при Дунаю соловей щебече»... И даже в Сибири русские люди пели: «Возле тихого Дуная добрый молодец гуляет». Откуда это? И почему в посёлке, что близ Белого моря, мы, пацаны, своего любимчика, приблудного пса, назвали именем Дунай? Сколько у нас великих рек – и что нам до этой «иностранной» реки в центре Европы?

Ещё вспомнилось, как в 1990 году приехал я наниматься на работу в Торжок – там в стенах древнего Борисоглебского монастыря создавался Всероссийский историко-этнографический музей. Поддавшись апокалипсическим предчувствиям погибели России, хотел вот поучаствовать в сохранении «русского духа», в консервации его «до лучших времён». В итоге нашёл я другое дело (как раз возникла газета «Вера»), но за десять дней работы с музейными архивами прикипел душой к этому местечку в Тверской области. Какое-то «дежавю», словно в другой жизни уже видел эти холмы и низкое небо...

– И вот тогда, после гибели князей Бориса и Глеба с челядью, святой Ефрем Угрин взял отрезанную голову своего родного брата Георгия и пошёл на восток, – рассказывает отец Димитрий. – Неподалёку от Твери он остановился и основал Борисоглебский монастырь. В тот год, 1038-й, ещё Киево-Печерской лавры не было, так что наш земляк, русин, стал зачинателем первого на Руси монастыря.

– А я думал, он венгр, – сомневаюсь. – Историки пишут о братьях Угриных, что они «родом из Венгрии».

– А кто в ту пору на территории Венгрии жил? Русины! Вообще же слово «угр» могло образоваться от «у горы». В летописях и документах нашу Подкарпатскую землю так и называли – Угорская Русь.

– Мне довелось бывать в Торжке, – говорю батюшке. – Там тоже горы есть – ну, холмы такие, как у вас близ Ужгорода.

– Вправду, что ли? – удивился уже и он. – Значит, неслучайно русин Ефрем это место выбрал. А теперь смотри... Почему святому мученику Георгию Угрину голову отрубили? Потому что князь Святополк Окаянный не мог снять с его шеи золотую гривну – регалию великокняжеской власти, она закована была. Накануне равноапостольный князь Владимир Креститель задумался о том, что будет с единством Руси после его смерти, и решил загодя сделать наследником Бориса – доброго, богобоязненного юношу, который бы всё решал миром. И в знак этого приставил к нему верного боярина Георгия, хранителя великокняжеской регалии, носившего её на своём теле.

Что мы видим? Русин-угрин Георгий с родными братьями оказались самыми приближёнными к равноапостольному князю Владимиру. Чем они могли заслужить доверие? Надо учесть, что братья пришли в Киев уже христианами, поскольку русины к тому времени сто лет как были крещены. Они могли находиться среди советников, когда Владимир Святославич выбирал веру для Руси. Так что пригласить их из Угорской Карпатской Руси киевский князь мог и для выбора веры, и для самого крещения киевских полян.

– Крещения?

– А кто, по-вашему, крестил весь народ? Не сам же князь! И не пара иереев-греков. Требовались сотни священников, певчих, учителей, умевших читать по-церковнославянски. Откуда их было взять, как не из Карпатской Руси и древней Македонии, входивших в то время в состав православного Болгарского царства? И что символично – после участия в Крещении закарпатские русины вместе с Борисом и Глебом, князьями Ростова и Мурома, удостоились стать первыми святыми единой тогда Древней Руси. Третий брат, Моисей Угрин, ведь тоже прославлен в лике святых. Сначала он скрывался у Предиславы – сестры Бориса и Глеба, но когда Святополк Окаянный вместе с польским королём Болеславом занял киевский престол, то был схвачен и в оковах отправлен в Ляшскую землю. Пять лет Моисей томился в польской тюрьме, молился, дав обет стать монахом. И Господь послал избавление. В Польше случился рокош, мятеж то есть, и удалось бежать из тюрьмы. Моисей вернулся в Киев и поступил в только что созданную Киево-Печерскую лавру. Когда будете в Киеве, зайдите в Ближние пещеры – там лежат его нетленные мощи.

– Значит, братьев Угриных вы считаете своими русинскими святыми?

– Они включены в Собор Карпаторусских святых, который установлен решением Священного Синода УПЦ в 2006 году.

– Сколько всего святых в Соборе?

– За тысячу лет святость явили тысячи русин, но самых известных – двенадцать. По датам их смерти можно изучать новейшую историю нашего подкарпатского православия. Священномученик Максим Горлицкий, расстрелянный австрийцами, – 1914. Исповедник Досифей (Васич) – 1945. Преподобный Алексий (Кабалюк) – 1947. Из нынешних – преподобный Иов Угольский, скончавшийся в 1985 году. В молодости он дважды пешком ходил на Афон, был молитвенником. В 1939 году после оккупации Подкарпатской Руси Венгрией решил эмигрировать в Россию, но там советские власти его арестовали как шпиона и дали 25 лет лагерей. В 1942-м из тюрьмы отправили на фронт, причём определили не в русскую армию, а в чехословацкую бригаду генерала Людвика Свободы. После войны он принял сан и дал нам пример подлинной святой жизни.

Заметьте, дважды в «большой России» его не признавали своим, причисляя к чехам. Как до сих пор не признают святых Георгия, Ефрема и Моисея Угриных русинами, почему-то называя венграми. Я вот этого не понимаю... Ведь до смешного доходит! Совсем недавно в Москве была выставка картин Энди Уорхола. Российские журналисты сообщили, что настоящее его имя Андрей Варгола, мол, это по-словацки. А то, что он русин, не сказали. Лишняя подробность? Но разве для русских не было бы приятно узнать, что знаменитый основоположник одного из художественных направлений – свой, русин?

Вот так за трапезой («угощайтесь чем Бог послал») довелось услышать лекцию про то, откуда есть пошла Русская земля. Выгадав момент, попросили батюшку рассказать о себе.

– Что рассказывать? В школу я пошёл рано. Учительница, узнав от матери, что мне шесть лет, сказала: мало. А я стоял неподалёку, склонив голову набок, – перед газетой, которая была прикреплена к стенке буквами вниз. Она заметила, что я читаю, и решила: «Пусть приходит на занятия, а там посмотрим». У нас же сельская школа, всё по-простому. И с первого класса я ни одного урока не пропустил. Потом поступил в Ужгородский университет, в 1974 году пошёл в армию, в 1981-м закончил Московскую Духовную академию со степенью кандидата богословия. Предложили остаться преподавателем, да подумал я: а кто моему народу будет проповедовать?

Вернулся я в Подкарпатье и стал священником на одном из приходов Перечинского района, это на границе со Словакией. Затем перевели в ужгородский Крестовоздвиженский собор. Здесь меня застал развал Союза. КГБ переименовалось в СБУ, но злодейская суть его не поменялась – спецслужбы у нас всегда были антиправославными. Они способствовали, чтобы наш старый ужгородский собор силовым способом передали униатам. В ту пору греко-католиков было сравнительно немного, да и сейчас православных в три раза больше, но шла такая политика. Когда мы поняли, что нас хотят использовать в религиозной войне, мы сами собор оставили и предложили властям, чтобы они выделили место для строительства нашего храма. А пока молились в актовом зале старого «Дома Духновича», переименованного в советское время в «Дом учителя».

С самого начала нам строить не давали и власти, и униаты. Тогда мы решили занять площадку в центре города, у моста через Уж. Немедля к нам пришли украинские националисты: «Здесь будет памятник Шевченко!» Мэр взял их сторону, сказал: пусть будет Шевченко, а вы выбирайте любое другое место. А мы уже были готовы – и указали на площадь 50-летия Октября, которая ровно через год с нашей помощью была переименована в площадь Кирилла и Мефодия. Кстати сказать, памятник Шевченко у реки так и не появился, его поставили в другом районе – великий кобзарь был только поводом, чтобы не дать православным строиться. Они думали, что у нас ничего не получится – в отсутствие денег, проекта, да и площадку-то мы выбрали тесноватую. Но нам удалось её расширить, расселив частные домики, а строить начали сразу, без проекта. Чтобы землю у нас не забрали, вырыли котлован глубиной в шесть метров, 10 тысяч кубов земли вывезли. Тут униаты пустили слухи, что это будет не храм, а бассейн...

– Как в Москве? – удивляюсь ещё одной параллели с Храмом Христа Спасителя. Ведь местные новый Крестовоздвиженский собор так и называют. – А почему такой глубокий котлован?

– Планировался один этаж собора. Но до трёх метров в глубину оказался песок, которого набралось сто самосвалов. Вот и стали копать дальше. Только после 4-6 метров пошли суглинки. Такой вот бункер вырыли... И тогда решили построить двухэтажный собор. Рассчитали оригинальную схему фундамента, храм у нас как бы на лапах – опирается на 16 огромных плит, соединённых между собою. Когда уже построили фундамент, дали проект на экспертизу в Киев, выдержит ли землетрясение до 9 баллов. Там удивились: даже если «поплывут» три-четыре лапы, собор устоит. Такой нерушимый монолит получился.

Главное же, всё на народные деньги строилось. Родственники помогли: отец мой вложил свои сбережения, сестра, братья сразу выложили 30 тысяч долларов в качестве первого пожертвования. Ну и я свой дом в Ужгороде выменял на 110 тонн арматуры. Тогда было важно двинуть дело вперёд. Первый этаж, то есть нижний храм в честь Воздвижения Креста Господня, построили всего за год. Помню, на Пасху собралось свыше 30 тысяч верующих. Событие в городе! Тогда ведь в Ужгороде было всего три православных храма, а не 16, как сейчас.

Эскизный проект храма авторства отца Димитрия

Настоятель показывает нам план: сложнейшее переплетение переходов, огромных залов и клетушек. Внизу обозначено: «Зодчий – Сидор Д. Д. Архитектурно-компьютерное бюро “Храм” при кафедральном Крестовоздвиженском соборе».

– Так вы сами, что ли, проектировали?!

– А куда деваться. Денег-то в обрез... Давайте покажу, как это делается.

Отец Димитрий повёл нас в свой кабинет, включил компьютер. Открылась программа Archicad-16, и мы оказались в каком-то храмовом помещении. Движение мышкой – и вот «выходим» в коридор, «спускаемся» по лестнице... Совсем как в компьютерной игре-бродилке.

– На спор с главным архитектором города всего за полчаса я спроектировал двухэтажный коттедж с гаражом. Они-то по старинке ещё работают, а мир не стоит на месте, – объясняет батюшка.

После виртуального путешествия отец Димитрий вживую провёл нас по всему храмовому комплексу. Показал учебные классы, две столовые с кухнями, православный театр на 300 мест. В Ужгороде всего два театра, и этот сможет вполне с ними конкурировать.

Вышли на улицу, посмотрели, где будет пандус для инвалидов. Удивил балкончик на храмовой стене, обращённый к обширной площади Кирилла и Мефодия. «Вы с него проповеди говорите?» Батюшка смеётся: «Такого балкона даже у Папы Римского нет, он в Ватикане через окно говорит. У нас бывает, что много народа собирается, так что можно напрямую обратиться...» Показал настоятель и верхний храм: он огромен, колонны словно в небо упираются.

– Наши ужгородские художники начали его расписывать, но мы работы остановили, решили сделать в стиле греческой иконографии. Нужны нам два-три хороших иконописца, которые могли бы лики прописать. Только денег нет, чтобы нанять.

– А власти вам помогают? Или враждебность осталась?

– Вы какие власти имеете в виду? От СБУ ничего хорошего не ждём. Недавно впаяли нам штраф. Приходил электрик, всё проверил, а спустя три дня нагрянула комиссия и «обнаружила», что пломба на щитке сорвана. Заставляют теперь заплатить 5 тысяч евро. За что? Для сравнения: в месяц мы платим за электричество 700 евро, и не мог же приход за несколько дней выработать годовую норму. Да и не понять, кто пломбу сорвал, – вздыхает настоятель и, не желая продолжать тему, показывает наверх. – Ещё у нас уникальный центральный барабан, двойной. Между стенками лестница ведёт в просторное подкупольное пространство, где можно даже обсерваторию устроить – места достаточно.

Забираться туда мы не стали, чтобы не задерживать настоятеля, хотя очень хотелось посмотреть на Ужгород с высоты птичьего полёта. Взяв благословение, отправились побродить по городу.

Из путевых записок Игоря Иванова:

Днём туман почти рассеялся, только над куполом ещё висела какая-то мга. Мы с Михаилом пешочком отправились посмотреть Старый город, благо улица мимо храма вела прямо туда.

Больше всего хотелось глотнуть кофе. У первой же встречной пары средних лет спросили, где тут кафе, и нам дружелюбно и подробно разъяснили, куда пройти.

– Два эспрессо, – попросил я у молоденькой девчушки, лет 18. По-украински кофе полагается произносить как «кава», но за всю поездку я так и не смог заставить себя выговорить это странное слово, хотя многие другие освоил быстро, даже бравировал перед Мишей всякими «зупинками» и «бачишь».

Девчушка кивнула и что-то сказала – в её скороговорке мой слух выловил лишь слово «цукор», и я показал пальцами: два. То есть две ложки. Она стала спрашивать что-то ещё, но разобрать её щебет было уже решительно невозможно, и я только стоял, глупо улыбаясь и ожидая, когда она закончит. Подумал даже: может, перейти на английский? Но тут же отказался от этой затеи – если не знает русский, то уж английский тем более. Наконец и она поняла, что говорит с иностранцем, замолчала и смутилась.

Бедняжка! Вот уже и выросло поколение, не понимающее по-русски. «А что ты хочешь, – сказал я себе, – если Пушкина и Тургенева здесь по воле киевских чиновников-самостийников уже не считают своим культурным наследием, а изучают на уроках иностранной литературы…» Увидев заминку с покупателем, к прилавку подошла женщина средних лет, по-видимому хозяйка кафе: на чистом русском она уточнила, не желаем ли мы десерта, сказала несколько любезностей и указала, где можно помыть руки. Было очевидно, что Пушкина она учила ещё как «своего»…

По пустынным в этот воскресный час улочкам мы вышли к реке, на левый её берег, и двинулись по набережной. Возле драмтеатра я решил «щёлкнуть» памятник Александру Духновичу, установленный здесь пятнадцать лет назад. Подумалось: вот ведь ирония судьбы! – от монумента до кафе с той девчушкой, не знающей русского языка, ведёт Киевская набережная, и именно благодаря Киеву, откуда два последних десятилетия расходились волны украинизации западенского образца, для нашей общей культуры потеряно целое поколение, вынужденное учиться киевскому новоязу. Этому языку начало положили галицкие украинофилы, как раз при Духновиче, а он-то был решительно против новой орфографии.

Ровно 150 лет назад Духнович писал: «Радостно могу сказать, что русины епархии Пряшевской одушевилися, наипаче молодёжь стала ревновать за русский дух и за русское слово. Девушки уже не стыдилися петь русские песни, да уже и жиды зачинались учить русскому. На гимназии Пряшевской я преподавал русский язык, и любезно посещали школу мою не токмо русины, но и словаки, и мадьяры, да и лютеранские ученики».

На постаменте Духновича написано: «каноник». Надо же, а я и не знал, что он был не просто священником, но и благочинным униатско-католического кафедрального собора. Это сегодня из России так воспринимается: раз униат, стало быть, и недруг России. Часто это и в самом деле так. В Закарпатье, правда, особая ситуация: местные униаты принадлежат не к Украинской Греко-Католической Церкви, коснеющей в своей русофобии, здесь – собственная, Русинская, в которую, кроме местной, входит ещё и несколько епархий в США. Кстати, здешний униатский епископ – словак.

К середине XVIII века практически все этнические русины стали греко-католиками, но, даже вынужденно находясь в лоне католичества под мадьярами (православного духовенства в крае не осталось), они хранили веру и родные традиции. Как только австро-венгерское владычество рухнуло, народ массово вернулся в православие, запел родные песни. Не то происходит сегодня, когда киевское телевидение вошло в каждый дом на селе или в городе, – рухнет американская империя, но песни, боюсь, не запоют…

Дальше по Киевской набережной – уже на мосту – крохотный «памятник»: этакая бронзовая толстощёкая пародия на американскую статую Свободы; в любом случае – ненавязчивое напоминание, откуда сегодня растут ноги у всего, что происходит в этих славянских землях. Но жизнь продолжается: на перилах, как водится, сотни замков, навешанных тут молодожёнами. На другой стороне реки Уж (она и в самом деле, ежели глянешь на карту, извивается змейкой), в сквере, памятник другому просветителю Прикарпатской Руси – Евгению Фенцику, жившему в начале прошлого века. Между прочим, и он был греко-католическим священником.

Его перу принадлежат духоподъёмные строки стихотворения «Русский народ», которые невольно хочется положить на музыку (а может, это уже и сделано?):

От вод севера холодных,
Где сверкает вечный лёд,
До брегов Евскина тёплых,
Где весна всегда цветёт,
От волшебных стран Карпата
До верхов окрест Урала –
Всюду Русь и наш народ!

Часть шестую всего мира
Управляет русский глас,
Солнечного шар светила
Не заходит лишь у нас.
Если всходит над Карпатом,
Вечереет над Уралом,
А в Камчатке ночной час!..

Вот он – размах душ наших предков, сознающих свою причастность огромной державе! А сейчас даже мы, живущие в Большой Руси, ощущаем ли ответственность за вручённую нам Богом «шестую часть мира»?

Мимо филармонии, прежде бывшей ортодоксальной синагогой, выходим на небольшую улочку. На стене – бронзовая плита с объёмными буквами: «Путивник по Ужгороду для незрячих мовою Брайля». Рядом небольшой макет Крестовоздвиженского греко-католического собора. Первая мысль: вот что значит старинный уютный городок (в Ужгороде всего полтораста тысяч жителей – самый маленький областной центр Украины), близость Европы – у нас до такого руки не дойдут никогда! Но вскоре закрадывается сомнение: а не форма ли это своеобразного пиара властей: ну, в самом деле, как эту плиту слепой отыщет? А если кто-то его подведёт, то не проще ли тогда вживую рассказать незрячему про город, нежели заставлять его читать пальцами по холодной плите?..

По булыжной мостовой улицы Духновича идём к собору, бывшему костёлу, который возвышается здесь скоро уже триста лет. Навстречу движутся прихожане после воскресной службы. Звенит колокол. У входа развёрнут транспарант со словами из Евангелия: «Прийдите до Мене вси втомлени та обтяжени, и Я облегшу вас..» Ох, Господи, облегчат они нас… ну чем им церковнославянский-то не угодил?.. Возле костёла оживлённо: цыгане, нахально дёргая за рукав, выпрашивают деньги, люди кучкуются, не торопясь расходиться, идёт бойкая торговля. На книжном развале издания в большинстве своём на украинском, но есть и русские. Причём тематика – от писаний святых отцов до монашеских брошюр на темы секса – воистину и тут католическая церковь верна себе, стараясь заполнить все щели человеческого бытия.

В скверике возле собора, за кустиками, скромно прячется крест-распятие – вроде и похож на православный, да нижняя перекладина не косая, а прямая. В честь чего поставлен? Подхожу к нему, чтобы прочитать, но с удивлением обнаруживаю, что на нём нет никакой записи. Ни слова.

По Капитульной улице, название которой напоминает о тех досточтимых временах, когда собор принадлежал ордену иезуитов, поднимаемся ещё выше – к замку. Невольно представляешь себе время, когда тут не было нынешних строений и на голой горе горделиво возвышался дворец, окружённый мощными стенами и глубокими рвами. Это вообще для Европы характерно: внизу, под горой, холопы, на горе – владычный князь, часто из иностранцев. На Руси за стенами городских кремлей от захватчиков спасались жители города и окрестностей, а в Европе за бастионами отсиживалось владычное семейство, как правило, спасаясь от народа. Ужгородский замок с начала XIV века принадлежал знатному венгерскому роду Другетов, получивших его в дар от венгерского короля как раз за подавление местного восстания «холопов». Кстати, сами Другеты имели итальянское происхождение. Во время очередного восстания 1848 года замка хозяева таки лишились.

Сегодня внутри тихо и даже сонно: типичный музей. На дворе под стеклом стоит макет; отличие игрушечного замка от современного в том, что церковь Св. Юрия на месте. В действительности же от неё остался только фундамент. Возле дорожки раскрыла крылья бронзовая птица Турул – орёл не орёл, но с виду очень злая. Священная птица угорских племён, она когда-то в клюве держала саблю, от которой остался только обломок – то ли туристы постарались, то ли время. Тем не менее голова и клюв блестят, как начищенные; эта фамильярность, увы, участь большинства металлических скульптур в зоне доступности рук туристов.

Наконец мы с Михаилом поднялись на смотровую площадку замка. Внизу видны деревянная церковь и какие-то хаты – это «музей народной архитектуры и быта». Далее улица Шумная (так она и называется) ведёт на окраину города; там – заграница, Словакия. Смотрю на холмы со странным чувством. Такое всё здесь… маленькое, действительно игрушечное. Особенно расстояния.

Из путевых записок Михаила Сизова:

Спрашиваю у парнишки, назвавшегося Димой, давно ли майданят. Тот начал загибать пальцы:

– Грудэнь, сичень, лютэнь... Уже трое месяц тута.

– А что требуете?

– Требуем, шобы свобода была. А они не хочут итти в итставку. Мэр Погорелов.

– Вас не трогают, не обижают?

– Неа.

– Много вас?

– Собирается пятьдесят человик, когда як.

– А вы из партии «Свобода»?

Тут подошёл второй парень, Юра, объяснил:

– Я из «Свободы», а он просто приходит дежурить.

– А мешки – это у вас баррикада?

– Не, то были баррикады, снег почал таять – и мы разобрали.

– По ночам не холодно?

– Бочки горят постоянно, буржуйки. Нормально.

– Дай вам Бог... – прощаюсь. А что «дай», сам для себя не смог сформулировать.

Других признаков «революции» на пути нам не встретилось, не считая одной надписи на заборе: «Ужгород, до бою!». Тихие улочки, старые дома со слепыми торцовыми стенами, дворики, напоминающие своей обшарпанностью и безмятежностью советский Ленинград. За час прогулки как-то сроднился я с этим городком.

Ещё раз постояли с Игорем на мосту, над тихим потоком Ужа, несущим воды в Тису, Дунай и далее в Чёрное море, – и пошли обратно в Храм Христа Спасителя. Там я заглянул в будку сторожа, чтобы определиться с вещами, занести их в церковную гостиницу. Сторожем оказался... священник. Видимо, здесь так заведено, что в дневное время пастырь и с «захожанами» общается, и за порядком присматривает.

Отец Максим Журавель ещё довольно молод, три года как в священном сане, учится в Почаевской духовной семинарии. Сам он ужгородский, а родители с Сумщины, когда-то приехали сюда на завод по распределению.

– Раньше здесь машиностроительный действовал, «Турбогаз», электронику собирали, – говорит он. – Заводы были огромные, теперь от них только территории остались, разруха.

– Зато теперь церквей много, – пытаюсь внести оптимизм. – Прошли по городу – народ из храмов прямо валит!

– По воскресеньям всегда так, народ у нас верующий. Если смотреть по Украине, то в Закарпатье самое большое количество монастырей. Уже десять лет, как и у нас в городе появилась монашеская обитель, Свято-Воскресенская. Есть там и удивительная святыня – нерукотворный крест, возникший в середине дерева.

– Для молодёжи стать батюшкой считается почётным? – спрашивает Игорь.

– Знаете, в России и даже в Восточной Украине отношение к священникам чуть благоговейней. У нас более по-братски, что ли, относятся. Но без фамильярности. При этом всё равно образ священника надо соблюдать, город же маленький. Становишься крёстным папой – и половина Ужгорода автоматически попадает в родню.

– Храмы у вас продолжают строить?

– Вчера освящали крест на месте будущего строительства, на территории родильного отделения больницы. Владыка Феодор, епископ Мукачевский и Ужгородский, благословил меня там служить, но пока с властями проблемы.

– Не пускают в больницы?

– Дело не в этом. В городе ввели пятилетний мораторий на землю – нельзя ни покупать, ни приватизировать. Хотя, конечно, бизнесмены его обходят – уж не знаю, за какую мзду. И вот кто-то написал в прокуратуру, меня в мэрию вызывали. Спрашивают: «Кто крест ставил?» Говорю: «Громада, народ». – «А конкретно?» – «Нас люди попросили только освятить крест». – «Это похоже на рейдерство». Объясняю: я ж не дом или офис строю, а храм, который будет укреплять больных. Когда устанавливали крест, рядом в родильном отделении роды принимали, слышно было, как женщина кричит. Стали освящать – и уже детский крик, ребёнок на свет вышел.

Вообще-то, мэр города у нас сейчас православный, ходит на службы в наш храм – в тот, что на набережной, старинный, построенный для русских воинов. Видели? Формой похож на храм Василия Блаженного. Я в нём, можно сказать, вырос, учился в хоре петь, в алтаре прислуживал.

– А мэра вашего вроде в отставку гонят, – вдруг вспомнил я. – На «майдане» об этом слышал.

– Так у нас мирный «майдан», не то что в Киеве. Сидят, шашлыки жарят. Не знаю, что дальше будет... Львовская область не любит Закарпатье, как и поляки. Мы как бельмо для них. Почему и начали строить униатские храмы рядом с нашими – из Рима пришёл такой указ. А простой народ часто не различает, где православные, где раскольники – внешне-то похоже. Греко-католические священники даже бороды стали отпускать. Но тут как бывает... Пресс-секретарь греко-католической епархии отец Константин вот тоже с бородой ходил, к нам заглядывал, на литургии стоял. А недавно к нам перешёл. Очень образованный человек, вам бы с ним поговорить...

С отцом Максимом мы договорились встретиться через несколько дней в Почаевской лавре, куда он собирался ехать сдавать экзамены. В тот же вечер удалось пообщаться и с отцом Константином Тимофеевым, который из униатства перешёл в православие. Узнав, что мы приехали из Сыктывкара, он обрадовался: «Мой отец о ваших краях много рассказывал».

Отец его – коренной питерец, дом его на Фонтанке, рядом с Аничковым мостом. По окончании училища его, как геодезиста, отправили в Коми АССР.

– В ту пору карты местности составляли вручную, – говорит о. Константин. – Экспедицию закидывали на секретные территории: высадят с вертолёта в тайге, ружьё за спину, в руку геодезическую линейку, и вперёд. Месяцами спали в палатке. Натыкались на остатки ГУЛАГа, бараки, колючку... Кстати, примерно в это же время, в начале 60-х, в одной из петербургских экспедиций геодезистом работал будущий Патриарх Кирилл. В общем, 16 лет отец поездил по экспедициям, а когда приехал в Карпаты на лыжах покататься, познакомился с мамой. Она коренная русинка. Отец увёз маму в Якутию, там я родился. Из-за их экспедиций меня часто в Закарпатье отправляли, так что я здесь рос. Потом мы переехали к отцу в Петербург, но маме не понравилось – мало общения. Здесь-то все друг друга знают. И вот мы переехали сюда жить.

– А как священником стали?

– Дедушка был греко-католиком, он меня и привёл в храм. После я учился в семинарии, в Польше и здесь, затем девять лет служил священником.

– Из-за перехода в православие проблем с прежним окружением не возникло?

– Есть, конечно, корпоративная этика, но меня там хорошо знают и понимают, что это решение годами готовилось. Вообще же у нас в Ужгороде мирная атмосфера. Униатам есть за что уважать православных – ведь мы сумели вернуться к своим корням, несмотря на столетия преследований. А православным есть за что уважать историческое наследие греко-католиков. Ведь большинство наших культурных деятелей, русофилов, борцов за русинскую автономию в прошлые века – это священники из униатов. Других-то тогда не было. В 1720 году император Австрийский специальным декретом вообще православие запретил. И на рубеже XVIII–XIX Мукачевский епископ Андрей (Бачинский) писал своим священникам: вы должны уметь читать-писать на языке русском, чтобы не стали такими, как онемеченные морави, то есть чехи. А ведь это писал униатский епископ своим же униатским священникам. То есть внутри вынужденного греко-католичества ещё сохранялась память о корнях.

– Внешне униатство и православие схожи. А в чём внутренние различия, если не считать подчинения Папе Римскому?

– Скажу лишь, что я нашёл в православии. Здесь Бог человека приводит к свободе и способности любить другого человека – вне зависимости от его национальных, политических, культурных воззрений. Чтобы уметь так любить, нужно быть внутренне свободным человеком. Прежде этого я не знал, хотя достаточно образован, шесть лет учился в греко-католических семинариях. Словами трудно объяснить. Этого момента заметить, нащупать я не мог нигде... Это первохристианское, и оно сохранилось в православии. Такими вещам нельзя шутить, реформируя Церковь из головы, умом, забывая о христианском духе. Православие совершается внутри человека, вот главное. Не знаю, понятно ли сказал...

С отцом Константином мы договорились поддерживать контакты. В Мукачевской епархии он занимается просветительской работой, прессой, трудится по двенадцать часов в сутки. И наша газета его заинтересовала: «Мы бы что-то смогли из вашего перевести на русинский, да и русскоговорящих, приехавших в Закарпатье во времена СССР, здесь около 10 тысяч».

На следующий день, прощаясь с настоятелем Храма Христа Спасителя, поинтересовались, помогают ли ему из России. Протоиерей Димитрий рассмеялся:

– В России нас считают за украинцев, а на Украине – за пророссийских. В итоге мы сами по себе.

– У части украинцев, похоже, есть комплекс: «стать европейцем». Здесь такого нет? – спрашиваем батюшку.

– Географически мы и так в Европе. До сих пор в международном праве существует паспорт нашей земли: «Автономная территория русинов на юг от Карпат». Накануне войны она входила в состав федеративной Чехословакии, оттуда была выдрана Сталиным и внесена в Украину как область, а не как республика. У меня есть предупреждение от СБУ: если вы будете дальше сомневаться, что Закарпатье принадлежит Украине, будем судить. А за что? В Россию вступать невозможно. В Европу тоже не тянет – особенно после того как там стали узаконивать содомские грехи. Это – СССР номер два, там нет настоящей демократии и бедность на окраинах: в Прибалтике, Болгарии, Румынии. Так что многие поддерживают идею самостоятельной соборной Украины. Но что такое соборность? Это когда все разные и все вместе. А быть «разным», иметь свою автономию нам не позволяют, строят унитарное государство. То есть не мы, а эти унитарщики разваливают изнутри страну.

Галичина нам чужая, мы не понимаем друг друга по некоторым вопросам. Но начиная с Хмельницкой области на Украине живут очень близкие нам люди – в единой Украинской Православной Церкви. И поэтому мы не сепаратисты. Так случилось, что при Ленине и Сталине сформировалось государство Украина, искусственно склеенное. Но поскольку оно в большей мере православное, оно наше – через него нам открыты ворота в Великроссию, в Белоруссию. Православие – вот залог нашего единства.

– И всё же, чем Россия могла бы помочь русинам?

– Главное – признать, что мы существуем. Вот вы где учились?

– В Петербургском университете.

– А знаете, что первый его ректор был русином? Это Михаил Андреевич Балудьянский, родом из деревни Вышня Олшава, что на территории нынешней Словакии. Или кто был дипломатом Петра I и воспитателем его сына? Иван Зейкан из села Имстичева Подкарпатской Руси. А Нестор Кукольник, русский литератор, автор текстов популярных романсов первой половины XIX века? Род его из Мукачево. Помнят ли об этом в России?

В Германии четыре института изучают русинский язык, а в России – ни одного. В 30-е годы у нас в Подкарпатье были найдены древнейший богослужебный Апостол, Псалтирь, относящиеся ко временам Кирилла и Мефодия. У нас 70 лет назад было записано несколько тысяч русинских баллад, которые до сих пор не пущены в научный оборот. Неужели российским славистам это неинтересно? Или вот я с группой лингвистов издал грамматику современного русинского языка. В России несколько учебных заведений заинтересовались, а из институтов славяноведения – только японский, что в городе Киото.

– А гранты на свою работу вы не искали? – удивляемся.

– Однажды услышал, что российский МИД даёт какие-то гранты на поддержание русского языка, и по недомыслию решил обратиться. Хотел сделать школу, где бы изучались параллели русинского и русского языков. Пообещали в «Русском мире» 900 тысяч рублей, но не дали, мол, какой-то пункт в наших уставных документах не соответствует. В итоге я только неприятности себе нажил, мол, «с москалями связался», СБУ чуть ли не «иностранным агентом» нас объявила. А когда меня судили за «сепаратизм», обратились мы в московский Институт русского языка им. В. В. Виноградова, чтобы там сделали экспертизу наших текстов – насколько научно обосновано, что мы именуем себя отдельным народом и есть ли в этом сепаратистский призыв. Что думаете? Отказали.

– И как, засудили?

– Засудили. Дали три года с двумя годами отсрочки. «Будешь говорить – посадим». Вот осталось два месяца условного срока... Судебный процесс длился четыре года. Ни свидетелей, ни улик, судьи отказывались брать дело на рассмотрение, потому что нет состава преступления. Но СБУ нашла какого-то «своего» судью. Тот инкриминировал статью за «призывы менять границы», при этом лишил права на апелляцию. Мы послали апелляцию в Европу, но ответа нет.

Да ладно, от этого мира лучше быть судимым, чем... Неприятно лишь, когда по мелочам жизнь портят и дорогое время отбирают. При Ющенко нам на храме крест подрезали, чтобы потом всем заявить: «Бог его не любит, у него крест упал». Организовали пожар в нашем храме, но мы их успели за руку схватить. Вот такие люди в спецслужбах... Разное было, не хочется вспоминать.

Вообще же русины выжили благодаря тому, что исторически мы – православные. Поэтому мы оказались способны в течение веков смиренно пронести унижения, не ломаясь, сохраняя духовную силу. На этом и стоим.

Прощаясь, мы всё же узнали у батюшки, какая практическая помощь требуется его приходу. Нужны иконописцы и телевизионная аппаратура – хотя бы старая, списанная. Со своей стороны мы пообещали помочь в издании Псалтири с параллельным русинско-церковнославянским текстом. Разговор наш был ещё до переворота в Киеве. И теперь неведомо, какие ещё бедствия могут обрушиться там на православных.

Из путевых записок Игоря Иванова:

…Поезд на Львов тронулся. Опять за окном советские ещё «копейки» и «Волги», непрезентабельные провинциальные домики, заборы. Плацкартный вагон был полон: кто-то вполголоса беседовал, кто-то позвякивал ложкой в стакане чая, кто-то уже расправлял постель. Я с удовольствием уселся и вытянул гудевшие ноги… Скорей бы умыться да спать! В туалете, начистив зубы, глянул на приклеенное к зеркалу объявление и чуть не поперхнулся – на красном фоне было написано: «Возможно, на тебя смотрит милиционер!» Непроизвольно оглянулся: камера наблюдения, что ли?.. Но ещё раз перечитал объявление и усмехнулся: это была реклама какой-то лотереи, и вместо слова «милиционер» следовало читать «миллионер».

Быть может, дело было в том, что провожали нас новые ужгородские друзья из Подкарпатья в Галицию без особого энтузиазма, можно даже сказать, сумрачно. Рассказывали, как в недавние дни захватов областных администраций молодых боевиков из Львова останавливали и разворачивали на горных перевалах. Услышал я и анекдот про русина, плачущего на вершине гор. Бог обращается к нему: «Я же сделал, как ты просил – поставил между вами и галичанами Карпаты. Чего ж ты плачешь?» А русин отвечает: «Я горюю, что это не Гималаи…»

За окном и в самом деле скоро поплыли горы, пока что невысокие, скорее, холмы. Вынув фотоаппарат, Михаил разглядывал отснятое. На некоторых фотографиях я увидел себя, шагающего на фоне крепостной стены. Непривычно! – обычно сам снимаю и потому в кадр не попадаю. «Как будто хоббит какой-то», – говорю Михаилу. «И куда ж мы, два хоббита, в таком случае направляемся после уютных холмов Шира?» – поддерживает Михаил тему «Властелина колец».

До кровавых событий в Киеве оставалось четыре дня.