УКРАИНСКИЙ ДНЕВНИК

Михаил остался в монастыре, а я отправился в центр города. Перед тем позвонил иеромонаху Мелхиседеку (Гордиенко) и договорился с ним о встрече. Телефон насельника Десятинного монастыря мне дала одна киевская знакомая, и, перед тем как согласиться на беседу, монах тщательно выспросил, откуда я и кто, а также как раздобыл его телефонный номер. Напомню, что отец Мелхиседек был одним из трёх монахов, которые 21 января с иконами и крестом вышли на улицу Грушевского, с молитвой встали между активистами майдана и подразделением «Беркут».

Встреча была назначена мне в здании бывшего кинотеатра «Зоряний». Отчего там – в бывшем штабе Партии регионов, – спрашивать я не стал, просто двинулся в город. Что-то странное мне виделось в облике столицы Украины, а что именно, я никак не мог понять. Напряжение витало в воздухе… Конечно, знакомые, с которыми я успел поговорить, были встревожены, даже посоветовали не ездить в метро, потому что «есть достоверная информация о готовящемся там теракте», и вообще «лучше бы в город сегодня не выходить»… Суббота, но в вагоне метро три человека. Улицы пустынны, прохожие редки, и только группа людей бомжеватого вида «работала» – красной краской писала на мусорном контейнере проклятья коммунистам.

После монастырской отключённости от мира я шёл к кинотеатру «Зоряний» и не подозревал, что этот день был для страны историческим. Что Президент Янукович бежал, а Юлия Тимошенко вышла из колонии. Что в Харькове депутаты Юго-Востока заявили о взятии всей полноты власти на своих территориях. Что в Киеве, откуда выведены все подразделения милиции, безвластие. Как всегда, ложь в сообщениях СМИ соседствовала с правдой. Действительно правоохранителей я на улицах не встретил ни одного. Зато повстречал группу совсем молодых людей в велосипедных шлемах и с битами, ведомую каким-то опытным «бойцом». Они мрачно проследовали мимо. А вот сообщения о том, что киевляне начали массово скупать продукты питания и снимать деньги в банкоматах, оказались враньём.

За массивными воротами с надписью: «Ремонт. Ходу немае» встретил меня высокий мощный священник в подряснике, с крестом – всё как положено. Мы прошли во двор, за нами лягнули засовы высоких металлических ворот, и пост занял охранник.

– Иеромонах Мелхиседек, – представился собеседник. – Десятинная церковь в монастыре Рождества Пресвятой Богородицы. Первый православный храм, княгиня Ольга, Крещение Руси. К вашему ужасу, там сейчас только фундаменты, зато перед входом действующее капище для жертвоприношений секты родноверов... Разрушенный в 1936 году, монастырь до сих пор не восстановлен.

– А в чём проблема? Власти мешают? Националисты? Ведь это же центральный монастырь, исторический.

– Я не знаю, это какое-то наваждение… – начал было батюшка, но тут его отвлекли какие-то люди в военной форме. Я огляделся. Вокруг озабоченно сновали такие же, доносились команды, обрывки телефонных разговоров. Было очевидно, что я попал на территорию военизированного формирования. Всё это логично вписывалось в ту картину, которая сложилась у меня во время поездки от метро на автобусе, когда поневоле пришлось выслушать порцию местных новостей: страну в спешке покидают на самолётах богатые бизнесмены и политики; во Львовской области демонтируют памятник советскому солдату с ребёнком на руках; какого-то депутата националисты засунули головой в унитаз, а затем с сотрясением мозга он был госпитализирован…

Поняв, что говорить о Десятинной церкви сейчас не самое лучшее время, перешёл к главному:

– Отче, как вы оцениваете ситуацию в Киеве, в стране и в Церкви?

– Начнём с Киева. Из города сейчас уехали все, кто мог: власти, милиция... Осталась только «скорая помощь». Народ тоже разбежался. Половина тех, кого вы видите, – приезжие из Западной Украины, которые крутят эту шарманку, – батюшка кивнул в сторону майдана. – Мы находимся сейчас напротив штаба украинских миротворческих сил «Каскад». Здесь формируются отряды самообороны по защите духовного наследия – церквей, библиотек, театров… Приглашаем всех, кто хочет, чтоб на Украине сохранялся мир, вступать в наши ряды. В каждом городе будут создаваться такие штабы и подразделения. Это главная новость на данный час, – по-военному чётко закончил отец Мелхиседек, и даже лёгкая картавость его произношения в этот момент исчезла.

– И много сочувствующих?

– Многие недовольны беспорядками и вмешательством иностранных сил. Мы создаём свои собственные миротворческие войска. В первую очередь обращаемся за помощью к ветеранам Афганистана. Мы наведём порядок, пусть люди не переживают. Очень много дезинформации, которая людей будоражит, сеет панику и толкает к хаосу. Это психологическая атака: они хотят, чтоб люди испугались и разбежались из городов, с Украины. Но всё под контролем и всё действует. Есть уже отряды самообороны, идёт патрулирование. Будут на местах бригады быстрого реагирования. Пока всё разрозненно, но мы пытаемся подчинить закону и военному порядку.

Я не совсем понял, кто это «они», что под контролем, кто действует и какое к этому имеет отношение священник.

– Вот некоторые говорят, – осторожно начал я, – что Церковь должна только молиться, а в то же время другие…

– 21 января я встал с крестом между враждующими, – прервал меня иеромонах, – и на месяц продлил жизнь тем людям, которые погибли впоследствии. Больше 100 человек.

– А вы не опасаетесь, что к вам прещения какие-то будут?

– От кого? Отец Георгий Коваленко, руководитель нашей пресс-службы, в курсе. Я не поп Гапон! – засмеялся отец Мелхиседек.

– В чём была ваша задача, когда, рискуя, вы вышли на майдан?

– Примирение, переговоры. Провокаций мы не избежали, но появилось время задуматься. Все СМИ это оценили.

– Примирение, мир – это абсолютное благо. Но просто так мира не будет. Он может быть между победителем и повергнутым. А может быть в результате компромисса… Какую общую основу мира на Украине вы предлагали?

– Конечно, это обеспечение безопасности, невзирая на политические убеждения и религиозные взгляды.

– А способно на этой основе объединиться украинское общество?

– Я пришёл сюда во второй раз объединять его.

– Понятно, но я приехал только что из Западной Украины, и у меня нет ощущения, что там готовы «невзирая на убеждения»…

– Сейчас нет желания. Но надо дать толчок – и тогда получится.

– А у вас нет такого впечатления, что православные организационно более рыхлые, чем униаты? И даже толчка будет недостаточно…

– Вчера ночью у меня возле храма начали разбирать забор: «Треба дюже баррикады строить!» Я сказал: «Надо, так берите». По-украински с ними поговорил. Восприняли. Когда придут грабить храмы и монастыри, будет поздно. Поэтому лучше как-то заранее с ними говорить. Розумиешь, так? – неожиданно фразу монах закончил на мове.

– Сейчас много таких людей, которые маски надевают. Вы как-то умеете различать, кто под ними?

– Там 13 сотен. «Тризуб», «Правый сектор», «Белый молот»... Есть нормальные люди, которые готовы примкнуть к нам. И мы их призываем стать миротворцами. Бросить свои все взгляды политические, которые накрылись медным тазом, и встать за идею мира. Главная цель – сохранение целостности Украины, недопущение раскола…

– Вы считаете, Украина близка к этому?

– Это уже происходит на наших глазах…

Тут зазвонил телефон.

– Это интервью вы по максимуму распространите, – закончил батюшка и взял трубку.

– Минутку, я вас сфотографирую!

– Не надо, – махнул рукой батюшка, – возьмите фото в Интернете, там много…

Однако я вовсе не собирался закругляться – увязался за батюшкой, в результате чего скоро сидел на каком-то оперативном совещании и слушал разговоры, пытаясь вникнуть, какая здесь заваривается каша.

Отец Мелхиседек, наверное, уже не первый раз за день объяснял пришедшей переговорщице суть происходящего:

– Здесь будет медпункт, центр помощи населению. Будем тиражировать наши структуры, в каждом районе будут патрулировать с нашими нашивками и шевронами, в нашей форме…

Заместитель командира Владимир Фалеев, приятный молодой человек, производящий впечатление искреннего революционера, рассказывает о себе:

– У меня второе образование. Я коренной киевлянин, закончил юридический, но, когда понял, что не юрист, бросил… В нашей организации люди, которые устали быть в этой матрице и хотят свои знания отдать развитию украинского народа… Нет, не парламент... самое лучшее – это народная республика.

Разговор долго прыгает с одного на другое: речь то о какой-то сущей ерунде, вроде формы звёздочек на шевронах, то о реальном вооружении, разворачивании национально-освободительного движения, потом о каком-то убийстве, о слежке СБУ. Батюшка предупреждает:

– На майдане стоят камеры, которые по сетчатке глаза выявляют лидера, затем спецслужбы ищут его по фотографиям в социальных сетях, собирают на него досье… А потом щёлк, и всё – пропал человек…

Разговор, в конце концов, устаканивается, переходя в конструктивное русло возможной организационной и финансовой помощи «Каскаду» от «серьёзных людей». Снова звонит телефон: на сей раз это телевизионщики, канал ТСН хочет снять сюжет для новостей про «третью силу». Идём в холл. По дороге обсуждаем, как должна называться будущая организация. На «миротворческий контингент» нашлись возражения, мол, это попахивает войсками ООН. Предлагаются какие-то поэтические названия, но отвергаются и они: к таким чиновники всерьёз относиться не станут, нужно сухо, чётко. Подъезжает телевизионная группа. Появляется руководитель «Каскада» Сергей Разумовский и вновь повторяет то, что я уже сегодня неоднократно слышал. Телевизионщики исчезают, а Разумовский тут же вступает в переговоры с каким-то бизнесменом, обещающим закупить сколько-то комплектов камуфляжа для миротворцев. Отец Мелхиседек тем временем куда-то исчезает. Наверно, пора и мне.

*    *    *

Проведя два часа в этом «штабе миротворцев», вышел я совсем замороченным. Что может в такой ситуации сделать небольшая группка людей? Конечно, я знал, что это в украинских традициях: во время любой заварухи неведомо откуда является сразу множество атаманов, начинающих играть собственную игру. Вот отец Мелхиседек сказал, что ему с монахами Гавриилом и Ефремом, вставшим с крестами между евромайдановцами и милицией, удалось на месяц отсрочить крах Украины. Но в действительности – мы же знаем – уже в три часа ночи ожесточённое противостояние возобновилось, монахов едва не сожгли: прикрываясь ими, стали забрасывать «Беркут» «коктейлями Молотова». В результате, дабы их там просто не разорвали, они были вынуждены уйти с Грушевского печальным крестным ходом…

Вряд ли мог столь умный человек, как Сергей Разумовский, бывший сотрудник российского спецподразделения «Альфа», не понимать, как трудно выполнить обещание, что миротворческий корпус «разоружит всех бандитов и все стороны будут принуждены к миру». О нём впоследствии я слышал и читал немало разных отзывов: «батька Махно XXI века», «агент ФСБ», «авантюрист», «истинный патриот»… В моём сознании тоже ум за разум зашёл: в одних выступлениях он призывает на украинскую землю американцев в качестве миротворцев, в других – разъясняет, что именно американцы используют Украину как таран против России…

«Время покажет, кто есть кто», – на этом я и успокоился. С церковной жизнью проще: из одного здесь вытекает другое, есть какая-то предсказуемая последовательность. Если уж отец Мелхиседек по своей природе такой неугомонный человек, так это и будет постоянно примечаться. Мы рассказывали о том, что в Киеве вандалы порушили памятник святому князю Владимиру (Не искала ты в пламени броды, № 707, май 2014 г.), и вот читаю в новостях: «19 мая духовник Десятинного монастыря в Киеве иеромонах Мелхиседек (Гордиенко) объявил сбор пожертвований на восстановление скульптуры»; сообщил, что «требуется кузнец для изготовления креста на монументе и электрик для восстановления подсветки...» .

Но выводы из своего погружения в стихию политики я сделал иные: здесь предпочтительнее размышлять, чем выносить суждения, а тем более клеить ярлыки. Если не знаешь происходящего изнутри – значит, ты видишь лишь малую, надводную часть политического айсберга. Если не имеешь полноты информации – больше думай, чем говори.

Вернувшись домой с Украины, я поразился, сколько у нас тут развелось самоуверенных «экспертов» по Незалежной. Упаси Боже, я себя таковым не считаю, хоть и повидал что-то и пропустил через себя теперь уже мегабайты информации. Когда сегодня на Украине терроризируют и убивают русских людей, мне легче воздерживаться от анафем в адрес нашего Президента за «сдачу Новороссии». Просто потому что усвоил: всё сложнее, чем кажется.

После общения с людьми в «штабе» у меня наконец сложилось впечатление о событиях, которые предшествовали нашему приезду в Киев. Особенно ужаснул массовый расстрел людей в центре города. Хотелось, чтобы кто-то объяснил мне, что же творится с украинцами, откуда эта волна озлобления.

Мне посчастливилось на следующий день поговорить с человеком, который не просто размышлял над происходящим, но и, можно сказать, находился у самых врат разверзшейся преисподни. Протоиерей Олег Скнарь, настоятель киевского госпитального храма в честь Покрова Божией Матери.

– В чём природа происходящего, из каких адовых глубин поднялось столько ненависти?

– Я об этом думаю. Это можно объяснить, когда есть внешний враг, другое дело в Отечестве, почему так? Будучи школьником, я увлекался творчеством Михаила Афанасьевича Булгакова, читал его рассказы о революционных днях в Киеве – и настолько это казалось мне нереальным… Я, конечно, понимал, что да, это имело место. Знал по учебникам истории, по экранизациям событий Гражданской войны. Я даже ходил на те улицы, которые у Булгакова упоминаются. И вот в последние дни меня словно холодной водой облили…

– У вас что-то изменилось во взглядах на жизнь после этих дней?

– Появилось ощущение, что нахожусь на своём месте. Понимаете... С 1999 года я здесь священником. И моё служение, наверно, не отличалось от жизни обычного священника на приходе – те же традиционные богослужения, требы, воскресная школа, какие-то бытовые заботы: купол позолотить, иконостас заказать. За 15 лет своего служения, посещая больничные палаты, я видел: вот пострадал человек в ДТП, а это травма во время учений, а у этого – грыжа… То, что я видел, соответствовало режиму мирного времени. И вот оказалось, что все эти годы я морально, психологически готовился к прямым своим функциям. И этот «час икс» наступил. Я по-настоящему ощутил себя госпитальным священником. Когда ходишь по реанимациям, по отделениям и стёкла дрожат от канонады, и у тебя не просто больные с простудой, а раненые, только что жертвовавшие собой…

– В чём ваша прямая функция во время таких событий?

– Раз священник в военном госпитале, значит, есть те люди, которые защищают своё Отечество на поле брани. У нас, конечно, брань особая – братоубийственная.

В госпитале Министерства обороны большинство раненых – из внутренних войск плюс бойцы «Беркута». У ребят во время стояния на майдане не было даже резиновых дубинок. Только щиты, в то время когда в них стреляли, летели камни, бутылки с зажигательной смесью. Это – другая война, непонятная. И основная задача военного госпитального священника – помочь им осознать то, что произошло. 70 процентов у нас здесь – 1993-1994 годов рождения мальчишки. Есть тяжёлые. Вот уже не первый день в коме лежит мальчик 23 лет, у него пуля в голове, и врачи всё никак не могут решиться оперировать – он может погибнуть от кровоизлияния в мозг. Около 40 процентов госпитализированных до сих пор не прошли операции, которые оцениваются как крайне сложные. Или, например, лежит 20-летний парень, спрашивает, ради чего он потерял левую руку. Если человеку не известен смысл его страдания, то он может впасть в отчаяние. Это будет пожизненная депрессия. Когда есть понимание выполненного долга, тогда легче перенести. Ведь все эти ребята давали присягу. Почему этот конфликт возник – вопрос политиков. Но бойцы-то свой долг исполнили до конца. В своём микрокосмосе они – герои. Потому что не отступили. Простите, я штампами говорю…

– Нет-нет, ничего. Есть вещи, о которых иначе не скажешь, – невпопад ответил я.

– Сейчас прибыла группа доноров. 20 февраля я обратился, чтоб сдавали кровь, и вот третий день люди идут. Сегодня был звонок из Харькова – пять человек приедут сдать кровь, этот маршрут они проделают только для того, чтобы поддержать раненых солдат.

В последние дни проявились и самые лучшие качества людей, и худшие. Один врач-милиционер, получив сквозное пулевое ранение, помог уйти из-под огня 17 раненым паренькам, годящимся ему в сыновья; проводил до госпиталя, разгружал их уже у нас и после этого потерял сознание – оказывается, он был ранен и истекал кровью. Только вчера пришёл в себя. Причастился. Вот герой нашего времени.

И другая сторона: когда нужно было врачам срочно ехать спасать пострадавших, какая-то группа людей стала уничтожать машины «скорой помощи». Я понимаю: одна, две машины – это могут сделать отдельные сумасшедшие. Но в полную негодность привели 30 машин – прокололи шины, побили стёкла, а это уже целенаправленное злодейство. Как будто не осознают, что сами могут в этой машине оказаться.

Но, несмотря ни на что, наши врачи оказывают помощь всем. На операционных столах люди лежат в чём пришли в этот мир. Врач ни в коем случае не должен делить людей на своих и чужих, за любую жизнь нужно бороться. Наши врачи находились в полной мобилизации трое суток. Некогда было даже перекусить. Когда в городе несколько утихло, у нас в операционных лампы не выключались.

– А волонтёры помогают пострадавшим солдатам? Или только родственники?

– В СМИ освещается сторона, сочувствующая повстанцам. Ничего не говорится о добровольцах, которые стараются помочь пострадавшим с этой стороны. Но множество православных и сейчас помогают раненым военнослужащим. Несут медикаменты, питание.

– А есть у вас при храме какое-нибудь сестричество или братство?

– У нас госпиталь очень большой – 61 отделение, такой небольшой городок. Здесь только не рожают и не делают пересадку сердца, всем остальным врачи занимаются. Но это воинская часть. Сюда не разрешается пускать людей, не являющихся штатными сотрудниками.

– Приезжающие на майдан из Западной Украины – это, скорее всего, униаты. Может, они не согласны, чтоб вы с ними общались?

– Я был удивлён, когда узнал от священников, что крайне радикально настроенные люди есть и среди прихожан Православной Церкви Московского Патриархата. Но доминируют среди протестующих униаты и патриотично настроенные приверженцы Киевского Патриархата. У нас в госпитале я стараюсь помогать всем людям, получившим психические травмы, вне зависимости от их убеждений. Один паренёк мне рассказывал, что на гражданке никогда не ходил в церковь и не понимал вообще, зачем нужны священники. Но вот за считанные дни здесь он «всё понял».

Много жизней унёс этот конфликт. Во всех храмах поминальная суббота была, по благословению Патриарха мы особо молились о тех, кто погиб во время противостояния. Думаю, весь Великий пост пройдёт в размышлениях, что же произошло на этом майдане. Следующее воскресенье будет прощёным. Может быть, хоть кто-то… хоть какие-то единицы друг друга простят. Вот тогда мы достигнем чего-то на самом деле. Ну а после Великого поста наступит Пасха, Воскресение. Дай-то Бог…

– Я общался здесь с людьми, и, к сожалению, у меня не возникло ощущения, что люди верят в безоблачное небо впереди, что всё самое страшное кончилось. Скорее, наоборот. Мне уже несколько раз говорили: «Не думайте, всё ещё только начинается». Но будем молиться…

– Наше дело – верить, надеяться. Чем-то мы прогневали Всевышнего.

– Чем, как вы думаете?

– Если не касаться личных грехов человека, то я бы самым страшным назвал то, что мы построили несправедливое государство. Очень серьёзный социальный разрыв между властью, богатыми и теми, кто за чертой бедности: преподавателями, врачами, пенсионерами. Это породило зависть, недоверие. У нас есть ощущение, что государство обязано дать какие-то гарантии, человек живёт в надежде, а когда оказывается, что обманули и надежда разрушена, конечно, возникает желание восстановить справедливость.

– Я заметил, что люди у вас, выдвигая ли лозунги борьбы за справедливость, идя ли на схватку с «москалями», с правоохранительными органами, хотят иметь какую-то божественную санкцию, некий завет веры. Впереди боевых колонн – люди крестом или иконой. Откуда это?

– Проведу параллель. Я недавно разговаривал с одним представителем мусульманской общины, и мы заговорили о верующих, кричащих «Аллах Акбар!», с зелёными повязками на голове, с автоматами Калашникова, которых показывают по телевизору. Он сказал, что настоящий мусульманин никогда не будет делать то, что делают эти люди. Проблема в том, что даже верующие часто используют религию в своих целях. Это самое страшное. Любой грех можно совершить, если ты для себя объяснишь его обстоятельствами и оправдаешь свои действия. Вот и здесь: если впереди людей шествует крест, а они идут громить кого-то – это, может быть, и вера, но не во Христа. Когда рыцари шли в поход на Иерусалим, на мантиях у них был крест. И что писали арабские хронисты? Крестоносцы, войдя в Иерусалим, устроили такое месиво, что кровь на узких улочках доходила до стремян всадников! Какая это вера? Это хаос в душах людей.

– И на гитлеровских танках был изображён крест. Получается, хотя внешние признаки веры присутствуют, внутри человек полон зла.

– Мы смотрим на дела, а они о другом говорят.

– У меня вот какая мысль возникла: может, проблема в том, что та маленькая частичка веры, которая живёт в душе человека, вступает в конфликт с Истиной? А Истина для нас Господь. Если человек никогда не стремился к встрече с Богом, если ему уютно с его крохотной верой, если он, например, знает о Божьем всемогуществе, но не знает о Его милосердии, то он легко выдернет фразу из Евангелия – про меч, допустим – и будет использовать её по своему разумению. И будет частичка против целого, конфликт внутри веры. И отсюда война, ненависть.

– Наше Предание – труд многих поколений по выработке правильного понимания контекстов Писания. Это огромная ценность. Вспомните, как Толстой предлагал читать Священное Писание с красно-синим карандашом. Что нравится – подчёркиваем красным, что не нравится – вычёркиваем синим. Так нельзя относиться. Поэтому вы правы…

Потихоньку общение наше с отцом Олегом из интервью превратилось в неспешную беседу, сетования старшего поколения и ностальгические воспоминания – так часто бывает, когда найдёшь среди журналистской беготни сродственную душу.

– Я помню, – рассказывал батюшка, – как в детстве школьником ездил в Москву с семьёй – родители повышение квалификации там проходили. И вот когда на подъезде к Москве уже были видны сталинские высотки, мне дедушка сказал: «Смотри, это столица наша!» С тех дней осталось ясное чувство, что мы – один народ. И границей разрезали нас, а всё равно какое-то ощущение единства.

– Беда только, что у молодых этого почти нет. Ни новой родины не обрели, ни Бога…

– Да, выросло поколение, которое воспитано на других внутренних основаниях. Дети времён феодальной раздробленности. Поэтому мне, например, намного легче общаться с вами, чем преодолевать какой-то барьер с представителем молодого поколения. А вы для него вообще иностранец. Вы в другой стране живёте, у вас другой флаг, вы на другом языке говорите. Всё иначе…

Напоследок батюшка дал мне телефон Юлии, одной из девушек-добровольцев, сдававшей кровь для бойцов «Беркута». В тот же день я позвонил ей.

Мне не хотелось обращаться абы к кому, но слова человека, в буквальном смысле подкрепившего убеждения своею же кровью, имели вес. Высказывания девушки оказались куда более резкими, чем у отца Олега, и это понятно. «Наши» – это православные или, по крайней мере, сочувствующие православию. «Захватчики», приехавшие в Киев, – это католики и униаты с Галичины. Люди недалёкие, малообразованные, и потому их умело использовали под лозунгом борьбы с коррупцией. А теперь они уже скандируют: «Москалей на ножи!»

– А что предпочтительнее, Юлия, ножи или коррупция? Коррупция, вы считаете, меньшее зло? Вот и поэт Бродский писал в своём стихотворении: «Но ворюга мне милей, чем кровопийца». А дальше что? Как вы видите?

– К власти пришли фашисты. Поэтому дальше я не знаю, как будет…

Так впервые я услышал слово «фашизм» по отношению к Украине. От коренной киевлянки. И это слово, признаюсь, резануло мне ухо тогда. Мелькнуло: разве может угнездиться фашизм над Днепром, где стоят монументы сотням тысяч павших в битве с ним? Подумалось, что в её устах это была такая гипербола – сказались эмоции…

Теперь я так не думаю. Просто раньше фашизм для меня был неразрывно связан с гитлеризмом, немецким национал-социализмом. Оказалось, это чума: залезешь в исторический могильник и непременно заразишься.

Теперь я частенько вспоминаю об этом госпитале в самом центре Киева, недалеко от пресловутого майдана Незалежности. Думаю и о том, как там сейчас отец Олег и что сегодня он говорит юным солдатам, которых в качестве «груза 300» сюда привозят из Донбасса…

Из путевых записок Михаила Сизова:

В Свято-Троицкий Ионинский монастырь мы отправились, так сказать, за опытом. При обители действует известная на весь православный Киев «Молодёжка» – собрание молодых людей, скреплённое верой и добрыми делами. Когда ехали туда, я листал свой блокнот с адресами других монастырей. Их надиктовал в Голосеево архимандрит Дорофей в ответ на вопрос, куда ещё можно съездить в Киеве. Получилось 10 действующих монастырей, считая Лавру. «А в Москве больше, целых 14!» – невольно сравнил я тогда. Но тут же вспомнил, что некоторые древние киевские обители попали во владение к раскольникам. Их, наверное, тоже стоит сосчитать?

Когда стал уточнять, то очень удивился: расколь-ников-то в Киеве не так уж и много. Автокефалистам (УАПЦ) принадлежат всего шесть храмов, из них два построены недавно и два используются как музеи, службы там редки. Для сравнения: у православных несколько сотен церквей. Также всего шесть храмов у раскольничьего Киевского Патриархата плюс церкви двух монастырей – Михайловского Златоверхого и Михайловского Выдубицкого. Последний, надо сказать, считается одним из древних, он младше Лавры лишь на 26 лет. Построен был в том месте, где уткнулись в берег срубленные князем Владимиром и пущенные по Днепру идолы. Язычники бежали по бережку и кричали идолам, чтобы они выплыли: «Перуне, выдубай!» Так место и стало зваться – Выдубичи. Монастырь здесь был богатый, поскольку обладал правом перевоза через Днепр, и он единственный из киевских действовал даже после татаро-монгольского нашествия. Жаль, что теперь «не наш».

Ионинский, куда мы едем, когда-то был скитом Выдубицкого. Он стоит на соседнем с Лаврой холме, самом высоком в Киеве, и оттуда, как нам рассказали, открывается замечательный вид – на Днепр и уходящие за горизонт черниговские леса. Холм называется Зверинецким, поскольку раньше он был покрыт дремучим лесом, где охотились киевские князья. В 1071 году Всеволод Ярославович поставил на вершине церковь во имя архистратига Михаила, и после этого горожане не раз видели над горой чудесные знамения в виде огненных столпов. Нечто подобное было явлено в марте 1861 года и преподобному Ионе (Мирошниченко).

За год до этого преподобный, будучи насельником Выдубецкой обители, построил на Зверинецкой горе скитец – небольшой курень из хвороста. Стал там молиться с двумя другими монахами. И вот, будучи по делам в Выдубичах, он вышел на крыльцо и увидел над горой яркое сияние. Подумав, что в скиту случился пожар, побежал спасать своих братьев. Курень и вправду был охвачен огнём, но не пожигающим. А рядом в сияющем столпе стояла Божия Матерь с сонмом святых. Сказав, что благодать пребудет здесь вовеки, Она исчезла, оставив следы на снегу. Явление повторилось ровно через год. Тогда преподобный на этом месте построил церковь во имя Живоначальной Троицы и келейный корпус. Но официально открыть монастырь ему не разрешали. Помог случай. Духовная дочь старца, княгиня Екатерина Васильчикова, подала прошение на имя государя Александра II. Тот отложил решение и вышел погулять в Летний сад, где его поджидал террорист Каракозов. К счастью, покушение не удалось, пуля ушла в сторону. Вернувшись во дворец, потрясённый император подписал прошение. Так возник монастырь, в котором преподобный Иона, проживший более ста лет, настоятельствовал до своего упокоения в 1902 году. Перед революцией в обители было более 800 насельников, строилась здесь и самая высокая в Российской империи (110 метров) колокольня. Но не достроили. Самой высокой (96,5 метра) так и осталась колокольня Киево-Печерской лавры.

Сойдя с автобуса, мы поднимаемся на Зверинецкий холм по крутой улочке, застроенной элитными коттеджами «новых украинцев». Дремучего леса здесь давно уже нет, но на вершине устроен Ботанический сад, принадлежащий Академии наук. На огромном стенде нарисована карта ботанических участков: «Сад лиан», «Кавказ», «Крым», «Дальний Восток», «Алтай и Западная Сибирь», «Степи Украины»... На склоне горы обозначены и Зверинецкие пещеры, в начале 90-х переданные воссозданному Ионинскому монастырю. Вот ведь поворот истории! Стоило пожалеть, что православным достался лишь бывший скит древнего Выдубицкого монастыря, а сама обитель оказалась у раскольников, как выясняется: этому скиту, нынешнему Ионинскому монастырю, принадлежат пещеры, из которых Выдубичи-то и появились!

Вообще, все древнейшие киевские монастыри изначально были пещерными, и только впоследствии, когда увеличивалось число братии, они «выходили из-под земли». Так было с Киево-Печерской лаврой. Так, по всей видимости, произошло и с пещерным монастырём Архистратига Божия Михаила на Зверинецкой горе. Историки считают его самым древним в Киеве, возникшим на полвека раньше Киево-Печерской лавры. И утверждают, что его монахи стали первыми насельниками двух отделившихся Михайловских обителей, основанных князем Всеволодом Ярославовичем в память о Крещении Руси, – Михайловского Златоверхого и Михайловского Выдубицкого.

800 лет пещерный монастырь оставался в забвении. А в середине XIX века после оползня на склоне горы обнаружился провал. Первой туда спустилась местная жительница Феодосия Матвиенко – о чём в 1888 году вышла заметка в газете «Киевское слово». Во сне она увидела радугу, которая упиралась в этот провал, и решила посмотреть. Расширив проход, она влезла внутрь горы и обнаружила множество человеческих останков. Одни были погребены в 48 специальных нишах (всего там было 96 мощей), другие лежали в разных местах пещеры, где их застал за молитвой смертный час. Останки были облачены в истлевшие параманы и кожаные монашеские пояса. Несколько монахов умерли у самого выхода, заваленного, как позже предположили, при набеге половцев в 1097 году. О находке Федосья сообщила братии Троицкого монастыря, который уже двадцать лет как был построен поблизости, и во главе с преподобным Ионой там была совершена панихида. Сообщение об открытии древних пещер взбудоражило общественность, некоторые понадеялись, что там спрятана легендарная библиотека Ярослава Мудрого. Но книг не нашли. Из ценных находок – кипарисовая епископская панагия на теле игумена Климента и икона Богородицы на овальной железной пластине, получившая название «Зверинецкая». По надписям на глиняных стенах узнали, что обитель могла быть основана в 988 году, в год Крещения Руси. Один из перечисленных игуменов, Сильвестр, был переписчиком, редактором и продолжателем «Повести временных лет» Нестора Летописца.

Впоследствии в пещерах устроили скит Ионинского монастыря и освятили первый в Российской империи храм во имя святителя Иоасафа Белгородского. В нём же в 1924 году принял постриг князь Владимир Жевахов – будущий священномученик Иоасаф. Спустя десять лет скит разорили, исчезла и «Зверинецкая» икона. Во время войны в пещерах прятались люди. В 1990 году «памятник» взял на свой баланс киевский музей истории, тогда же учёные исследовали мощи и подтвердили, что ранние из них относятся к Х веку. Установлено, что все найденные останки принадлежали людям, у которых имелись заболевания, связанные с сыростью и холодом. То есть монахи в пещерах провели много времени. С 1997 года насельники Ионинского монастыря начали восстанавливать скит, а спустя три года чудным образом был обретён и пропавший образ Божией Матери «Зверинецкая». В 2009-м скит преобразовали в Свято-Архангело-Михайловский Зверинецкий монастырь, в котором ныне семь насельников во главе с архимандритом Кассианом (Шостаком).

Вот такая история. Хотелось бы пройти туда, посмотреть пещеры и поклониться прежде неведомым подвижникам Древней Руси. Но путь наш лежал в «Эдемский сад» – так на стенде с планом Ботанического сада кто-то обозначил Троицкий Ионинский монастырь.

Троицкий собор, окружённый высокими липами, возвышается на самом краю горы. Отсюда и вправду открывается замечательный вид на Днепр. После службы народ не расходится – угощается чаем со снедью близ монастырской кухни, всюду бегают дети. Наместника епископа Иону (Черепанова) мы не застали, и на вопросы ответил отец Игнатий.

– Не жалко, что Зверинецкий скит, принадлежавший вам, стал теперь отдельным монастырём? – первым делом интересуюсь.

– Мы этому радуемся, – ответил батюшка. – А «Зверинецкая» икона Божией Матери, которая была обретена в 2000 году, по-прежнему с нами. Если заметили, она над Царскими вратами нашего Троицкого храма.

– Ионинский монастырь возрождали с нуля или была какая-то преемственность?

– Наверное, преемственность есть. Монастырь закрыли в 1934-м, и многих из братии тогда увезли в Казахстан, откуда они не вернулись. Но во время

войны, с 42-го, монашескую жизнь удалось восстановить. Только в 49-м монастырь снова закрыли, а монахов с настоятелем перевели в Киево-Печерскую лавру. Одному из братии, иеромонаху Димитриану, удалось устроиться дворником в Ботанический сад, который появился на месте монастыря. Он жил здесь в часовой башне и тайно совершал литургию. Продолжалось это до его смерти в 1970 году. Другой иеромонах, Полихроний, также прожил долго, подвизаясь в Лавре, где проявил дар молитвы и прозорливости. А ведь оттуда, из Лавры, и вернулись сюда монахи. Первый наш наместник был её послушником.

– Много пришлось восстанавливать?

– Конечно. Но могло быть и хуже. В 60-е годы Троицкий храм собирались перестроить под музей ботаники, а сверху установить громадный памятник Мичурину. К счастью, что-то не срослось у них. А до этого хотели мощи преподобного Ионы куда-то увезти, склеп вскрыли, но монахи успели мощи перезахоронить на Зверинецком кладбище. В 93-м году их вернули обратно в храм.

– Вы участвовали в этом?

– Здесь я всего десять лет. Приехал в Киев из Полтавской области, закончил семинарию, был на Валааме, а потом поступил сюда.

– При преподобном Ионе здесь действовал приют для 30 сирот, имелась школа, где детей обучали не только грамоте, но и ремёслам. Что-то подобное сейчас есть?

– У нас действуют взрослая и детская воскресные школы с хором, который не раз был признан лучшим в Киеве. Есть и детский туристический клуб. Ребята из братства преподобного Ионы Киевского помогают онкобольным детям и сиротам. Также работаем со слабослышащими, каждое воскресенье литургия у нас сопровождается сурдопереводом. Жесты для церковных слов трудно подобрать, но один из наших прихожан-специалистов решил эту проблему, так что к нам за консультациями обращаются общины глухонемых как из Украины, так и из России. Что ещё... Есть писательские курсы, их ведёт писатель Густав Водичка. Его тренинг как минимум учит культуре почтовой переписки, которая сейчас повсеместно утрачена. Многие выпускники курсов стали авторами православного молодёжного журнала «Отрок». Ну и ещё у нас проводятся молодёжные чаепития, известные как «Молодёжка».

– Братия в монастыре молодая?

– До 40 лет и чуть за 40. Только одному насельнику 70 лет.

– Поэтому здесь и появилась «Молодёжка», столь известная в Киеве?

– Возможно. Наш храм любят киевляне из-за монастырских служб, приезжают отовсюду. И в начале 2000-х собралась группа студенческой молодёжи – из тех ребят, что ищут смысл жизни. Наместник и наши отцы стали общаться с ними. Возникла некая альтернатива сектантскому движению среди молодёжи. У сектантов всё по секторам поделено: здесь престарелые, здесь семейные, а здесь молодёжь, которая делится на «музыкальные», «спортивные» и прочие группы. Такой профессиональный подход. Мы пошли по другому пути. Нашу молодёжь объединяет храмовая жизнь. Например, у нас нет бабушек за подсвечниками и на уборке – этим занимаются молодые. Что создаёт особую атмосферу в храме. Ведь некоторые новоначальные боятся, заходя на службу, что на них станут бабки шикать, замечания разные делать. А тут парни и девушки... Да вы лучше сами с ними поговорите.

*    *    *

Игорь пошёл на занятие школы для взрослых, а я отправился искать «молодёжкинцев». Искать, впрочем, не пришлось – посреди храма несколько ребят в синих рабочих халатах шуровали швабрами. Отвёл в сторонку двоих, Ивана и Павла, они поначалу заартачились:

– А почему именно мы?

Смеюсь:

– Так вы первыми на глаза попались, – и говорю: – Я из российской газеты, интересуюсь опытом. «Молодёжка» ваша что собой представляет?

– Ну, изначально это были чаепития со священником, собирались в чайной, – ответил Ваня. – Потом народа стало много, стали встречаться в храме. Сценарий простой. Сначала выступают священники, в том числе приглашённые, известные в Киеве. Им задают вопросы в форме записок. Затем переходим к чаепитию, и начинается живой такой разговор. К нему допускаются прихожане от 15 до 35 лет.

– А почему такой возрастной ценз?

– Некоторые вопросы не для детских ушей, а пожилые могут смущать – ну, словно родители за спиной стоят. Ребята собираются с самыми разными взглядами, от пацифистских до экстремистских. Начинаем после вечерней службы, и, бывает, некоторые задерживаются здесь чуть ли не до полуночи – едва на метро успевают.

– Сами регулярно ходите?

– Да, часто. Хотя уже не студент, работаю, другая жизнь. Я аграрный университет закончил.

– А я стал реже ходить, – поделился Павел. – Закончил художественный институт, и у меня теперь ненормированный рабочий день, тружусь по вечерам. А когда первый раз пришёл, был поражён: столько православной молодёжи! Бывает, что собирается по 200-300 человек. Родом я из Житомира, там и пришёл в церковь – что-то вдруг потянуло. И там был в одиночестве, у меня же никто в семье тогда в храм не ходил. А когда в Киев приехал учиться, то нашёл своих. Что мне нравится: здесь не только слова, но и дела. Два дня назад ездили с ребятами в Ворзель, это в пригороде Киева, входит в зону Полесья. Там есть приют для больных и брошенных детей младенческого возраста. На группу из пятнадцати детишек только одна няня, а им нужно индивидуальное общение, иначе вырастут заторможенными, неразвитыми. И мы играли с ними... После обеда прогуливали за ручку, катали мячик, потом вместе рисовали, из бумаги вырезали. Заметно, как малыши тянутся к общению. Раз в три-четыре месяца посещаем и дальние детдома. Например, ездили в Цюрупинск Херсонской области, в детский дом-интернат для детей-инвалидов. Также ищем для них усыновителей, даём всюду объявления. Разговоры-то – хорошо, но без реальных дел они бессмысленны.

– Труд при храме тоже ведь дело, – киваю на вёдра и швабры. – Отец Игнатий говорит, что теперь здесь другая атмосфера, никто из бабушек на приходящих не шикает.

– Это точно, – улыбается Иван. – Бывает ведь как? Однажды после соборования бабушка сказала мне, чтобы я взял свечку с собой и ещё дома помолился. Другая увидела и давай выговаривать: «Ты зачем огарок взял? Свечи должны оставаться в храме!» И ведь права по-своему: свеча – жертва Богу, нельзя её забирать. Но тут подошла женщина: «Берите, берите и не думайте ничего плохого». У меня в голове путаница образовалась. Если бы у подсвечника кто-то из молодых стоял, то проще бы объяснил.

– Те, кто сейчас на майдане, к вам на «Молодёжку» ходят? Ведь там тоже молодёжь. Вообще, как к ним относитесь?

– У меня есть знакомые, которые категорически против майдана, а есть и «за» него, – ответил Павел. – Некоторые думают, что революцией решат проблемы, накопившиеся в стране. Но так ничего не изменишь. Надо долго трудиться, сознательно строить новую жизнь, а не терпеть-терпеть, а потом взбунтоваться. Когда мы позавчера возвращались из Ворзеля, на Борисопольской трассе остановили нас ребята в касках и с дубинками. Говорят: «Мы контролируем въезды, чтобы не пускать

агрессивные элементы в город». Но тут замкнутый круг – они же сами агрессию и нагоняют. На любого могут сказать, что он «титушка», вытащить из машины и отдубасить. Разве это нормально?

– Чего больше в этом – стремления к справедливости или желания погеройствовать, упиваясь властью?

– Конечно, большинство хочет изменить страну, наш быт в какую-то лучшую сторону. Но понимают так: если Янукович плохой, значит, нужно его сбросить. И всё. Им не важно, сколько людей пострадает и что будет дальше. А есть и просто пользующиеся желаниями масс и направляющие всё в выгодное для себя русло.

Признаться, рассудительность молодых людей меня удивила. Разговор наш прервала работница храма. Заметив у меня диктофон, она подошла с вопросом: «Вы будете публиковать запись? А разрешение у ребят спрашивали?» Опасения понятные. Поэтому не указываю их фамилии. А третьего парня, с которым также разговорился, даже по имени представлять не стану.

Оказалось, что он состоит в православном братстве Архистратига Михаила. Занимает активную позицию. Стоял на молебне перед воротами Киево-Печерской лавры, ожидая нападения.

– Было нас человек триста, не считая священников, – рассказал он. – Мы, конечно, молились. Но если бы те снова сунулись, то получили бы отпор.

– О ком вы? – спрашиваю.

– В ночь на 23 февраля приходили какие-то хлопцы с палками, человек 50. Из-за этого и музей закрыли «по техническим причинам», и Лавру закрыли, чтобы никого не пропустить. Кто это был, не понять. Наши связывались и с правым крылом, и с УНА-УНСО

– говорят, что это не они.

Вы вот что в газету напишете. Святую Русь – Белоруссию, Украину и Россию – нельзя разделять. В целом украинский народ настроен на единство с российским народом. В Крыму вот объявили, что внесли поправку в Конституцию республики: если смена власти в Киеве произойдёт, то будут просить помощи у России. Вполне возможно, что... ну, тогда это раскол! Понимаете? Свержение власти радикальными методами приведёт к расколу Украины.

– Вы не желаете этого?

– Нет. Но дело в том, что на Западной Украине испокон веков предавали, в Великую Отечественную тоже предавали. И сейчас стало известно, что с 2004 года у них там, в Карпатах, повстанцев тренировали иностранные специалисты, готовили для партизанской войны. И вот теперь они берут власть в свои руки. Но по духу-то они партизаны, и будет у нас партизанщина, а не единство.

– Вы киевлянин?

– Да, родился здесь. И у нас в Киеве никогда не делили на русских и не русских. Ещё святой Лаврентий Черниговский говорил, что как нельзя разделить Святую Троицу, так нельзя разделить Украину, Белоруссию и Россию. А у нас даже в пределах страны есть Россия – это Севастополь, большей частью Крым и левый берег Днепра, там все разговаривают по-русски. А в Западной Украине сейчас ввели новые слова... Вот я учил предмет «Ридна мова», так это не совсем тот язык, который сейчас навязывают. В Киеве более литературный украинский язык, а у них смешанный какой-то, много польского и всяких изобретений. И думают, что несут нам национальную культуру!

– К Януковичу как относитесь?

– Он не лучше и не хуже других олигархов. По телевизору показывали его роскошную резиденцию в Межигорье. А вы знаете, что там, на правом берегу Днепра, в Межигорье, раньше был Свято-Преображенский монастырь? Его основали греческие монахи ещё при Михаиле, первом Киевском митрополите. И оттуда Андрей Боголюбский вывез в Суздаль Владимирскую икону Божией Матери. Ещё Межигорский монастырь считался духовным центром Запорожского войска. В общем, древняя история. А теперь на месте, где он стоял, находятся то ли теплицы, то ли вертолётная площадка Януковича. Пишут, что, когда встал вопрос о восстановлении монастыря, он предложил другое место, в шести километрах от исторического. Не знаю, верить этому или нет.

Вот так, с неожиданной стороны, услышал я рассказ ещё об одном древнем киевском монастыре. Сколько же их здесь...

Из путевых записок Игоря Иванова:

Больше всего меня удивило, что на занятия воскресной школы Ионинского монастыря собрались здоровые крепкие мужики. И не просто сидели молча, а и отвечали на вопросы диакона, сами что-то уточняли. Не доводилось мне видеть у нас ничего подобного.

В тот день был рядовой урок, но тема – сложнейшая, можно сказать академическая, о Святой Троице. Это было удивительно: в часы, когда власть разрывала страну на части, люди говорили о единстве в разнообразии – это было столь важным откликом для меня на события в Киеве, что я воспринял это однозначно как ответ Божий на крутящиеся в моей голове вопросы.

«В чём первопричина всего? – спрашивал дьякон и сам же отвечал: – Первопричина всего – монархия Отца». «Чем отличаются лица Троицы?» Сидящие уж были готовы услышать ответ, но дьякон вдруг обратился к аудитории: «Чем же?» «Возрастом... Значением... Ничем…» – послышались ответы. Но они не устроили преподавателя, и он повёл неспешное рассуждение: «Чем отличается один человек от другого? Цветом глаз? Но на свете многие имеют похожий цвет. Тембром голоса, строением тела? И это тоже повторяется. Личность – это не набор признаков. Личность – это тайна…»

Класс внимательно слушал, временами прерывая дьякона вопросами с места: «А Сын Божий до воплощения был другим?.. Дева Мария родила от Духа Святого или от Отца?..»

Я не заметил, как беседа в классе зашла о смерти. «Смерти не должно быть. Мы созданы, чтобы никогда не разлучиться с телом, – говорил отец диакон. – То, что люди в ожидании воскресения находятся в разлучении с телом, – это трагедия даже святых, это не то небо, которое они ожидали…»

В этот час информационные агентства сообщали, что по свежим данным число погибших на майдане и на улице Грушевского перевалило за сотню.