ПРИНЦЕССА XXV СЪЕЗДА

«…Вот там находится пасека», – указала Оля. Её посадили ко мне в машину в качестве навигатора на случай, если отстану или собьюсь с пути. Мы покатили с большой и довольно крутой горы, заросшей смешанным лесом. Впереди открылась живописная картина: сразу по спуску бежали деревенские домики.

«Кряшенские*, – комментировала попутчица, – Нижнекамский край вообще – кряшенская земля, а обилие холмов говорит о том, что отсюда начинается Приуралье. А вон и наше Благодатное».

Я посмотрела вдаль, но, честно сказать, ничего не разглядела: вместо домов раскинулась некая конструкция, похожая на пчелиные соты. На помощь вновь пришла Оля: «Это так смотрятся коттеджи издалека. Их ещё в советское время начали строить для колхозников. "Нижнекамскнефтехим" создало здесь подсобное хозяйство: и коровники были, и картошка, и мёд, – вот и выросла деревушка в большое село...»

Впереди идущая машина просигналила: поворачиваем направо. На этой машине ехали Валентина с мужем, а Оля – её сестра. Именно она, Валентина Вилкова, и пригласила меня сюда. На Нижнекамском зональном отборочном туре республиканского конкурса Татарстана «Женщина года» моё внимание особо привлекла участница, виртуозно исполнившая басни. Подошла за кулисами, сделала комплимент: «Откуда такой профессионализм?» – «Да что я? – засмущалась в ответ самодеятельная артистка. – Вот в нашем Благодатном женщина живёт: с космонавтами общалась, на телевидении передачи вела, была делегатом съезда, и её сам Брежнев целовал!»

*    *    *

Нас встретила невысокая женщина лет шестидесяти с аккуратно подкрашенными волосами и насторожённой улыбкой: с журналистами – скольких она повидала за свою жизнь! – привыкла держаться просто, но ведь это было давно. А сегодня кто знает, чего от них ожидать: сколько грязи было вылито на советское – её – время со страниц современных российских газет… Но ведь я с Олей и Валей, а им хозяйка дома, Анна Васильевна Федюшина, привыкла доверять – с тех пор как вместе создали ансамбль русской песни «Благодатновские вечера».

Проходим в дом. В гостиной на диване лежит большой кожаный чемодан советских времён. В таких сегодня обычно хранят фотографии и прочие свидетельства прошлой жизни. Старые газеты, дипломы, ордена Трудовой Славы, Ленина, медали… На пожелтевших газетных вырезках черноволосая девушка с большими глазами. Здесь она у заводского станка, а здесь – затерялась в строе людей с важными улыбками… От заголовков повеяло бурными продолжительными аплодисментами, переходящими в овацию, ударным трудом в ответ на решения партии...

Удивительно, как пересекаются пути не похожих друг на друга людей. У нас, в принципе, небольшой разрыв в возрасте, но она родилась в 46-м, под «железным занавесом», я – в разгар «оттепели»; она несла знамя победы коммунизма, а я пересказывала анекдоты про него; она внимала каждому слову главы советского правительства, а я на газете подрисовывала рожки «дорогому Леониду Ильичу» и другим членам политбюро… Она искренне верила во все идеалы коммунизма и активной общественной работой приближала его, а я раздражалась от скуки на комсомольских собраниях и мечтала о дальних путешествиях и свободе, чтобы жить не по заведённому кем-то распорядку… Такое чувство, что мы не должны были с нею встретиться. Но вот сижу и слушаю её рассказ. И по-новому понимаю прошлое, а с ним – и настоящее.

Взрослая жизнь юной Аннушки началась 23 сентября 1964 года, когда она из своей голодной деревни приехала в другой климатический пояс, за тысячи километров от родины. Ташкент встретил её с вокзала сумасшедшим буйством запахов: от сладкого цветочного до пряного, выбивающего слюну, аромата готовящейся пищи. Они, Аня и брат с женой, приехали ночью, но за окнами такси кипела жизнь – это первое, что удивило деревенскую девушку. В 64-м Ташкент был похож на иллюстрацию к восточной сказке: низкие мазанные домики, утопающие в диковинных растениях и цветах, ишаки и куры, отдыхающие прямо посреди узеньких городских улиц, седовласые аксакалы в ватных халатах и многокосые красавицы. Здесь началась и её сказка, в которой бедная золушка из задавленной коллективизацией российской деревни попала, как ей показалось, в рай. Здесь не было ни пронизывающих до костей зимних ветров, ни тяжёлой детско-бабьей работы на полях. Она жила честно и работала добросовестно, и за это добрая фея – коммунистическая партия – возвысила её, сделав настоящей принцессой на гордость себе и на восхищение всему миру.

О заводской жизни Аня знала по ранним советским художественным и агитационным фильмам (другие в её деревню не завозили), а там все положительные героини ходили непременно в красных косынках. Поиски увенчались успехом, и вот она в повязанном поверх тугих кос алом платке торжественно переступила порог цеха. Огляделась и поняла: такая она одна – не у всех девушек вообще были платки, наверное, чтобы не прятать кокетливые локоны модной причёски, и парни одеты были в синие костюмы, а не в красные рубахи… Её подвели к фрезерному станку, похожему на швейную машинку. Показали, как надо работать: фреза опускается в деталь, а чтоб не перегревалась, на неё течёт… Аня застыла в ужасной догадке: ах, вот почему в деревне не хватает молока, его, оказывается, отправляют на заводы! Хорошо, что не попробовала охлаждающую эмульсию белого цвета, – вот бы насмешила народ!

*    *    *

26 апреля 1966 года в Ташкенте случилось страшное землетрясение. Это было как бы в напоминание – природные законы не подчиняются никакой политике, и даже при советском строе человек вовсе не хозяин природы. Ане очень повезло, что в тот год она жила ещё на частной квартире, на окраине города, где также находился её завод. Эпицентр пришёлся на центр – рассказывали, что там земля буквально раскололась и бездна поглотила многих людей вместе с их домами. Сколько было всего жертв, не сообщалось, но нетрудно было представить: под землю ушёл весь густонаселённый центр города вместе с домами и рынком. Увидеть воочию место трагедии даже при всём желании не удалось бы: уже через несколько часов там выстроили оцепление из солдат.

Тот день запомнился в подробностях. С вечера на улице творилось невероятное: орали ишаки, выли собаки, в воздухе повисло какое-то тревожное предчувствие. Брат разбудил ночью: вставай, мол, что-то неладное творится, землю трясёт. Вышли на улицу. Там тоже были соседи. Сели на дорогу. В шесть часов утра раздался сильный толчок: всё в округе подбросило, и уши заломило от звука, похожего то ли на лопнувшую струну, то ли на щелчок кнута. Завод тогда работал круглосуточно. В третью, ночную, смену вдруг выключился свет, загремело всё железо: от крыши до деталей у станков. Остановился посреди цеха подъёмный кран. Крановщица билась в истерике больше часа, пока её – в условиях качающегося пола – смогли вытащить из кабины.

Толчки проходили горизонтально, это хорошо было видно днём: дома, словно по волне, поднимались на десятки метров и опускались. Произошло бы землетрясение по вертикальному типу – тогда бы закончилась многовековая история древнего города. Видимо, Бог пожалел его жителей – хороших, трудолюбивых людей. Недаром среди уцелевших старых зданий была старинная православная церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы. Именно туда необъяснимым образом коммунистку Анну Васильевну тянула какая-то сила.

Конечно, ходить на службы она не могла – это всё проверялось, а молящиеся записывались поимённо, затем списки передавались на предприятия... Но никакие запреты и угрозы дисциплинарных взысканий всё равно не могли удержать её, чтоб не забежать освятить пасхальные яйца, поставить свечу в благодарность Богу, заказать требы за родных. Там она крестила детей. Возможно, дело было только в соблюдении обычаев, вывезенных из деревни. В таком городе как Ташкент, где коренными жителями неукоснительно соблюдались национальные традиции, это казалось естественным. Во время Навруза (праздника встречи весны) и других байрамов на улицу выставлялись огромные котлы. Праздничное угощение готовилось и раздавалось всем проходящим. Повсюду пели, танцевали, обливались водой. В это время всегда цвёл миндаль, окутывая весёлых людей розовой дымкой. А русские одаривали на свои праздники рождественскими и пасхальными вкусностями, колядовали, пели народные песни про карету у церкви, молитву к венцу, помощь Божью. Удивительно, как, несмотря на многолетнее вытравливание, вера в Бога сохранилась в народе, пусть и в таком дремлющем виде.

*    *    *

В середине 80-х на экраны страны вышел фильм «Москва слезам не верит». По сути, это была первая советская мыльная опера про то, как бедная провинциалка благодаря самоотверженному труду на благо страны стала советской «королевой» – руководительницей большого предприятия. В отличие от предыдущих советских героинь карьерой награда не ограничивалась. Она была ещё и высокоморальной женщиной: личная жизнь выражалась лишь воспитанием дочери, и за это она получила «принца» в лице порядочного умельца – мужчины, готового стать ей опорой. Посмотрев фильм, Анна Васильевна так и ахнула: многие эпизоды словно были списаны с её биографии. Помните, героиня фильма сама настраивает свои станки, вместо того чтобы ждать мастера-наладчика? Вот и у Ани после того маленького, похожего на швейную машинку, появился токарный станок сложнее. Он выполнял несколько операций, после каждой требовалась отладка. Аня поскучала, поскучала в ожидании наладчика да и решила сама попробовать. И получилось! Потом от скуки решила запускать и другие соседние станки: фрезерные, шлифовальные, токарные. Запустит один, идёт к другому. Так за одну пятилетку выполнила две!

Стала она и общественницей, но не «по должности» (вначале бригадир, затем комсорг цеха и начальник участка) – просто ей до всего было дело, обо всём болела душа. Помочь многодетным женщинам-узбечкам в улучшении домашних бытовых условий, вызволить из милиции, взяв на поруки, нахулиганившего рабочего, организовать празднование дней рождения, устроить в цеху душ и комнату отдыха... А как же иначе? – когда-то её приняли в заводскую семью как родную, мастер Павел Сергеевич наставлял её словно дочку, а теперь она относилась так же уже к своим подчинённым.

Только вот с личной жизнью, в отличие от её киношной подруги, увы, никак не получалось…

Я смотрю на большую фотографию девушки с белоснежной улыбкой, ровной кожей и открытым взглядом больших, похожих на мокрые смородины глаз и недоумеваю: неужели она висела на Доске Почёта? Этот образ так далёк от сложившегося стереотипа советской ударницы с крутыми плечами, волевым подбородком – скорее, этот новый образ напоминал афишу французского фильма про любовь. Да, на неё в то время заглядывались многие парни. Тогда Анна уже развелась с первым мужем – он был комсоргом цеха в то время, когда она – просто работницей. Провожал с комсомольских собраний… Скандалы в семье начались, когда ей предложили вступить в партию, – оскорблённое самолюбие супруг утверждал пьяными разборками: опять пошла на завод норму дорабатывать с любовником?! А она действительно, просидев на заседании в горкоме партии часов шесть, спешила в цех, чтоб выполнить сменную норму, – а иначе как людям в глаза смотреть?

Не смог стать половинкой и второй муж. Влюбившись сначала в фотографию на Доске Почёта, он разыскал её, долго и страстно ухаживал. Но и их семейная лодка, едва отчалив от загса, разбилась не о быт – с этим как раз было всё хорошо, завод выделил Анне роскошную по тем временам квартиру в новом доме прямо напротив завода. Жизнь отравила мужнина ревность к тому, что стало ей дорогим – заводу: «Неспроста бегает в цех даже в выходные, к коллегам и соратникам по партийной работе... Что ей, больше всех надо? Зачем это замужней женщине?!» Но больше всего он ненавидел её успехи – даже известие о том, что жену выбрали делегатом от Узбекистана на XXV съезд КПСС, осыпал насмешками и бранью.

В Москве их разместили в гостинице «Россия» в номерах повышенной комфортности, которые она до сих пор видела разве что в заграничных фильмах. Только расположились – стук в дверь: приглашают собраться в отдельном помещении для вручения делегатского спецпайка. Описывать его содержимое придётся долго: от зубной щётки и душистого шампуня до дорожных сумок и халата невиданного в советских магазинах качества. Долго хранила потом Анна Васильевна часы с символикой съезда: за несколько десятилетий они ни разу не то что не ломались – не отставали! Лишь спустя годы подарила внуку на совершеннолетие.

В подвале гостиницы специально для депутатов съезда организовали магазин, к которому больше подходило название «Рай»: невиданные для простого человека продукты со сказочными названиями «Сервелат», «Птичье молоко», «Корейка» появлялись на прилавке, словно на скатерти-самобранке, и стоили недорого, и, что самое невероятное, брать можно было сколько захочешь. Аня провела туда родственницу, так та чуть не тронулась умом, набивая деликатесами сумки. Безукоризненно была организована и служба доставки приобретённого товара – покупатель ещё поднимается в лифте к себе в номер, а ему уже всё доставили. Словно бравые ребята из ларца, работал обслуживающий делегатов персонал: в выдавшийся свободным день Анна решила съездить к родственникам в Долгопрудный – и вот она уже едет через всю Москву на чёрной «Волге», её везде пропускают, постовые милиционеры отдают честь. «Это вас они так приветствуют?» – поинтересовалась пассажирка у водителя. А он отвечает: «Вас». Отдают честь ей, простой девчонке, до завода в прямом смысле бывшей никем, как английской королеве? «Простую девчонку» переполнила гордость за свой Советский Союз, ведь только в нём это стало возможно.

*    *    *

В 70-х СССР противостоял Америке в холодной войне, а вот с Францией, несмотря на её капиталистический строй, установились довольно тёплые отношения. Невиданные кассовые сборы собирали французские фильмы, в журнале «Работница» появлялись вести с Елисейских полей, и не только из мира моды. И вот в честь 80-летия образования Узбекской ССР на родину Парижской коммуны из Ташкента отправилась делегация. Она должна была показать капиталистической стране, а значит, и всему миру, что в СССР есть своя элита, но в отличие от белоэмигрантов это люди труда. Для того чтобы советские аристократы не ударили перед буржуазией в грязь лицом, каждый прошёл курс этикета в лучшем ресторане Москвы (какой ложкой какое блюдо есть) и в школе манекенщиц (как красиво ходить и вообще держаться в обществе). На фабрике «Большевичка» для каждого был разработан стиль: пальто, головные уборы, деловые и представительские костюмы, вечерние платья.

Так что ничего удивительного, что делегация из советского Узбекистана произвела в буржуазной стране эффект разорвавшейся бомбы, когда наши от природы красивые женщины, облагороженные модными стильными нарядами, вступили на булыжную мостовую города любви. Ох уж эти булыжники – ни одна француженка не отважится пройти по ним на каблуках, все ходят в кроссовках и тапочках; а наши, превозмогая боль, очаровательно улыбаясь, цокали по ним на шпильках, и ни одна их не сняла. Вечером, правда, в гостиничном номере подруги разминали друг другу горевшие ноги, долго не могли уснуть от боли, но на следующий день вновь были во всеоружии.

Французские коммунисты сняли роскошный ресторан, и золушка попала на настоящий бал. Многие из присутствующих мужчин добивались права танца с нею, но Мишель – водитель их автобуса – ангажировал её на все танцы и не отходил весь вечер. Он попросил звукорежиссёра поставить свою аудиокассету песен Джо Дассена и кружил советскую красавицу в буржуазном танце. Аня впервые узнала, каким страстным может быть медленное танго. Ах, Мишель, если б он работал на их заводе или хотя бы где-то в СССР… Но он жил в капиталистической стране… На память о себе он подарил ту самую кассету, где Джо Дассен поёт о любви.

Тот вечер запомнился и встречей с русскими белоэмигрантами. Они подсели за их стол и расспрашивали о Советском Союзе. Достали откуда-то гитару и пели незнакомые песни про Россию, про боль, которую испытывает человек, лишившийся родины. И она их хорошо поняла – Аня, например, умерла бы сразу, если б осталась без Родины.

*    *    *

После съезда КПСС на Аню обрушилась известность. Обласканная партийной властью, она полюбилась и третьей власти: фото- и телегеничная, уверенно держится в кадре, с развитой речью. Режиссёр Республиканского телевидения Узбекистана, увидя её, задумал новую программу – «По вашим письмам». Ставка, сделанная на ведущую – всесоюзную знаменитость, сумевшую остаться простой, милой женщиной, понятной тысячам советских тружеников, – оправдалась оглушительным успехом. Зрители звонили и писали ей, прежде всего, не как делегату, а как доброму, внимательному человеку из их среды, способному понять проблему и дать совет. Прибавилось и другой общественной работы: поездки по трудовым коллективам, школам, тюрьмам.

В 1981 году в Узбекистан прибыл с официальным визитом Леонид Ильич Брежнев. На Ташкентском авиационном заводе рабочие собрались на навесных площадках – вниз на территорию цеха пустили не каждого, а увидеть Генерального секретаря вживую хотелось всем. Конструкция не выдержала и вместе с народом рухнула прямо на проходившую внизу делегацию. Брежнева от неминуемой гибели спасло какое-то чудо… Это происшествие, разумеется, нигде не освещалось, а для того чтобы пресечь слухи, график посещений решили не прерывать. Следующим объектом был Анин завод. И вот она вместе с другим орденоносцем-узбеком стоит во главе встречающих... Высокие гости всё ближе и ближе… Аня так и не научилась скрывать своих чувств: ненавидела так ненавидела, любила так любила. Не дождавшись, когда гости приблизятся, и вместо того чтобы пожать руку и сказать заготовленный торжественный текст, она вдруг выбежала ему навстречу, бросилась на шею, крепко-крепко обняла и стала целовать в щёки, шею... Этот жест, пойманный репортёрами, попал на страницы газет, в документальную хронику, и то, как целовала Аня «дорогого Леонида Ильича», увидела вся страна. Увидели это и её односельчане в деревне Благодатное, а главное – её мама...

В 90-м году Анна Васильевна была в самом расцвете сил. Она – начальник участка и активный член партии, в областном комитете к ней прислушиваются, и благодаря этому получается решать проблемы как городские, так и внутризаводские, например улучшение бытовых условий для рабочих. К ней часто, как в последнюю инстанцию, обращались люди за помощью. Люди всех национальностей продолжали вместе работать, получать зарплату и вместе отдыхать. Постперестроечные разрушения ещё не докатились до хлебного Ташкента. Но она вдруг засобиралась домой, где и прежде каждое лето проводила свой отпуск – помогала овдовевшей маме, кося сено, коля дрова. Пока и мама не ушла из этой жизни.

Было солнечное утро. Анна Васильевна отдыхала дома после ночной смены. Задремала, но как будто входная дверь стукнула. «Неужели забыла закрыть?» – она встала с постели, собираясь проверить, но так и осталась сидеть... необычное чувство посетило её. Вечером Аня побежала к братьям: «Надо возвращаться домой – мама зовёт!» Ей, конечно, не поверили: что за мистика такая! Но странное чувство не отпускало, и вот спустя год вместе с детьми вернулась в родной дом.

Ей было 44 года – до пенсии ещё далеко. Позади почёт, слава, большая зарплата; роскошную ведомственную квартиру пришлось сдать… Впереди: родительский дом, который после маминой смерти пришёл в негодность, отсутствие перспектив и достойного заработка… Она пошла на самую тяжёлую и низкооплачиваемую работу – доить кобылиц. Колхоз когда-то славился отличным кумысом. Сколько же труда нужно было вложить, чтоб его не только произвести, но и сохранить! Кумыс – продукт малого срока хранения, поэтому если не успел реализовать – прощай прибавка к зарплате. Но она не унывала и окружала себя красотой. Всю грязную неухоженную территорию фермы засадила деревьями – саженцы сама выкапывала и приносила из леса, развела цветники и устроила беседки с вьюнами. Вскоре председатель колхоза привозил к достопримечательности всех гостей деревни. Она развела великолепный фруктово-ягодный сад, огород на приусадебном участке. Неплохим подспорьем для семейного бюджета стали утки, куры, гуси...

Ах, если бы так же она смогла взрастить и свою судьбу! Какой-то прожорливый червь, заведясь в её жизни, стал точить и точить, беспощадно уродуя и уничтожая всё, что так было свято, любимо, для чего она жила – её семью, дорогих её детей. Хороший, талантливый сын, тот самый, который ездил во чреве её на XXV съезд КПСС, заболел раком. Около года она провела в больнице, не отходя от его койки, изо дня в день наблюдая, как уходит из её кровиночки жизнь, а она, такая сильная и смелая, ничем не может ему помочь. Он умер в 17 лет…

В это время рушилось и огромное здание Советской империи, ещё недавно казавшееся таким незыблемым. Падая, осколками задевало, давило и судьбы простых людей. Российская армия из Германии возвращалась домой. Без почётных проводов – добирайся, русский солдат, то есть оккупант, как хочешь. Вот и зять, в недавнем прошлом офицер советской армии, вместе с внуком отправился на автомобиле в Россию. Страшная авария чуть не вырвала у неё и этих родных людей. Более полугода зять провёл в коме, дочь с новорождённой внучкой оставались в Германии. Анна Васильевна срочно выехала в город, где был госпитализирован зять. На её плечи лёг не только уход за тяжелобольным, но и выхаживание маленького внука… Зять был ещё в больнице, когда из Германии пришло страшное известие: его полугодовалая дочка умерла от неизвестной болезни.

Одному Богу известно, как она смогла справиться с этим, увы не последним, испытанием. Зять и дочь, оправившись от потрясений, уехали в Казахстан, нашли работу. Там у них родилась девочка. Сама же Анна Васильевна была ещё молода и красива. Может, подумать и о себе, тем более что женихи были? С одним они встречались не один месяц, но что-то её настораживало в нём. На празднование Нового года пошли к друзьям. Там он поставил вопрос ребром: съезжаемся или нет? Получив отрицательный ответ, вдруг взбесился: «Ах, ты ещё хочешь подумать?!» Она до сих пор не поймёт, откуда у него взялся в этот момент нож. Он метил ей прямо в сердце, но что-то заставило её отклониться, и удар пришёлся в бок. Полгода провела в больнице, выдержала несколько операций, в ходе которых половину лёгкого пришлось удалить…

Иногда приходило сомнение: зачем она уехала из Ташкента? От чего пыталась уберечь её мама, подав знак к отъезду? Открылось это спустя несколько лет, когда райский Ташкент превратился в исчадие ада. Страшнее землетрясения взорвался он межнациональной рознью и крушением всего, что возводилось тысячами рук советских людей, её руками. Предприятия встали, по городу рыскали толпы разъярённых людей. Вечно улыбающиеся и гостеприимные узбеки били, а то и убивали иноплеменников! Русские, татары, корейцы бежали, бросая всё нажитое под гневные лозунги: «Русские – в Рязань!», « Корейцы – в Пхеньянь!», «Татары – в Казань!». Если б не письма бывших сослуживцев, друзей, оставленных там, в прошлой жизни, Анна Васильевна не поверила бы в это никогда.

…Мы засиделись за полночь. Разговор, начавшийся с рассказа Анны Васильевны о себе, от её биографических фактов дошёл и до истории страны в целом, и до нелёгкой женской доли в частности. Не раз он перемежался русскими и советскими песнями в великолепном исполнении трио: самой Анны Васильевны и гостей Оли и Валентины. В тёплой нарядной кухне было уютно. Нынче Анна Васильевна живёт одна в большом красивом доме, в благоустройстве которого помогает зять – они с дочерью благополучно живут в Нижнекамске. Радуют и внуки. Внук уже сам отец семейства, и внучка, студентка пединситута, готовится замуж. В общем, всё у неё вроде хорошо: и дети устроены, и внуки не забывают, и с досугом порядок: нашла себе дело по душе на пенсии – вместе с подругами ездят с ансамблем по различным конкурсам. Часто занимают призовые места. А ведь было так тошно: садилась посреди комнаты и выла… Но потом сама себя заставила идти к людям.

Мне постелили в комнате для гостей на втором этаже. Утром, чуть открыла глаза, услышала стук на кухне. Спустилась: так и есть, хозяйка, успевшая накормить кур, готовилась потчевать завтраком и меня. За чаем обсудили погоду: вчера был мороз, а сегодня снег принёс потепление. Поговорили о том, что куриные яйца свои намного вкуснее фабричных, да и вообще разве можно сравнить домашнее с магазинным. Разговор, в отличие от вчерашнего, не ладился.

Хозяйка была погружена в себя, лишь машинально поддакивая мне. Очевидно, вопрос, мучивший её долгие годы, после вчерашней ностальгии вновь всколыхнул всё внутри, заныл протяжною струною, и она выплеснула его мне:

– Вот ты везде бываешь, со многими людьми встречаешься и больше нас, деревенских, знаешь. Скажи: почему так произошло? Ведь всё же было хорошо. Наша страна сильной была, я ведь помню, на Съезде все представители от соцлагеря нам в верности клялись. Один только Чаушеску какую-то критику сказал насчёт войны, якобы мы несправедливо всё после поделили, но его тут же заткнули… А потом все предали! И наша компартия простых коммунистов предала – бросила на произвол судьбы. За что нас так Бог наказал?

*    *    *

Дорожное радио выдало мне какую-то попсу, я, сравнив её с услышанным благодатновским пением, поморщилась и выключила приёмник... «За что?» – я и сама задаю этот вопрос себе всякий раз, как узнаю историю жизни замечательного, трудолюбивого, доброго человека, – за что Бог послал им тяжкие испытания? Но всякий раз стоит только чуть углубиться в прошлое рода, как становится понятно: страдания наши за грех дедов, название которому – отступничество. Отступил народ российский сначала от веры и Бога, потом от морали, царя, святынь, а там уж покатилось: от собственной истории, от своего народа, от брата, отца-матери… Вот и Анна Васильевна на вопрос о родословной смогла рассказать только о бабушке с материнской стороны, да и отец её, оказывается, был кряшеном, но в метриках записался сам и детей своих русскими… Тяжкими оковами тянется этот грех из глубины десятилетий, а мы, вместо того чтобы вспомнить всё и отдать долги, вновь отрекаемся, только теперь от своего советского прошлого. Но оно ведь было, и оно – наше!

…Вдали показалась примыкающая к трассе пустынная дорога. Решила остановиться, чтобы сделать несколько кадров выступившего к дороге леса – очень уж красиво он блестел на солнце, одетый в игольчатый иней. Повернула объектив видеокамеры вправо и застыла, потрясённая картиной: сквозь дорожный просвет виднелась маленькая деревенская церковь. На фоне ярко-голубого неба, в обрамлении пушистых белых вётел, она казалась невесомой, словно сошедшей с небес. Меня вдруг осенило: а ведь любит Бог нашу Россию, если, несмотря и на всю безбожность, и бесчеловечность сталинизма-ленинизма, и безразличие застоя, сохранил лучшие качества в нашем народе: трудолюбие, смекалку, выносливость, радушие, патриотизм. И на душе стало светло.

*Кряшены – христианская народность в Татарстане, этнически близкая к татарам.