ОБРАЗ РАЯ В ХРИСТИАНСТВЕ И ИСЛАМЕ

Коран:

Для богобоязненных есть место спасения – сады и виноградники, и полногрудые сверстницы, и кубок полный. Не услышат они там ни болтовни, ни обвинения во лжи... В садах благодати – толпа первых и немного последних, на ложах расшитых, облокотившись на них друг против друга. Обходят их мальчики вечно юные с чашами, сосудами и кубками из текучего источника – от него не страдают головной болью и ослаблением... среди лотоса, лишённого шипов, и тaлxa, yвeшaннoгo плoдaми, и тeни пpoтянyтoй, и вoды тeкyчeй, и плoдoв oбильныx, нe иcтoщaeмыx и нe зaпpeтныx, и кoвpoв paзocтлaнныx. Mы вeдь coздaли иx твopeниeм и cдeлaли иx дeвcтвeнницaми, мyжa любящими, cвepcтницaми... 

Апокалипсис:

И я, Иоанн, увидел святой город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста для мужа своего. Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов... Улица города – чистое золото, как прозрачное стекло. Ворота его не будут запираться днём, а ночи там не будет. Среди улицы его и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой; и листья дерева – для исцеления народов. И ничего не будет проклятого; но престол Бога и Агнца будет в нём, и рабы Его будут служить Ему. И узрят лицо Его, и имя Его будет на челах их. И ночи не будет там, и не будут иметь нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, ибо Господь Бог освещает их; и будут царствовать во веки веков.

*  *  *

Даже при беглом взгляде сразу бросается в глаза кардинальное различие этих двух образов: в противовес коранической вечноцветущей идиллии – апокалиптический образ града. Причём этот образ свойственен не только Апокалипсису, но и всему Новому Завету – в доме Отца Моего обителей много (Ин. 14, 2), говорит Господь, и апостолу Павлу, «знавшему человека, восхищенного в рай» (2 Кор. 12,2), пришлось обмолвиться: Он приготовил им город (Евр. 11, 16).

Основная причина различия двух этих образов заключается в том, что для мусульманина рай – возвращение в состояние Адама до грехопадения. (В богословии ислама нет учения о первородном грехе – каждый отвечает лишь за собственные грехи, пророк Адам согрешил, но раскаялся, и Бог простил его; однако некоторые вторичные следы учения о первородном грехе в Коране всё же прослеживаются – хотя Бог и простил Адама, но в рай вернуться не позволил, как и его потомкам.) Отсюда и образ садов Эдема: «первозданный рай тождественен будущему раю»; тогда как для христианина достижение рая не является возвращением в Эдем, Боговоплощение подняло человеческую природу на несравненно более высшую ступень близости к Богу, чем была у прародителей, – «одесную Отца»: первый человек Адам стал душою живущею; а последний Адам есть дух животворящий. Первый человек – из земли, перстный; второй человек – Господь с неба. Каков перстный, таковы и перстные; и каков небесный, таковы и небесные; и как мы носили образ перстного, будем носить и образ небесного (1 Кор. 15, 45, 47-49), потому христианин не стремится вернуться в состояние Адама, но чает соединиться со Христом, преображённый во Христе человек входит в преображённый рай. И единственный «предмет» рая ветхого, Эдема, перешедший в рай новый, Небесный Иерусалим, – древо жизни – только подчёркивает превосходство нового рая: Адам был изгнан, чтобы не есть плоды его, жителям же Небесного Иерусалима они вполне доступны, впрочем не для наслаждения или утоления голода, а для исцеления. По христианской традиции «древо жизни есть любовь Божия, от которой отпал Адам» (прп. Исаак Сирин).

Не считая параллелей с Эдемом, мусульманский образ рая имеет своим источником не христианство, а зороастризм, сходным образом описывающий участь праведных: «У них стоят их ложа разубраны, душисты, подушками полны... у них сидят девицы, украшены браслетами, перепоясан стан, прекрасны, длиннопалы, и так красивы телом, что сладостно смотреть» (Авеста). На подобную связь указывали и византийские полемисты, в частности автор послания императора Льва Исавра халифу Омару II (720 г.), писавший дословно следующее: «Мы знаем, что Коран составили Омар, Абу Талиб и Солман Перс, даже если и слух прошёл вокруг тебя, что он послан с небес Богом». Солман Перс – зороастриец, обратившийся в ислам ещё при Мухаммеде. 

Почему для изображения Царствия Небесного христианами взят именно город? 

Первый город построен Каином (Быт. 4,17). Это – изобретение человека, причём человека падшего. Это попытка как-то возместить утраченное единение с Творцом, бывшее в раю. Тот факт, что люди не живут поодиночке или кланами, нельзя объяснить лишь соображениями экономического характера. Люди стремятся жить вместе, чтобы восполнить для себя то чувство одиночества, которое постигает каждого, кто вследствие греха прекращает общение с Богом. В возникновении городов виден не отход от Бога, но, напротив, попытка вернуться к Нему. Именно поэтому Бог, воспрепятствовав постройке Вавилонской башни (изобретения человека не просто падшего, но и восставшего против Творца), не воспрепятствовал возведению человеком городов.

Если сад есть по существу целиком творение Божие, то образ города, как создания человеческого, знаменует участие человечества в Царствии Божием. Употребление образа города в описании Царствия Небесного означает, что человечество со-участвует в спасении: «сей город, имеющий краеугольним камнем Христа, составляется из святых» (св. Андрей Кесарийский). В исламе же такое соучастие немыслимо, поэтому вполне естественно употребление флористичного образа – настолько, что в Коране вообще для обозначения рая обычно употребляется слово «ал-Джанна» (Сад).

*  *  *

Мусульманский рай напоминает пансион, где отдыхают выслужившиеся солдаты: всё, чем наполнено их райское существование, – это наслаждение всяческими удовольствиями, телесными и эстетическими. В одном из хадисов, возводимых к самому «пророку», он так расписывает райский день верующего: «Посреди садов вечности дворцы из жемчуга. В таком дворце семьдесят помещений из красного яхонта, в каждом помещении семьдесят комнат из зелёных изумрудов, в каждой комнате ложе, на каждом ложе постелены семьдесят постелей всех цветов, на каждой постели жена из большеглазых чернооких. В каждой комнате накрыт стол, на каждом столе семьдесят видов еды. В каждой комнате семьдесят слуг и служанок. И каждое утро верующему даётся такая сила, что он может справиться со всем этим». Разумеется, Мухаммед не понимал данное описание буквально – будто действительно каждый, находящийся в раю, должен ежедневно обслуживать 343 000 гурий и поедать 24 000 000 видов еды. Это именно образ того, что рай есть удовольствие (но удовольствие прежде всего телесное!), превышающее всякий ум. По словам крупнейшего мусульманского философа-мистика Ибн Араби (ум. 1240 г.), «наивысшая из степеней рая – удовлетворение и успокоение». 

Данное представление тесно связано с кораническим представлением о том, чем было наполнено райское существование первых людей: «И Мы сказали: О Адам! Поселись ты и твоя жена в раю, и питайтесь оттуда на удовольствие, где пожелаете» (Коран 2:35). Библия же и о том, и о другом учит совершенно иначе. Ни о каком вечном отдыхе, сопряжённом с получением тех или иных удовольствий, нет и речи. Господь поселяет Адама в саду Эдемском чтобы возделывать его и хранить его (Быт. 2, 15), а о жителях Небесного Иерусалима сказано, что будут служить Ему (Апок. 22, 3). Пребывание в раю по Библии неизменно связано с некой деятельностью со стороны человека и изображается не как статика блаженного безделья, а как постоянная динамика восхождения от славы к славе. Эта деятельность «не является принудительной обязанностью, необходимой для выживания, но представляет собой органичное продолжение Божественного творческого акта, раскрытие творческой способности, присущей человеку как образу Божию и, следовательно, как личности» (Яннарас Христос). 

*  *  *

Можно сказать, что кораническое представление о рае решительно отвергается Новым Заветом:  Царство Божие не пища и не питие, но праведность и мир и радость во Святом Духе (Рим. 14, 27). Однако было бы неверным считать, что описание рая в исламе только лишь стимул к благочестию.

Нет, в создании именно такого описания имеется вполне определённая внутренняя логика – все эти смущающие христианина образы являются оправданием воскресения плоти с точки зрения ислама. Человек христианской культуры неотступно помнит, что в повседневной жизни он имеет дело с испорченной грехопадением человеческой природой. Тогда как для мусульманина ничего подобного нет: для него его природа идентична природе первозданного Адама. Поэтому перенесение их на райское состояние кажется вполне естественным. Первым на эту связь указал уже прп. Максим Грек: «Он (Магомет) дозволил им всякое вообще наслаждение и всё то, что может услаждать гортань, чрево и подчревное, говоря, что на то мы и сначала были созданы от общего всех Создателя и что поэтому в созданном им раю Создатель приготовил для них... три реки, состоящие из мёда, вина и молока, и откроковиц множество прекрасных, с которыми они будут весь день совокупляться». Любопытно, впрочем, что половой акт в этой системе образов появляется именно как вид физического наслаждения, а не как проявление любви одной личности к другой. Гурии безличностны. 

Это различие проистекает из различного понимания назначения человека (в том числе и его плоти) в христианстве и исламе – в Коране от лица Бога говорится: Я ведь создал... людей только для того, чтобы они Мне поклонялись (Коран 51:56); тогда как по Библии Бог создаёт людей, чтобы они Его любили: Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим (Лк. 10, 27), и чтобы Он их любил: ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную (Ин. 3, 16); и в этой божественной любви целый человек (т. е. во плоти) должен «соделаться причастником Божеского естества» (2 Пет. 1, 4) – в связи с этим и рай воспринимается как достижение этой духовной мистической цели.

Ничего подобного в исламе нет. Законоведческий ислам в полемике с суфизмом даже осуждал идею любви к Богу. Крупный мусульманский богослов XIII в. Ибн Тамийа писал, что «любовь предполагает прежде всего соотнесённость, пропорциональность, которых нет и не может быть между Творцом и Его творением. Поэтому совершенная вера должна выражаться в любви к закону, к установлениям Божьим, а не к Самому Богу», отсюда и соответствующее бездуховное (в нейтральном смысле слова) понимание рая. 

Даже суфии – мусульманские мистики – не говорили о том, что мир был сотворён по любви. Среди них была более распространена древняя гностическая идея, согласно которой Бог создал всё потому, что из сокровенного восхотел стать явленным...

Бог в таком рае как бы вынесен за скобки, наслаждающиеся предоставлены друг другу и своим наслаждениям; если Бог и появляется, то только затем, чтобы поприветствовать отдыхающих (Коран 36:58) и спросить, не желают ли они чего-нибудь ещё. Их соотношения хорошо выражены в неоднократно проходящей через весь Коран фразе: Аллах доволен ими, и они довольны Аллахом. Это – великая прибыль! (Коран 5:19; 59:22.)

Когда в одной из дискуссий христиан с мусульманами, что во множестве ведётся в Интернете, одного из мусульманских богословов спросили, как он понимает созерцание Бога в раю, он ответил: «Возможность лицезрения согласно Сунне пророка (с.а.в.) будет не явной, а отдалённой и неконкретной. Когда пророка спросили – как это будет, он ответил, что вы увидите Его подобно тому, как видите сейчас Луну».

Христианский же рай, несмотря на то что, как мы говорили выше, подразумевает в себе участие человечества, строго и подчёркнуто теоцентричен: имею желание разрешиться и быть со Христом (Флп. 1, 23); желаем лучше выйти из тела и водвориться у Господа (2 Кор. 5, 8); весь смысл будущей блаженной жизни для христианина заключается в бытии с любимым и любящим Богом, созерцании Его: и узрят лицо Его (Апок. 22, 4) и причащении Его естеству: дарованы нам великие и драгоценные обетования, дабы через них соделались причастниками Божеского естества (2 Пет. 1,4). 

Это различие вытекает из различия дистанции между человеком и Богом с точки зрения ислама и с точки зрения христианства. Ислам в целом высоко ставит человека: «Человек является самым лучшим и совершенным созданием. Человек назначен наместником Бога на земле. Человек – пророк и друг Божий. Человек – сущность Вселенной» (Хайдар Али. Курс лекций по основам ислама). Но, несмотря на это, дистанция между человеком и Богом в исламе несоизмеримо больше и качество отношений принципиально другое, чем в христианстве: и сказал Сидящий на престоле: ...побеждающий наследует всё, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном (Апок. 21, 5, 7). Бог для христианина – Отец по благодати. «Отче наш, Иже еси на небесех», – взывают каждый день христиане, в то время как мусульмане произносят: «О Аллах! Ты мой господин, а я твой раб», – это слова одной из трёх вариантов формулы предначинательной молитвы, которую должен произносить каждый мусульманин пять раз в сутки.

Конечно, и мусульманин может сказать, что «метафорически мы все дети Божии», но для христианина это не метафора: мы действительно приобрели усыновление от Бога через соединение с Единородным Его Сыном, ставшим человеком: посему ты уже не раб, но сын (Гал. 4, 7).

Поэтому для христианина, переживающего опыт личного соединения с Богом, немыслимо никакое иное счастье, кроме как вечное бытие с Ним и в Нём: «Скучает душа моя о Господе, и слёзно ищу Его» (прп. Силуан Афонский). В связи с чем мусульманское чувственное представление о рае воспринимается им как кощунство, как «продолжительное пребывание в ненасытном безобразном скотоподобном студодеянии, да ещё пред Самим Богом!» (прп. Максим Грек), как отвержение божественного дара усыновления. Потому мусульманское видение рая противно христианству.

*  *  *

Следующее различие затрагивает вопрос о пространственно-временном соотношении рая. Если в исламе праведники достигают рая строго после Воскресения и Суда (хотя он существует и сейчас), то в христианстве близость человека к раю обусловлена, скорее, не хронологически, а личностно: Царствие Божие внутрь вас есть (Лк. 17, 21); ныне же будешь со Мною в раю (Лк. 23, 43). Личностное вхождение в рай при земной жизни для христианина обязательно: «Кто не постарается достигнуть Царствия Небесного и внити в него, пока находится вА сей жизни, тот и в то время, когда выйдет душа его из тела, окажется находящимся вне сего Царствия» (прп. Симеон Новый Богослов). Таким образом, рай есть не столько место, сколько состояние души, и не только души, но и тела. Так как рай для христианина есть соединение с Богом, то и соединение может и должно произойти уже в этой жизни, что и совершается для христианина в Таинстве Евхаристии.

*  *  *

В качестве примера существования в исламе более сложного отношения к раю можно привести одну суфийскую молитву IX в.: «О Аллах, если я служу Тебе из страха перед адом, покарай меня адом; если я служу Тебе из стремления попасть в рай, лиши меня этой возможности, но если я служу Тебе из чистой любви, тогда делай мне, что Тебе угодно». Этот мотив встречался у многих суфиев.

Безусловно, у мистиков и интеллектуалов ислама на протяжении многих веков описанный выше коранический образ райского наслаждения зачастую вызывал если не отвращение, то, во всяком случае, неудовлетворённость. Некоторые, как, например, Ибн Араби, разделяли рай на «низший» и «высший», чувственный для простых мусульман и духовный – для продвинутых мистиков. «Любящим в Судный День будет дарован особый удел... и те, кто любит друг друга в Боге, будут стоять на столпе из красного граната и смотреть сверху вниз на обитателей рая» – такой можно встретить образ в суфийской литературе.

Но даже в духовном, мистическом представлении суфиев о посмертной участи человека отсутствует та основополагающая для христианина истина, что Бог стал человеком, дабы человек мог стать богом. 

«Что может горсть снега перед солнцем, как не растаять от его сияния и тепла?» – вопрошал один из величайших мистиков ислама, Джалал ад-Дин Руми. «Любовь – это уничтожение любящего, исчезающего в Его атрибутах», – говорил Абу ал-Касим ал-Джунайд

(ум. 910 г.). Эта жажда суфиев полностью стереть все следы своего «я», раствориться в видении предвечного света Бога, выражалась ими посредством термина фана, «самоуничтожение». Суфии не знали теозиса, ими вслед за Мухаммедом была отвергнута как тайна Три-единства, открывающая христианам возможность неуничтожения «я» человека при соединении с «Я» Бога; так и тайна Боговоплощения, позволяющая христианам уповать на целокупное преображение человеческой личности – души и тела – и являющаяся оправданием Воскресения с точки зрения христианства. 

*  *  *

Представление о посмертной участи человека крайне важно для понимания содержания самой религии. Это основной нерв религии, без него лишается смысла всё остальное – если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков (1 Кор. 15, 19), также именно этим обусловлено то, что в Коране практически нет ни одной суры, которая бы не упоминала о «Садах услады». Оно, как лакмусовая бумажка, выявляет саму сущность религиозных представлений: представление о рае тесно связано с представлением о Боге и человеке, о зле и добродетели, о самом мире.

Христиане прекрасно понимали это, и потому желающий перейти из ислама в христианство должен в числе прочего отречься от мусульманского образа рая:

«Вопрошение: Отрицаешися ли магометанского блазненнаго учения о многожёнстве в сей жизни и о чувственнем услаждении в раи по смерти? Ответ: Отрицаюся и учение сие, к плотоугодию измышленное, отвергаю».