БЫЛОЕ
ЧАС «ИКС» Повесть физика-ядерщика о том, (Окончание. Начало в № 373) Первая молитва Несчастные местные жители оказались в зоне нашего атомного объекта. Вокруг Сарова огородили территорию в 100 квадратных километров вместе с такими маленькими деревушками, как Балыково, Филипповка. Вчера еще могла старушка съездить, сходить куда-то к своей подружке, и расстояние-то всего километр. А тут нельзя стало – зона. Некоторым приходилось оставлять родовые гнезда и, перебираясь к детям, ютиться в углу на сундуке, доживая свой век. Когда у нас с Ниной родилась дочка, взяли мы няню Наталью Михайловну. Она под нами жила. Ей лет 70 было, сухонькая, сильная старушка. Никогда ничем не болела. Очень верующая. Напоминала она мне Арину Родионовну. Наталья Михайловна – из того села, что осталось вне нашей зоны, километрах в 15-20. Она из рода Маресьевых. Знаменитый когда-то летчик Маресьев тоже из этого рода. Их там целая деревня Маресьевых была, а сюда ее родственники привезли ухаживать за своими детьми.
Так и осталась. Вот от нее мы и узнали про Серафима Саровского. Она глубоко верила в его святость. В крещенские морозы, а зимы там были очень холодные, они, эти старушки, ходили купаться на источник. Наталья Михайловна рассказывала, как в Саров приезжал Царь, как богомольцы приходили. Вспоминала о чудесах исцеления. Мы относились тогда к этому снисходительно: чудит старушка. Знали, человек она хороший, порядочный, а странности у всех есть. У меня характер такой: я обязательно интересуюсь историей того места, в котором нахожусь. Кто жил, какие тут проходили войны, что, почему? Чингисхан или французы воевали? Страшно мне интересно. И старушек этих расспрашивал. Так потихонечку и познакомился со всеми ими. Они уже знали, что я комсомолец (надо сказать, что они нашего брата не очень жаловали), что инженер-атомщик. И, несмотря на это, старушки стали ко мне относиться благожелательно. Были среди этих верующих и пожилые мужчины. Однажды мне один из стариков говорит: «Хочешь, пойдем помолимся»? А мне как-то... Я знаю, что я крещеный. Бабушка меня в детстве водила причащаться. Ну а тут... взрослому... Это было несколько неожиданно. На откосе берега Саровки стояли старые заброшенные деревянные домики. Заходим мы в один из таких нежилых домов... Стен не видно – сплошные иконы, все увешано! Полная горница старушек – молятся. Какой-то дедушка богослужение ведет. Как я потом узнал, мирским чином. Священника у них не было. На вид этот дедушка такой же, как и все. На улице не отличишь от обычного нищего старика. Ходил я туда после этого не один раз. Потихонечку-потихонечку мне показали книгу. Издание Саровского монастыря 1908 года «Житие преподобного Серафима Саровского». Все это я бегло просмотрел. И была там история этого самого монастыря. Поскольку старушки оказались практически неграмотными, они меня попросили, чтобы почитал я им эту книгу вслух. Тогда времени свободного у меня почти не имелось, только в воскресенье давали нам отдых. Да и в этот день, как обычно, друзья, приятели. Бегали, прыгали, ходили на лыжах. Не очень удобно было мне заходить к бабушкам, но уж очень просили: «Почитай». Иногда и читал. Узнал про Серафима Саровского, что он курский, купеческого рода, как он с колокольни упал, как к нему Божия Матерь явилась. Все это потихонечку я у них с большим любопытством узнавал. Час «икс»
Наступил час «икс», взревели бульдозеры, и за 5 минут от этого дома ничего не осталось. Что могло гореть – сожгли. Остатки сровняли с землей. И это был час «икс» в моей жизни. Начал я что-то понимать. Поиски библиотеки
Вызвали в КГБ. Начальник пригрозил всеми страстями, чуть не посадил. В конце концов, когда понял, что мне это все просто искренне интересно, дал мне 10 солдат, и мы с этими солдатами прошли все подземелье. Нашли мы большую
купель. Как ее не выкрали, не унесли? Там же столько грабителей орудовало до нас?! Купель вся была черная, как сковородка, и догадаться, «Бог есть!» Устраивали мы в Сарове по четвергам нечто вроде семинаров, на которых разные лаборатории сообщали всякие свои новые дела, открытия и идеи. Обменивались знаниями, опытом. Все с удовольствием слушали наших больших светил науки – Сахарова, Зельдовича. Обсуждали мы и проблему «черных дыр». Такое название непонятным объектам в космосе дал Зельдович. От нас даже специальная комиссия выезжала на место падения Тунгусского метеорита. Рассматривали это явление и как ядерный взрыв, и как НЛО – много рассуждали. И вот однажды Сахаров говорит: «Хотя мы все здесь вроде бы и неверующие и воспитывались в советское время, в самом таком, можно сказать, «голом виде»; хотя все мы состоим из электронов, нейтронов, позитронов, более или менее нам знакомых, и все же... Вы ведь все знаете, что позитрон – это электрон, только с положительным знаком, то есть это уже кусочек антиматерии. Значит, может быть и антипротон, и антинейтрон. А если так, то может существовать и антиматерия! И мало того, что она МОЖЕТ существовать, она ДОЛЖНА существовать, как в природе «да» – плюс и «нет» – минус уравновешены. Волею судьбы мы живем в системе, в которой такая полярность. Мы как бы на одной стороне магнита, на северной, а существует точно такая же, южная, половина. Но как север и юг магнита никогда не смогут соединиться – они отталкиваются, – так и эта материя противополярна нашей материи. В результате какого-то случайного соединения происходит аннигиляция. Тогда протоны, электроны и прочие там частицы преобразуются в другие потоки энергии. Это мы наблюдаем в наших лабораториях...» Все это мы активно обсуждаем, и вдруг он говорит: «Хотим мы этого или не хотим, но Бог есть!» У нас там сидели всякие партийные шишки, которые были и учеными и изображали из себя «верных ленинцев» и марксистов-коммунистов. У них бороды сразу в потолок взлетели, глаза закатились: «Чего он там несет!?» Андрей же продолжает: «В сознании простого человека у разных народов, в разных религиях всегда были попытки обозначить, определить то, что он интуитивно чувствует. Ощущение какой-то Высшей Силы. Эта Сила определенно есть, и мы ей, безусловно, подчинены! Хотим мы этого или не хотим. Чешется у вас на каком-нибудь месте партбилет и какой вы при этом идеологии – это неважно. И неважно – осознали вы это или не осознали. Хуже тем, кто не осознал». На пороге тайны жизни и смерти И начал рассказывать нам, как он думает: «Да, действительно мы возимся с энергией, превращаем потоки протонов в какие-то другие частицы. Они тоже элементарны, и их много. Их очень много, более 200. И неизвестно, сколько еще будет. Мы занимаемся вопросом передачи волновой энергии и все время спотыкаемся о понятие «трехмерности пространства»... И вдруг он опять заявляет: «Ребята, есть еще не одна какая-то мерность, которая просто еще не доходит до наших мозгов. Надо подзаняться нашей техникой и приборами, они тоже сейчас не дотягивают. Понятие времени – это в философии давно существует, об этом и в марксистские времена пытались возводить конструкции. Волновая теория говорит, что свет идет дискретно, то есть как бы такими пакетиками движется. Время вполне может быть тоже дискретно. Мало того, оно для каждого из нас в нашей трехмерной модели движется по-разному. Вспомните ваше детство. Вечера были длиннее, уроки были длиннее. Ночь, хотя вы и спали без задних ног, но и она была жутко длинной. Со временем у вас все в жизни ускоряется и ускоряется. И неважно: отдыхаете ли вы на своей вилле, или вкалываете – время под старость летит мгновенно. И годы будут казаться чуть ли не месяцами. То есть происходит внутреннее наше переосмысление времени. По часам и по календарю для всех мы живем в едином времени, но для каждого из нас оно существует отдельно. И не только для человека, но и для комара, мухи, дерева, камня – оно отдельно. Камень лежит веками, миллионы лет. Потом он наконец рассыпается на растворимые соли, те разлагаются в пары, пары в протоны, электроны. Все это съедает какая-нибудь свинья или бабочка, сидящая на цветочке. Вы закусили этим кусочком свинины за обедом, и этот «камень», и эта ткань стали питательной средой для вашего духовного мышления». Такую идею Сахаров выдвинул. И мы стали этим заниматься, нам стало интересно. Чем отличается мертвый человек от живого? Ведь умерший состоит из тех же протонов и электронов. Но почему он лежит без движения?! Мертвец. Все плачут. Почему он таким стал? Все же на месте! Суньте человека в крематорий, сожгите, выпустите в трубу в виде дыма – все равно ни один протон, электрон не исчезнет. Что меняется в этом теле?» Стали мы это изучать. Нашлись стукачи и донесли на нас московскому начальству. Те через свои каналы довели дело до Хрущева. Генсек, как потом рассказывали, стал топать ногами, орать: «Что им там делать нечего?! Они должны делом заниматься!» До этого случая жестокого контроля над нами не было. А тут из Москвы немедленно пришла команда: «Прекратить все исследования и рассуждения на эту тему». Прибежали к нам, дали по бумажке, распишитесь: «Обязуемся больше подобным не заниматься». Поставили мы свои подписи. Увезли эту бумажку в Москву, отчитались. В общем, на этом дело и заглохло. И Андрей Сахаров заглох... В Санаксары
По возвращении в Саров поднял я большой шум. Выступил от имени комсомола с патриотической идеей восстановить склеп великого русского флотоводца. С грехом пополам арзамасское начальство приняло какие-то меры. Сначала огородили заборчиком эту помойную яму, потом как-то ее вычистили, поставили сверху металлический бюст адмирала. Волею судьбы оказался у нас в гостях академик-антрополог Герасимов, который по костям восстанавливал лица умерших. К нему попал череп Федора Ушакова, он и стал автором знаменитого бюста.
Щит для Родины
Мы разговаривали с Андреем Сахаровым на тему нравственной стороны нашей работы. Любое испытание атомной бомбы, даже без поражения противника, – это все равно поражение многих тысяч, если не миллионов, людей. Они при этом абсолютно невинны и даже не знают, что получают страшный удар, который отразится на их генах. Он тогда еще расчеты сделал, сколько жизней уносит каждое испытание. Появляются всевозможные раковые заболевания, поражающие людей. В любом месте, не обязательно в России. Очень Сахаров переживал по этому поводу, очень. Мы это все понимали. Громко говорить об этом было запрещено. Нужно было изображать какой-то общий «энтузиазм, патриотизм». Но мы эту проблему часто обсуждали. Порой ложишься спать и думаешь, думаешь... С другой стороны, как физики, мы пытались сделать свою «продукцию» поинтереснее. Это же реально: если бы не наша работа, если бы мы не создали этот «щит», что осталось бы от Москвы, Ленинграда, нашей Родины?! Вспомните Хиросиму, то же самое могло случиться и с нами – американцы вполне могли сбросить пару бомб для устрашения. Наши творческо-мозговые усилия всячески поощрялись. Работал я в здании, которое было глубоко под землей. Несколько этажей, бетонные стены, лифты, железобетонные двери. Работали со мной такие же физики, мои друзья, примерно одного возраста. Женатые, детишки, с мамами, с родителями – как у всех нормальных людей. Мы действительно старались сделать этот знаменитый «щит Родины». И прекрасно понимали, осознавали при этом, что мы нарушаем если не природное существо, то мораль Жизни с большой буквы. Не только человеческую мораль, но и мораль букашки, любой тростиночки. Мораль Божьего мироздания. Нить времен Самое яркое впечатление осталось у меня от дня 25 июля в первый год моего пребывания в Сарове. Я тогда еще не знал, что в этот день была православная Троица. Меня больше интересовало озеро около Города, а точнее, бобры, которых я до этого никогда не видел. Положил я себе непременно сходить туда. В то утро меня как будто кто-то в бок толкнул. Смотрю на часы – пять часов! Все спят, конечно, а у меня ни в одном глазу. «Дай, – думаю, – схожу на озеро». Выбрался за город, иду в березняке, солнце только-только встает. Красота! На озере тишина непередаваемая. Пар от воды, камыш на берегу в лучах восходящего солнца, как точеный. Бобровые хатки и плотины, еще несколько минут назад выглядевшие сплошным антрацитом, высыхали на глазах, открывая глазу все свои бревнышки и сучки. В воде, около берега, изредка можно было заметить голову бобра. Щебетание птиц связывало воедино эту неземную красоту. И вдруг послышалось тихое женское пение. Это пение было настолько неожиданным, что я сначала принял его за слуховой обман. Но пение становилось все громче и громче... Можно уже было разобрать отдельные слова. Прислушавшись, я понял, что поют молитвы. Вскоре на противоположном берегу озера увидел группу женщин в длинных юбках и платьях. Они подошли в трем березам на маленькой полянке, помолившись, омылись в маленькой лагуне около озера. Как я потом узнал, в этом месте был источник. Собравшись вместе, с пением молитв женщины скрылись в лесу. Через некоторое время и я покинул это дивное место, решив напоследок немного побродить по лесу. Легкий ветерок шелестел по верхушкам деревьев, неутомимые муравьи спешили по своим делам, изредка из-под ног взлетала какая-нибудь пичуга. И снова впереди себя я услышал пение. Прибавив шагу, догнал этих женщин. Последней шла старенькая бабушка, с ней-то и завязался у нас разговор. Она рассказала мне, что сегодня Троица, что этот источник целебный: в нем излечиваются и телесные, и духовные болезни, а называется он Серафимовским. Потом спросила: – А сам-то ты крещеный, в Бога веруешь? – Да понимаете, бабушка, хоть и крестили меня, и молитвы в доме были, но... все это в детстве. Вырос я из этого, что ли... Трудно теперь сказать. На этом мы и расстались. Но как оказалось, не последняя это была встреча. Потом была их молельная избушка, книга о Серафиме Саровском, час «икс»... После той истории с погромом молельного дома мои бабуленьки уже убедились, что я не «стучу» и не подвожу их. У них между собой, видимо, какое-то мнение насчет меня сложилось. Познакомили они меня однажды с живой монашкой Дивеевского монастыря. Жила она в одном домишке вместе с двумя-тремя старушками. Зашел я к ним не просто так, а с подачи. Кто-то из бабушек ее предупредил, что вот, мол, придет такой-то из Города. Она меня и перекрестила, она меня и обмиловала. Страшно рада была видеть. Совсем старенькая, оставалось жить ей, думаю, не так много. Говорила, что она надеется, что все еще воспрянет, что еще будут монастыри, Дивеевский и Саровский, и дай Бог тебе, касатик, это увидеть. Она знала предсказание батюшки Серафима. Знала и свято в это верила. Когда нашлись святые мощи преподобного Серафима и когда в Саров приехал Патриарх Алексий II, мне было грустно, что меня там уже нет. Грустно, что не могу теперь зайти в храм, где находятся батюшкины мощи, поставить свечу, помолиться. Но, слава Богу, за веру теперь не преследуют, церкви открываются, приходи, молись, что мы и делаем с моей Ниной Ивановной в нашем Петербургском Серафимовском храме... * * * Слушал я этого пожилого человека, ученого-физика, и чувствовал, как сквозь страшный его рассказ пробивается радостный луч надежды... Жива Русь! Если в лаборатории, кующей смерть всему живущему на земле, прорастали росточки истинной любви к этому, Богом созданному, миру – жива и будет жить Русь многострадальная. И чтобы убить ее, нужно было, как мечтал Хрущев, стереть с лица земли всякую память о ней, добить «последнего попа», уничтожить все эти «белые платочки» – наших верующих матерей, бабушек – и взорвать поруганные монастырские стены. Но Бог этого не попустил. Записал И.ВЯЗОВСКИЙ
На глав. страницу.Оглавление выпуска.О свт.Стефане.О редакции.Архив.Почта |
В то время дружинников еще не было, а были бригадмилы. Появились такие организации и у нас в городе. Ловили всяких пьяниц.
Алкоголиков не было, но напивались люди здорово. Работа тяжелая, деньги получали большие – и люди пили. Стали эти бригадмиловцы готовиться к снесению этого домика. КГБ давно знало, что там находится. Просто до поры до времени старушек не трогали. Но
решение, чтобы все это дело прикончить, было принято давно. Однажды нам, комсомольцам, объявили, что в следующее воскресенье будет субботник – надо все в этом месте сровнять с землей лопатами, граблями, чтобы и в помине ничего не осталось. И сделал я
тогда «комсомольское предательство». Я сказал бабушкам: «Пока не поздно, берите свои самые дорогие иконы, тащите, прячьте их по домам. Домик ваш будут сносить!» – «Ой, батюшки, ой, матушки»! Крестятся, охают. Разбежались мои старушки. Потом долго
шептались между собой, сколько спасли икон, куда и как вынесли – я этого не знаю. Но дело свое сделать успели.
Из-за своего неуемного любопытства залезал я и под землю.
Были под монастырем выкопаны ходы, подземная церковь в память Киево-Печерских чудотворцев. Знал я также, что при монастыре существовала библиотека, которая затем куда-то пропала – ее-то я и искал. Искал я и под церковью Серафима Саровского, в которой при
мне сделали театр. В подполье было место бывшей кельи, в которой жил батюшка Серафим. Ее разрушили. Какие-то ходы, двери, которые я открывал, залезал Бог весть куда. Там можно было и погибнуть, 
можно было и провалиться, могло и засыпать. Но ничего я не нашел, ни одной книжки. Говорили, что часть книг попала в библиотеку города Темникова (это в Мордовской республике – И.В.
), а часть – в арзамасские городские архивы. Не знаю, не встречал. Был я в этих библиотеках, архивах, разговаривал с местными краеведами – не смог найти. А мои подземные путешествия окончились печально. На меня донесли.
что она из
серебра, практически было невозможно. Окислилась. Крестильная купель со львиными лапками. Через подземный ход ее было не протащить. Как она попала туда – неизвестно. Приказали солдатам распилить ее ножовками и вынести по кусочкам. Сдали как серебро.
Получилось так, что был я там последний. После этого похода привезли туда бетономешалки. Забетонировали все входы в это подземелье. 
Недалеко от Сарова есть еще один монастырь, Санаксарский. Иногда в качестве награды нас вывозили за «зону», немножко погулять по Большой земле. Во время таких прогулок мы
проезжали мимо Санаксарского монастыря, а иногда и заезжали туда, отдохнуть на природе. Этот монастырь древнее Саровской обители. Земля, на котором он стоит, принадлежала Ушаковым. Один из них и был создателем монастыря. Адмирал Федор Ушаков после своей
смерти похоронен в его ограде. Были там и могилы тех, кто жертвовал, вкладывал деньги в его строительство. В советское время в обители разместили машинотракторную станцию и училище для мальчиков-механизаторов. Все могилы сровняли гусеницами тракторов. В
фамильный склеп Ушаковых сливали обработанное машинное масло, сбрасывали ненужные детали, гайки, болты. Когда нас впервые привезли сюда на отдых, пошел я исследовать монастырь. Там и подземелье было. Забрался я в ушаковский склеп, плита каменная
валяется, железный хлам, все в масле, рядом – помойная яма.
Стоял в Санаксарском монастыре в ту пору прекрасный собор. В нем склад устроили: те же гайки, валы, колеса и ремонтные мастерские. В общем, ужас. Пошел я по начальству. Начальство местное оказалось все татарское. И
как коммунисты, и как иноверцы, они презирали русские святыни. Главного на месте не оказалось. Послали меня к женщине (тоже татарка), у которой хранились ключи от всех церковных зданий. Она ругается: «Какому-то дураку там чего-то понадобилось! Мало тебе
ехать на речку купаться?! А он там, чего ему надо?!» Они знали, что мы иногда приезжали из Города. Наш Саров тогда никак не назывался, просто Город. Стою, выпрашиваю: «Ну, откройте, дайте посмотреть». Открыла одну дверь, вторую, третью... Кругом развал,
фрески сбиты, икон нет, все пусто. И вдруг вижу, в одной развалюхе-курятнике сидят на шестах куры. Разрушенная стенка заделана досками, а на ней какой-то материал. Большие листы примерно со стол, сантиметров 70 на 80. С какими-то шовчиками, дырочками.
Темные, но сквозь них что-то просматривается. Подошел и замер. Это развернутые листы книги. Настоящий пергамент! И этими листами они заклеили проемы для окон. Рукопись, читаемая рукопись! По почерку можно предположить, что где-то век XVII. Я этой тетке и
говорю: «У вас нет источника, откуда вы достаете эти листы?» – «Да там где-то валялось. Хотя много пожгли, порвали. Не найти». Продолжаю: «А это что на окнах, может быть, можно у вас попросить?» – «Нельзя, куры простудятся!» Так и не дала. Ничего я
оттуда не вынес. Жалею страшно. На моих глазах погибали последние монастырские книги.
