ПАЛОМНИЧЕСТВО
ОСТАНОВКА В ПУТИ
(Продолжение. Начало в № 444)
В обноро-нуромском лесу
От Корнильевской до Павло-Обнорской пустыни идти чуть больше 10 километров дальше по шоссе. Если вы с детьми или нужно сэкономить время, то можно сесть на автобус до п.Косиково, откуда начинается проселок на п.Юношеское - там и находится пустынь.
Времени у меня было достаточно. До Косиково дорога показалась скучной, зато потом она вступила в лес, живописно петляя меж древесных звонких стволов, по которым далеко-далеко разносился стук дятла. Лесная прель, смешанная со смолистым сосновым и банным березовым духом, кружила голову. За четыре километра по проселку я встретил только одного человека - лесничего. В аккуратной новенькой форме с зелеными нашивками, с профессорской бородкой и в очках он производил впечатление прогуливающегося интеллигента. Шел этак задумчиво, вороша прутиком прелые листья, - никуда не спешил.Вскоре лесная дорога круто пошла вниз, к речке Нурме. Внизу за мостиком открылся вид на обитель. Это большое двухэтажное здание с надворными постройками и оградой, утопающее в зелени.
* * *
Всего два дня я провел в Павло-Обнорской пустыни, а показалось – неделю. Неспешный ритм монашеской жизни, долгие церковные службы и божественная красота обноро-нуромского леса... Наверное, не случайно ученики преп.Сергия Радонежского выбрали эти места для подвижничества. «Радонеж» состоит из слов «радость» и «нежность». Здесь подвижники обрели второй Радонеж.
Хотя, конечно, не местные красоты привлекли их, а уединенность, ведь раньше здесь был настоящий дремучий лес. Еще до Корнилия и Павла сюда из Троицкой обители преп.Сергия пришел преп.Сильвестр Обнорский. Поставил Крест на берегу Обноры, вырыл землянку и все время отдал молитве, питаясь древесной корой и кореньями. Спустя годы отшельника обнаружил какой-то заблудившийся путник – по световому столпу над местом его молитвы. И стали рядом с подвижником селиться другие монахи.
Затем сюда пришел Сергий Обнорский (Нуромский). Свои подвиги он начал еще на Святой горе Афон, после чего приехал на Русь под начало преп. Сергия Радонежского и спустя несколько лет по благословению преподобного отправился на реку Нурму. Здесь он основал обитель, построил храм в честь Происхождения Честных Древ Животворящего Креста Господня. Остатки этой пустыни сохранились до сих пор – они находятся всего в четырех километрах от Павло-Обнорского монастыря и потихоньку восстанавливаются его нынешними насельниками.
Когда сюда пришел Павел, то еще застал Сергия Обнорского. Но это произошло не сразу. Преподобный Сергий Радонежский не хотел отпускать одного из лучших своих учеников – Павла – за Волгу, на север. Потом же, видя его любовь к уединенной молитве, дал благословение и свой крест, который тот потом хранил всю жизнь. В комельском лесу подвижник не стал даже рыть землянку, а поселился в дупле старой липы. Три года он питался кореньями, вкушая хлеб с водой только по воскресеньям и праздникам. Однажды на него напали разбойники, избили и оставили связанным лежать в лесу. В отличие от людей, дикие звери не тронули преподобного, хотя тот был связан по рукам и ногам. Впоследствии в присутствии старца даже волки становились ручными. Несколько дней безропотно пролежал подвижник, пока его не освободил от пут посланный Богом случайный путник.
Затем Павел встретился с Сергием Обнорским и поселился близ его пустыни. В 1414 году святой митрополит Фотий рукоположил Павла во пресвитеры и благословил основать обитель во имя Живоначальной Троицы. Так возник знаменитый Павло-Обнорский монастырь, откуда потом вышли другие подвижники – Симон Сойгинский, Лонгин и Христофор Коряжемские. В последующие годы этот монастырь не раз посещали русские цари, делая богатые вклады, а украшал его сам Дионисий. Иконы, написанные им для Обнорской обители, сейчас находятся в Третьяковке и в Вологодском музее.
Почил преподобный Павел 10 января (ст.ст.) 1429 года, завещав не трогать его могилы до Всеобщего воскрешения. В память о нем остались составленный им монастырский устав и часть липы с дуплом, в котором некогда обитал преподобный. Хранилась липа в трапезной обители.
Однажды мощи святого едва не потревожили. В 1546 году, при игумене Протасии, начали копать фундамент для церкви, и случайно земля осыпалась, открыв угол гроба. В тот же день Протасий, уединившись в келье, задремал и видит: входит преподобный Павел и говорит ему: «Зачем помышляете вы осматривать мои мощи; смотрите – огонь выйдет из гроба и попалит вас за это». В страхе монахи заложили гроб каменным сводом, как казалось, до скончания времен. Но в новейшее время эта история имела продолжение...
«Он с нами»
Ныне братию Павло-Обнорского подворья Спасо-Прилуцкого монастыря (так теперь именуется пустынь) возглавляет иеромонах Амфилохий. Он взялся показать мне обитель и первым делом повел к новенькой бревенчатой часовне – чтобы поклониться мощам преподобного.
Внутри часовни еще сохранился смолистый дух, но его уже перебивает запах ладана – богослужения здесь идут постоянно. В углу стоит рака над мощами.
– Еще год назад, – рассказывает о.Амфилохий, – мы достоверно не знали, целы ли мощи. Дело в том, что храм в честь преподобного Павла, построенный над его могилой, в советское время разобрали и раскурочили весь фундамент. Двумя бульдозерами сорвали бетонную плиту, что прикрывала сень над мощами. Ее мы нашли в полукилометре отсюда, на берегу Нурмы. Зачем это сделали? Местные так объяснили: плита понадобилась, чтобы с нее полоскать белье.
– Давно это было?
– Да совсем недавно, в 70-е годы. Еще нам рассказали, что мальчишки баловались с чьими-то останками. Они были нетленными, как описывают, даже волосы на голове сохранились. К счастью, это увидели рабочие, приехавшие из Закарпатья строить магазин. Как люди богобоязненные, они отобрали останки и захоронили на монастырском кладбище. То, что это были мощи преподобного, мы, конечно, не поверили.
– Почему?
– Во-первых, под храмом находилась еще одна могила – Николая Романова, святой жизни человека. Он был похоронен в Павловом приделе, а сам преподобный, судя по документам, лежит в приделе преп.Сергия Радонежского. Павлов придел, в отличие от Сергиева, уничтожен полностью – оттуда, видно, и взяли останки. А во-вторых, мы просто чувствовали, что преподобный здесь, на прежнем месте.
Весной прошлого года по благословению владыки Максимилиана занялись раскопками. Под землей открылось несколько костей, благоухание от них шло очень сильное... Это стало как бы сигналом нам: «Стоп, дальше не копайте». Чьи эти мощи, мы не знаем, но точно не преподобного Павла. Под ними была нетронутая глина и остатки каменного свода, сделанного еще при игумене Протасии. То есть мы воочию убедились, что бульдозеры до могилы не докопались.
Потом, при внимательном осмотре, обнаружили, что же помешало бульдозеристам. Дело в том, что в 1909 году храм горел, и при его ремонте свод над мощами залили бетоном, укрепив бетонным же столбом. Тогда уже бетон применялся в строительстве. Так вот, плиту современные гробокопатели вырвать смогли, а столб не осилили.
Около часовни о.Амфилохий показал аккуратно сложенные куски белого мрамора:
– А это остатки постамента последней раки над мощами. Он был сработан питерскими каменотесами – очень величественный, со ступеньками. Их работу принимал сам Государь Николай II. При советской власти постамент разломали. А куски эти мы нашли в постаменте памятника Ленину, что стоял у входа в обитель.
Показал мне монах и место, где был главный, Троицкий, собор. На его фундаменте в 70-е годы и строили закарпатские рабочие магазин. Сейчас от магазина ничего не осталось, и братия расчистила фундамент. Хорошо сохранились плитка пола, солея. В одном месте на фундаменте уже успели вырасти молодые березки. В листве этих деревцев я услышал (удивительно!) выделывавшего свои коленца соловья.
– Березки-то не стали рубить?
– Владыка не благословил. Прошлым летом он заметил их и сказал: «До осени не рубите, пока листву не сбросят». И верно, без них собору будет как-то голо, один фундамент.
|
– А при вас были какие-нибудь чудеса от преподобного? – интересуюсь у монаха, вспомнив рассказ местного журналиста Николая Гусева. В феврале нынешнего года, на Сретенье, он с товарищем отправился в пустынь пешком и на повороте у Косиково заметил над лесом необычную радугу. Она прямо на глазах расцветала всеми цветами и была в форме столпа, основание которого было как раз там, где находится обитель. Придя туда, они узнали следующее. На часовню над мощами устанавливали крест – и в тот самый момент, когда часовню увенчали, прекратился снег, небо прояснилось, стало светлым-светло. Радугу насельники не видели, но зато ее заметили, кроме журналистов, местные жители. По их рассказам, в точности совпадало время появления необычной для зимы радуги с установкой креста, и видели ее над самой обителью.
– Чудеса? – переспросил монах. – Ну, бегал тут один москвич по монастырю, показывал всем свой цифровой фотоаппарат. На часовню наведет его – и дисплей гаснет. В сторону отворотит – снова зажигается. Я, грешный, из любопытства подходил, смотрел. Действительно... Еще, говорят, мобильный телефон около мощей не действует. Но только какое это чудо? Просто преподобный вразумляет бесцеремонных посетителей. А настоящее чудо – то, что мы присутствие преподобного постоянно чувствуем. Когда служишь над мощами, ну, не передать словами... Он здесь. Он с нами.
Монахи и разбойники
На подворье, помимо о.Амфилохия, постоянно живут два послушника и несколько трудников, число которых колеблется от четырех до пятнадцати, в зависимости от сезона. Ночевать меня определили в келью к трудникам Евгению, Кириллу, Вадиму и Сергею. Имя последнего вымышленное – настоящее он просил не называть, чтобы родственники не знали, где он. Перед сном решили мы с Сергеем сходить на Нурму, ополоснуться.
На ночь у входа в братский корпус сажают овчарку по имени Бича. Я уже убедился, что чужаков внутрь она пускает только «по благословению», то есть в присутствии наместника подворья. Бичу тут любят. У нее у единственной в монастыре есть «телевизор» – на крыше собачьей будки торчит телевизионная антенна.
– Это Андрей Копалкин, был тут трудник такой, нашей Биче дом благоустраивал, – объясняет Сергей, привязывая собаку к месту ночного дозора. – Видишь, будку кирпичиками разрисовал, фонарик над балкончиком повесил. Собаке хорошо, паломники мясо привозят, а мы его не едим – и все достается ей.
В том, что сторожевая псина не зазря свой пай жует, мы убедились, подойдя к реке. За ней мерцал огонек костра, раздавались пьяные выкрики, будто кто-то дерется.
– Ну впрямь, как во времена преподобного, – вздохнул Сергей. – Разбойники по лесу рыщут. Сегодня утром эти туристы забор у нас сломали. А дети его починили. Приезжали к нам на службу вместе с учительницей и после миропомазания взяли молотки, гвозди... Сейчас-то еще ничего, туристы стесняются. А раньше, до открытия подворья, что тут творилось!
– Мальчики, крики слышите? – из сумрака выступила женщина в зипуне, подпоясанная веревкой. Несмотря на наряд, видно, что интеллигентка. – Там эти, бритоголовые, на мотоциклах. Вы бы их выгнали, а?
Делать нечего, по бревнышку стали перебираться за Нурму. На наше счастье, никого не застали, только угли в кострище тлели.
– Я здесь учительницей работала, – рассказывает Александра Михайловна. – Раньше в монастыре располагалась Лесная школа для больных детей. Воздух-то здесь лечебный. Из-за школы Павлово и переименовали в Юношеское. А потом, когда школу закрыли, вернуться в город я не смогла, потому что муж ни в какую: «Здесь соловьи, как я без них?» Вскоре он умер, а я так и осталась. Сейчас в Юношеском два хозяина – монастырь и Станция юных туристов, вот при ней и работаю сторожем.
Теперь и мне жалко уезжать. Тут мы с мужем липы сажали, любуюсь на них. Ну и дурю, конечно, гоняю посторонних, когда безобразничают. Однажды под липами костер разожгли. Где ж это видано? Липа – целебное, нежное дерево, от жара у нее листочки сворачиваются... А вот эти сосенки – тоже наши.
– Давно сажали? – спрашиваю, глядя на довольно высокие сосны.
– Так: школу закрыли в 85-м, а сажали мы за два года до закрытия, – подсчитывает моя собеседница. – Недавно лесник наш, интеллигентный такой человек, проводил с детишками беседу. Говорил: хвойные деревья растут по 5 сантиметров в год. Получается, за 20 лет наши сосны должны были вырасти всего на 100 сантиметров. А они вон какие!
– А на земле преподобного все быстро растет, – философски заметил Сергей. – Вы бы наш огород посмотрели. А если поля монастырские вернуть, представляете, какие бы урожаи снимали!
– А что, не дают землю?
– Может, и дали бы, да обрабатывать пока некому. Монахи-то на огороде не растут, откуда их взять? Сейчас мало кто в монастыри идет.
Это точно. Разбойники как были при преподобном, так и остались. А монахов – один-два и обчелся.
20 кусочков
Ранним утром была братская исповедь, на которую пошел и я. Потом началась праздничная служба, память преподобного Корнилия Комельского.
Корнилия здесь почитают наравне с Павлом Обнорским. Как объяснил мне о.Амфилохий, синий крест, что стоит над его мощами в разоренной пустыни, появился там после того, как открылось Павло-Обнорское подворье. Официальная дата передачи пустыни Спасо-Прилуцкому монастырю – 1995-й год, но реальное восстановление здесь началось только три года назад. В ту пору и установила братия корнилиев крест, предварительно по описанию найдя точное местонахождение мощей. Затем епископ Максимилиан благословил заменить его большим дубовым крестом, сделанным москвичами. Спустя время владыка проезжал мимо и заглянул к Корнилию. Крест был обезображен какими-то сатанистами. Пришлось возвращать на место прежний – скромный, зато свой, сделанный монахами. На праздничную литургию из Вологды приехали паломники на двух автобусах, но все равно в церкви было просторно. Этот храм считается домовым, он находится на втором этаже жилого корпуса. Но такой большой! Каковы же были монастырские соборы?
На колоннах местами расчищена старая роспись и видны оставленные реставраторами циферки: 1, 2, 3, 4 – столько слоев краски, которой замазывали фрески. А на полу, меж колоннами храма, видна разметка баскетбольной площадки. Господи, как тут детишки с мячом бегали, ведь можно лбом в колонны врезаться! До пола руки трудников еще не дошли, зато недавно они установили две оригинальные печи-плиты высотой почти до сводов. Даже в самый мороз эти плиты держат температуру 17 градусов – достаточную, чтобы не попортились иконы. Их, правда, пока мало в храме. Но одна из них, говорят, явила чудо – сама собою осветлилась.
Служба тянется долго, и постепенно я втягиваюсь в ее ритм, погружаюсь в знаменный монастырский распев.
Потом была братская трапеза, в конце которой о.Амфилохий позвонил в колокольчик, встал и начал разрезать просфору на 20 кусочков – чтобы каждому досталось за столом. И послушники, и трудники, и паломники – все мы сидели за одним столом. Примечательно, что смотритель подворья не делает различия между монашествующими и трудниками, как это бытует в других монастырях. «Все мы – одна общинка, – говорит он. – Живем в одном доме, молимся в одной церкви, кушаем в одной трапезной. Какие могут быть различия? У нас все – братья».
Обнорская Голгофа
Такой общежительный подход можно объяснить бытовой неустроенностью, но я почувствовал в этом особый дух уже сформировавшейся здесь общины.
Вообще, монашеское общежительство может иметь разные формы. До Корнилия Комельского в нашей церкви действовали два весьма различных устава: Нила Сорского (в нем много внимания уделялось личной, келейной молитве) и Иосифа Волоцкого (упор на внешнюю дисциплину, на спасение в послушании). Некоторыми церковными историками отмечается, что преп. Корнилий ввел в обиход еще один, третий, монашеский устав. Но в Павло-Обнорской пустыни жили не по этим уставам, а по правилам, заповеданным преп. Павлом, в основу которых были положены общежительные уставы Пахомия Великого и Феодосия Киновиарха.
Так продолжалось столетия, пока в Обнорскую пустынь из Дивеево не приехал настоятельствовать игумен Иоасаф (в схимничестве Серафим). Некоторые его считали ближайшим учеником преподобного Серафима Саровского, другие называли «чуждопосетителем». В «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря», составленной архим.Серафимом (Чичаговым), отмечается, что о.Иоасаф по кончине батюшки Серафима был назначен начальником в Дивеево и что это внесло раскол в общину. Как бы там ни было, стоит отметить, что еще до канонизации преп.Серафима этот энергичный монах пытался ввести почитание его в лике святых.
Приехав в пустынь, он сразу же сломал заведенные обычаи, начав грандиозные преобразования. Реку Нурму о.Иоасаф перенес в другое место, разбив на прежнем русле огороды. Устроил гостиницу для состоятельных богомольцев и отдельный дом для их прислуги. Вокруг монастыря поставил каменную ограду с башнями. Стены обители сам лично расписал двенадцатью картинами из жизни Серафима Саровского. Епархиальное начальство было возмущено таким самоуправством и велело закрасить картины. Видимо, подражая батюшке Серафиму, игумен устроил для себя в лесу молитвенную келью с огородом. Место для этого выбрал историческое – около камня, у которого встречались и собеседовали Сергий и Павел Обнорские.
Но молитвенное уединение было не в характере о.Иоасафа. Выходец из купцов, он был преобразователем, строителем. Близ монастыря игумен решил устроить «мемориал», напоминающий о Страстях Господних. С этой целью был насыпан холм, похожий на усеченный конус, – Голгофа. На ней поставили часовню с распятием. По замыслу игумена, там должен был вырасти огромный храм с престолами, посвященными важнейшим событиям последних дней земной жизни Иисуса. Стены здания должны были быть стеклянными с проволочной сеткой – чтобы богослужение было видно снаружи.
В 100 метрах от обители, на месте виденного преп.Павлом чудесного сияния, была насыпана еще одна Голгофа. На ней о.Иоасаф построил скит с Воскресенской церковью и написал для него строгий монашеский устав. На склоне насыпного холма была вырыта и пещера – для отшельничества. Но... никто из братии не захотел идти в этот скит. В 1877 году схиигумен, принявший имя Серафим, отошел ко Господу, так и не понятый современниками.
Спустя полвека после кончины схиигумена Серафима Голгофой стал весь монастырь. В 1924 году обитель закрыли, начались гонения. Не помогла даже защита М.Калинина, у которого в Москве побывали обнорские ходоки. Вначале советская власть, как в петровские времена, заставляла монахов сбривать бороды. А потом стала просто расстреливать. Один из убиенных в 37-м году насельников не так давно канонизирован – преподобномученик Иерофей. Последний настоятель Павло-Обнорской обители архимандрит Никон долго скрывался от властей, но в 41-м году был схвачен. По некоторым данным, он умер в тюрьме.
Две насыпанные руками монахов Голгофы по сей день возвышаются близ монастыря. В довольно хорошем состоянии сохранилось и здание скита, построенное о.Иоасафом. Сейчас оно пустует – зияет глазницами разбитых окон. В дни, когда выйдет этот номер газеты, наша Церковь отпразднует 100-летие прославления преподобного Серафима Саровского. Во дворе подворья я видел заготовленную древесину – из нее о.Амфилохий по благословению владыки Максимилиана собирался изготовить большой резной Крест, который увенчает Голгофу Страстей Господних. Помимо надписи о прп.Серафиме, он предполагает вырезать и имя Царя-мученика, которого очень почитает. «Батюшка Серафим и Государь Николай – их объединила русская история», – считает он. Забегая вперед, скажем, что 1 августа, в день памяти Батюшки, этот 8,5-метровый крест действительно был водружен.
На камне
Перед отъездом я спросил о.Амфилохия, сможет ли его обитель принять паломников, приезжающих с севера. «Почему же нет? – ответил монах. – Картошки мы много посадили, есть огород – можем прокормить человек 50. Есть и место для ночевки».
Пришла пора прощаться с обителью. Трудник Сергей вызвался проводить меня до источника преп. Павла, который находится за Нурмой.
– Вначале преподобный поселился на той стороне реки, сделал шалаш и выкопал колодец, – объяснил он. – Теперь колодец называется ближним источником.
Подходим к источнику – там в огромные бутыли набирает воду паренек Леня Фреев, приехавший из Вологды.
– Однажды у меня зубы так болели, что даже сильные антибиотики не помогали, – сообщил он. – Приехал сюда, прополоскал рот тремя литрами воды – и все прошло.
– А другой, дальний, источник, от малокровия помогает, гемоглобин повышает, – добавляет Сергей.
Пошли мы и туда. Деревянный желоб покрыт ржавчиной, видно, что в воде железа много. Из купальни слышатся женские охи – паломницы водой обливаются. «На камне переждем», – командует мой проводник.
|
Этот огромный камень – чуть дальше, в глубине леса. По преданию, на нем молился преп.Павел.
– Из Самары группа приезжала вместе со священником, – рассказывает Сергей, – и когда одна из паломниц прикоснулась к камню, ее стало корчить. Вопли аж в монастыре, за рекой, слышны были. Кое-как уняли. А меня этот камень лечит.
Кряхтя, трудник усаживается на камень и продолжает:
– В 2000-м году я в Вологде со второго этажа упал, и так неудачно – сломал шейку бедра, все плечо разбил. До сих пор ломит. А вот посижу-посижу на камушке, и легче...
На дереве над нами две иконы, на одной из них преподобный Павел на камне молится в окружении зверей – волка, зайца, медведя, бурундука, лисы...
– Зверья и сейчас здесь много. Зимой лиса прямо на нашу Голгофу забежала, встала на задние лапки. Сама такая пушистая на белом пушистом снегу. Потом охотники по следу в монастырь пришли, спрашивают нас: «Лису не видели?» А мы: не-а, – смеется Сергей. – Эх, хорошо здесь! Тут недалеко устюжский священник Венедикт себе скит построил. Бывало, приедет – и не видно его, в келье молится.
В лесу послышалось громкое фырканье, и к источнику выкатилась телега, запряженная жеребцом. Бросив поводья, к нам подошел трудник Женя.
– Ну ты казак! – похвалил его Сергей.
– Буду казаком, если папаху оставишь. Оставь, ведь все равно уезжаешь, – проворчал Женя.
– Тут у нас один паломник из Москвы был, который в Кириллове в фильме «Достояние республики» играл, – пояснил Сергей. – Так вот, он мне папаху и гимнастерку подарил, в которых снимался.
– А вы куда-то уезжаете? – удивился я.
– Да так... в Новгород, надо поклониться своему святому, чье имя ношу, – замялся Сергей.
– Знаем мы вас. Зимой в монастыре жирок накопите, а летом снова странничать, – грубовато отрезал Женя и обратился ко мне: – Есть такие люди, как мой жеребец Лобзик. До того, как в монастырь попасть, он в цирке выступал. Ну, там лошади долго не держатся, их через 3-4 года обратно на конезавод сдают. А заводчики не знают, что с ними делать, – испорченные ведь лошади, запрягать себя не дают. Вот и к нам привезли Лобзика, запряг я его в телегу с кирпичами – стоит, не шелохнется, на телегу оглядывается. Три кирпича я сбросил, и тогда только пошел. Хитрый такой... Э, бабы, кажись, ополоснулись. Пойду я воды наберу.
Когда Женя отошел, решился я спросить у Сергея:
– А почему вы от родственников прячетесь, имя свое скрываете?
– Да с братьями нелады, не понимают они меня. Я и раньше в лес уходил, покоя искал. Потом вот сюда попал, крестили меня в реке Нурме. А родственники розыск учинили, даже фотографию мою экстрасенсу показывали. Тот им ответил: «Нет его уже в этом мире. Не вижу его». Вот каково за оградой-то монастырской! Потом я на время приехал домой, они накинулись: «А мы тебя похоронили!» Ну, я снова сюда, ничего им не сказал...
Тишина в лесу. Сидим на камне преподобного, молчим, каждый о своем думает. Потом Сергей начал рассказывать еще про одного паломника, Виктора, который был здесь полтора года назад. Он в Нижнем Новгороде взял благословение обойти все монастыри России – даже те, где один монах служит. За пять лет обошел всю европейскую часть страны. Из Павло-Обнорского монастыря намеревался вернуться обратно в Нижний – за благословением идти за Урал.
– Сейчас, наверное, идет где-то по Сибири, – мечтательно вздохнул Сергей.
М.Сизов
Фото автора.
(Окончание в ближайших номерах)
 | назад |
| вперед |  |
