ВЕРТОГРАД
НЕСБЫВШИЕСЯ НАДЕЖДЫ
Из книги «История школы и школа истории (Вятская Мариинская женская гимназия 1859-1917 гг.)»
Присутствие Церкви в средней школе мыслилось обязательным. Ей было дано почётное право иметь свой предмет – «Закон Божий» – в каждом классе, а также освящать молитвой учебный и воспитательный процесс. Долгое время, по крайней мере до начала ХХ века, извне всё выглядело благообразно и стабильно. Но, как мы уже убедились, Церковь со своим предметом вошла в такое образовательное пространство, воспитательный вектор которого реально отрывал учащегося от Церкви. Разность позиций по многим вопросам оказывалась такова, что неизбежен был трудный диалог. Но в целом он так и не состоялся.
Иногда исследователи пытаются представить дело следующим образом: активная современная наука и культура выступают против консервативной, молча делающей своё дело Церкви. Молча, потому что нечего сказать в ответ. Это не так. Своего вдумчивого исследователя ждёт церковная публицистика того времени, которая реагировала на все новые явления, аргументированно отвечала на выпады критики. Эта дискуссия обязана была учитываться школьными учителями Закона Божия.
Уже в 60-70-е гг. XIX в. в церковных журналах появляется немало статей, в которых авторы с тревогой наблюдают за быстрым развитием разрушительных учений в общественном сознании. Ещё прежде оно подверглось массированному воздействию протестантизма, католичества, вольтерианства, масонства, социалистических идей (Фурье, Сен Симон). Сейчас к ним добавляется материализм, опирающийся на естествознание, а также позитивизм и социалистические и коммунистические идеи нового поколения.
От Церкви не было укрыто, куда ведёт новое направление, основанное на материализме. В отличие от восторженных ожидателей счастливого будущего, основанного на возможностях научно образованного человеческого разума, она предвидела иное развитие событий: «Нет, пусть говорят что хотят, материализм, если бы ему дать предпочтение, положил бы конец воспитанию и вообще рано или поздно повлёк бы за собою разрушение всякого божественного и человеческого порядка...»
Парадоксально, но в стране, в которой православие официально считалось государственной религией, где абсолютное большинство населения исповедовало православную веру, Церковь чувствовала себя изгоем перед лицом сплочённо выступавших в средствах массовой информации апологетов «современной мысли». С некоторым удивлением церковные публицисты отмечали, что никак не удаётся организовать серьёзную дискуссию. Всякая попытка высказать критические замечания в адрес корифеев западной науки встречала у отечественных либералов резкие возражения, град упрёков, после чего следовало зачисление в ряды «закоренелых врагов нашего общественного преуспеяния». В общем, «не должно сметь своё суждение иметь».
Если же внимательно почитать статьи церковных публицистов, в которых рассматривалась жизнь современной науки, можно найти много глубоких размышлений, не потерявших своего значения и для современных участников дискуссии о соотношении науки и веры. Так, при внешне впечатляющих успехах в области биологии, астрономии и геологии, которые, казалось бы, опрокидывали библейскую картину творения мира, звучал призыв помнить о границах и предмете познания в религии и науке. Указывалось на то, что совершенно невозможно объяснить, откуда взялась сама материя, как из неё возникла жизнь. Обращалось внимание на то, что Библия не учебник по естествознанию, а Откровение пути спасения человека. Отсюда совершенно по-иному необходимо понимать геоцентризм Библии, дни творения и т.д. Если знать традицию толкования библейских текстов, в частности Шестоднева, легко убедиться, что никакие действительно подтверждённые данные науки (а не её гипотезы) не противоречат направлению творения через дни творения так, как они описаны в Библии.
Диалог не получался и не мог получиться, потому что речь шла не о правоте в споре, не об убедительности в честной и открытой дискуссии, а о лишении Церкви её главенствующего места в формировании мировоззрения русского народа, системы ценностей, отвечающих на главные вопросы о смысле жизни человека. Поэтому от Церкви в целом и от учителей Закона Божия в частности требовалось не просто хорошее преподавание своего предмета, но стояние в Истине. Они должны были быть не рассказчиками о ней, но свидетелями её – так, чтобы их воспитанники не блуждали в поисках смысла жизни. Не изолировать ученика от сложности происходящих процессов, так как изолировать было невозможно, но учить его опознавать сущность этих процессов в свете Истины. Это проповедь о том, «что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни» (1 Ин. 1,1).
Такие высокие требования к законоучителям могут показаться слишком высокими. Но, учитывая, что все законоучители в Вятской Мариинской женской гимназии были священниками, хотелось бы ожидать, что для них Закон Божий станет больше, чем одним из предметов школьной программы, через запятую. В начальный период своей жизни гимназия действительно имела именно таких законоучителей. Это были прот. Стефан Кашменский и прот. Николай Попов. Отец Стефан родом был из южных краёв, окончил Киевскую Духовную академию. Но жизнь свою связал с Вятским краем. Он стал преподавателем логики и психологии в Вятской Духовной семинарии. В 1846 г. принял священный сан и через некоторое время вырос до кафедрального протоиерея. С именем о. Стефана в истории Вятской епархии связано очень много. Он создал противораскольническую миссию с целой системой школ, основал инородческую миссию, Братство свт. Николая. Отец Стефан – автор целого ряда замечательных работ по богословию и миссиологии.
В женской гимназии он появился, когда ему исполнилось всего 42 года. Но на учениц о. Стефан производил совершенно неизгладимое впечатление. Даже по внешнему виду он «живо напоминал библейских святых, как они изображаются на иконах». Отец Стефан отличался смирением и кротостью, результатом глубокой внутренней работы по устроению души в русле святоотеческой аскетической традиции, о которой с любовью и серьёзным знанием дела он написал в одной из своих книг. Потому и слово его, всегда негромкое, произносимое даже каким-то особенным полушёпотом, лишённое страсти, ярких эмоций, затрагивало не только ум, но и проникало глубоко в сердце.
Одна из его учениц вспоминала, что отец Стефан «урок вёл так, как будто священнодействовал». Ему удавалось передать своё благоговейное отношение к тому, о чём он говорил. По воспоминаниям учениц, даже разъясняя скучноватый для девочек катехизис, о. Стефан «так умел передать нам дух Христов, что, казалось, он входил в плоть и кровь нас самих». Высшей похвалой в устах ученицы звучат слова: «Да, это был истинный учитель Христовой веры, а не наёмник».
Таково было слово пастыря, ставшее зерном, пусть поначалу и упавшим в терние (ср.: Мф. 13,7), но потом, через многие годы, давшим спасительный плод в душе уже взрослого человека. Опубликовавший эти воспоминания А. Спицын заключает: «Отзыв ученицы и последний отзыв ученика ясно определяют характер проповеди Кашменского в гимназии: он шёл по стопам великого Святителя Златоуста». Шесть лет преподавал о. Стефан в старших классах женской гимназии. Рядом с ним в младших классах, а затем после ухода отца Стефана и в старших трудился не менее талантливый педагог – прот. Николай Попов, 12 лет отдавший этой школе.
Отец Николай имел очень слабое здоровье. И многие отмечают, что в школе он словно преображался, он ею жил. Общение с ним вносило мир в сердца учениц, к которым он всегда относился с кротостью и лаской. Никто не видел отца Николая не только раздражённым, но даже взволнованным.
Преподавание его отличалось доступностью, понятностью и неподдельным интересом, который он умел вызвать у учениц. Самый трудный материал, особенно богословского характера, о. Николай доносил до своих учениц так, что они потом и через годы легко вспоминали всё, что изучали на уроках Закона Божия. Например, затрагивая сравнительное богословие, о. Николай сначала приводил все аргументы в пользу инославия (католичества или протестантизма). Потом улыбнётся и спросит: «Ну, как же вам кажется, уж не правы ли, действительно, лютеране (или католики)?» Ученицы смущаются. А он, приняв серьёзный вид, с такой силой разбивает доводы инославных, что ученицам становится ясна правота православия.
Особенно много для школы о. Николай дал, преподавая Священную историю Ветхого и Нового Заветов. Итогом стали известные всей стране учебные пособия, которые многократно переиздавались до 1917 г., и даже в наше время, вновь изданные, они рекомендованы по курсу «Библейская история» в семинариях. Особенностью подхода о. Николая было то, что он совершенно не боялся рассматривать самые острые вопросы, связанные с изучением Священного Писания в связи с критикой со стороны современной науки. Одна из его учениц позже вспоминала, как он на уроках читал Библию, сопоставлял её с новейшими научными гипотезами об устройстве вселенной «и показывал нам, что чем более растёт и углубляется научное познание, тем более оно согласуется с библейским сказанием и поясняет его».
Если мы обратимся к учебнику о.Николая Попова по Священной истории Ветхого Завета, то увидим, что автор старается реагировать на выпады дарвинистов относительно происхождения жизни на Земле. Так, говоря о пятом дне творения, он отмечает в своих комментариях: «Здесь пророк Моисей в другой раз употребляет слово “бара” (“сотворил”) и тем свидетельствует, что животная жизнь не сама зародилась из безжизненного вещества, а получила своё бытие от Бога чрез новое, особенное творческое действие». Также и о шестом дне творения: «Здесь пророк Моисей в третий раз употребляет слово “бара” и тем свидетельствует, что человек не произошёл от какого-либо прежде него сотворённого Богом животного, а есть новое, особое творение Божие, отличное от бессловесных животных». Отец Николай в комментариях показывает хорошее знание достижений науки, но делает оговорку: «Ввиду различных толкований на библейское повествование о сотворении Богом мира, должно помнить, что творение мира есть тайна, которую мы, по слову Апостола, разумеваем верою (Евр. 11, 3), что достоверность Священного Писания простирается далее пределов нашего разумения». Все, кого учил о. Николай, были едины в глубокой любви и благодарности к этому несравненному законоучителю, делавшему своих воспитанниц «сознательными и убеждёнными детьми Православной Церкви».
Такие же отзывы заслужил о. Николай и от учеников мужской гимназии. Достаточно критически отзывавшийся о своём школьном прошлом П. Голубев, доходя в воспоминаниях до о. Николая Попова, писал: «К несказанному удивлению, ученики увидели, что даже в этом предмете (Законе Божием), который единодушно признавался тогдашними гимназистами совершенно неважным и ненужным, отнимавшим у нас только время, можно было найти массу интересного, и мы здесь, на уроках отца Николая, впервые услышали ещё неведомую нам философскую речь… И впоследствии, даже в старших классах, мы любили уроки о. Николая, главным образом за их глубокий философский смысл, за прямую постановку, без увёрток, всевозможных волновавших того или иного из нас вопросов о материализме, атеизме, о многих недоступных для нас книгах и пр.».
Отец Николай имел твёрдую позицию не только в вопросах естествознания, но и истории. Своё видение исторических закономерностей он отразил в слове, сказанном по случаю празднования 1000-летия со дня кончины св. равноап. Мефодия. Рассказав о трудах святых братьев Мефодия и Кирилла, о.Николай затем показал судьбу славянских народов, воспринявших их наследие. Те народы, которые не удержали наследие, либо исчезли, либо оказались подчинены латинскому Западу. Сохранившие же его, прошли все испытания и укрепились. «Зная всё сие, – делает вывод о. Николай, – будем благоговейно чтить свв. Мефодия и Кирилла, как первых наших отцев духовных, которым мы обязаны нашею духовною историческою жизнью. Будем твёрдо содержать святую православную веру, которую исповедовали славянам св. Мефодий и Кирилл и устами, и письменами. Тысячу лет мы жили ею; будем и на будущее время питаться, жить, расти и развиваться этим хлебом жизни, преподанным нам руками святых просветителей славянских». Как видим, в этих словах дана концепция отечественной истории, прямо противоположная взгляду проводников идеологии Просвещения.
Отец Николай умел и в современных ему политических событиях увидеть глубокий духовный смысл. В 1881 г. был убит император Александр II. Это трагическое событие потрясло всех, кто искренне любил своё Отечество. Но не многие решались вслух обсуждать, как такое могло произойти? Отец Николай в слове на восшествие на престол Александра III, произнесённом в кафедральном соборе г. Вятки, призывая молиться за нового императора, задался вопросом: а разве мы не молились за убиенного государя? почему Господь попустил врагам Отечества совершить своё злодеяние?
За ответом о. Николай обращается к Священной истории. Там он находит примеры, когда Господь отнимал царей за грехи народа. Не то же ли самое произошло и в России? Мы должны увидеть в себе грех, совершаемый против нашей веры. Прежде всего мы слабо знаем нашу веру. А в среде образованных людей можно даже встретить мнение о том, что «вера нужна для тёмного народа и должна оканчиваться там, где начинается просвещение». Не находя опоры в вере, приходит в упадок нравственность. «Мы любим говорить о возвышении и распространении в наше время просвещения во всех классах русского народа, – замечает о. Николай, – о развитии так называемой человечности. Но не мечтаем ли, не шумим ли, не суетимся ли больше, чем преуспеваем в нравственном отношении?»
Наконец, мы грешим против своего Отечества, его законов, учреждений и обычаев жизни. «У нас вошло в привычку осуждать, осмеивать всё отечественное… Иные у нас те только книги и читают, тех только писателей и уважают, которые над всем отечественным смеются, которые отыскивают пятна во всяком историческом лице, всё великое унижают, всё высокое топчут в грязь. Вследствие этого у нас развилось неуважение к властям, явились люди, которые убеждены, что у нас следует переменить все учреждения и что чрез это всё разом исправится, настанет рай на земле, все разбогатеют, у всех будут поля и виноградники, все будут сотниками и тысяченачальниками (1 Цар. 22, 7), волк будет мирно жить с ягнёнком (Ис. 11, 6), – не думая о том, что сколько не меняйте законов и учреждений, а если мы сами не сделаемся лучше, нравственнее, никакой пользы от этих перемен не может быть».
К сожалению, с уходом о. Стефана Кашменского в 1865 г. и о. Николая Попова в 1874 г. женская гимназия лишилась настоящих законоучителей. Вплоть до конца существования гимназии никто из преподавателей Закона Божия не вызвал у учениц такой любви и уважения к своему предмету, как они. Там, где нужно было проявить творчество, широту интересов, в конце концов, обеспокоенность за то, чем наполняются души учениц, соприкасающихся с антихристианским началом в образовании, законоучителя занимались решением формальных вопросов: участвовали в съездах, на которых обсуждали вопросы методики преподавания Закона Божия, писали как под копирку регулярные отчёты, из которых следовало, что всё хорошо, у всех замечательные оценки, программа пройдена.
Скупые строчки из дневников и писем учениц и выпускниц свидетельствуют о том, что законоучителя не справлялись со своей миссией.
«Здесь у меня нет поддержки, а как трудно одной додумываться до всего, что кажется смутным, разъяснять себе то, чего не понимаешь, – сколько приходит в голову вполне вероятных предположений, и даже не знаешь, на котором из них остановиться, и часто-часто так и оставляешь этот вопрос не разрешённым» (Ольга Долгова, 1896 г.).
«Отец Валентин требует, чтобы уроки отвечали из слова в слово по книжке, а мы к этому не привыкли. Отцу Николаю и отцу Феодосию рассказывали даже тексты из катехизиса своими словами. А этому всё надо по-особенному. И понятия у него все какие-то необыкновенные» (Нина Агафонникова, 1910 г.).
Готовясь к уроку по французскому языку в 1-м и 2-м классах вместо заболевшей учительницы, пропустила ряд занятий: «Благодаря этому удрала с Закона – это ли не удовольствие!» (Нина Агафонникова, 1911 г.).
«Мы пусты, совершенно пусты, потому что ничем не наполнены… Нам не внушили понятий справедливости, нам не внушили уважения к труду, в нас совершенно заглох патриотизм, нет религии, нет кодекса нравственности» (Е. А. Ждан, 1901 г.).
Мы не приводим здесь откровенно дерзкие и кощунственные оценки, которые оставили в своих воспоминаниях и художественных произведениях будущие революционерки, окончившие женскую гимназию.
Ослабление воспитательного воздействия предмета Закона Божия произошло и вследствие допущения в школу преподавателей иных конфессий. Первая попытка такого рода была предпринята ещё в 1881 г., когда московская Евангелическо-Лютеранская консистория предложила свои услуги Вятской Мариинской женской гимназии «просветиться в догматах родной их религии и принять участие в обучении чисто нравственного предмета, столь важного вообще, а в особенности в настоящее в нравственном отношении смутное время». Просьба оставлена без ответа.
В ходе первой революции в России администрация гимназии получила прошение от родителей-католиков, дочки которых обучались в этой школе. Они предлагали ввести в гимназии для своих дочерей преподавание «Закона Божия католического вероисповедания местным ксёндзом».
Руководство удовлетворило эту просьбу, и в 1905-1909 гг. в школе работал ксёндз Островский. Интересно, как в этих условиях православные учителя Закона Божия, священники Валентин Раевский, Николай Напольский и Феодосий Иванов, давали своим воспитанницам сведения из сравнительного богословия? В любом случае они не делали этого так, как в своё время прот. Николай Попов. Но настоящее воспитание совершается только относительно точного ответа на вопрос: а на самом деле как?
Руководство школы всеми силами старалось приобщать девочек к церковной жизни, «побуждая их к тому внушениями, что от усердного исполнения этой обязанности зависит доброе настроение и плодотворное развитие всех душевных сил».
На фото: гимназистки
 | назад |
| вперед |  |
