СТЕЗЯ

КРЕСТОХОДИЦА

«Радость какая!»

– Радость какая, сегодня у Царя-батюшки день рождения!

Антонина сияет.

Ещё мгновение – и в руках моих большая икона. Другая вручается знатоку устюжских древностей Любови Николаевне Сыроватской. Она, собственно, и привела Антонину на встречу со мной. В два часа пополудни познакомила, а пять минут спустя мы уже идём крестным ходом вокруг храма Вознесения.

Круг завершён.

– Такая она, Антонина, – улыбается Любовь Николаевна.

А крестоходица между тем возносит молитву:

«Господи, благослови, святые Иоанн и Мария, устюжские чудотворцы, молите Бога за раба Божия Владимира, за рабу Божию Лизу, за рабу Божию Любовь, за всех нас, за батюшек, матушек, чадушек, за весь град Устюг, за всех прихожан, приезжающих к нам в град Устюг, за всех мирян, за всех, кто к вам обращается, и за весь мир во славу Божию, аминь!» Потом, глядя в небо, произносит: «Царь-батюшка мой, сегодня у тебя день рождения, поздравляем!»

Белый платочек на ней и всё как положено, что принято иногда называть православной униформой. Нервы иного православного интеллигента могут не выдержать встречи с Антониной, не ведающей сомнений. Расхохочется он и сбежит обратно в выдуманное своё христианство, чтобы вразумлять оттуда нас, грешных, на каком языке молитвы петь, что носить, о чём говорить.

«Нигде не была»

Представляется:

– Раба Божия Антонина, Киселёва Антонина Алексеевна, проживающая в граде Великом Устюге, Вологодской епархии.

Известна она в Устюге своей любовью к крестным ходам. Счёт вёрстам, которые отшагала Антонина по Руси, давно потерян. Но кровь предков – устюжан-первопроходцев Дежнёва, Хабарова, Атласова – долго не давала о себе знать, вплоть до выхода Антонины на пенсию.

– В Москве-то были? – уточняю. – А на Чёрном море?

Нигде не была. Более полувека словно стрелу кто натягивал.

– Всю жизнь в садике работала воспитателем, после – детям стала помогать, торговать, – говорит Антонина. – Иной раз наторгую на рынке, стану на стол накрывать, а из души выплеснется: «Господи, неужели я так и умру и нигде не побываю, кроме Устюга!» Однажды так воскликнула и забыла, а через несколько дней довелось отправиться «на тучу» – в ход, посвящённый нашему устюжскому небесному покровителю праведному Прокопию.

«Туча» – это такое место средь леса, куда, согласно преданию, с неба обрушился каменный дождь. Вот что писали очевидцы: «Явишася и восташа со все четыре страны тучи великие, из них же исхождаше молния огненная безпристани, и грому убо многу и страшну бывшу над градом Устюгом, яко же не слышати, что друг с другом глаголати...» Учёные склоняются к мысли, что природа таким образом ужасалась, чувствуя приближение метеорита. Святой Прокопий заранее предупредил о грядущем бедствии, встал на молитву и был услышан Господом – каменная гора пронеслась мимо Устюга, «попалища многие лесы и дебри, тем же многим и безчисленным камением ови древеса из корени избиша, а иные в полы поломиша, и от человек и скотов никого же убиша заступлением Пресвятыя Богородицы и молитвами святаго Прокопия».

Случилось это 3 июля 1290 года.

* * *

Сходив «на тучу», Антонина начала примериваться к другим окрестным землям. Побывала в Тотьме, в Туровце, в Лузе у святого Леонида Усть-Недумского. Дальше – больше. Стала ходить на Великую, в память о Николае Чудотворце, и очень ей это по сердцу пришлось. Особо понравились священники-вятчане. По её словам, «крестоходцы настоящие, молитвенники, от них пример брала».

Великорецкий ход дал Антонине настоящий закал. Ездила в Вятку с температурой, накануне хода ломала рёбра. «В четыре утра рюкзак надеваю, – смеётся она, вспоминая, – кряхтя, а муж с дивана: “Встать не может, а неделю идти хочет!” И что? Мимо Макария прошли (Макарьевского монастыря на выезде из Вятки. – Авт.) – ахнула: у меня же бок болит, а который, не помню. Николай сразу вылечил».

Была у Антонины давняя мечта: познакомиться с хорошими верующими людьми. Православных, конечно, и в Устюге немало, но нигде народ так не раскрывается, как в паломничестве. В Бога Антонина Алексеевна верила с младых ногтей, благодаря отцу с матерью. На то, однако, чтобы не соблазниться пионерией, сил не хватило, да и после жизнь все тянула и тащила её непонятно куда. Так было, пока не пришло время молиться о детях и внуках, поминать родителей, спасать душу. Редкую русскую женщину это минует (на том стоим).

Антонина, однако, тем на других не похожа, что, раз стронувшись с места, дальше уже не остановится – будет расти и расти, изумлённо созерцая небо и землю, прошлое и грядущее. Всё в ней просто, понятно и необыкновенно. В начале крестоходства вспомнила она, как стояла девочкой перед образами. Ради этого можно было дойти и до «тучи». Потом проснулась в Антонине уже память крови, и возлюбила она Царя-мученика – стала молить его о вразумлении Отечества.

Так подступалась она к делам удивительным. Однажды узнала из газеты, что идёт по всё ещё Святой Руси крестный ход Владивосток – Москва в честь объединения Русской Церкви. Прочитав, заплакала (благо это было ночью, никто на неё не глядел) – и решила Антонина: надо идти. Стала потихоньку готовить мужа, который начал было привыкать к её отлучкам, не ведая, что они были чем-то вроде предстартовых испытаний.

Через месяц после получения новости Антонина выступила, а 13 февраля присоединилась к ходу «Под звездой Богородицы».

Под звездой Богородицы

Желание двигаться у неё с детства, когда занимала на лыжах первые места. Только крестный ход – это совсем другое. Кто бывал, знает. Даже кровавые мозоли проще терпеть, чем удержать молитву. Поэтому туристов или людей, на них смахивающих, нередко можно встретить в ходах именитых, но непродолжительных. Большие расстояния им, однако, не по силам, тут требуется дух.

Ход Владивосток – Москва длился один год и восемнадцать дней. Двигались быстро, суворовскими марш-бросками. Ещё семь ходов выступили с других сторон – из Якутска и Барнаула, Ростова-на-Дону и Минска. Иерусалим выступил, Афон само собой, Петербург и Архангельск. Берегись, Москва властная, жадная, распутная, радуйся, православная!

Отправляясь в путь, Антонина всерьёз восприняла опасения мужа: «Поедешь, а ну как не возьмут!» И, позвонив устроителям хода, попросила внести её в список крестоходцев. Обычно это двадцать-тридцать человек. Их поддерживают транспортом, едой и постелями во встречных селениях; в зависимости от числа идущих, распределяются обязанности – одни читают вслух молитвы, другие несут иконы и хоругви. Конечно, по пути к костяку хода присоединяются тысячи людей, но они заботятся о себе самостоятельно. А костяк – это костяк, самодеятельности тут нет места.

Что за народ?

Спрашиваю о самых стойких крестоходцах – что за народ? Как выяснилось, они, употребив однажды пуд соли, друг друга уже не забывают: обмениваются телефонами, предупреждают, куда какие ходы собираются выйти.

– Интересный вопрос ты мне задал, Владимир, – откликается Антонина. – Господь дал мне познакомиться с очень хорошими людьми. Ближе всех сошлись с Галиной Шобановой, рабой Божией, которая вела Иисусову молитву в первом моём большом ходу «Под звездой Богородицы». Батюшка благословил её на это иконой Царя-мученика, сказал, что этот образ должен быть пронесён от Владивостока до Москвы что бы ни случилось.

– Это та икона, которая мироточит?

– Да, она мироточила. С Галиной мы уже не в одном ходу побывали и совсем сдружились. Она прежде была учителем химии, а потом стала ходить. В один год как-то три раза побывала в ходах, посвящённых Царю-батюшке. Монаха Силуана, как и Галину, благословил идти духовный отец. Силуан шёл в ходу первым, с крестом, а ночью молился, ему много записочек подавали. Ещё иркутчан с нами было пять-семь человек, от самого Владивостока шли. Иногда по семейным обстоятельствам отлучались, но потом возвращались. Виктор из подмосковного города Покрова участвовал со своим большим крестом. Он – значимая фигура, очень сильный человек – недолго прошёл, но давно участвует в крестных ходах. И другой Виктор всем полюбился – нёс хоругвь с образом Владимирской Божией Матери. Когда из Владивостока вышел, живого места на нём не было – калека, судя по фотографиям, больно смотреть. Через восемь месяцев почти все болезни остались позади.

– Вячеслав, он в последнем ходу Пенза – Челябинск всем руководил, – продолжает Антонина. – В прошлом военный, умеет всё толково устроить, выправка чувствуется, голос командный. Семь ходов сделал. Понимающий истину жизни человек.

В сапогах – невозможно

К ходу «Под звездой Богородицы» Антонина присоединилась в Омске.

– Знаете, как трудно было идти вдоль Казахстана? – притихшим голосом спрашивает она.

Полтора месяца сильные ветра сбивали крестоходцев с ног, невыносимо было удерживать хоругви, не слышно собственных молитв.

Власти Казахстана ход к себе не пустили, да оно и к лучшему. Шли по царскому пути: Тобольск – Тюмень – Екатеринбург. Бывший Свердловск, правда, оказался не по пути, и ходоков туда отвезли на имевшемся транспорте. Так вышло, что там они встретились с собратьями, идущими вдоль другого луча Богородицы – от Барнаула, обнялись, прослезились и разошлись, чтобы встретиться уже в Москве.

– Вы ведь присоединились к ходу в феврале, – уточняю, – по сугробам шли?

– Надо в кроссовках зимних идти, в сапогах невозможно, – невозмутимо отвечает Антонина. – И в курточке лёгкой, тёплой кофте: тогда летишь, и ничто не мешает движению. Двигались мы примерно по тридцать километров в день. Отдых через каждые десять километров.

– Ноги не стирали?

– Больное дело, – смеётся моя собеседница. – Мне легче подниматься, а при спуске с гор на ноги так давило, так давило. У меня всю жизнь подошвы чувствительные, ступать на них не могу. Потому много носков приходилось надевать, чтобы ноги не стирались. В первые-то годы до кровавых мозолей доходило, ведь обувала что попало, иной раз даже сапоги. Но ходы учат. А вот от того, чтобы не вывихивались колени, суставы, не сбивались подошвы – ничто не спасает. Одно средство – терпеть.

Слушая Антонину, я вспомнил, как сам мучился ногами в пути на Великую. Тем больше поразил меня её ответ на вопрос, что труднее всего даётся в ходах:

– Не возгордиться. Мы поддерживали друг друга, шли по местам, где всё сильное, святое. Но один разумный человек сказал: «Смотрите, в прелесть не впадите, нос не задирайте ни перед кем, ни в ходу, ни когда домой вернётесь». Спаси Господи этого мудрого человека. Труднее всего умение всех понимать, всё понимать, всех прощать, всему радоваться. Мне очень хочется, чтобы это умение оно у меня родилось. Очень трудно всех любить, всех прощать, а без этого ничего не выйдет – оставит тебя молитва и не станет сил идти.

Кроткий муж

– Муж вас отпускает? – спрашиваю Антонину.

– Не отпускал бы, я бы не пошла. Если начинает возражать иной раз, то поговоришь, расскажешь, как это важно. Я на пенсии, пока силы есть, я должна ходить. У меня детей много, внуков, я должна им помочь, помочь России нашей. И муж всё это сознаёт, соглашается, и мы с ним вместе радуемся.

На моём лице сомнение. Антонина вздыхает:

– Ему трудно. И в то же время он не против. Его и похвалят, бывает, что отпускает, он и рад. Не всегда нам бывало просто в жизни. Но мы доверяем друг другу, а когда есть доверие, остальное приложится.

– Было такое, что нервы у него сдавали?

– Один раз. Он меня в ход Владивосток – Москва всего на два месяца отпустил. Когда время подходить стало, я отцу Силуану (монаху, который нас вёл) об этом сказала. «А мы за тебя помолимся», – ответил батюшка. И верно: всю ночь молился, чтобы муж за меня не беспокоился. Да и Виктор-с-большим-крестом сказал: «Тебе нужно идти до конца», а после другие люди поддержали. Посоветовали: «Подавай сорокоуст за Владимира» – мужа моего, значит. Когда позвонила домой через недельку, муж уже смирился, хотя поначалу всё у него кипело. Ехать хотел – меня вырывать...

– Мы её потеряли, – улыбается Любовь Николаевна, – совсем потеряли.

– Владимира отец Вадим не благословил за мной ехать, – продолжает Антонина торжественно, но вместе с тем и смущённо. – Так и сказал: «Не благословляю». И Господь управил, на огородах всё взошло как надо, можно, оказалось, и без меня обходиться. Так муж и свыкся, и после хода Владивосток – Москва нам ничего не страшно. Нынче тоже отпустил бы в ход по Крыму, но юбилей у него – шестьдесят лет, на пенсию выходит. Спрашивает: «Может, не пойдёшь?» «Конечно уж, – отвечаю, – не пойду». А духом иду по святым крымским местам, – смеётся Антонина, – духом иду.

– Кроткий у вас муж, – замечаю я.

– Ещё из Курска в Дивеево идут, – задумчиво говорит Антонина, – коротенький ход совсем, ко Дню Победы. Дошли уж, наверное...

Родные крестоходцев терпят не меньше их самих, волнуются и тоже вроде как идут, спасаются.

«Мы идём спасать Русь»

Спросил у Антонины, разговаривают ли ходоки в пути или только молятся. Она с улыбкой вспомнила пермского батюшку Александра, который вёл ход Пермь – Великий Устюг: «Вот это батька, строгий и требовательный». Он чувствовал, когда начинались разговоры, потому что у всего хода сразу сбивалась молитва. Праздные слова, как комья грязи на ноги, отягощают душу. Сама Антонина это искушение преодолела скоро, а вот как другому сказать, чтобы не обиделся? И не сказать нельзя, ведь он мешает другим. «Мы идём спасать Русь, а он не осознаёт, – с печалью произносит Антонина, – теряешься сначала, потом помолишься, улыбнёшься...» Кто-то спасибо скажет в ответ на тихое замечание, иной обидится.

Великое дело в ходу – Иисусова молитва, а чтение её – искусство, которое не сразу даётся. Каждое слово соответствует шагу, а значит, если крестоходцы идут не быстро, то и молитва поётся неспешно: если ход скорбный – одна интонация, если радостный – другая. Всё это хорошо бы разъяснять ходокам заранее, не все понимают, начинают мешать друг другу.

– Иисусова молитва разная бывает, какая читается во время наших ходов? – спрашиваю Антонину.

– «Господи Иисусе Христе, помилуй нас». Она не выпадает, всё время на устах: когда братья поют вслух, когда сёстры, одни вслух, другие про себя. Какая дорога, так и поётся. Идём, просим у Господа простить грехи свои и грех предков – цареубийство. Семь поколений страдать будут за убийство Царя, три-четыре ушли, три ещё мучиться будут. Мы сейчас дошли до истины. Можно скажу?

– Нашим читателям?

– Да.

Собравшись с силами, Антонина произносит в диктофон со скорбью в голосе и слезами на глазах:

«Люди православные, осознайте, воспримите правильно слова, что мы живём на земле, чтобы спастись. Сейчас такое положение создалось, что наши предки предали Царя, а наше дело сейчас за них помолиться. Мы плохо сейчас сознаём, что Царя-батюшку не чтим, Царскую семью, не каемся. Кайтесь своими словами, и Господь приведёт, получите полностью литературу, узнаете, как надо исповедоваться за грехи цареубийства. Господь дал нам время, но оно проходит, нам надо скорее осознавать свои ошибки, ошибки предков. Попросим – и наши дети будут счастливо жить. Ведь правильно говорят, что кто Царя-батюшку славит, тот уже одной ногой в Царствии Небесном. Алексею за детей молитесь, Царице Александре, всем царевнам: Ольге, Татьяне, Марии, Анастасии – всей Царской семье. Просите прощения, начните с этого – и дальше начнёте понимать, сознавать всю вину нашей России, почему нам Господь попустил войну. Царя распяли, позволили...»

Слушая её, почти въяве вижу русских людей – дальних и ближних предков Антонины всех возрастов и обоего пола, таскающих ядра на передовую во время осад, штыками и голыми руками дерущихся с врагом. Этот образ возник у меня ещё в первые минуты разговора с ней, да так и запечатлелся. Она кому-то может показаться смешной, и я боюсь этого, и очень хочу защитить её. Но нужна ли ей защита, той, которая тысячу лет не хочет сдаваться, не умеет этого делать. Сколько злых слов, горьких упрёков произнесено в адрес нашего народа. Почти все они справедливы. Вроде и не болит уже – устал, привык, почти не замечаешь. Шутишь, работаешь, думаешь о своём, а невидимые пули продолжат впиваться в твоё тело.

Но вот смотрю на Антонину, улыбаюсь и... вроде как хочется жить.

Люди добрые

«Люди добрые встречают в конце дня», – говорит Антонина. Покормят. лекарство дадут ноги натереть, если своё закончилось. Много дорогих воспоминаний. Иные падают на колени, завидев ход, чтобы перекреститься на образа, потом подходят, благодарят крестоходцев. Одни буханку хлеба протянут, другие воды подадут, дарят цветы. Отказываться не принято, всё нужно брать во славу Божию.

В деревнях предлагают попариться в бане – для уставшего тела нет ничего дороже. Разбирают ходоков по домам, полагая это за честь. Те, кому не досталось постояльцев, бывает, даже плачут.

– Вот так вот Россия нас встречает и принимает, – торжественно заключает Антонина.

– Машины сигналят, завидев ход? – спрашиваю её.

– Я привыкла к тому, что всё время бибикают. На дорогах много православных водителей – посигналят, помашут рукой. Конечно, сбивают с молитвы, но ведь радуются, так что ладно. Сигналят и поезда – с одним машинистом даже дважды встретились, с разницей во много дней, и ход он приветствовал уже на правах старого знакомого. На реках теплоходы гудят в нашу честь. Вся Россия радуется.

Всё – живое

– Что самое счастливое в ходу, Антонина Алексеевна?

– Когда молишься – счастливая. Когда радуги нас встречают, иной раз по семь радуг за день видим: иная круглая по зениту, иная у горизонта, а бывает и двойная. Это Господь нас приветствует. Вдруг откуда ни возьмись птицы вылетают, несутся следом, поют, славя Творца. Вся природа славит Господа. Бабочки садятся на ходоков, мышки из норок выглядывают, слушают Иисусову молитву, козочки стремятся увязаться за нами. Помню одну трёхногую: скачет вслед и блеет. Коровы бегут-мычат, лошади идут, если не привязаны, – так трогательно, слёзы наворачиваются. Молитва освящает пространство, и природа откликается. Сначала глазам своим не веришь, потом уже не удивляешься, просто радуешься.

– Какие места самые красивые из тех, что вы прошли?

– Уральские горы. Такие красивые – дух захватывает. Я думала, горы – это камень, а оказывается, нет. Там растительный мир очень богатый, много земляники, жизнь кипит.

Ещё вспоминается святой источник где-то возле Чебоксар. Его так разрыли при советской власти, что он стал бить вместо одного места в двенадцати. Мы искупались в одном из них – соляном, из которого вышли, помолодев, но при этом с седыми от соли ресницами, как с мороза. Золотые кресты, кольца, у кого были, стали «серебряными».

Москва

Москва встретила крестоходцев не вполне ласково. В Коломенское пришли вечером пятого июня, должны были отдохнуть и восьмого выдвинуться к Храму Христа Спасителя. Но отдохнуть им не дали. По требованию властей ход вынужден был войти в Москву уже шестого числа – видимо, чтобы сбить с толку встречающих. «Нас испугались», – роняет Антонина.

Самым трудным оказалось преодолевать сопротивление неких странных москвичей, которые отчаянно толкались, рвались в голову хода. Настоящих ходоков они пытались вытеснить вовсе, чтобы занять их место, вели себя дерзко и грубо.

– Это были православные? – неуверенно спрашиваю собеседницу.

– Православный мирянин так лезть не станет, – удивляется она моей наивности, – а эти даже руки на нас поднимали. Болящие, видать.

Я возражать не стал, подумав про себя, что одной поездки в метро в час пик довольно, чтобы любого из нас сделать болящим.

Антонину крепко двинули в глаз, досталось и остальным крестоходцам. Была отчаянная жара, молитва давалась невероятно трудно, даже спуск с Урала и ветры вдоль Казахстана вспоминались как прелюдия к этому последнему испытанию. Тем не менее ход упорно пробивался к центру города. Вот, наконец, показались кремлёвские башни, купола Храма Христа Спасителя, где ждал ходоков Патриарх. Они так устали, что на службе могли стоять, лишь держась друг за друга. Дошли!

* * *

Так стала Антонина настоящим пилигримом, то бишь паломником. Были после в её жизни и другие ходы, в том числе тяжелейший Пенза – Челябинск («Под покровом Пресвятой Богородицы»), когда за день приходилось проходить иной раз по шестьдесят-семьдесят километров. С такой скоростью не двигалась ни одна армия в мире, даже монгольская конница. Так шагать могут только русские крестоходцы – отставные офицеры, старухи, уволенные инженеры, учителя, монахи – ради тех, кто ушёл и кто придёт.

– О чём вы мечтаете? – спрашиваю Антонину.

– Если бы Господь сподобил, – застенчиво признаётся она. – Хотелось бы вокруг всей России пройти. Если бы сподобил. Вот так, по солнышку. Дай, Господи, Пресвятая Богородица, Царь-мученик, услышьте, люди, которые хотят идти в лаптях, с палкой, с рюкзачком, идти по миру, славить Тебя, Господи, за то, что Ты даёшь нам жить.

Владимир ГРИГОРЯН

назад

вперед