ВЕРТОГРАД

ПОСТ ДОЛГИЙ – И СЛАВА БОГУ!

В первый раз я «постилась» неосознанно. Беру в кавычки, ибо в строгом смысле слова постом это назвать, конечно, нельзя. Но мне кажется, что началось всё именно с того...

Это случилось в 1999 году, когда НАТО начал бомбардировать Югославию, как раз в дни Великого поста. Я тогда училась на факультете международных отношений Белгосуниверситета, и для нас специально организовали ряд лекций о Сербии, в связи с «нестандартной» международной политической ситуацией. Помню, у всех присутствующих в аудитории были какие-то растерянные, даже испуганные лица. На пороге XXI века, в центре Европы – падают бомбы?! Это казалось абсурдным, но это действительно происходило!

А потом я просто не смогла есть. Будто ком стал в горле. Не могла есть, не могла спать, не могла даже молиться, только стояла в церкви и, сдерживая слёзы, спрашивала: за что? зачем? Но это быстро прошло, потому что было неосознанно. Потому что до воцерковления был ещё долгий-предолгий путь... И всё-таки тот первый, хоть и бессознательный опыт для меня очень ценен.

Несколько лет спустя я снова начала с Великого поста. Неумело, неправильно, на свою руку, но в первое воскресенье поста я пришла на исповедь. Стала батюшке рассказывать о том, сколько лет не исповедовалась, не причащалась, как жила в грехе... А он вдруг стал мне о любви говорить! Я тогда в первый раз по-настоящему полюбила одного человека, который, собственно, меня и привёл, буквально насилу заставил исповедаться. Это был шок – я ожидала, что меня и к причастию-то не допустят, а мне вдруг говорят о том невысказанном, самом сокровенном, чем я живу, о чём все помыслы мои!

Конечно, одного молитвослова мне вскоре стало маловато. Через пост и молитву, я это чувствовала, передо мной начал раскрываться доселе неведомый мир. Целый мир, о котором я даже не подозревала. Дивный мир, населённый святыми и ангелами, которым нет числа, а царит в нём Пресвятая Троица. И я постепенно стала приобретать другую душеполезную литературу. Поначалу ведь я думала о посте прежде всего как о воздержании от пищи, притом слабо представляя себе, от какой именно. Так, в первый день поста я спокойно уплетала бутерброд с грибной икрой, запечённый с сыром (ужас!). А, например, мёд или варенье есть отказывалась. Мне казалось: как можно в пост – сладости?

Конечно же, родители мои были в шоке, особенно мама. Однажды пришлось даже ей уступить, чтобы не ввергать в слишком уж глубокое уныние. Тяжело было сидеть за столом с гостями, которые лопали котлеты и шоколадные конфеты, и есть варёную картошку с кислой капустой. Безрадостно как-то. А радость была близко! Буквально в нескольких шагах!

Я получила в подарок Закон Божий, а вскоре приобрела к нему полную Библию и молитвослов, в котором замечательно описывалось, как следует готовиться к исповеди, как распознавать грехи. С тех пор в моей жизни наметился существенный и уже необратимый поворот. Меня поразило то, как ясно и отчётливо я вдруг смогла увидеть отдельные свои грехи, о которых раньше и не подозревала. И в то же время я начала реально, всем своим существом ощущать любовь Божью к себе. Это было ни с чем не сравнимо. Возможно, об этом говорят: как будто ты был слеп, и вдруг – прозрел.

Но прошло ещё несколько лет, прежде чем соблюдение постов, причём всех, стало для меня таким же естественно-необходимым делом, как дышать. Однако, это история уже о совсем другом человеке.

По-настоящему переоценка ценностей произошла, как это обычно бывает, когда в дом постучалась беда... В одно прекрасное летнее утро, пока я на работе беззаботно «плавала» по необъятным просторам Интернета, раздался телефонный звонок... Один звонок – и всё! На меня вдруг обрушился весь огромный небесный свод – мой годовалый сынишка заболел, он без сознания в больнице...

Накануне начался Петровский пост. Я было решила соблюдать его, а для семейства наготовила мяса. Однако супруг мой весьма в еде разборчив, дочка тоже разбалованная, и они почему-то отказались его есть, а мяса-то жалко! И труда своего тоже. «В другой раз попощусь», – подумала я.

Конечно, глупо связывать эти два события. Чему суждено быть, тому не миновать. Но может быть, Кому-то надоело моё полу-верие, вечные полу-меры, вечное «потом»? Ведь может же такое быть? Мы с сыном ещё долго мучились по разным больницам, пока не нашли лечащего врача (дай Бог ему здоровья), который оказался не только профессионалом, но и настоящим христианином в душе.

В той клинике мы остались на целый месяц. Я не могу описать словами, что со мной происходило. Это снова был стресс, который однажды уже подтолкнул меня к вере и посту, только в тысячу, в миллион раз сильнее! У меня всегда было желание иметь большую семью, чем больше – тем лучше. Но после того, что произошло с моим маленьким, я стала всё чаще задумываться: а смогу ли? По силам ли мне это? И всё больше склонялась к ответу, что – НЕТ!

Но Господь милостив! Лекарство моему мальчику всё-таки подобрали, и дело пошло на поправку. Естественно, я со слезами благодарила Бога и неукоснительно теперь соблюдала пост.

Да, выходит, я из тех, о ком народ сложил пословицу: «Пока гром не грянет...» Но всего лишь креститься и воздерживаться в пище – это ещё не пост! Куда сложнее и важнее блюсти себя в духовной чистоте. Попробуй-ка воздержись от ругани по поводу житейских передряг, когда тебе десять слов, а ты в ответ – двадцать пять, и пошло-поехало... Попробуй не смотреть телевизор, когда он постоянно включён (другими домочадцами), не открывать забавных, но очень часто скабрезных мейлов-рассылок от коллег, не слушать анекдотов, которые рассказывают в твоём присутствии... В этих и множестве других подобных ситуаций лучше всего помогает внутренняя молитва. Если успеешь об этом вспомнить, прежде чем откроешь рот на нашалившего ребёнка или раздражившего тебя взрослого, конечно.

И наконец, самый больной и в то же время трудноразрешимый вопрос: где мера поста? Как различить истинный, искренний пост и просто фарисейское лукавство? Когда и с чем смириться, поступиться, в чём уступить? Когда же, наоборот, необходимо твёрдо стоять, не поддаваясь искушениям, а не сотворить таким образом ещё пущий грех?

Великий пост начался. Он – долгий, и слава Богу! Значит, у нас с вами есть уйма времени, чтобы, забывая о хлебе насущном, чаще помнить и думать о вечном. Чтобы наконец найти время, собраться с силами и попытаться стяжать новые сознания, которые, быть может, в будущем, после многих и многих постов, помогут нам ответить на наши же главные вопросы.

Помогай, милостивый Господи!

Православие и мир
(Печатается в сокращении)

Старец Паисий СВЯТОГОРЕЦ

Оскудение духа жертвенности

Сегодня большинству людей неведом вкус той радости, которую подаёт жертвенность. Люди не любят труд. В их жизни появились праздность, желание устроиться потеплее, много покоя. Оскудело любочестие, дух жертвенности. Если людям удаётся получить что-то без труда, устроиться потеплее, то они считают это достижением. Они огорчаются, если достичь лёгкой жизни им не удаётся. Но если бы они смотрели на всё духовно, то радовались бы именно этому, потому что в этом случае им даётся благоприятная возможность для подвига.

Сегодня все – и стар и млад – гонятся за лёгкой жизнью. Люди духовные стремятся к тому, чтобы освятиться с меньшим трудом. Люди мирские – к тому, чтобы заработать побольше денег, не работая. Молодёжь – чтобы сдать экзамены не готовясь, чтобы получить диплом, не выходя из кафе. А если бы можно было, сидя в кафе, звонить в университет и узнавать результаты экзаменов, они были бы очень этому рады. Да-да, доходят уже и до этого! Много юношей приходят ко мне в каливу и просят: «Помолись, чтобы мне поступить в университет». К экзаменам не готовятся, но при этом говорят: «Бог может мне помочь». «Готовься, – советую я, – и молитвой проси Бога о помощи». – «А зачем, – удивляются, – разве Бог не может помочь мне и так, без подготовки?» Что же получается, Бог благословит твоё лентяйство? Так не бывает. Бог поможет в том случае, если юноша читает, старается, но не может удержать прочитанного в памяти. Некоторые ребята не могут запомнить или понять то, что они читают, но всё равно стараются, трудятся. Таким труженикам Бог поможет стать большими умницами.

К счастью, бывают и исключения. Один паренёк с Халкидики сдавал экзамены одновременно на три факультета и поступил на все! Причём на одном факультете результаты его вступительных экзаменов были самыми лучшими, а на другом он получил второе место. Но, несмотря на это, парень решил, что лучше пойти работать и тем самым разгрузить своего отца, который, обеспечивая семью, работал на рудниках. Поэтому учиться он не стал, а вместо этого устроился на работу и стал приносить в дом деньги. Этот человек – бальзам на мою душу. Ради таких юношей я готов умереть, стать землёй. Однако большинство молодых попали под влияние мира сего и от этого испортились, повредились. Они выучились интересоваться только самими собой, думать только о себе – о ближнем они ничуть не задумываются. И чем больше ты им помогаешь, тем большими лентяями они становятся.

Вижу, что нынешняя молодёжь замешана на воде. Одно они судят, другое рядят, третьим они пресытились. Но ведь сердце человека не устаёт и не стареет никогда. А они... Стать монахами для них тяжело. Жениться – страшно. Здоровенные парни приезжают на Святую Гору, уезжают, возвращаются опять. «Ах, – говорят, – да ведь и монахом быть тяжело. Каждую ночь вставать ни свет ни заря. Ни день, ни два, а постоянно!» Возвращаются в мир, но и там им не по душе. «Что, – говорят, – я буду делать в этом обществе, с каким человеком я соединю свою судьбу, если женюсь? Одни хлопоты и беспокойство». Снова возвращаются на Святую Гору, но, чуть пожив на ней, опять говорят: «Тяжело!»

Нынешние молодые люди похожи на новые машины, в двигателях которых от холода загустело масло. Для того чтобы эти машины завелись, масло должно разогреться – иначе ничего не получится. Несчастные юноши! Они приходят ко мне в каливу – не один и не два, а множество – и спрашивают: «Что мне делать, отец? Чем мне заполнить своё время? На меня наваливается тоска». «Брат ты мой, да найди ты какую-нибудь работу», – говорю я, а в ответ слышу: «Дело не в этом. Деньги у меня есть. Зачем она мне нужна, эта работа?» – «Но апостол Павел, – говорю я снова, – пишет: “Аще кто не хочет делати, ниже да яст” . Даже если у тебя нет проблем с деньгами – чтобы есть, ты должен работать. Работа помогает человеку разогреть масло своего двигателя. Работа – это творчество. Она даёт человеку радость и забирает от него душевную тяжесть, тоску. Вот так, друг ситный! Найди работу, которая нравилась бы тебе хоть немного, и начинай трудиться. Попробуй и увидишь, как всё изменится!»

А некоторые ребята устают, но усталость восстанавливает их силы. Приходят ко мне в каливу молодые парни, садятся во дворе и устают от сидения. А другие со многим любочестием то и дело спрашивают: «Чем тебе помочь? Что тебе принести?» Я никогда не прошу ни о какой помощи. Вечером, после ухода посетителей я зажигаю фонарик и делаю всё сам: приношу дрова, зимой растапливаю две печки, навожу порядок в доме и во дворе. Многие посетители оставляют после себя беспорядок – разводят грязь, бросают во дворе свои грязные носки. Люди присылают мне тонкие носочки, я раздаю их посетителям – они надевают их, а свои грязные носки бросают где попало. Я и салфетку им даю, чтобы они их в неё завернули, но они предпочитают бросать всё как есть.

Я просил людей о какой-то услуге три раза в жизни. Одному пареньку я как-то сказал: «Мне нужно два коробка спичек из магазина в Кариес». У меня было четыре зажигалки, но я сказал ему это, чтобы доставить ему радость. Он прибежал радостный, запыхавшийся, принёс мне эти спички, и усталость восстановила его силы, потому что он вкусил той радости, которая следует за жертвой. А другой в это время сидел на месте и устал от сидения. Люди стремятся ощутить радость, но для того чтобы пришла радость, человек должен пожертвовать собой. Радость рождается от жертвы. Настоящая радость происходит от любочестия. А если возделано любочестие, то человек празднует, торжествует. Эгоизм, себялюбие – это мучение для человека, он застревает именно на этом.

Как-то раз на Святую Гору приехали два молодых офицера и сказали мне: «Мы хотим стать монахами». «А почему вы этого хотите? – спросил я. – С какого времени у вас появилось такое желание?» – «А вот, – отвечают, – только что и появилось. Мы приехали на Святую Гору на экскурсию и теперь вот думаем остаться здесь насовсем. Там, в миру, кто его знает – может, ещё война начнётся!» – «Да у вас, – говорю, – стыда нет! “Может, ещё война начнётся!” Да и как бы вы смогли уйти из армии?» – «Найдём, – отвечают, – какой-нибудь повод». Что они там найдут? Прикинутся душевнобольными или придумают ещё что-нибудь... Да что тут говорить, что-нибудь точно найдут... «Если, – сказал я им, – вы идёте в монахи с такими побудительными причинами, то уже с самого начала вы потерпели неудачу».

А другим людям уже давным-давно ничего не мешает жениться, создать семью. Но они приходят ко мне и говорят: «А зачем я буду жениться? Разве создашь семью и воспитаешь детей в такие трудные времена?» – «Хорошо, – говорю я, – разве во времена гонений жизнь останавливалась? Никто не работал и не женился? Может быть, тебе просто лень создавать семью?» – «Я, – отвечает, – хочу стать монахом». – «Да ведь причина – твоя лень! Разве из тебя выйдет хороший монах?» Вам это понятно? Если девушка хочет стать монахиней, думая так: «А зачем я буду оставаться в миру, выходить замуж, рожать детей? Морока, беспокойство. Уйду-ка я лучше в монастырь. Буду делать, что мне говорят, ответственности никакой, а если меня когда поругают, то я склоню голову пониже. Попробуй-ка создай свой собственный дом в миру! А в монастыре будет всё необходимое: отдельная келья, готовая еда и прочее...» – итак, если девушка думает подобным образом, то пусть знает, что она уже с самого начала потерпела неудачу. Это кажется вам странным? Не удивляйтесь, такие люди действительно есть. Знайте, человек старательный преуспеет везде. Старательный семьянин преуспел бы и в монашестве, а старательный монах – избери он путь семейной жизни, тоже бы преуспел.

Один юноша поступил в монастырь послушником, но от пострига отказывался. «Почему же, сынок, ты уклоняешься от монашества?» – спросил я его. «А потому, – отвечает, – что монашеская скуфья напоминает мне солдатскую каску!» Ты только послушай! Он не хотел становиться монахом, чтобы не носить монашескую скуфейку! Каску она ему напомнила! А он её хоть когда-нибудь надевал, эту каску? Если и надевал, то всего несколько раз в армии во время учений – да и это-то ещё под вопросом! А где ему понюхать пороха на войне! Каску, она ему, видите ли, напомнила! Слышишь, что творится? Но что он забыл в монашестве? Скажи мне, пожалуйста, что за монах выйдет из человека, если он начинает монашескую жизнь таким вот образом? В конце концов этого несчастного где-то постригли в монахи, но толстую скуфью он так и не носил.

А в другой раз ко мне в каливу пришли два молодых человека, и оба с волосами чуть ли не до пояса. Хотел я им подстричь их гривы, но они не дались. Я куда-то спешил, поэтому вести долгие беседы не мог – только угостил их. А во дворе у меня гулял кот. Видит его один из этих длинноволосых и спрашивает: «А можно я кота возьму?» «Бери», – говорю. Взял он кота, и от меня они пошли в Иверский монастырь – час ходу. Полил дождь, но он в обнимку с котом пришёл в монастырь, поднялся в архондарик и попросился переночевать. «С котами нельзя», – ответили ему, и тогда он остался сидеть на улице под дождём! Всю ночь! Если бы в армии его отправляли на час в караул, то он бы ответил: «Ой нет, не могу!» А сидеть всю ночь на улице с котом – пожалуйста, может!..

А ещё одного забрали в армию, но он убежал и приехал на Святую Гору. Пришёл ко мне в каливу и сказал: «Я хочу стать монахом». – «Возвращайся, – говорю, – в армию, отслужи свой срок!» – «Армия! – отвечает он. – Армия – это тебе не то что родимый дом!» – «Большое, – говорю, – тебе спасибо, голова молодецкая, что ты мне об этом сказал. Вот ведь оно, оказывается, как! Раньше-то ведь я об этом и не догадывался! Теперь и другим буду об этом говорить!» А родные парня всё это время его разыскивали. Через несколько дней он снова пришёл ко мне в каливу. Была Фомина неделя, раннее утро. «Ты мне нужен», – говорит. «Что ты хочешь? – спрашиваю я. – Ты на литургии где был?» «Нигде», – отвечает. «Сегодня, – говорю, – Фомина неделя, в монастырях служили бдения, а ты никуда не пошёл? И хочешь стать монахом! Где же ты проболтался?» – «Я, – говорит, – переночевал в гостинице. Там спокойно, тихо, в монастырях всю ночь такой гвалт!» – «Ну и что же, – спрашиваю, – ты теперь намерен делать?» – «Я, – говорит, – думаю податься на Синай, потому что стремлюсь к жёсткой, суровой жизни». – «А ну-ка, – говорю, – потерпи маленько». Захожу в келью, беру пасхальный кулич, который кто-то мне принёс, и опять выхожу к нему. «Вот, – говорю, – держи! Этот кулич очень мягкий, как раз для жёсткой, суровой жизни, к которой ты так стремишься. Бери и уходи!» Такова-то нынешняя молодёжь. Сами не знают, чего хотят. Не могут вытерпеть ни малейшего стеснения. Как же после этого они смогут пожертвовать собой?

Я помню, в армии, если возникала необходимость идти на какое-то опасное задание, только и слышалось: «Господин командир, я пойду вместо него! Ведь он человек семейный – если его убьют, то дети останутся на улице!» Солдаты просили у командира пойти вместо кого-то другого на опасное задание, на передовую. Они радовались оттого, что убьют их, но останется жив какой-нибудь глава семейства и его дети не осиротеют. А сейчас? Разве встретишь где-нибудь, чтобы человек шёл на такую жертву? Если и встретишь, то крайне редко. Помню, как-то раз мы остались без воды. Командир нашёл по карте место неподалёку, где была вода. Но там засели мятежники. Тогда он говорит: «Есть тут неподалёку вода, но идти очень опасно и света зажигать нельзя. Кто возьмётся сходить и наполнить несколько фляг?» Подскакивает один солдат: «Я пойду, господин командир!» Подскакивает другой: «Я!» За ним – третий. То есть вызвались пойти все! На дворе тьма-тьмущая, без света страшно, аж мороз по коже продирает. Командир растерялся даже: «Вы ведь не можете пойти все!» Я хочу сказать, что о себе не думал никто. Ни один из нас не попытался найти какую-нибудь отговорку, например: «Господин командир, у меня болит нога», или «у меня болит голова», или «я устал». Мы все хотели пойти за водой, а на то, что наша жизнь подвергалась опасности, мы внимания не обращали.

Нынешний дух – дух теплохладности. Мужество, жертвенность совершенно отсутствуют. Нынешней ущербной логикой люди всё перевели в другую систему измерений. И видишь оно как: раньше люди шли в армию добровольцами, а сейчас, не желая служить, достают себе справку, что они психически больные. Прикладывают все силы к тому, чтобы не идти в армию. Разве раньше было хоть что-то подобное? У нас в армии был один лейтенантик, всего двадцати трёх лет от роду, но какой же он был молодчина! Однажды ему позвонил его отец, отставной офицер, и сказал, что намерен попросить кого-то, чтобы с передовой этого парня перевели в тыл. Ох, как же раскричался лейтенант, когда тот ему об этом сказал! «Как же тебе не стыдно, отец, говорить такое? Это трутни отсиживаются в тылу!» В этом человеке была искренность, честность. И отвага настолько исключительная, что она даже переходила границы – он бежал в атаку впереди других. Вся его шинель была насквозь изрешечена пулями, но, несмотря на это, он остался в живых. А увольняясь в запас, он взял эту шинель с собой, на память.

Сегодня не отличить мужчину от женщины

Однажды к Премудрому Соломону, желая его испытать, привели детей – совершенно одинаково одетых мальчиков и девочек, с тем чтобы он отличил одних от других. Соломон отвёл детей к источнику и велел им умыться. Наблюдая, как дети умывались, он разделил их. Девочки аккуратно, стыдливо прыскали водой в глаза, тогда как мальчики смело плескали воду в лицо и били по ней ладошками.

Сегодня мужчины стали настолько женоподобны, что часто в них и не различить мужчин. В старое время на расстоянии пятисот метров можно было отличить мужчину от женщины. Сейчас иногда не отличишь и вблизи. Не поймёшь: мужчина перед тобой? женщина? Поэтому пророчество и говорит, что придёт время, когда нельзя будет отличить мужчину от женщины. Старец Арсений Пещерник как-то спросил одного длинноволосого юношу: «Так кто же ты есть? Мальчик ты или девочка?» Сам старец не мог этого понять. Раньше на Святой Горе таких стригли. Сейчас приезжают какие есть... Но я их стригу: ножницами, которыми обрезаю шерсть, когда плету чётки. Знаете, скольких я уже обстриг! Я стригу их во дворе за стеной алтаря. Когда приходят такие длинноволосые, я говорю им: «Вот хорошо! А то у меня есть несколько лысых знакомых и я обещал приклеить им шевелюры. Окажите любовь, дайте вас обстричь! Что поделать, я ведь дал людям слово».

– Соглашаются, Геронда?

– Зависит от того, как им об этом сказать. Я ведь не налетаю на них с криками: «Что за срамотища такая! Как вам не стыдно! Вы не чтите это священное место!» – но говорю: «Слушайте, парни, ведь этими волосами вы оскорбляете своё мужское достоинство. Если вы увидите, как гвардеец почётного караула марширует по площади Согласия с дамским ридикюлем, как вы на это посмотрите? Ну скажи, приличествует ли гвардейцу ридикюль? Давай острижём твои волосы!» И стригу. Знаете, сколько я собираю волос! Иногда, если кто-нибудь из них заартачится и начнёт всякие «почему» да «зачем», я отвечаю: «Что ещё за “почему”? Разве я не монах? Вот и совершаю постриги. Ведь это моя работа». Всё дело в том, как это преподнести. Ребята смеются, а это мне и нужно. После этого я их стригу. Нет, имена при «постриге» не меняю. Только одному малому дал имя «Достойно есть», потому что, когда я совершал его «постриг», неподалёку проходил крестный ход с иконой «Достойно есть». А как бывают рады родители моих «постриженников»! Знаешь, сколько благодарных родительских, материнских писем мне приходит? У-у! Только за это простит меня Бог!

Сейчас ещё взяли моду обстригать на голове волосы, а сзади оставлять хвостик. «Эй, орлы! – спрашиваю. – Какой же в этих хвостах смысл?» – «Мы, – отвечают “орлы”, – оставляем хвосты, чтобы на нас обращали внимание». – «Чудики вы, чудики, – говорю я им. – Да у людей сегодня столько проблем, что они не будут обращать на вас внимания, даже если вы станете им за это платить!» А другие, здоровенные дылдищи, носят в ушах серёжки. Сколько же я поснимал с них этих серёжек!

– А некоторые, Геронда, носят только одну серёжку.

– Одну серьгу носят анархисты. Одна серьга в ухе – символ анархии. Они надевают эту серьгу не для того чтобы украсить себя, как женщины. Они протыкают своё ухо и надевают серьгу в знак протеста. Как-то ко мне в каливу пришёл отец с сыном двадцати двух лет – длинноволосым, с бородой и серёжкой в ухе. «Неприличны парням серёжки, – сказал я ему. – Многие вас понимают неправильно. Мне это объяснять не нужно, но люди-то ведь не знают, что вы анархисты, и понимают это неправильно». После он снял серёжку и отдал её мне. Она была золотая. «Отдай её, – говорю, – ювелиру, чтобы он сделал тебе нательный крестик».

– Некоторые, Геронда, носят серьгу даже в носу.

– Это значит, что диавол вставил им в нос кольцо. Только уздечки не видно. А некоторые носят на шее широкие золотые цепочки – в несколько рядов. Одному я устроил выволочку, поснимал с него все эти побрякушки и сказал: «Отдай это золото какому-нибудь сироте. Или вручи его своей матери, чтобы она передала его какому-нибудь бедняку». После того как я привёл его в более-менее божеский вид, он меня спрашивает: «Что мне делать?» – «Начни с того, – говорю, – что надень на себя крестик на скромной цепочке». Подумать только – мужчины, а носят золотые украшения! Стоит перед тобой, весь сверкает золотом, на шее в два-три ряда толстенные золотые цепочки – принцессы и то таких не носят! – стоит и жалуется, какие у него проблемы! А проблема-то как раз в этом! Его проблемы – это епитимья, которую он несёт. С одних я снимаю эти побрякушки сам, другим говорю, чтобы они сделали это своими руками.

Люди потеряли меру. Они стали вконец никуда негодными. Некоторые носят на шее знаки зодиака. «Что это? – спрашиваю одного. – Первый раз такое вижу». – «Это, – отвечает, – зверушка такая, мой знак зодиака». А мне сперва показалось, что это иконка Божией Матери. «Что же, – говорю, – сами-то вы разве тоже зверушки из зоопарка, коли носите на себе эти знаки зодиака?» Ой, чудные... Внутреннее бесчинство выпирает наружу. Давайте же молиться, чтобы Бог просветил молодёжь и сохранил немного закваски.

Из кн.: «Блаженной памяти старец Паисий Святогорец. Слова. Том I.
С болью и любовью о современном человеке».

назад

вперед

На глав. страницу | Оглавление выпуска | О свт.Стефане | О редакции | Архив | Форум | Гостевая книга