СЕРБСКИЙ ХЛЕБ

«В Сербии 20 монахов – это лавра. В России 20 монахов – это скит», – улыбается монахиня. Мы беседуем с ней, сидя в тени банана, рядом домик для кур, крытый пальмовым листом. А у меня радостное чувство дома, прямо как у нас в Нижнем, в Печерском монастыре. Только у отца Феодосия – утки...

Маленький черногорский монастырь примостился на крутой горе среди кипарисов и лавров в местечке под названием Банья у городка Ризан. Название переводится как «лечебное место». У подножия горы – узкая полоска пляжа Которской бухты, бывшего пиратского пристанища. В двух километрах – остатки римской мозаики третьего века нашей эры, чуть дальше по берегу – пещера с неолитическим рисунком красной глиной: бегущий олень с рогами, закинутыми на спину. В общем, люди в этих местах жили, жили и жили. Есть предание, что здесь сам святой Павел проходил босыми ногами. Или в сандалиях. Почему-то думать, что босыми, – приятнее. Вот и у нас в Нижнем много святых проходило прямо по тем местам, где мы сегодня топчемся: и св. Макарий с детства, и св. Сергий – и по климату вряд ли ходили босыми. А всё равно кажется: если разуться, то можно пройти по их, босым же, следам.

Люди жили, и мне повезло пожить. Целых три недели без транспорта в дальнем деревенском уголке. Поэтому ручки дотянулись только туда, куда ножки донесли. Общение в основном по-сербски и по-английски. Сербский, он же черногорский, понимается так же, как церковнославянский или северный диалект. Поэтому нам с матушкой переводчик не нужен. А вот водичка местная очень кстати. Специалисты её со знаменитой минералкой «Перье» равняют. Для чая мне слишком жарко, плюс 37, а монахиня ничего, да ещё вся с головой в чёрном. Спрашиваю: «А в море вы купаетесь?» – «Нет, никогда». Но она слыхала, что в России у монахов есть баня, без этого нет здоровья.

Так мы легко понимаем друг друга, говоря каждая на своём языке – об истории края, о том, как хранить веру православную, о местных мучениках, о других святынях Черногории. В монастыре нет Интернета, только почта. А у нас, в России, в некоторых дальних местах, бывает, и электричества нет, а в разлив весной – и дороги. «Да-а, ваша страна такая большая, и все говорят по-русски». При этих словах я сразу чувствую себя великоросской, хозяйкой Урала, Волги и всея Сибири. А вся Черногория – 600 тысяч человек.

Мы заходим в церковь св. Георгия. Маленькая – у некоторых кухня больше. Иконы местной школы – старые, тёмные, очень выразительные. А когда звучат слова молитвы, весь объём церкви поёт, как хор.

Провожает нас матушка уже с фонарём – свет падает на крутую горную дорогу, в южной тёплой темноте шумит море. Теперь-то я знаю, откуда слышен звон колоколов – с другой стороны бухты, из моего знакомого монастыря. Там творят молитву, что оберегает всех нас, как дома.

Деревушки, где я живу, нет на туристической карте. Домиков немного, в одну линию – за спиной крутая гора, поросшая каштанами, апельсиновыми деревьями и лавром. Море в восьми метрах от окна. Только вот Успенский пост, а до церкви – не доберёшься. Жалуюсь хозяйке и слышу в ответ: церковь есть, повыше на горе, за деревьями! Идём по крутым ступенькам, усыпанными фиговыми листьями и плодами инжира, и попадаем на маленькое кладбище, всё в зарослях олеандра. Маленькая церковь «заключена». Когда «отключат»? Служба будет 28 августа. Оказывается, церковь Успенская! В ожидании открытия храма ходим подметать и петь.

Накануне праздника с вечера приехал причт, церковь «отключили», на ажурной ограде укрепили флаг: одна сторона сербская, другая – черногорская. На службе людей немного, все родственники, а священник – местный зубной врач, очень серьёзный. А вот в воскресенье с утра церковь переполнена. Люди идут семьями, а с море вдоль берега их сопровождает семья дельфинов. Много детей разного возраста, а малышей здесь часто носят именно мужчины, это очень красиво. Для нас непривычно, что женщины без платков, в открытых платьях. Причём чем моложе, тем удивительнее – красные пляжные шлёпки и зелёные весёленькие ногти, серьги, как ёлочные игрушки. Но всё это выглядит очень нарядно и празднично, потому что общее настроение – чинность, строгость и достоинство. Перед входом бабушки снимают тёмные очки, убирают в сумки шляпы и накидывают платки на голову или плечи. Платок здесь уважают и считают «русским обычаем».

А вот молитвы подпевают хором все – и мужчины справа, и женщины слева, и те, кто на улице. Гудит красивый греческий распев, звенит всё пространство золотым ульем, и чувствуешь себя в середине мирозданья. Потом крестный ход под перезвон двух колоколов, а после службы на паперть выносят большой каравай с узорами из теста и процветшим крестом, с красным вином внутри. Священник благословляет народ флагом – удивление моё длится до тех пор, пока не замечаю, что навершие древка – это крест. «Миром Господу помолимся!» – и все-все люди, заполнив маленький двор с видом на море, встают на колени на каменные плиты, кто как может – «калачиком», «по-самурайски», прямо с детишками на руках. Звучит молитва, затем короткая проповедь. Всё о том же, о главном: надо молиться и о тех, кто гонит и обижает нас, и украшать свой храм и свою душу перед Господом.

Каждая семья принесла своё – на столе пироги, слоенки, плачинки, буреки, пахлава, булочки, вино, соки, виноградная водка. После благословения всё это разносится, предлагается и съедается вместе. Люди общаются, улыбаются, шныряют дети, и инжир падает мне на голову. Имена женщин звучат, как в «Слове о полку Игореве»: Милица, Мирена, Даница, Радомила. Моё имя легко вплетается в разговор – ведь св. Людмила Чешская до замужества была Сербская. Хозяйка зовёт меня: «Людмила, доджи, приезжай к нам!»

В России нередко при входе в церковь на стене можно увидеть ангела с пером, которым он записывает всех входящих в храм. Здесь такого не было, но я знаю, что ангел меня записал, потому что наши Церкви – это разные двери в один дом. Хвала Богу за всё.