ПОЧТА

ТРИ ТОВАРИЩА


Здравствуйте, уважаемая редакция! Прочла в вашей газете, в № 556, статью «Хочу вновь стать христианином». В ней говорилось об А. А. Невском, русском интеллигенте, о его трагической судьбе. И в моей памяти всплыло воспоминание из детства. Я видела этого человека с необыкновенно одухотворённым, запоминающимся лицом. Мне было лет семь. Встретились мы в Кирове в 1955 году. Он приехал в гости к моему отцу – Владимиру Ипполитовичу Недельскому. Папа работал в то время директором Кировского краеведческого музея. Папа представил его как коллегу по работе в Музее истории религии в Ленинграде. Они работали вместе в период создания музея в 30-е годы. В тот приезд Александра Арсентьевича Невского мы все вместе ходили гулять, отец показывал ему старую Вятку – историческую её часть. К тому времени уже были уничтожены Александровский и кафедральный соборы. Из сохранившихся отец показывал Трифонов и Преображенский монастыри, рассказывал гостю о них. Несмотря на перенесённые ужасы репрессий, А. А. Невский оставался учёным, исследователем, интеллигентом, переживающим за судьбу религиозных памятников. Надо сказать, они оба – Невский и Недельский – были потомками священнослужителей: у Александра Арсентьевича священником был отец, а у Владимира Ипполитовича – дед (о. Филарет Недельский, я нашла о нём сведения в архиве).

Александр Арсентьевич Невский, Владимир Ипполитович Недельский

В нашей семье хранилась фотография, на которой изображены мой отец и два весёлых молодых человека, его соратники по работе в ленинградском Музее истории религии: А. Невский и Ю. Францов. На ней можно прочесть памятные надписи: «Год совместной дружной работы – лучшая связь между людьми. 10. 03. 1933 г. В. Недельский», «Милому Александру Арсентьевичу, товарищу и человеку, которого сумел оценить за этот год работы! Ю. Францов. 6. 03. 1933 г.». Знаменитый Музей истории религии, располагавшийся в здании Казанского собора на Невском проспекте, собирал всё, что касалось обрядов и культов человечества. Много раз его пытались реформировать и даже упразднить, но он продолжал действовать, возможно, именно благодаря тому, что его сотрудники (В. Г. Богораз-Тан, Н. М. Маторин, А. А. Невский, В. И. Недельский, А. М. Покровский, Ю. П. Францов) видели специфику своего музея в изучении религии как культурного феномена. Знали ли трое друзей, с таким оптимизмом глядящие с фотоснимка в светлое будущее, что впереди их ждёт много испытаний, а кого-то из них – арест и лагерь... О судьбе А. А. Нев­ского я узнала из вашей публикации – именно его жизненный путь сложился трагически.

Двоих его товарищей репрессии обошли стороной. Ю. Францов в 1945 г. стал директором Музея истории религии в Ленинграде, позднее – академиком. В. Недельский, мой отец, до войны был доцентом кафедры всеобщей истории народов Севера в г. Пушкин, затем его перевели в Кировскую область. В первые годы войны они с мамой учительствовали в средней школе посёлка Опарино. Мама рассказывала, что поначалу плохо понимала своих учеников, которые очень быстро говорили на мест­ном диалекте; её ставили в тупик такие, например, фразы: «Я мью, а он не мьётся». Жизнь в Опарино мама не любила вспоминать – там умерли две мои сестры (одной было 6 лет, другой – всего несколько месяцев). Чтобы купить больным детям молока, мама продавала свои вещи, причём иногда прямо с себя: какая вещь понравится торговке – ту она и требует в уплату. Однажды зимой мама вернулась с молоком и какими-то продуктами, но без шубы – уж больно понравилась шубка продавщице.

Во время войны папу перевели в Киров и он занял должность директора областного лекционного бюро, а также штатного лектора Кировского обкома партии. Впрочем, проработал там всего год и потом довольно долгое время преподавал в Кировском пединституте. Отец обладал энциклопедическими знаниями, знал пять иностранных языков. Поэтому его лекциями студенты просто заслушивались. Один из них, Николай Буторин, вспоминал, что отец не пользовался записями: «Обилие дат, фактов и живых исторических ситуаций хранилось, по-видимому, в его великолепной памяти. Однажды, повествуя о времени Юлия Цезаря, весь учебный час он читал наизусть трагедию Шекспира “Юлий Цезарь”. В конце лекции Владимир Ипполитович заявил, что любил слушать эту трагедию в исполнении знаменитого артиста Юрьева, которого он в своё время не раз слышал в одном из ленинградских театров. Нас поражал необыкновенный артистизм лектора и любовь к тому материалу, который он излагал. Таких преподавателей я никогда больше не встречал в своей жизни».

Краевед и журналист И. В. Порошин из г. Белая Холуница тоже был одним из учеников моего отца. В своих воспоминаних о студенческих годах он пишет: «Историю древнего мира читал В. И. Недельский. Читал с воодушевлением, артистически. Так всё живо, образно, словно мы в далёкой древней Греции или Риме идём по улицам, сидим в цирке, наблюдая с напряжением за боем гладиаторов. Слушали разинув рот. Но когда подошла сессия по этой дисциплине, почти ни у кого в результате не оказалось толковых записей лекций...»

Вспоминал Игорь Владимирович и ещё одного замечательного преподавателя истфака КГПИ, с судьбой которого пересеклась история нашей семьи: «Сара Соломоновна Димант... читала курс всеобщей истории. Была до ужаса строга и требовательна (так нам казалось). Мы её откровенно боялись. Я – тоже, хотя на втором курсе получал даже стипендию отличника. Помню, предстояло сдавать зачёт Димант. Накануне зашёл я к девчатам в комнату. Гляжу – у них “церемония”: под лампой над столом висит самодельная кукла с лицом... Сары Соломоновны. Они ходят вокруг и “заклинают”, чтобы завтра “хотя бы сдать”. В день сдачи на душе кошки скребут. Не выдерживаю, иду в институт. Но что это? У аудитории толпятся в очереди ещё самые первые. Оказалось, Сара Соломоновна ещё не приходила! Через час дошёл слух, что её... арестовали. За что? Мы не знали, но по слухам – как “врага народа”. У С. С. Димант оставался сын-подросток, которого взяли в семью Недельские. Это был поступок».

Хочу добавить кое-что от себя. Около нашей семьи образовалось своеобразное окружение из эвакуированных ленинградцев и родственников репрессированных. Сара Соломоновна Димант была тоже историком, тоже эрудитом (её работы по истории Французской революции издавались в Париже). Муж её, немецкий коммунист, сгинул в сталинских застенках, и только в 90-х годах нашли его в списках расстрелянных. А их сын Виктор и был тем мальчиком, о котором вспоминал И. В. Порошин. После ареста матери он остался на улице – в буквальном смысле. Поехал в Москву к тётке, но та и на порог его не пустила – так велик был страх у людей. Виктор вернулся в Киров и сел на лестнице перед дверью нашей квартиры, не смея зайти. Мама, естественно, оставила его в нашей семье. Потом он закончил техникум, ушёл в армию, стал талантливым и смелым журналистом, жил и работал во Фрунзе. В 90-е годы выступления Виктора Никсдорфа кому-то очень не нравились, ему не раз угрожали и в конце концов расправились с ним. Убийц, конечно, не нашли. С Виктором мы поддерживали связь, он приезжал в Киров незадолго до своей гибели. Виктор был ещё и талантливым шахматистом, и в Киргизии ежегодно проводятся шахматные турниры его памяти. Мужество и несгибаемость представителей этой семьи «на роду написаны»: сын Виктора – Александр Никсдорф – тоже стал журналистом и работает во Фрунзе.

Что интересно: Сара Соломоновна Димант после освобождения не была ни озлоблена, ни обижена на власть. Было какое-то принятие всего, что происходит, как некой данности.

Обо всех этих замечательных людях и хотелось рассказать читателям «Веры» после прочтения той памятной статьи об А. А. Невском. Очень хотелось бы связаться с его дочерью. Может, у неё есть какой-либо материал о моём отце – Владимире Ипполитовиче Недельском? Для памяти важны и малые крупицы.

С уважением – Татьяна Владимировна РОДЫГИНА