ЗАЩИТНИЦЫ ВЕРЫ

Дочери русских царей, выходя замуж, сохраняют преданность своей вере – это правило было хорошо известно в Европе. Не всегда поэтому судьбы их складывались вполне счастливо

Вспомним историю княгини Елены – дочери государя Ивана Третьего. Памятуя о её «благоверном подвиге», летописец так охарактеризовал эту замечательную христианку: «происшедшая от корня», «в непоколебимом благочестии взращённая, «от благочестивых родителей поставлена».

Её мать Софья была племянницей последнего византийского императора Константина XI Палеолога и воспитывалась в Италии. Ватикан связывал с нею большие надежды. Предполагалось, что Софья поможет обратить Русь в католичество, но едва девушка ступила на Русскую землю, как бросилась в храм и начала целовать иконы.

Прошло двадцать три года. Великую княгиню Елену решено было выдать замуж за великого князя Литовского Александра. В то время Литва включала Белоруссию, Смоленщину и другие русские земли. Несмотря на то что большая часть жителей там исповедовала православие, князья литовские выбрали католичество. Правда, не все – иные бились на поле Куликовом рядом со святым князем Димитрием. Но постепенно Рим всё более утверждался в Западной Руси. Чтобы нашлось кому защищать отеческую веру, и дано было согласие на брак Елены с Александром.

Девушка отправилась в путь, подкреплённая инструкцией отца: «Память великой княжне. В божницу латинскую не ходить, а ходить в греческую церковь. Из любопытства можешь видеть первую или монастырь латинский, но только однажды или два раза. Если свекровь твоя будет в Вильне и прикажет тебе идти с собою в божницу, то проводи её до дверей и скажи учтиво, что идёшь в свою церковь».

Правда, Александр, успевший влюбиться, клятвенно заверял Ивана III, что не будет препятствовать будущей супруге «содержать греческий закон, нудить её к римскому закону» и даже не допустит такого перехода, если бы и сама она захотела. Но обещание дано было устно, противоречило польским законам, да и, наконец, мало ли кто в чём клянётся. Всерьёз родители надеялись лишь на саму Елену, зная её характер. Предстояло узнать его и полякам с литовцами.

Княжне было девятнадцать, когда в 1495 году русское посольство достигла Вильно. Венчание состоялось в местном кафедральном соборе святого Станислава сразу по двум обрядам – католическому и православному. Служили виленский епископ Радзивилл и московский священник Макарий. Там, в Вильно, молодые супруги и поселились, ещё не представляя, какие испытания им предстоят. В каком-то смысле в Риме на княгине надеялись отыграться за неуспех с её родителями. «Русь слишком сильна и оттого так упряма, – полагали католики, – а Елена всего лишь женщина, и вряд ли она окажет серьёзное сопротивление».

В очень сложном положении оказался Александр. Он надеялся, что всё обойдётся. Но не обошлось. Из Рима ему слали письма, разрешающие от клятв, данных тестю, давили нещадно. Единственное, что удерживало его от полного послушания, – нежное чувство к жене. Приходилось, однако, и ему досаждать супруге. Ей отказали в обещанном строительстве домовой церкви. Но православных храмов в Вильно хватало. В один из них – Покровский – Елена и стала ездить на службы. Много хуже было другое: из окружения княгини удалили всех православных.

«Здесь у нас, – писал подьячий Шестаков государю в Москву, – смута большая между латинами и нашим христианством; в нашего владыку Смоленского дьявол вселился, да в Сапегу тоже. Встали на православную веру. Великий князь неволит государыню нашу, великую княгиню Елену, в латинскую проклятую веру. Но государыню нашу Бог научил, да помнила науку государя-отца, и она отказала мужу так: "Вспомнись, что ты обещал государю, отцу моему, а я без воли государя, отца моего, не могу этого сделать. Сделаю, как меня научит". Да и всё наше православное христианство хочет окрестить; от этого наша Русь с Литвою в большой вражде».

Узнав об этом, Иван Третий послал в Литву верного человека Ивана Мамонова, приказывая дочери скорее до смерти пострадать, чем изменить вере. Неизвестно, как бы он повёл себя, знай, что Елена выполнит его распоряжение. Представляю усмешки некоторых: ради чего всё это? Да и православный по виду епископ Смоленский, предавший Елену, был в недоумении. Политикой многих православных иерархов не только в Латинском мире, но и в Османской империи было – не высовываться. А тут...

Разгневанный государь Иван начал против зятя войну, но Елена отправила отцу письмо, в котором укоряла его за нарушение мирного договора и умоляла прекратить «крови христианской розлитье». Уверяла, что муж к ней ласков и заботлив, так что великий князь даже вспылил, написав в ответ: «Как не стыдно тебе, дочка, писать мне неправду! Нам доподлинно известно, что тебя притесняют в вере». Княгиня же стояла на своём, желая примирить двух близких ей людей.

Спустя год великий князь Александр занял уже польский престол, а Елена фактически стала королевой – но не юридически, так как отказалась короноваться. Ведь для этого требовалось принять католичество. Муж отнёсся к её решению философски, смирился. Более того, провёз свою возлюбленную по новым владениям, демонстрируя каждому: вот ваша государыня. Утешая, дарил Елене владения, которые она стремительно передаривала православным храмам и монастырям. Что любопытно: война с Москвой всё это время продолжалась. Лишь спустя три года после её начала был подписан мир, который государь Иван сопроводил предупреждением: «А начнёт брат наш дочь нашу принуждать к римскому закону, то пусть знает, что мы ему этого не спустим – будем за это стоять, сколько нам Бог пособит».

Решив, что Елена Московская, как звали её в Польше и Литве, всего лишь исполняет послушание родителю, католики несколько утихомирились, стали ждать смерти русского монарха. Папа Юлий II в 1505 году так прямо и заявил, разрешая Александру жить с иноверной супругой «в ожидании смерти её отца, уже очень старого, или какого-нибудь другого обстоятельства». Ждать пришлось недолго: через несколько месяцев Иван Третий скончался. Что же Елена? А ничего. Как верила, так и продолжала оставаться православной. В следующем году лишилась она и любимого супруга, бывшего её опорой в стане недоброжелателей. Но её брат Василий, взошедший на русский престол, продолжал укреплять силы Елены: «А ты бы, сестра, и теперь помнила Бога и свою душу, отца нашего и матери наказ, от Бога душою не отпала бы, от отца и матери в неблагословеньи не была бы и нашему православному закону укоризны не принесла». Вдовствующей королеве приходилось несладко: в 1512 году у неё отняли казну и отправили из Вильно в ссылку.

В ответ началась война, которая ещё больше ухудшила положение Елены, а затем совершилось злодейство. Воевода Николай Радзивилл подослал к королеве убийц (двух русских и одного жмудина-литовца), чтобы они преподнесли ей вместе с мёдом отраву. В тот же январский день Елены не стало. Ей было всего тридцать семь лет, когда она приняла мученическую кончину.

В память о сестре государь Василий построил церковь в Кремле, которая почиталась всеми последующими русскими царями. Главной святыней храма стала икона свт. Николая из Гостунского замка, которую связывают с именами Елены и её мужа Александра. Сохранилось предание, что перед этим образом вместе молились когда-то двое любящих супругов, принадлежавших к разным верам.

Прошло три века после смерти Елены. Мир переменился, но история повторилась. Вновь русская княжна оказалась в католической стране – и прошла через многие страдания, отстаивая свою веру. Только умерла на этот раз семнадцатилетней. Героиней следующего нашего рассказа станет Александра – палантина Венгрии, дочь императора Павла Первого.

Императрицу Екатерину Великую рождение первой внучки не обрадовало. «Моя заздравная книжка, – писала она, – на днях умножилась барышней, которую в честь старшего брата назвали Александрой. По правде сказать, я несравненно больше люблю мальчиков, нежели девочек...» В подборе имени это вполне отразилось.

Решено было, что доверять воспитание ребёнка матери – великой княгине Марии Фёдоровне – слишком рискованно. Невестку Екатерина сама выбрала из немецких принцесс, оценив широкие бёдра и всё, что нужно для производства наследников. Наличие мыслительных способностей при этом было не обязательно, даже вредно. Несчастная Мария Фёдоровна вынуждена была едва ли не скрывать, что она умна, деликатна, не лишена талантов. Муж – будущий император Павел – горячо её полюбил. Супруги вместе переживали, что младенцев у них отнимали одного за другим, не допуская к воспитанию. Екатерина, мечтая вырастить «новую породу людей», начать решила с внуков. Правда, на Александру особых надежд не возлагалось.

Прошёл год, другой, всё оставалось, как прежде: маленькая княжна продолжала вызывать раздражение. «Ни рыба ни мясо», – отзывалась о ней властительница, уточняя, что дитя это – «существо очень некрасивое, особенно в сравнении с братьями» и что даже вторая её внучка, двухмесячная Елена, умнее и живее двухлетней Александры. Но гадкий утёнок, словно пытаясь угодить царственной бабке, начал разительно меняться.

Императрица с удивлением сообщала о внучке, что та «вдруг сделала поразительные успехи: похорошела, выросла и приняла такую осанку, что кажется старше своих лет. Она говорит на четырёх языках, хорошо пишет и рисует, играет на клавесине, поёт, танцует, понимает всё очень легко и обнаруживает в характере чрезвычайную кротость. Я сделалась предметом её страсти, и, чтобы мне нравиться и обратить на себя моё внимание, она, кажется, готова кинуться в огонь».

Просто удивительно, каким образом в этой презираемой, лишённой материнской ласки девочке развился такой дар любви. Никто ни до неё, ни после не любил Екатерину Великую столь сильно и бескорыстно.

Это был главный дар Александры, не говоря о том, что она переводила стихи, прекрасно лепила из воска; всё, чего касалась эта девочка, преображалось. Быть может, сказался удачный выбор наставницы. Княжну с младенчества поручили вдове генерала баронессе Шарлотте Карловне Ливен, сумевшей превосходно воспитать шестерых собственных детей и раскрыть их таланты. По мере рождения других великих княжон, а затем и князей все они поступали в её распоряжение. Генеральша Ливен – это был железный человек, самой императрице Екатерине перепадало от неё за распутство. Влияние Шарлотты Карловны на судьбы представителей династии трудно переоценить. Вплоть до революции воспитание великих князей и княгинь несло отпечаток её характера.

Не меньшее влияние оказал на Александру священник Андрей Самборский. Это был один из самых образованных людей в Петербурге, долгое время служивший при Русской миссии в Лондоне. Оттуда привёз он и жену-англичанку, обращённую им в православие, и ряд привычек, необычных для православного батюшки: бороды он не носил, а платье предпочитал светское.

Духовное начальство было этим недовольно, однако нужно сделать скидку на биографию отца Андрея. Он хотя и был сыном священника, но в Европу был направлен изучать агрономию и далеко не сразу решил продолжить дело отца и предков. Зато выбор был обдуманным и сделан в условиях весьма неблагоприятных.

«Сия просвещённая страна (Англия. – В. Г.), – писал он, защищаясь от нападок, – да засвидетельствует, с какою ревностью и чистотою совершал я чрез многие годы богослужение, которое утверждает в человеках чистую веру, которая едина утверждает царские престолы, содействием которой народы пребывают в тишине и единодушии. По совершении священной должности в храме всё прочее время употреблял я для приобретения не собственной пользы, а блага общего – успехов российских художников, кораблестроителей, мореходцев, земледельцев, – пользуясь всеми возможными случаями и способами».

Все великие княжны, затем и князья ценили этого человека. Хотя враги его утверждали, будто отец Андрей привил мало религиозности своим духовным чадам, оставаясь больше агрономом, чем духовником, это не так. Пишут, например, об императоре Александре Благословенном: «Влияние Самборского было отрицательное. Александр не знал Бога». Однако известно, что государь, бывало, целые часы проводил на коленях перед образами. Просто он не пытался это афишировать: отец Андрей не научил его лицемерить.

Наиболее тёплые и доверительные отношения сложились у отца Андрея с Александрой. Священник очень любил эту девочку, расцветавшую у него на глазах, она платила ему тем же. Они не знали, какие испытания им предстоят и что княжна умрёт на руках духовного отца, разбив ему сердце.

По воспоминаниям современников, она была не просто хороша собой, но обладала тем очарованием, которое почти невозможно передать на портрете. Во всяком случае, это никому так и не удалось, хотя писали девочку многие: Левицкий, Виже-Лебрен, Лампи, Жарков, Майлс, Боровиковский, Ритт. Им так и не удалось вполне угодить родным и близким княжны. Душевная красота будто освещала её лицо изнутри, но личность человека в ту эпоху ещё не умели ценить саму по себе.

Екатерина Великая очень рано начала задумываться о замужестве Александры (как, впрочем, и других великих княжон). Это было одной из главных причин того, что царица не радовалась рождению внучек: она боялась за них. «Все будут плохо выданы замуж, – предсказывала императрица, – потому что ничего не может быть несчастнее русской великой княжны. Они не сумеют ни к чему примениться; всё им будет казаться мелким... Конечно, у них будут искатели, но это приведёт к бесконечным недоразумениям».

Увы, Екатерина не ошиблась, хотя сделала всё, чтобы избежать этого. Когда Александре исполнилось девять лет, бабка решила сделать её шведской королевой. Потенциальному жениху было пятнадцать. Разумеется, для брака он был ещё не вполне пригоден, и императрица решила дождаться его 18-летия. Густав IV Адольф – так звали короля. Предложение из Петербурга больше смахивало на приказ. Начались переговоры между государыней и регентом при малолетнем монархе – герцогом Зюдерманландским. Их ход не был гладким, так что Екатерина даже отписала своему верному корреспонденту барону Гримму: «Если же дело не уладится, то она (Александра. – В. Г.) может утешиться, потому что тот будет в убытке, кто женится на другой. Я могу смело сказать, что трудно найти равную ей по красоте, талантам и любезности. Не говоря уж о приданом, которое для небогатой Швеции само по себе составляет предмет немаловажный. Кроме того, брак этот мог бы упрочить мир на долгие годы».

Брак старшей внучки со шведским королём стал для государыни идеей фикс, она желала его всеми силами души. Примерно столь же страстно шведы ему противились. Им казалось, что их хотят унизить. Регент – дядя короля – начал вести переговоры о браке племянника с принцессой Луизой-Шарлоттой Мекленбург-Шверинской. В ноябре 1795-го в шведских церквях принялись служить молебны о здравии этой принцессы, но Екатерина оскорбилась, вопрошая: «Пусть регент ненавидит меня, пусть ищет случая и обмануть – в добрый час! – но зачем он женит своего питомца на безобразной дурнушке? Чем король заслужил такое жестокое наказание, тогда как он думал жениться на невесте, о красоте которой все говорят в один голос?»

Эстетические соображения были подкреплены решительными действиями. На границу отправили графа Суворова – «для осмотра крепостей». Оказалось, с ними всё в порядке. Кто такой Суворов, шведы знали, так что более близкого знакомства сводить не хотели. По этой или по какой другой причине королю вдруг решительно расхотелось жениться на Луизе-Шарлотте, и переговоры с Петербургом возобновились. Дольше всего спорили о вероисповедании невесты, но в конце концов шведская сторона дала согласие на то, что княжна останется православной.

*    *    *

А что же Александра? Познакомившись с портретом короля, она решила, что сможет его полюбить, и четыре года готовилась к свадьбе, изучая шведский. Встреча состоялась в августе 1796 года, когда Густав прибыл в Петербург, взяв на время псевдоним – «граф Гага». Празднества длились целый месяц, и молодые люди сразу нашли общий язык. Императрица была в восторге, сообщая: «Все замечают, что его величество всё чаще танцует с Александрой и что разговор у них не прерывается... Кажется, и девица моя не чувствует отвращения к вышеупомянутому молодому человеку: она уже не имеет прежнего смущённого вида и разговаривает очень свободно со своим кавалером».

Тем временем тревожные знаки начали беспокоить столицу.

В день бала, данного генерал-прокурором графом Самойловым в честь прибытия шведов, в ту минуту, когда императрица Екатерина II выходила из кареты, небо прочертил метеор, осветивший всю столицу. «Вот звезда упала!» – сказала государыня. Почти одновременно в Царском Селе появился ночью столь сильный дым под окном спальни государыни, что все переполошились и стали искать его источник. Ничего не удалось обнаружить ни во дворце, ни в окрестностях. Некоторые отнесли случившееся к рождению цесаревича Николая Павловича, но он был здесь решительно ни при чём. Очевидно, произошедшее беспокоило Екатерину. Её любимица графиня Анна Алексеевна Матюшкина, пытаясь утешить государыню, сообщала: «Народ, матушка, толкует, что звезда упала к хорошему, и значит это, что от нас улетит великая княжна Александра Павловна в Швецию». Но народ толковал зря.

Жить Екатерине Великой оставалось считанные недели. Смертельный удар ей нанёс не кто иной, как шведский жених, вернее, те, кто стоял за юным королём. Обручение было назначено на 11 сентября, при этом достигли согласия, что оно состоится в греко-российской церкви. Екатерина ждала шведов в зале дворца, окружённая военными, придворными, духовенством, томилась Александра, облачённая в свадебный наряд. Но в назначенное время гости не явились. Время шло, а их всё не было – и так четыре с лишним часа. Всё это время шли переговоры. Густав заперся в спальне, требуя согласиться на условие: великая княжна должна стать протестанткой.

Всего одно условие...

Александре сказали, что жених её болен. Она заплакала.

В оправдание Густава можно сказать, что на него было оказано давление. Юношу пугали народными волнениями, и он сопротивлялся, прежде чем дал себя уговорить. Русская княжна действительно ему нравилась: трудно было в неё не влюбиться. Возможно, король поначалу надеялся, что русские легко сдадутся, но затем ожесточился. Если Карл XII хотел поставить на колени всю Россию, обратив её в свою веру, высокомерный Густав решил удовольствоваться победой над Александрой... Не получилось и тут.

*    *    *

Судьба его сложилась печально. Очередная неудачная война с Россией в 1808 году привела короля к потере Финляндии. Затем он оскорбил 120 гвардейцев из знатнейших семей, разжаловав их в армейские офицеры за трусость на поле боя. В результате заговора был свергнут, вёл в Европе бродячий образ жизни, именуя себя полковником Густавссоном, вдобавок развёлся с женой Фредерикой Доротеей Вильгельминой – одной из германских принцесс, на которую променял Александру. Фредерика Доротея была протестанткой, но не любила его.

Столь же дорого обошлась неудавшаяся женитьба императрице Екатерине. Узнав об условии шведов, она пережила лёгкий апоплексический удар – первый из тех трёх, что спустя два месяца сведут её в могилу.

А княжну Александру замуж всё же выдали. О том, как это случилось и что произошло вслед за тем, мы расскажем в следующем выпуске газеты.

(Окончание следует)