УРОК ЛЮБВИ

С благодарностью М. А.

Я заканчивала медицинский колледж и за время учёбы изучала разные дисциплины. Но мне не терпелось проверить себя на практике: смогу ли я делать уколы, выдержу ли неприятные запахи, которые являются непременным атрибутом любой больницы, и многое другое, о чём я могла тогда только подозревать.

И вот настал тот долгожданный день, когда наш курс отправили на практику. Я попала в республиканскую больницу и предвкушала, что буду помогать на операциях. Но оказалось, что моя работа заключается в мытье полов по палатам и подаче судна лежачим больным.

«Что ж, и это нужно делать», – рассудила я и приступила к работе.

В отделении было семь палат. Были и лежачие больные, за которыми ухаживали близкие. В последнее время ухаживающим стало возможно получить за плату койку в палате, где лежит родственник.

Про молодую женщину, которая заботилась о больной Калининой из пятой палаты, я так и подумала сначала, что она купила место. Пока не вышла в ночную смену.

– Таня! – услышала я, когда вошла в помещение мыть полы перед сном.

Это говорила Калинина. Обыкновенная пожилая женщина, не привлекавшая к себе внимания: тихая, спокойная. Я поняла, что она обращалась к своей родственнице. Так и было. Женщина, сидевшая на стуле возле койки Калининой, тут же поднялась и подошла к ней.

– Что, мама? – спросила Таня.

– Помоги сестричке, – тихо произнесла Калинина.

– Конечно, – согласилась Таня.

– Что вы, – опешила я, – не положено это. Я сама.

Но Таня приняла активное участие в уборке. Она поднимала стулья, вытаскивала судна из-под коек. Высокая, стройная, она ловко перехватывала стулья и аккуратно ставила их, ни разу не задев койки и не стукнув об пол.

В пятой палате из шести коек одна была свободна, почему я, видно, и подумала, что на ней спит Таня. Но, заходя ночью в палату, я видела, что Таня сидит на том же стуле в ногах матери. Не знаю, спала ли она, потому что голова её была опущена на руки, которыми она облокотилась на железную спинку койки.

Эту же самую картину я наблюдала и следующей ночью. Таня читала матери перед сном, когда я зашла с ведром и шваброй. Мне даже показалось, что я перепутала и зашла не в палату, а в чью-то комнату, потому что от этих двух женщин веяло домашним уютом. Остальные больные в палате кто слушал Танино чтение, кто спал. Я растерялась: мне показалось, не время шурудить шваброй под койками. Но Таня, кивнув матери, закрыла книгу и легко поднялась со стула. И опять она ловко переставляла стулья и судна, а мне казалось, что рядом со мной незримо присутствует ангел.

Всю неделю моего ночного дежурства Таня помогала мне. Она не позволяла ухаживать за матерью, упреждая меня в попытках подать или вынести судно. Я не видела её раздражённой. А когда Таня обращалась к матери, её лицо освещалось изнутри каким-то неуловимым светом. Впрочем, Калинина так же смотрела на Таню. Каждый раз, когда я видела их двоих, меня не оставляло ощущение, что между ними существует какая-то тайна.

Однажды я пришла на смену пораньше и услышала, как в сестринской говорят о Калининых.

– Я бы так не смогла, – вздохнула молоденькая медсестра. – Знать, что мать умирает, и ждать смерти.

– Дура ты, она наследства небось ждёт, – ответила ей другая медсестра, постарше, из процедурной. – Третий месяц сидит возле койки, не работает – значит, есть денежки-то у них.

– Откуда у них деньги? – возразила третья. – Были бы, так дочь бы койку купила.

– А может, она экономит? – возразила ей процедурная. – Зато потом, после смерти матери, прокутит сразу всё.

– Ты бы язык свой придержала, – пристыдила её третья, – будто у тебя матери нет.

– Есть, и что с того? Сиделку бы наняла, – парировала процедурная. – Что теперь, обеим умирать?

– Ей ведь всего пятьдесят, – вздохнула третья.

– Кому? – спросила молоденькая.

– Да Калининой, – ответила та, – а дочке её двадцать пять.

– Дочка эта чокнутая. Ей говорят, что у матери последняя стадия рака, а она врачу в ответ: «Я верю, что мама выздоровеет».

Дальше я не слышала, о чём они говорили. Мне захотелось пойти в пятую палату, чтобы взглянуть на Калининых, судьба которых так взволновала меня. Я подошла к двери, но не осмелилась открыть её, потому что сквозь стеклянную верхнюю половину двери увидела: Калинины были в палате одни. Мать лежала, а Таня сидела возле неё. Они молчали, просто и хорошо молчали. Таня сидела к двери спиной, и я видела только лицо её матери. Что-то изменилось в ней, но что? И вдруг я поняла, что Калинина – не старая женщина и что на щеках её появился здоровый румянец. Я постояла в оцепенении некоторое время, а потом тихо отошла от двери.

Со времени моей практики прошло несколько лет, но я до сих пор помню пятую палату, в которой получила самый важный урок – урок любви – и узнала о чудодейственной излечивающей силе.