ГОРОДОК НА БОРУ

Нынешняя поездка в Архангельскую область пришлась на самый пик морозов. Из Сыктывкара выехали ранним утром при температуре –31. И чем дальше отъезжали от города, тем ниже падал столбик термометра. На границе с Коми было уже –35. И так весь день, вплоть до самого Шенкурска. Нос нельзя высунуть на улицу, не говоря уже о том, чтобы прогуляться в каком-нибудь заснеженном сосновом бору. Пять минут восторгов – и ныряешь в тёплую машину, откуда любоваться дорожными красотами куда как приятней.

14 лет назад я уже был в этом небольшом лесном городке, где сейчас живёт около шести тысяч человек. Он старше Москвы: основан аж в 1137 году. До революции был центром огромного, простирающегося на сотни километров уезда. За многовековую историю терпел неоднократные пожары, наводнения, набеги вражеских племён, но всегда возрождался заново. Много раз горели и отстраивались храмы Шенкурска. Перед революцией их красовалось восемь, не считая комплекса Свято-Троицкого монастыря. В советское время было уничтожено большинство старинных храмов, и только недавно началось восстановление бывшей монастырской каменной церкви святых Зосимы, Савватия и Германа Соловецких.

К этому храму, с пристроенным к нему сестринским корпусом, где со своим большим семейством проживает отец Олег Ягнитев, подъехали уже в полной темноте. Батюшка вышел навстречу. Взяли благословение, и отец Олег повел нас в сестринский корпус.

– Вот здесь, при храме, мы и живём, – рассказывает священник. – А когда семь лет назад приехали в Шенкурск, нам вначале выделили двухкомнатную квартиру с малюсенькой – не повернуться – кухонькой. Пришлось продавать свой дом в Зачачье, чтобы купить полдома здесь. Всё равно оказалось тесно. Потом нам дали огромную, но неблагоустроенную квартиру: с водой плохо, отопления нет, холодно. А у нас шестеро детей – мал мала меньше. Переехали сюда. Сейчас обустраиваем потихонечку бывшие кельи на втором этаже.

– А когда вы в храм-то перебрались служить? – спрашиваю отца Олега.

– Да уже скоро три года будет. Как раз на Пасху первый раз служили.

Оглядываюсь... В прошлый мой приезд в Шенкурск, за несколько месяцев до этого, сюда был направлен первый постоянный священник – отец Виталий Белицкий. С его помощью на втором этаже сестринского корпуса была оборудована молитвенная комната, в которой до сих пор проходят службы. А теперь на очереди – храм Зосимы, Савватия и Германа. Он хоть и не главный в монастыре, но очень внушительных размеров. До самого купола, на высоту 15 метров, – строительные леса. Рабочие штукатурят и белят стены – идут последние отделочные работы.

– А какая тут акустика! – восхищается отец Олег. – В алтаре вполголоса поёшь – так во всех уголках слышно. Храм изначально сделан как тёплый, зимний. Три ряда окон на первом и втором этажах. Наш местный предприниматель сейчас помогает в его восстановлении. Бывает, что я его тороплю: «Сергей, давай мы побыстрей с помощью современных технологий сделаем». А он: «Нет, батюшка, будем восстанавливать как положено, по старинке».

– С церковной утварью тоже предприниматель помог? – интересуюсь, глядя на паникадило.

– Прихожане жертвуют. Город у нас, конечно, небольшой. Но я вот на компьютере выведу объявление на листочках: «Сбор пожертвований на подсвечники для храма», ниже табличку составлю: фамилия, имя, отчество жертвователя, сумма (указывать по желанию) и подпись (тоже по желанию). Я ведь в прошлом руководитель, опыт административной работы есть. А дальше по домам и организациям наши жёнки бегают, собирают по копейке. И вот пожалуйста – 300 тысяч насобирали! Подсвечники купили, а прежде не было ни одного. Заупокойный канун, паникадило, бра на стенах – всё на пожертвования прихожан. А сейчас хотим купить центральный позолоченный аналой.

В этом храме при советской власти располагалась столовая, он был разделён на два этажа. В алтаре была кухня, там готовили. Когда я сюда приехал, столовая уже не работала, вместо пола – огромный котлован. Сейчас, с Божьей помощью, потихонечку всё восстанавливаем. Чтобы тепло было, постоянно кочегарку приходится топить. Я сам в три часа ночи встаю, дрова подкидываю. Нынче морозы, холодно... Ничего, Господь помогает.

Из храма батюшка ведёт нас обратно в сестринский корпус. Кто только в монашеских кельях не жил после закрытия монастыря: и дети-беспризорники, и местная милиция, и обычные жильцы. Но всё ещё заметны приметы старого быта. В простенках прекрасно сохранились кирпичные печки старой кладки с литыми чугунными, ещё царского времени, дверками топок.

– А под полом почти в каждой келье до недавнего времени мы находили кости людей, – добавляет отец Олег. – Чьи они, до сих пор не знаем.

Захоронения в кельях – это лишь одна из неизвестных страниц бывшего Свято-Троицкого монастыря.

Основан он был в 1637 году иеромонахом Ионой; первоначально – как мужской монастырь, а через семь лет стараниями инокини Марфы, которую лично знал царь Алексей Михайлович, был превращён в женский. При её опытном игуменстве обитель стала стремительно развиваться. Иоанн и Пётр Алексеевичи и царевна Софья Алексеевна грамотой «ради нищенства и скудости» наделили монастырь землёй. Свои дары присылали бояре Нарышкины, Милославские, Морозовы, Хитровы, Голицыны. Но в начале царствования Екатерины II монастырь со всеми скитами был упразднён, и через пятнадцать лет на его месте был образован заштатный мужской монастырь. Он худо-бедно просуществовал ещё сто лет, а в 1865 году вновь перешёл к монахиням. За его возрождение взялись тринадцать сестёр из Холмогорской обители во главе с настоятельницей Феофанией.

Территория монастыря была чистой и благоустроенной. Внутри ограды имелся огород, там выращивали овощи. Росли также яблони, сирень, кедры... К концу XIX века в Свято-Троицкой обители проживали 64 монахини и 54 послушницы. Монастырь был закрыт 17 июля 1923 года.

Об истории монастыря и самого Шенкурска мне рассказала научный сотрудник местного музея Клавдия Ивановна Дунаева. Ещё она поет в храме и преподаёт в воскресной школе. С ней я встретился на следующий день уже в стенах музея.

– Первое крупное поселение финно-угров на нашей Шенкурской земле появилось на рубеже XI–XII веков, – рассказывает Клавдия Ивановна. – Их городище и поныне сохранилось на реке Ваге, правда две трети его оказались под водой. На месте Ваги в ту пору было устье реки Шеньга, по ней город и получил своё название, когда в 1781 году ему присвоили официальный статус.

– А какую первую церковь у вас построили? – спрашиваю Клавдию Ивановну.

– Вначале рядом с городищем появился Михайло-Архангельский храм, а затем и Благовещенский. Перед революцией все улицы города назывались по храмам – их восемь было... В 1936 году случилась сильная гроза, молния воспламенила дерево, что стояло между двумя самыми древними храмами. Огонь перекинулся на деревянный Михайло-Архангельский собор, и тот весь сгорел; потом загорелся каменный Благовещенский храм – от него остались одни стены. Сейчас на том месте даже кирпичика нет.

– Здесь ведь купцы жили, раз столько храмов отстроили?

– Нет, Шенкурск нельзя назвать купеческим городом. До 1917 года здесь проживало менее двух тысяч жителей, а население всего Шенкурского уезда составляло 101 тысячу человек. О чём это говорит? О том, что население уезда испокон веков было крестьянским. И все были верующие. Основной городской праздник – престольный, Зосимы и Савватия Соловецких. Так же широко праздновалась Святая Троица. Проводились ярмарки. Люди занимались свечным промыслом, пекли хлеб в кустарных пекарнях, изготовляли бочки, чуньки делали.

– А монахини чем были заняты?

– Разным рукодельем: бисероплетением, золотым шитьём. Вот оклад у этой иконочки, Успения Пресвятой Богородицы, был выполнен руками шенкурских монахинь. Они были прекрасные золотошвейки, поэтому первая игуменья, Марфа, всегда ездила к царю Алексею Михайловичу с дарами. А царь щедро благотворил нашему монастырю: дарил церковные книги в дорогих окладах, облачение. Монастырь тогда был в расцвете.

Ещё монахини занимались земледелием. У монастыря было два скита: Макарьевская и Уздринская пустыни, где разводили коров.

– Мне говорили, что после революции в монастыре был детдом...

– Сначала здесь разместили краеведческий музей, а в 1931 году привезли 20 детей с голодающего Поволжья и поселили в храме Зосимы и Савватия. В годы войны в монастырских постройках уже жило 250 сирот. В храме располагалась школа, а потом там сделали кинотеатр. Он действовал до 1973 года, пока в монастыре не случился пожар.

Вообще, монастырские здания до нашего времени сохранились Божьим чудом... Помню, как после пожара приехали специалисты и обследовали уцелевшие постройки. Хотели их убрать, чтобы не стояли в центре города. Но дело в том, что у монастырских строений была такая крепкая кладка, что никаким отбойным молотком её не возьмёшь. И сделали заключение, что снести их можно только с помощью взрывчатки. А если взрывать, то разрушится здание нового кинотеатра, который был рядом построен. И оставили... А в 1990 году у нас образовалась община и храм с сестринским корпусом передали Церкви.

– О судьбе последних монахинь что-нибудь известно?

– После закрытия монастыря они жили в разных частях города. Многие разъехались. У нас в городе все храмы были закрыты, верующим приходилось ходить в Петропавловскую церковь деревни Шолоша, за 30 километров. Проезжей дороги туда не было, так что только пешком... А священник там очень хороший был – отец Матфей, жил прямо при храме. Сейчас в нашем городе живёт его внук, собирает материалы о своём деде.

– А вы сами к Богу уже здесь пришли? – спрашиваю Клавдию Ивановну.

– Меня крестили ещё в младенчестве в Курской области, я ведь не здешняя уроженка, – вспоминает она. – У меня была верующая бабушка, и всё детство мы с братом ходили в церковь. Бабушка была безграмотная, 1905 года рождения, но знала много молитв и нас научила. Перед школой мы никаких букв не знали, но зато знали молитвы. И когда я училась в школе, на каждый церковный праздник ходила с бабушкой в храм.

Накануне праздников, особенно Пасхи, учительница всегда приходила к нам домой и начинала выговаривать отцу: «Иван Федотович, завтра церковный праздник. Передайте вашей маме, чтобы она ни в коем случае детей в храм не водила». Бабушке об этом было говорить бесполезно. Всё равно в церковь пойдёт, никого не послушает. А отец спокойно так всегда отвечал: «Ой, да я не знаю. Мы с женой завтра на работу пойдём, а на кого она детей-то оставит?»

Отец с матерью были люди советские, в храм не ходили, но нам с братом не запрещали. И вот радость Рождества, Пасхи у меня с детства осталась на всю жизнь. Детей в храме, помню, всегда было очень много. Мы могли и пошалить во время службы, нас никто не наказывал. Всегда мы были накормлены, напоены. А самое главное для меня было то, что мама к каждому празднику Пасхи шила мне новое платье, покупала сандалии и красивый платок. Я это чудо пасхальное, с крестными ходами вокруг храма, помню до сих пор... Так в церковь и ходила всё детство – пока из деревни не переехала учиться в город. А когда мы с мужем в загсе расписались, бабушка, уже совсем старенькая, ко мне с палочкой подошла и говорит: «Клава, если ты меня любишь, я тебя прошу, сходите в церковь, повенчайтесь». Я бабушку очень сильно любила, отказать ей не могла, и мы обвенчались.

– А почему вы Шенкурск выбрали?

– Так совпало, что у мужа здесь мама жила. Судьба связала меня с этой северной землёй. Мы привезли с собой икону Божьей Матери «Неопалимая Купина», которой нас бабушка благословила перед венчанием. В нашем же доме жили ещё две верующие женщины – тётя Тася Сергеева и её сестра. Когда священники приезжали в Шенкурск, всегда останавливались у них. И вот благодаря соседкам я стала ходить в храм...

– Помню, как к нам в Шенкурск владыка Тихон приезжал, – вспоминает Клавдия Ивановна. – Он должен был посетить музей, а я – провести для него экскурсию. Сильно волновалась. И вот заходит владыка, а мы стоим простоволосые, растерялись, и как взять благословение – не знаем. Мы ведь с Ларисой Евгеньевной, директором музея, тогда только в храм начали ходить. А владыка увидел наше замешательство, сам подошёл, благословил с любовью. И я увидела его глаза, а в них такая радость, столько света! Больше я ни разу владыку не видела. Жалко, умер молодым, Царство Небесное! Постоянно его вспоминаю...

Сейчас без церкви я жить не могу. Если с утра на службу не схожу, потом целый день какая-то тяжесть на душе, а после литургии очень легко и радостно. Или, бывает, в лесу ягоды-грибы собираю, иногда заблужусь. «Господи, молюсь, ну вразуми Ты меня, покажи, в какую сторону выйти». Глядишь, Господь так повернёт, что через некоторое время нахожу дорогу. Без Бога – никуда.

– Не так давно мне делали операцию на глаза, – припомнила Клавдия Ивановна. – У меня было выпадение глазного дна, операция очень сложная. После неё – или полная слепота, или частичная утрата зрения. Восемь дней меня к ней готовили, я постоянно молилась. И вот перед операцией мне сделали укол, должны были везти в операционную, а у меня – никакого страха. Лежу, молитвы пою. Предо мной как будто открылся купол храма: вижу огромное небо, Господь Бог – как на иконе, словно бы Своей мантией покрывает мне голову. Операция шла три часа или больше, и вот слышу откуда-то, будто с верхотуры: «Дунаева, просыпайтесь, очень долго спите». Открываю глаза, спрашиваю: «Доктор, как операция?» Он: «Слава Богу!» А я вижу его! Зрение у меня восстановилось, и считаю это Божьим чудом.

Рассказала мне Клавдия Ивановна и о том, почему Шенкурск считается «колыбелью революции». Дело в том, что со второй половины XIX века он стал местом политической ссылки. Ссыльных революционеров к началу прошлого века в городе было больше ста человек. Они имели большое влияние на интеллигенцию, учителей и мещан. В 1905 году подняли по всему уезду восстание, которое было подавлено силой губернских солдат.

По иронии судьбы советскую власть в Шенкурске устанавливал сын купца Фёдора Пластинина. Фёдор построил множество храмов на Важской земле и благотворил монастырям. А его сын Никандр стал революционером, вместе со своей супругой Ревеккой Акибовной Майзель эти храмы уничтожал, расправляясь с духовенством. Ревекка была секретарём исполкома Шенкурского уезда, а Никандр – членом земельного комитета. После установления богоборческой власти в Шенкурске их перевели в губисполком Архангельска – устанавливать власть советов по всей области.

Слушая рассказ Клавдии Ивановны, я удивлялся, как всё-таки нечистая сила лютовала на святом месте. Ведь Шенкурск просиял многими святыми, и самый великий из них – покровитель Важского края Варлаам Важский, основавший в 1444 году на Ваге, в 21 версте от Шенкурска, мужской монастырь в честь евангелиста Иоанна Богослова. От этой обители сейчас осталась одна часовня, под спудом которой покоятся мощи святого, да ещё сохранился святой Варлаамов источник, где он молился в пустынническом уединении. К месту пустыни и колодези 2 июля, в день памяти преподобного, вот уже третий год отправляется крестный ход, на который верующие собираются со всей округи. Пьют воду из источника, как и в прежние времена, исцеляются от болезней.

После чудесного обретения мощей в 1552 году при разливе реки, когда открылся гроб с нетленным телом подвижника в монашеской одежде, от них стали происходить многочисленные исцеления. В последующие годы в честь Варлаама Важского строились храмы и назывались приделы. В Свято-Троицком монастыре была особо почитаемая чудотворная икона святого, которая пропала после революции.

Слава Богу, молитвенная память об этом угоднике Божьем возвращается к нашим современникам. А вот о других шенкурских святых – современнике Варлаама блаженном Георгии, праведном Захарии, Афанасии Наволоцком – сейчас знают разве что работники музея да местный батюшка. Широкого почитания этих святых пока что нет. Но, даст Бог, они снова вернутся на место своих подвигов в былом величии.