СУДЬБА АРХИТЕКТОРА ХОЛОПОВА: ЭСКИЗНЫЙ ПРОЕКТ

В прошлом году в Сыктывкаре вышла в свет замечательная книга – монография «Жизнь на сломе эпох. Коми архитектор А. В. Холопов». Её автор – сотрудник Национальной галереи Л. И. Кочерган. Людмила Ивановна давно занимается исследованием белых пятен в истории культуры Коми края, возвращая из небытия незаслуженно забытые имены. И среди них – имя первого коми архитектора и общественного деятеля Александра Холопова (1880 – 1942). Книга создавалась на протяжении пяти последних лет и издана на средства гранта Президента РФ для поддержки творческих проектов общенационального значения, что говорит о высоком достоинстве монографии. На сей день это единственное исследование, посвящённое А. В. Холопову. «Я уверена, – рассказала нам автор, – его имя забыто незаслуженно. Есть фигуры, чьё значение в истории края уменьшается. Что же касается Холопова, то пройдёт десяток лет, и появятся новые исследователи его творчества – так постепенно будет подниматься из забвения имя этого замечательного человека».

«Есть люди, которые из самых низов растут по социальной лестнице, при этом не развиваясь ни в духовном, ни в культурном отношении, – говорит Людмила Ивановна. – Александр Холопов, напротив, даже немного распылялся, пробуя себя во всём – в театральной декорации, в книжном искусстве, в музейном деле… Его, очень общительного, деятельного человека, интересовало всё разнообразие культуры». Так что же за уникальной личностью был А. В. Холопов и как сложилась его судьба? Об этом – наша публикация, основанная на материале книги.

Говоря об этом человеке, не избежать частого упоминания слов «он был первым»: будучи крестьянских корней, Александр Холопов первым из жителей Коми края получил профессиональное художественное образование в столице; он участвовал в открытии первого вуза в республике; впервые именно Холопов в 1920-е годы работал над преображением облика Усть-Сысольска, создавая проекты прекрасных зданий…

Викень Сань, как звали его земляки, родился в местечке Кочпон в семье зажиточного крестьянина Викентия Холопова. В Усть-Сысольске Викентий Павлович был очень уважаемым человеком, членом городской управы. Как все коми, слыл отличным охотником-промысловиком. Но было у него и особое, семейное, ремесло – иконопись. Все в роду Холоповых писали иконы, а одна из представительниц рода – монахиня Захария – была иконописицей в монастыре. Прадед будущего архитектора Зотей написал большой образ Спаса Нерукотворного для Стефановского храма в Усть-Сысольске. Спустя много десятков лет его праправнучка Ариадна, дочь архитектора, с опаской замечала, что очи Спаса с потемневшей от времени иконы следят за тобой, в каком бы месте храма ты ни находилась...

Из восьмерых детей Викентия Холопова Саша усерднее всех пытался овладеть отцовским ремеслом. Рисовать учился у отца, какое-то время послушничал в иконописной мастерской на Соловках (многие семьи на Русском Севере по обету посылали сыновей потрудиться в Соловецкой обители). Когда Александру исполнилось 17 лет, Викентий Павлович решает отправить его для обучения в Москву. Интересно, что государственному крестьянину на обучение вне уезда требовалось получить разрешение сельского общества. Собрали сельский сход, и Холопов-старший выступил перед односельчанами с просьбой «уволить» сына из общества для поступления в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Народ не был против, просьбу уважил. Только вот где крестьянскому сыну остановиться в Первопрестольной? Помогли, как ни странно, «политические», которые отбывали в Усть-Сысольске годы ссылки. Они подсказали обратиться в Москве к Новодворским – была там такая передовая и хлебосольная семья, где все были немного революционерами.

Саша быстро сдружился с молодёжью этого семейства, особенно с Верой Новодворской. Вместе они поступили учиться на художников. Вера Дмитриевна, наверно, и представить не могла, что переступивший порог их дома худенький паренёк с северным окающим говорком станет так много значить для неё и что до конца дней они будут вместе. Надо сказать, юный зырянин, вступив в ряды российского студенчества и попав в дом Новодворских, где носились бациллы революционности, тоже увлёкся мятежными идеями. Был курьёзный случай с перевозкой нелегальной литературы в Саратов, когда в поезде к Александру прицепился шпик. Забывшись, студент расстегнул воротник «маскировочного» армяка и обнаружил свою принадлежность совсем к другому сословию – пуговицы на студенческой гимнастёрке не могли укрыться от постороннего острого взгляда. Пришлось прыгать на ходу с поезда. Но, вернее всего, причастность к революционерам была скорее данью моде; среди студентов всегда принято было выражать свою гражданскую позицию борьбой с «режимом». Хотя именно благодаря «режиму», вернее, его мягкости и демократичности Холопов-младший и поступил в училище. Дело в том, что требования для поступающих в это заведение были намеренно занижены, чтобы привлечь к обучению как можно больше талантов из народа. Абитуриент, который мог сносно читать и писать по-русски, был знаком с четырьмя арифметическими действиями и знал краткий катехизис, имел все шансы стать студентом. При этом программа обучения в Московском училище живописи и ваяния была приравнена к Императорской Академии художеств.

Началось весёлое время учёбы. Однокурсники Холопова были яркими личностями, многие из них оставили заметный след в искусстве – например, Митрохин, Сарьян, Петров-Водкин, с которым Холопов был дружен. Вообще это был очень интересный период расцвета нео­русского стиля, с теремами и птицами Сиринами. С Запада тогда пришёл в Россию и стал господствовать стиль модерна, но, по мнению историков архитектуры, сам по себе модерн просуществовал в России недолго, начав смешиваться с другими стилями. Именно при этом смешении (например, модерна с неорусским стилем) и появлялись образцы высокого художественного уровня. Как раз в таком духе выполнен студентом Холоповым первый его самостоятельный заказ – проект колокольни в имении попечительницы местного училища Арсеньевой, энергичной старушки за девяносто лет.

Проучившись первое время на живописном отделении училища, Холопов переходит на архитектурное. Петров-Водкин в шутку заметил: погнался, мол, за длинным рублём («архитекторы» считались привилегированной частью студентов). Но, скорее всего, крестьянская закваска требовала практического поприща.

С родиной Александр не терял связи всё время учёбы; первые годы проходил летнюю практику в иконописной мастерской отца. Там были начаты полотна для Стефановского храма. Построен он был в 1856 – 1881 годы и стал самым большим во всём Коми крае (но, судя по высказываниям самого Холопова, далеко не самым красивым). Обустраивали церковь десятилетиями. Как раз в 1899 году Вологда – тогдашний центр епархии – объявила конкурс среди мастеров иконописи для работы над двумя ярусами иконостаса верхней церкви. Работы Холопова-младшего были признаны лучшими, и весной 1900 года он приступил к работе.

А через месяц случилась беда. Из-за детской шалости в Кочпоне случился пожар, выгорела практически вся деревня, в том числе отцовский дом с иконописной мастерской. Александру пришлось в тяжелейших условиях выполнять жёсткие условия договора по росписи Стефановского храма. Он трудился по 12-14 часов, брался одновременно и за другие заказы, которые могли принести бедствующему отцу лишний рубль. Например, в 1901 г. для усть-сысольского Народного дома был написан портрет Иоанна Кронштадтского. Иконы для Стефановского храма были завершены осенью 1901 года. Все полученные средства Александр отдал отцу на строительство нового дома. Знал ли он, что в этом доме в будущем придётся укрыться от революционного пожара...

В 1906 г. А. В. Холопов блестяще окончил училище (с малой серебряной медалью), получив сразу две специальности – архитектора и художника. Среднее образование освобождало от податного состояния и давало возможность устроиться на работу помощником архитектора. Но Александр принимает решение получить высшее образование и сразу поступает в Императорскую Академию художеств в Петербурге.

В 1913 г. образование было завершено. А. В. Холопов приобрёл за время учения высокую профессиональную культуру, к нему пришло осмысление новых требований к архитектуре. На его счастье, все эти годы он учился в мастерской профессора Леонтия Бенуа, одного из тех русских мастеров, кто направлял развитие отечественной архитектуры по собственному пути, обращаясь к национальной истории и культуре. Для него, как и для его талантливого ученика, путеводной звездой стала идея непреходящей красоты классики. Ответом европейскому модерну в России начала прошлого века стал неоклассицизм.

Итак, Александр Викентьевич стал практикующим архитектором. Однако самому получить проект молодому мастеру нечего было и надеяться в условиях рынка Петербурга. Ни громкого имени, ни финансов у него не было, и выход был один – работа на «патрона». Этим «патроном» стал Карл Лидваль, ведущий столичный архитектор модерна и неоклассицизма, также выпускник мастерской Л. Бенуа. Холопов стал у него «помошничать» – было в ходу такое слово. Одной из удач совместного творчества стал проект здания 2-го общества Взаимного кредита. Его возведение было признано неординарным событием в жизни столицы. Надо сказать, в первую очередь именно банки стали своего рода демонстрацией передовых веяний в архитектуре – возводилось их немало, к проектированию привлекались лучшие архитекторы. Однако и к родовому занятию – иконописи – А. В. Холопов то и дело возвращался. Чаще, конечно, по долгу службы, проектируя для заказчиков киоты. Но однажды, к венчанию сестры Ольги, он написал образ Богоматери с Младенцем. В худеньком, почти детском лике Марии, в Её чуть неправильных чертах, в глазах, полных любви, есть что-то невыразимо трогающее душу. Наследники художника сохранили икону. Хоть она и не находится в храме, но перед этим кротким ликом Богоматери до сих пор возносится чья-то молитва. Невидимая миру, красота всё же присутствует в нём, и знать об этом – уже радость.

Сохранилась и другая значимая работа архитектора – здание земского начального училища на его родине. Но уж эту красоту не назовёшь скрытой от мира, и мы можем её лицезреть в с. Вильгорт Сыктывдинского района (ныне это музей истории и культуры). Училище было построено ровно сто лет назад. Фундамент сделали кирпичный, лес использовали отборный, потому здание и сохранилось в хорошем состоянии. Надо сказать, в то время по индивидуальным проектам возводили лишь городские административные здания, но чтобы в селе выстроить такую махину под нужды народного просвещения!.. Пожалуй, для России это было уникальным явлением – школы и училища в то время размещались в частных домах. Усть-Сысольская земская управа ассигновала на строительство почти 22 тысячи рублей, была приглашена бригада мастеров и плотников из Вятки; местные жители также активно участвовали в работах. В январе 1914 года здесь уже начались занятия.

Незадолго до начала Первой мировой художнику посчастливилось участвовать в проекте по оформлению Дворцового моста в Петербурге (где он и проживал с семьёй на одной из ­линий Васильевского острова). Ру­ководил проектом Р.Ф.Мельцер – архитектор «с положением», сын основателя одного из крупнейших мебельных производств Фридриха (Фёдора) Мельцера. Мельцер-младший вращался в среде крупных русских промышленников, среди его постоянных заказчиков были члены императорской фамилии. Проект оформления Дворцового моста был утверждён самим императором Николаем Александровичем. Царь же высказал и пожелания по оформлению; мост должен был выглядеть самым роскошным образом. Один из элементов – башни-фонари с двуглавыми орлами – и поручено было разрабатывать Холопову.

Но Дворцовому мосту на долгие годы пришлось остаться с прежними деревянными перилами. Разра­зившаяся война вмешалась в неспешную работу художников. Точно ветер ворвался в распахнувшееся окно и унёс с собой рисунки мирного времени. Мебельная фирма «Мельцер» перешла на военные рельсы и стала выпускать продукцию для фронта: телефонные и телеграфные аппараты, ручные гранаты и даже аэропланы и самолёты. А. В. Холопов лично руководил возведением ангаров для гидро­аэропланов, строительством гидроавиационного завода. Благодаря этому его не взяли на фронт. Кстати, именно эти проекты архитектор считал самыми значимыми в своём творчестве.

Вскоре грянула революция. Оба «патрона» Холопова были вынуждены эмигрировать. Красноречивая подробность: Лидваль, покидая Петроград навсегда, больше всего волновался о том, выплатили ли жалование его служащим. До того это не вяжется с образом хищников-буржуа, созданным впоследствии пропагандой…

А Холоповы вняли уговорам родных и в конце мая 1918 года, спасаясь от голода и бытовых неурядиц, отправились в далёкий Усть-Сысольск. Это путешествие было куда серьёзней ежегодных летних выездов на дачу – девять дней пути! Но выехали Холоповы не одни. Они пригласили с собой подкормиться и отдохнуть после трудной зимы ещё три семьи из высшего столичного общества, в основном это были женщины и дети. Одной из дам, покидавших с семьёй архитектора душный Петроград, была не кто иная, как О. Л. Керенская, супруга бывшего председателя Временного правительства, с матерью-старушкой и двумя сыновьями. Позаботиться об Ольге Львовне попросил Холопова его земляк Питирим Сорокин, бывший до революции личным секретарём главы Временного правительства. Сам помочь его семье Сорокин не мог, так как занимался подготовкой вооружённого восстания против новой власти. Как известно, состоявшийся 2 августа 1918 года переворот не достиг своей цели, Питирим Сорокин был арестован, но, принеся публичное раскаяние, отпущен на свободу и эмигрировал на Запад.

Такой «невинный» факт биографии, как помощь семье врага революции, мог стоить А. В. Холопову очень дорого, но Господь хранил, и на этот совместный «выезд на дачу» власти как бы прикрыли глаза. А сама Керенская вскоре была арестована в Усть-Сысольске местной ЧК и препровождена в Котлас.

Усть-Сысольск встретил беглецов из Петрограда патриархальной тишиной и чинностью, которой совсем скоро тоже придёт конец. День приезда остался у них в памяти: было воскресенье, все, кто попадался навстречу, шли в храм и дружелюбно улыбались приезжим – здесь уже знали, что господа из столицы приехали «подкормиться»…

Приехав ненадолго, лишь переждать трудное время, Холоповы задержались в уездном Усть-Сысольске до 1925 года. И за это время глава семейства постарался принести родному краю как можно больше пользы. Его профессия была в тот момент очень востребована, ведь предстояло возводить много новых зданий для народных нужд – «дворцов для народа». Работы было непочатый край. В провинциальном Усть-Сысольске, кроме храмов и купеческих каменных домов, выдающихся зданий не было. А. В. Холопов с усердием взялся за дело и первым делом выполнил проект Здания спорта. Оно бы очень украсило местечко Париж, как называется издавна один из районов города, но, к сожалению, построено не было. Надо сказать, по части спортивных объектов Усть-Сысольск был далеко не передовым городом. Здесь имелся лишь каток на Сысоле, устроенный когда-то политссыльными. Хотя устьсысольцы были, сами того не сознавая, отличными спортсменами: все мужчины, лыжники и охотники, – «биатлонисты», а женщины преуспевали в «спортивной ходьбе», потому как до болот с клюквой и лесов с черничником надо было идти долго и с хорошей скоростью.

Выполнив проект Дворца спорта, Холопов берётся за проект Народного дома, Дома искусств (для него решено было переделать бывший торговый дом Дербенева). И вдруг, в 1921 году, – за проект церкви. Удивительный факт: в условиях красного террора против Церкви и священно­служителей прихожане кладбищенского храма в местечке Кируль в 1921 году собрали средства на строительство часовни, а состоящий на госслужбе архитектор выполнил проект. Видимо, так народ хотел почтить память жертв Гражданской войны. Но в 1924 году решено было построить на эти деньги школу – видимо, городские власти всё же отказали в выделении земли под «культовое сооружение».

А. В. Холопов спроектировал для Усть-Сысольска много прекрасных деревянных зданий в стиле северного модерна, и их ансамбль очень украсил бы город. Но время было голодное, бедное. Из значимых проектов был воплощён лишь один – метеостанция, необычное здание которой, с чашей на крыше, увы, не сохранилось до наших дней. «Дожила» доныне лишь школа по ул. Савина, 37, но находится она в весьма плачевном состоянии, к тому же нынешний облик сильно отличается от былого, когда восьмигранную башню венчала островерхая «шапка» с весёлым шариком на шпиле. Хорошо же было учиться в такой необычной школе, где классы и коридоры были залиты светом из широких окон! Холопов всегда старался, чтобы света и воздуха в пространстве было как можно больше. Рисуя на бумаге здания, которым только предстояло появиться, Холопов одновременно пытался сделать всё, что было в его силах, для сохранения архитектурной старины в уезде. Ещё во время Гражданской войны он выступил на защиту храмов. Благодаря ему в Усть-Сысольске были включены в список охраняемых государством объектов кладбищенская церковь в местечке Кируль, Троицкий собор и дом купца Суханова. Правда, Троицкий собор всё равно был взорван в 1933 году, но два других памятника уцелели и до сих пор служат украшением Сыктывкара. Александра Васильевича почему-то особенно волновало, чтобы не были разрушены церкви, связанные с именем свт. Стефана Пермского, – в сёлах Иб и Вотча храмы были отнесены им к памятникам архитектуры.

А. В. Холопов, с его блестящей образованностью и горячим желанием послужить родному краю, оказался в Усть-Сысольске тех лет очень важным человеком. Ни одно из начинаний в области культуры и просвещения не могло обойтись без него.

Взять, к примеру, музейное дело. До революции столичный музей умещался, по выражению дочери художника Ариадны Шмидт, в нескольких ящиках и ютился то в стенах духовного училища, то на колокольне Троицкого собора. А. В. Холопов придавал огромное значение музеям как хранилищам исторической памяти народа и считал, что музейным делом надо заняться всерьёз. В 1918 г. он был назначен заведующим музея и оставался им до своего отъезда из Коми. «Отец был единственным сотрудником этого музея, – вспоминала А. А. Шмидт. – Была, правда, ещё сторожиха по имени Евлания, видимо, вдова, с ребятишками. Когда заведующий уходил в отдел народного образования, а Евлания уходила полоскать бельё, за сторожа в музее оставался её сынишка. Временно к отцу в музей в качестве помощника поступил сын тогдашнего протопопа Николай Малевинский, только что вернувшийся из германского плена. Никакого научного образования у него, конечно, не было, но был он человек стойкий, весёлый и развил в музее довольно бурную деятельность». Кстати, кроме сына протопопа, в 1923 г. был принят сюда на работу ещё один «сомнительный» работник – репрессированный по сфабрикованному делу учёный из Петрограда Оскар Визель, отбывавший ссылку в Усть-Сысольске. Заведующий не боялся подбирать такие кадры.

Поначалу экспонатами музея становилось то, что приносили в дар местные жители, а приносили они то коллекцию фотографий с красивыми видами, то расписную солонку. Но в 20-е годы фонды хранилища стали пополняться в основном предметами, которые забрали из закрытых церквей. Заведующему самому приходилось заниматься «изъятием церковных ценностей». Так в областной музей попали иконы, металлические складни, кресты, рукописи и книжная графика из Ульяновского монастыря и храмов Усть-Кулома, Деревянска и Подъельска.

Сегодня так называют в России зимнюю юношескую спартакиаду. А в середине 20-х годов для некоторых посвящённых людей Усть-Сысольска это словосочетание имело совсем другой смысл. В Троицком соборе хранилось настоящее сокровище – кубок, принадлежавший царю Петру Первому. Архивы храма хранили записи о том, что кубок был подарен купцу гостиной сотни Ивану Прокопьеву сыну Саватеева. Он-то и передал драгоценный сосуд в Троицкий собор. Кубок не являлся культовым предметом, и в 1913 г. его пытались продать. Сделка не состоялась – должно быть, потому, что знатоки-антикварии оценили вещь в 6000 рублей золотом!

А. В. Холопову был выдан мандат на изъятие кубка Петра Великого из Троицкого собора, и в январе 1925 г. состоялась торжественная передача его областному музею в присутствии старосты собора Лыткина.

А «отдел народного образования», куда уходил с рабочего места заведующий областным музеем, – это ещё одно служение А.В.Холопова. Он, с несколькими единомышленниками, стоял у истоков образования первого вуза Коми области – Зырянского института народного образования. Особенность ЗИНО, в отличие от подобных заведений в других регионах, состояла в акценте на преподавании эстетических дисциплин. Начинали с нуля, нехватка сказывалась во всём, чего ни коснись. Но небольшой коллектив подвижников готов был свернуть горы. Не было мебели – изготовили по холоповским эскизам простые и изящные столы и стулья. Нечем было рисовать и писать – исключили из списка учебных дисциплин живопись и пользовались в основном простыми карандашами и углем. Правда, пришлось в особенно скудный период попросить помощи у Москвы, и прислали кистей и красок на 600 рублей золотом. Но несколько лет до того справлялись своими силами, что при нищете тогдашней жизни было удивительно. Не хватало преподавателей по математике – Холопов брался вести сразу несколько дисциплин: кроме «родных» ему архитектуры, истории искусств – аналитическую геометрию и введение в анализ. Больше того, художника-архитектора назначили деканом физико-математического отделения. Надо сказать, были попытки пригласить в Сыктывкар в качестве преподавателей знаменитых уроженцев Коми края П. Сорокина, К. Жакова, В. Налимова, но учёные не приехали. В то тревожное время вместо институтской кафедры можно было оказаться совсем в другой обстановке…

Супруги Холоповы активно участвовали и в зарождении театра в Усть-Сысольске, выполняя эскизы костюмов и декорации. Напитавшись перед революцией передовыми художественными идеями, они, сколько хватало сил, воплощали их теперь в провинции, создавая здесь культурное гнездо.

Но при всей насыщенности жизни к середине 20-х годов Александра Васильевича стало тяготить сознание того, что его архитектурные проекты остаются лишь на бумаге и вряд ли когда-то будут воплощены. Семья решает переехать в Архангельск.

Здесь А. В. Холопов, будучи главным архитектором области, спроектировал несколько школ в Пинеге и деревнях Исакогорского района, строил крупные здания «Экспортлеса» и «Северолеса». К несчастью, всё это возводилось из дерева – самого дешёвого на Севере материала – и доныне не сохранилось. Река времени смыла в небытие даже каменный памятник жертвам интервенции, сооружённый Холоповым на острове Мудьюг – в 1958-м он был заменён гранитным обелиском.

В 1931 г. семья художников вернулась в Ленинград. Александр Васильевич был принят в Ленинградское отделение Союза советских архитекторов и наконец-то ощутил себя в гуще событий архитектурной жизни. Холопов стал работать в Мастерской № 3 гостреста «Ленпроект» – это был ведущий проектный коллектив, который возводил монументальные здания в стиле сталинского ампира (яркий пример – десять одинаковых жилых домов по Ивановской улице). Но мастеру, который привык трудиться над собственными проектами в одиночку и брать ответственность за их воплощение на себя, сложно было приспособиться к условиям коллективного труда. На практике выходило так, что зодчий не узнавал своё творение – спроектированный им дом строили вовсе не таким, каким он был задуман. Да и необходимость приходить на службу к определённому часу, работать на виду у всех тяготила его, привыкшего работать по ночам, с крепким чаем... В 50 с небольшим лет художник вдруг стал ощущать себя безнадёжно старым и в глазах своих молодых успешных коллег, должно быть, читал подтверждение этому: «Вот старомодный чудак...» Жизнь разрешила эту болезненную ситуацию просто: во время чистки рядов Союза советских архитекторов в 1936 г. А. В. Холопов среди других был исключён из Союза. Это было равнозначно исключению из творческой полноценной жизни. А над многими его товарищами уже нависла угроза «исключения» из жизни вообще. Холопов тоже в любой момент мог стать «врагом народа». Репрессии его не коснулись, но последние предвоенные годы в Ленинграде были мучительны: осознание себя случайно уцелевшим осколком прежнего мира, поиски работы, переживания из-за несправедливо заниженной оплаты...

Как это часто бывает у творческих людей, бумажными хлопотами заставила Холопова заняться лишь нужда и неотложная необходимость оформления пенсии. Увы, бумаги в Сыктывкар и Архангельск были отправлены поздно. Разразилась война, и первой же блокадной зимы Александр Васильевич и его супруга не пережили.

*    *    *

Недолгий век был отпущен художнику. Наверное, потому так и спешил он жить, так много успел. Казалось бы: мало осталось от его трудов, что можно «потрогать». Но верится, что красота нетленна. Пусть дом давно разрушился от времени или сгорел, пусть он даже вовсе не был построен и остался лишь в виде проекта на пожелтевшем ватмане – он всё-таки где-то стоит. Как знать, а вдруг Господь рассмотрит неосуществлённые проекты зодчих и по лучшим из них выстроит дома в селениях праведных?