ДОБРОВОЛЬЦЫ

Украинская беда – гражданская война – остро переживается всеми, кто видит по телевидению, кто слышит от беженцев о ситуации на Донбассе. Удивительным образом рождаются параллели сегодняшней войны на Восточной Украине с Испанией 1936–1937 годов. Именно в шахтёрском регионе Испании – в Астурии, как и в шахтёрском Донбассе, впервые люди поднялись на борьбу за освобождение. В Испании восстание было жестоко подавлено армией под командованием генерала Франко, и вскоре разразилась гражданская война. Известное полотно Пикассо «Герника» – свидетельство художника о полностью разбомблённом германскими фашистами городке в стране басков. Сегодня такие полотна можно создавать, наблюдая и осмысливая ситуацию с бомбардировками городов Новороссии!

И ещё одна примечательная параллель. Как в своё время в Испанию, так и сейчас со всех концов бывшего Союза едут в Новороссию воевать добровольцы. Известно, что в подразделениях, защищающих Донбасс от правительственных войск и нацистов из Правого сектора, полный интернационал: здесь и бойцы с Кавказа, из всех республик СНГ, есть добровольцы даже из далёких стран. Но больше всего их, конечно, из России.

Республика Коми в этом смысле – не исключение. Здесь даже свой герой теперь имеется. Один из наиболее ярких деятелей ополчения – Арсен Павлов с позывным Моторола – уроженец города Ухты.

*    *    *

Юлия Музыка – молодая женщина, предприниматель. Эта очень энергичная девушка стала инициатором акции по сбору в Сыктывкаре гуманитарной помощи для жителей Луганска и для прибывших беженцев из других городов и сёл востока Украины. Трагедия коснулась её родственников, что и сподвигло её заняться этим.

– У меня там дед с бабушкой похоронены, в детстве каждое лето к ним в Луганск ездила, – рассказывает Юлия. – Двоюродная сестра там у меня осталась. Детей перевезла, а сама ушла в ополчение. Она и попросила меня собирать «гуманитарку».

Уже дважды гуманитарный груз из Сыктывкара отвозился в воюющие регионы. В первый раз, в конце июня, отправились две «Газели», вторая поездка в начале августа была уже серьёзнее – целая фура. Теперь вот третий рейс ожидается. Содействует волонтёрам Союз ветеранов Афганистана, а руководит поездками одно из сыктывкарских казачьих обществ.

Юлия оба раза ездила сопровождать груз, побывав тем самым в зоне боевых действий. Спрашиваю её о впечатлениях.

– Сначала было ничего не понятно и очень нервно. Ну, сами посудите: города опустевшие, никого нет, везде комендантский час. Горят поля, всё в дыму, не видно ничего. А иногда ещё и взрывы. В какой-то момент я не сдержалась – расплакалась, – говорит Юлия.

*    *    *

Активно взялся Юлии помогать Илья Болобан – молодой общественник. Он также является организатором сбора гуманитарного груза. Тоже ездил сопровождать его до места назначения. Но, кроме сопровождения, Илья имел и другую цель. «Я должен был быть там, чтобы иметь моральное право высказываться по этому вопросу», – говорит он.

Находясь на территории Луганской области, Илья так же, как и Юлия, был «караванщиком». Так называют тех, кто сопровождает груз и вывозит беженцев в безопасную зону. Так, из Алчевска, что под Луганском, при их содействии было вывезено более пятисот жителей. Кроме этого, Илья пробовал себя в должности военного корреспондента – выезжал на места, фотографировал и писал небольшие статьи об увиденном для размещения в Интернете.

– В одной из своих поездок мне надо было доставить груз в блокированный город Лисичанск, находившийся в так называемом мешке – то есть почти окружённом. Груз доставили, а когда надо было выходить (при этом эвакуировать гражданских), кольцо окружения было замкнуто. В таких условиях и выводили беженцев. Нам повезло немного, мы попали в период перемирия. Немного – потому что перемирием там и не пахло. Каждый день были обстрелы и погибшие, – говорит Илья.

Как и у Юлии, у него на Украине есть родственники, много раз уже там бывал. Всю её объездил.

– Война изменила людей в этом регионе? – спрашиваю Илью.

– Я вижу следующие изменения, – по-деловому начинает перечислять Илья. – Многие коренные украинцы теперь стыдятся своей национальности и называют себя русскими. Хотя мотивация этому у разных слоёв населения своя. Бойцы ополчения – это одно мнение, мнение гражданских – другое. Гражданских, в свою очередь, я делю на участвующих и отсиживающихся. Последних я называю «серым сектором» – они согласны на любую власть, лишь бы не били. Те же, что задействованы в ополчении, – они стоят на пороге переосмысления гражданственности. Республики, Донецкая и Луганская, встали к истокам прямого народовластия. Однако определять характер будущей власти смогут лишь те люди, кто отстаивал это право с автоматом в руках. Будут, знаете, как в Древнем Риме, такие свои патриции и плебеи – если ты во время войны дул пиво по барам, тебя, конечно, никто не тронет. Но когда надо будет что-то решать, тебя и слушать не будут.

По словам Ильи, патриотическую активность в сложившихся событиях на словах проявляют почти все, за исключением, может быть, только представителей «стабильного среднего класса». Сегодня среди молодёжи популярны военно-спортивные игры страйкбол и пейнтбол, много приверженцев военно-патриотических, а скорее даже, околопатриотических движений. «И где эти люди? – задаётся вопросом Илья, сам активный общественник. – Я не призываю всю российскую или славянскую молодёжь подниматься и вставать в строй. Из меня самого – не самый лучший боец. Но я не вижу, как проявляется патриотизм у этих бутафорских бойцов в обстоятельствах реальной войны. Сложившаяся экстремальная ситуация как раз показала, насколько дееспособны наши общественные, политические и прочие структуры. Сегодня ясно видно, кто может поддержать сопротивление врагу, а кто – всего лишь участник карнавала».

*    *    *

Максим Семенихин до конца весны этого года работал в сыктывкарском такси, жил с женой и детьми и, конечно, читал и смотрел новости из Украины. В какой-то момент он решил отправиться добровольцем на Донбасс и записаться в ряды ополченцев.

– Не мог больше смотреть, что там творится, – говорит Максим.

Найдя, через кого можно попасть в ополчение, он доехал до Ростова-на-Дону, встретился с нужными людьми, а оттуда уже попал в город Снежное Донецкой области. Задачей его подразделения была как раз оборона этого города и высоты Саур-Могила.

Спрашиваю у Максима:

– О чём думалось, когда ехал на войну?

– Помню, просто страшно было, – отвечает он. – На словах же мы все герои, а как до дела дойдёт – там уже задумываешься. И когда на место приехал, поначалу всё диким казалось: кругом такие здоровые дяди, под два метра ростом. «Куда я попал!» – подумалось даже. А потом понял, что люди-то все хорошие и не одни здоровяки, всякие есть. Есть и 14-летние подростки, и женщины. Там ведь любой человек в цене, лишних нет.

Максим рассказал о буднях, быте и настроениях ополчения.

– Воюющие ополченцы – они либо в лагере, либо на передовой. Режима дня – к примеру, в десять отбой, в шесть подъём – как такового нет. Если боевых задач нет, можно и чаю попить, и покемарить, когда захочешь. Когда же есть задача – тут уж без вопросов, её надо выполнять. Выполнил – свободен. А задачи у нас были такие: проверять машины на блокпостах, охранять территорию. Да много всего. Лагерь располагался в разных помещениях, чаще всего разрушенных, на окраине города. У каждого свой спальный мешок, коврик, плащ-палатка. На передовой, в окопах, навесы сооружаем.

Обстрелы и бомбёжки иногда случаются 3-4 раза на день. Чаще гибнет мирное население, среди бойцов ополчения жертвы бывают не так часто. Бойцы в основном осколочные ранения получают. Украинская армия ближе к центру города долбит, а ополчение же в центре не сидит. Мы иногда даже специально уходили подальше от города, когда была информация, что армия собирается бомбить. То есть «укропам» дают понять: ополченцы ушли из города – зачем пускать бомбы на мирных жителей? А эти, даже зная, что ополчения нет, всё равно бомбят. У них ничего святого нет. Солдаты-то город взять не смогут – это же набранные с улицы люди. Они заходят, только когда город окончательно пустеет.

Главная задача для меня – спасти людей от «хунты». А другой задачи быть и не может. Невозможно же смотреть, когда дети плачут. Ко мне вот как-то девочка подошла, говорит: «Дяденька, когда война кончится?» А что ей скажешь? «Ну вот, скоро уже закончится», – отвечаю. «А вы ведь, дяденька, не уйдёте отсюда?» – «Нет, – говорю, – не уйдём». Такое было. Или вот на Изварино, в лагере беженцев, отчего-то запала в память такая картина: крошечную девочку «купают», поливая водой из полторашки, а она от холода вся трясётся. После такого равнодушным не остаёшься, захочешь с себя последнюю рубашку снять.

Народ по большей части поддерживает ополченцев – не видел, чтобы люди радовались тому, что город взят украинской армией. До сих пор связываюсь с людьми из Снежного. Одна девушка там есть, моя знакомая. Я ей говорю: «Давай уезжай оттуда. Приедешь в Сыктывкар, жить тебе найдём где». Она говорит: «Никуда не поеду. Война кончится, тогда, может быть, съезжу к вам гости». Многие люди так же: если и уходят из города, то идут в добровольцы. Даже те, кто от войны совсем далёк. А сколько женщин в ополчении! На кухне, на подмоге да даже с автоматами.

Был у нас человек, у него трактор свой, сказал: «Ребята, я не могу воевать, давайте я вам буду окопы рыть». Мы ему солярку даём, он копает окопы. Как-то обстрел начался. Мы ему: «Давай уезжай, потом доделаешь!» Так он пока не выкопал, не уехал, а ведь мог и снаряд «отхватить». Каждый помогает, как может, необязательно автомат в руки брать. Помню, пришли парень с девушкой. Девушка и говорит: «Даже не знаю, чем помочь вам, но я парикмахер, может, подстричь вас?» А мы и рады: каждый по своему вкусу причёску заказал. А парень её воды нам тогда наносил, парень-то крепкий. Сам он механик, приходил потом к нам, БТР ремонтировал. Да, каждый помогает, как может. Едут в Россию, поработают, потом опять к нам. Так и живут.

А насчёт того, что мужчины уезжают с Донбасса, потому что хотят спокойно, без войны работать, скажу так: у каждого своя правда. Да, есть такое, когда здоровые мужики, у которых, что называется, кулак больше моей головы, прикидываются беженцами и уезжают на своих джипах в Россию, – это, я считаю, не иначе как предательство. Спрашиваешь у такого: «Почему уехал?» Отвечает: «Ну, так и так, война». – «А если в России война будет, что тогда?» – «Ну, тогда буду воевать». – «За что?» – «За родину». А за какую родину он воевать собрался? Он свою родину уже предал.

Но, с другой стороны, почему армия Новороссии держится и побеждает? Потому что не набирают с улицы всех подряд – люди сюда по своей воле идут, в отличие от солдат украинской армии и нацгвардии. У тех-то приказ. Не выполнишь – расстрел или тюрьма. А у нас: «Всё, ребят, не могу, поеду домой». И все поймут, спокойно едешь домой, а на твоё место новые придут.

Обычные украинские солдаты, даже если мы берём их в плен, никому не нужны. Их спокойно отдают матерям: приезжайте, забирайте своего сыночка, чтобы больше его здесь не было. Понятно, что он не по своей воле здесь. Идёт по улице, его засунули в «бусик», отвезли в военкомат. Какой из него воин? Бойцы Правого сектора – это уже другой разговор. Но различать таких мы умеем. По взгляду хотя бы. А можно и так: берёшь автомат и стреляешь над головами. Те, что из армии, набранные с улицы, сразу в ужас впадают или разбегаются. И я к ним отношусь совершенно спокойно и с пониманием – обычные хорошие ребята, им война не нужна. Вон и на Западной Украине, как сообщают, уже взбунтовались, отказываются мобилизацию проводить.

– А во время боя тебе приходилось стрелять по людям, не «над головами»? – спрашиваю Максима.

– В бою я стрелял в направлении, где они предположительно могли быть. Но пойми, во-первых, это война, а во-вторых – сложно назвать людьми тех, кто также стреляет. Люди – это только мирные, безоружные, а так это противник, враг.

У нас был один человек, последние годы при монастыре жил. Собственно, и позывной у него – Монах. Как начались бои, он также воевал. А сам вот такой! – Максим показывает большим пальцем вверх. – Отзывчивый, добрый, всегда поможет.

Мне вообще понравилась атмосфера нашего подразделения. Там же казаки, и меня в казачество приняли. Воспитание у них совсем другое. Молитвы с утра, в обед, вечером. Паренёк лет двадцати был – читал молитвы наизусть, да так красиво ещё читал, так от этого приятно было! Церковь всегда нам помогала. К нам батюшка приходил, да и сами мы в церковь ходили.

Максим развязывает на руке повязку. Смотрю: на повязке Символ Веры напечатан и вроде какой-то псалом.

– Священники такие повязки всем дают. Завязываем их – кто на руку, кто на голову. Иконки дарят.

– С Илюхой (Ильёй Болобаном) и Юлей (Юлией Музыкой) мы на вокзале познакомились, – продолжает Максим, – они тогда первый раз «гуманитарку» привезли и домой ехали. И я ехал домой. Стою со своими. Смотрим, парень в форме, с георгиевской ленточкой. Подошли. Оказалось, из Сыктывкара. Так и познакомились.

Сейчас вот ездили, фуру сопровождали, трое суток туда ехали. Остановились тогда у ополченцев. Помню, они нам кушать накладывают. Я-то привыкший, а Юля и Илья даже отказывались поначалу. «Вам же самим надо!» – говорят. Я им: «Ребят, война войной, а обед по распорядку; вы же сейчас здесь ополченцы». Обратно уже добирались сами. Денег у нас не осталось почти, а добраться до дома затратно. Мы посчитали всё и пошли пешком. Нас, конечно, подбирали попутные машины… Так и добрались от Ростова-на-Дону до Москвы. От Москвы до другого Ростова Великого, что на Ярославщине, нас мужчина подвозил. Оказалось, он тоже при церкви. А у Юльки флаг Новороссии был – мы с ним и шли, – и тот церковнослужитель ради нас повернул обратно – ему в Сергиев Посад надо было, а он нас повёз в Ростов да ещё и накормил в пути. Попросился тоже в ополчение. Мы договорились, что, когда я снова соберусь ехать, ему сообщу.

Я спросил у Максима, как долго он собирается воевать добровольцем. Говорит, ещё раз съездит, вернётся и – снова за работу. Всё-таки семилетняя дочка и полуторагодовалый сын. «Мамка моя вот не хочет, чтобы я туда ездил. Но и против ничего не говорит – понимает…»

Жизнь – это не глянцевая картинка, в ней много неожиданных поворотов. Вот пуля и осколок на войне Максима не тронули, зато вернулся и узнал: от него ушла жена. И произошло это уже спустя неделю после его первого отъезда на Донбасс. Спрашиваю, мол, это случилось из-за добровольческой поездки. «Нет, – уверен Максим, – мой отъезд был только поводом, причины-то другие…»

Как видно, война раскрывает подлинность отношений не только в окопах, но и в глубоком тылу.

Под конец нашей беседы я попросил Максима порассуждать о возможном исходе событий.

– Моё сугубо личное мнение: от Новороссии отстанут. Лично мне хотелось бы видеть её республикой в составе России. А пока будем помогать им, чем можем. Война – это же ничего хорошего. Но если бы мы хоть раз в пятилетку вот так, встряхнувшись, стали помогать друг другу безо всякой войны, жить было бы интересней и лучше.