ПАЛОМНИЧЕСТВО
ПОКРОВ НАД БЕЛОЗЕРЬЕМ
(Продолжение. Начало в № 423)
Отверстие в небе
Из путевых заметок М.Сизова:
Побудка в психинтернате Ниловой пустыни ранняя, как в армии. Правда, вместо переклички и пробежки строем здесь проводятся медосмотр и «процедуры». В процедурном кабинете мы как раз и спали. В коридоре уже толпились «серые халаты», когда мы собирали рюкзаки. На улице нас догнал один из больных: «Это не вы забыли?» Протянул шерстяные носки, оставленные в спешке. Попрощавшись с главврачом, отправились в путь.
Дорога на Горицы вполне отвечает названию – с горы на горку, то вверх, то вниз. Взбираемся на очередной увал, и глазам открывается белое марево в полнеба, по которому плывут лесистые острова. Вот и вышли мы к полноводной Шексне, соединяющей Белое озеро с Волгой. А под холмом скучилось сельцо Горицы, выпустив в небо воздушные шарики монастырских куполов. Того и гляди, уплывут они в волнистом мареве за край горизонта в неведомую страну Беловодье.
Дорога к селу шла мимо кладбища, выросшего на холме, и мы решили побродить среди могил. Интересно: село внизу, а покойников хоронят на горе. Чтобы были ближе к Богу и всеобщему Воскрешению? Могилы на удивление ухожены. Чаще других встречаются фамилии Жуковых, Ивановых. Где еще найдешь более русскую надпись, чем эта: «Мария Ивановна Иванова, 1907-1968 †». А вот другая: «Азъ прiиму тя и отпускаю тЪбе и ты прости имъ». Она начертана на столбике-часовенке, к которой пристроена деревянная скамья. Можно посидеть в тишине, послушать молчание...
Улицы Гориц безлюдны. День субботний, сонный, лишь один труженик встретился нам – лотошник, зябнущий в окружении сувениров из бересты и шкатулок «под палех». Пронизывающий ветер дул со стороны реки, где к уже стоявшему у причала туристическому теплоходу швартовался еще один. Судоходство здесь, на водном пути из Москвы в Петербург, довольно бойкое: на наших глазах с паузой в пять минут прошлепали два сухогруза «Волго-Балт».
Воскресенский Горицкий монастырь стоит прямо на берегу. Я ожидал увидеть небольшую пустыньку (судя по рассказам, там спасаются лишь несколько сестер), а тут целый монастырище. Из-за высокой крепостной стены слышится стук молотка. Огибаем башню – вот часовня у самого обреза воды, а вот и ворота, входим – и все становится понятным. Монастырек действительно небольшой, он ютится в углу, отгороженный низким палисадником. А все остальное пространство основательно занято местными жителями: огороды, детские качели, белье на ветру сушится. Тут же без гида-переводчика, не зная, чем заняться, бродят интуристы. Перекрестившись, толкаем калитку и входим на монастырскую территорию.
Завидев такое дело, стадо туристов следует за нами, и вмиг огороженный монашеский уголок заполнился толпой гомонящих по-итальянски людей, кто-то уже достал фотоаппарат, заглядывает в монастырскую прачечную – такая круговерть... Господи, помилуй! В ужасе мы ретируемся обратно за калитку, чтобы сестры не подумали, что это мы иностранцев привели. «Давай на берегу отсидимся, а уйдут они – еще раз попытаемся», – предлагает Игорь.
На берегу мы поднялись на холмик к приходскому Введенскому храму. С него началось возрождение Гориц в 1991 году. Прежде рядом также было кладбище, уничтоженное при советской власти, и местные жители воздвигли крест с именами своих сородичей. Стала действовать церковь, началась и молитвенная жизнь, появились первые монахини.
Об истории этой славной обители мы уже рассказывали в газете («Горицы», № 361, 2000 г.). Главный Воскресенский собор монастыря, построенный в 1540 году, состоит на учете ЮНЕСКО. В нынешнем году государство обновило его купола, покрыв медью, но внутрь входить пока еще опасно – сверху сыпется. А Троицкий храм еще крепок. Правда, там до сих пор действует клуб. Единственная монастырская церковь, возвращенная монахиням, – Покровская. Из нее и доносился стук молотка, который мы слышали.
Настоятельница Евфалия в обители в сей час не оказалась.
– У нас матушка на колесах, стройматериалы ищет, – объяснила сестра Лаврентия. – Вернется к вечеру.
– Эх, не дождаться, дальше идти надо, – посетовали мы.
– Ну так Ангела в дорогу. Подождите, я вам помидоров монастырских соберу...
Монахиня ушла на кухню и вернулась с другой сестрой, в четыре руки принесли они «гостинца на дорожку» – тут и помидоры, и яблоки, и яйца, и пироги... «Лаврентия, надо бы конфет добавить», – распоряжается вторая монахиня. Лицо у нее такое родное, знакомое. Бывает, в церкви увидишь человека, и будто век его знал. Есть такие духовные типажи, что ли...
– Матушка, а вас как зовут? – спрашиваю сестру.
– Я вас тоже узнала, – улыбается она. – Помните, на моей вологодской квартире кофе пили?
Точно! Тогда, три года назад, м.Маргарита сопровождала епископа Вологодского Максимилиана во всех его поездках и, «не умея фотографировать», как она утверждала, выполняла послушание фотографа. К ней на квартиру я приходил по благословению владыки за понравившимся мне снимком.
– А ваш снимок-то у нас в газете на первой странице вышел! И в музее на Спас-Каменном, где мы только что были, много ваших фотографий...
– Неужели? – удивилась матушка. – Я и снимать-то не умею. Показали, на какую кнопку нажимать, вот и нажимала...
|
Упросили мы м.Маргариту в отсутствии настоятельницы открыть Покровский храм. «Ох, будет мне на орехи», – вздохнула монахиня.
Покровская церковь – домовая, находится внутри большого двухэтажного здания, бывшей монастырской больницы, в которой лечилась вся округа. Сейчас рабочие занимаются отделкой внешних стен, внутри же храма все оштукатурено, готово место под иконостас.
– Видите в небе квадратное отверстие? – показывает матушка на потолок. – У нас, как в Дивеево, два придела: нижний и тот, что на втором этаже, соединяются потолочным проемом. Один хор будет петь сразу на два храма.
Порадовавшись за монахинь (здание огромное, будут тут и кельи, и храм), выходим на улицу. Я киваю на огромный Троицкий собор:
– Вот бы и его вам передали. Вроде он хорошо сохранился.
– Не знаю, я внутри не бывала.
– Как это? – не поверил я. – Рядом живете и ни разу не заходили?
– Ну, однажды подошла, глянула в окошко – там лампочки мигают, дискотека идет. Прости, Господи.
– А мы только что там были. Дверь открыта, внутри – никого. Давайте вместе зайдем?
– Нет, – стоит на своем монахиня. – Пока клуб не выедет, я туда не ступлю.
Перекрестила нас матушка Маргарита, и пошли мы дальше.
Джипы под Маурой
Из путевых заметок И.Иванова:
Что-то странное было все же в том, что шли мы вроде бы по обычным северным деревням и селам, под ногами взвихривалась привычная пыль дорог, те же люди, то же небо, что во всей остальной России, – однако уже со второго дня пути мы находились на территории национального парка «Русский Север». Невольно мысли в голову лезли: кто же в этом заповеднике водится, кого тут охраняют, на кого приезжают смотреть туристы? – на русских крестьян, что ли, охраняемых как вымирающий вид? Из головы не шла надпись над могилой, которую мы только что видели на кладбищенской горбовине: «Мария Ивановна Иванова. 1907-1968†», – точно под могильным холмиком сама Русь закопана. Такие имя и фамилия не встречаются случайно. А тут еще, не к ночи будь вспомянут, Егор Гайдар – именно он десять лет назад подписал постановление правительства о создании заповедника на 166 тысячах гектаров.
Впервые напоминание о том, что мы на территории нацпарка, встретилось около Гориц, близ горы Маура: «Национальный заповедник «Русский Север». Цветы и яблоки не рвать». Вспомнилось: где-то в этих местах, как считается, проходит северная граница распространения яблонь. Но мы их не видели ни разу.
...Уже на подходе к Мауре возле нас внезапно затормозили два черных джипа с затемненными стеклами и московскими номерами. «Дорогие авто, как в фильмах про бандитов», – только успел подумать я, как отворилась дверь одного из них, и я увидел 100-процентно «крутые» физиономии из какого-нибудь российского телесериала; мелькнуло даже, не артисты ли, так они походили на экранных героев-бандитов. Один из сидящих в машине, плохо выбритый «братан», обвел нас взглядом с головы до ног, другой – толстошеий «качок» (плечи, плавно переходящие в голову) – передвинул жвачку из-под левой щеки под правую, третий, в черных очках, стал «держать базар» с нами. Сначала я вздрогнул, конечно, но вопрос оказался самым обыденным:
– Где тут эта самая, ну, гора... куда все поднимаются?
– Маура, что ли? – подсказал я.
– Не знаю, как там – аура-маура... Куда, короче, ехать?
– Туда нельзя заехать на машине, – начал было сбивчиво объяснять я и осекся, увидев их серьезные лица, махнул рукой – туда, прямо и направо.
Им предстоял объезд, мы же пошагали прямиком через лес. На закатанной асфальтом стоянке у подошвы горы поджидал пассажиров лишь один туристический автобус – это была экскурсия из детей и преподавателей, шумной вереницей уже спускавшихся с горы.
Кто-то из них показывал на нас пальцем: «Вот настоящие мужики, крутые!» Меня немедленно пробрали гордость за свой «крутой» вид и смех: ведь только что я сам определил «крутых», – а вот для детей признаки «крутизны» не джипы, а наши большие горные рюкзаки за плечами.
Высота Мауры – всего 185 метров, и это-то от уровня моря, от пода же метров 100, не больше. Но наверх по угору ведет довольно крутая тропа, неспешно подниматься по которой среди пахнущего грибами осеннего леса – истинное наслаждение; услада несравненная еще и потому, что знаешь, какая красота откроется на вершине, помнишь, что за древнее и намоленное это место. Для нашего родного Севера Маура то же, что для срединной России – Маковец преподобного Сергия Радонежского; такой же путеводный маяк среди русского океана, вершина, с которой светит нам в веках духовный свет преподобного Кирилла Белоезерского.
Славянофил Степан Шевырев вот так же поднялся на Мауру полтора века назад и вот что написал: «Здесь открылось мне одно из тех великолепных зрелищ природы, которые хотя видишь раз, но они врезаются неизгладимыми чертами в воображение. Италия и Швейцария, Апеннины и Альпы много угощали меня своими видами; но признаюсь, есть мгновения природы в нашем разнообразном Отечестве, которые не уступят в красоте... Вдали, прямо за Сиверским озером, и вправо и влево от него, озера без числа, как голубые зеркала или как отломки лазурного неба, далее как точки, а между ними ленты каналов и рек покрывали землю, которая то зеленела лесами, лугами и нивами, то желтела колосьями ржи, то бурела песчаными берегами или холмами. Чем более углублялся взор в это пространство, тем бесконечнее становилось зрелище.
Вершина горы, на которой стоишь, совершенно открыта. Здесь лежит огромный камень... На этом камне означен след ступни человеческой. Народное предание говорит, что это след ноги самого Кирилла; что здесь-то, после многих странствий по землям Белозерским, остановился он; отсюда в первый раз взор его достиг того места, которого искал он и в котором олицетворилось наконец его святое видение; здесь пал он на землю со слезами благодарности к Пречистой...»
Ныне вершина горы заросла лесом, и потому вид открывается только в сторону Кирилло-Белозерского монастыря. Но и он восхищает. Все так же на вершине лежит вросший в землю валун, в народе такие называют «конь-камень». Рядом – высокий крест и часовня...
Из путевых заметок М.Сизова:
«Часовня во имя преподобных Кирилла и Ферапонта Белоезерских, возведена на горе Маура, откуда открылось им место, указанное Пречистой Богородицей Преподобному Кириллу в чудном видении в Симоновом московском монастыре для устроения святой обители. Здесь в 1397 году Преподобный Кирилл поведал Преподобному Ферапонту об этом видении... Освящена 9/22 июня 2000 года иереями Сергием Ершовым и Алексием Фомичевым». Прочитав табличку, поднимаемся на колокольню и любуемся открывшимися далями.
«Смотри, вон там за лесом какие чудные облака, в форме крепости», – указываю Игорю на природный феномен. Он щурится и надевает очки: «Это не облака! Это Кирилло-Белозерский монастырь и есть. Просто он в дымке, в тумане и похоже словно парит, не касаясь земли...» Монастырь даже издалека кажется огромным. Гляжу и глазам не верю. Не такое ли видение было явлено Кириллу?
Внутри часовня пахнет ладаном. Не скажу, что такие уж мы с Игорем молитвенники, но, увидев на аналое книжечку с Акафистом преподобным, обрадовались. В пути-то молились буквально на ходу (то есть шли и по очереди читали дорожный молитвослов), а теперь уже спешить некуда. Можно сказать, пришли.
«Возсия тебе свет небесный, егда в вечер глубокий молился... И услышал еси глас от иконы Ея святыя, сице глаголющ: «Кирилле, изыди отсюду и иди на Белоезеро: тамо бо уготовах ти место, на немже возможно спастися».
«Уготовах ти место...» Вот так живешь-живешь, судьба бросает тебя в разные стороны, а потом на переломе лет вдруг обнаруживаешь себя далеко от отчего дома, в каком-нибудь Сыктывкаре. Как сюда попал? Зачем? А бывает, что человек никогда не покидал родных мест: всю жизнь перед глазами одна и та же околица, одно и то же дерево-долговяз под окном, одни и те же постепенно стареющие лица... И тот же вопрос: почему я здесь? Но Богу виднее. Один где родился, там и растет вверх, как дерево, – все ближе и ближе к небу. А другой, напротив, точно камень, в почву врастает – уже по грудь, по шею в землю ушел. Такому встряхнуться надо и идти куда Господь укажет.
Но ведь что удивительно: редко-редко Господь указует на Юг, а все больше, судя даже по житийной литературе, на Север.
Из путевых заметок И.Иванова:
...На вершине, где мы с Михаилом предавались счастливому созерцанию, вдруг появились люди. Я без особой радости узнал в них тех самых «крутых» москвичей, которые меня допрашивали из джипа. Их оказалось всего человек девять, двое мальчиков. Поднявшись наверх, они определенно не знали, что им дальше делать: присели на камень, встали, прошлись, снова сели. Разговоры о каких-то коммерческих делах, поднятые сюда от подножья горы, из прокуренных джипов, мало-помалу загасли. Установилась тишина. Сейчас уйдут... Я подумал, что вот немедля, именно в этом месте нужно бы обратиться к ним, может быть, рассказать о преподобном Кирилле, о том, как это место древнего капища стало местом явления Пресвятой Богородицы... Но я как-то не решался: еще пошлют подальше.
Но тут один из группы, спортивного такого вида мужчина лет сорока, вдруг подошел ко мне, обратился уже как к знакомому попутчику: «А что это тут, какое такое место раньше было, а сейчас – это крест и камень?» В этом коряво заданном вопросе, неловкой интонации было столько незащищенности, прямодушия и простосердечности, что меня чуть слеза не прошибла. Я – постеснялся, а он – нет. Куда девались все эти джиповская «крутизна» и коммерческая «упакованность» – все эта шелуха начала осыпаться еще у подножья, а теперь здесь, на святом месте, стояли обычные, без изящных манер и, быть может, не очень начитанные, но любознательные, с открытым сердцем ребята, вдруг ощутившие в своих душах отзвук от прикосновения к чему-то с сакрально-таинственному, высокому...
Я охотно, даже с радостью, стараясь использовать как можно меньше непонятных церковных слов, коротко рассказал им историю этого святого места... Потом пригласил их взойти на колокольню, чего они без меня сделать бы не решились, и ударить в колокол. Пусть они запомнят этот день, быть может, когда-нибудь в трудную минуту воспоминания об этом восхождении поддержат их...
Дорога на Кириллов
С вершины Мауры казалось, что до Кириллова рукой подать, но это оказалось не совсем так. Мы спустились с горы и подозерицей пошли через пожню, ивняки, картофельные поля. Видимо, что-то такое было в нашем облике от калик перехожих, потому что в одном месте мы проходили мимо поля, на котором несколько человек собирали картошку, и люди нам не только показали дорогу, но буквально навязали этой картошки с собой. Мы набрали... Пора было делать привал. Очень кстати за пригорком обнаружили еще дымившееся кострище, оставленное, по-видимому, пастухами. Не долго думая, подбросили дров, раздули огонь, чтобы приготовить обед. Но обнаружили, что нет воды. Я отправился на ее поиски.
И тут со мной произошел эпизод, который вряд ли бы стоил внимания, если бы не подтолкнул меня к замечательной идее (о ней позже). Я отправился по тропе за водой, вообще слабо представляя, где ее искать. Проходя луговиной, вдруг наткнулся на сидящего в траве подростка. Даже не подумав, что это вообще-то довольно-таки странно, я спросил у него, где можно найти воду. «Вот по этой тропке идите», – он указал мне на малозаметную стежку в траве, которая через густую лозь привела меня к озерку. Потом я узнал, что это была единственная тропка к воде, и сам бы я ее нипочем не заметил. Поразительно, что мальчик оказался возле отворотки на эту тропу именно в тот момент, когда я там шел (на обратном пути я его уже не застал).
И тут мне в голову пришла смелая мысль, с которой я немедленно поделился с Михаилом, вернувшись к костру с двумя котелками воды. «Помнишь, мы прогноз слышали, что проливные дожди польют с 15-го сентября. То есть с завтрашнего дня. Так вот, я тебе уверенно говорю, что дожди начнутся не с 15-го, а с того дня, даже с того часа, когда закончится наше паломничество и мы отсюда уедем». Я не шутил: я вдруг реально, с невероятной силой, «железно» ощутил, что именно потому над Белозерьем и стоит в эти дни, вопреки прогнозам метеорологов, такая погода, что мы с Михаилом здесь совершаем паломничество, – это Ангел Хранитель держит зонтик над нами, а заодно и над всем этим чудесным краем.
Все сложилось-склеилось тотчас в моем сознании: вовремя встреченный нужный человек, найденная лучшая дорога, ночлег, неведомо чем и как возобновляющиеся силы (к таким пешим переходам мы, разумеется, не готовились), наконец, «благорастворение воздухов» – все это неустанные труды нашего Ангела в пути, не что иное, как простертый над нами Покров Божий. Это так же очевидно, как вот эти показавшиеся впереди стены Кирилло-Белозерской обители... Через полчаса, когда мы уже входили в Кириллов, закапал дождь. Он был коротким – и я понял этот знак мне: не соблазняйся, паломник, шагай, молись, и пусть будет для тебя правилом духовный совет преподобного Леонида Устьнедумского: «Не думай». Не думай, чтоб не было никаких прельстительных воспарений, и кровавые мозоли тоже легче переносить, когда «не думаешь». Не думай, что кончается паломничество, что кончится когда-то и наше странничество по этой земле, – только сохрани эту радость и делай что должно.
Не выдержав, я снова обратился к Мише:
– Сейчас погода выправится, имей в виду, а по-настоящему начнутся дожди только после того, как мы сядем в поезд, причем дожди именно сразу и начнутся, и уже будут идти всю осень, до зимы.
(Забегая вперед, замечу: было все именно так, исполнилось в точности).
– И еще, знаешь, что я подумал? Мы с тобой должны сочинить благодарственную молитву Господу за такое попечение о нас. Как смотришь на эту идею?
* * *
Эти места на въезде в Кириллов мне памятны. Когда-то, еще в студенческие годы, я любил в одиночку колесить на велосипеде по России. Вот и эти края я посетил впервые в июне 1986 года, проехав сюда из Ленинграда через Старую Ладогу, Подпорожье, Вытегру, Белоозеро... В ту пору дорога от Белозерска до Кириллова была грунтово-песчаной, для велосипеда совершенно неподходящая. Абсолютно вымотавшийся, вот как раз в этом месте (здесь, на въезде в город тогда начинался асфальт), когда что-то заклинило во втулке, я перелетел через руль велосипеда и рухнул в придорожную пыль. В метре от моей головы пронесся обгонявший меня КамАЗ, но я даже не успел испугаться. Придя в себя, так, с раскровавленными лицом и рукой, я и вошел в монастырь – тогда, впрочем, здесь располагался только музей.
«День пасмурный, – усевшись на камне, записал я тогда в дневнике, – дала трещину и накренилась стена св. врат бывшего Ивановского монастыря; над огромным пустырем внутри стен, покрытым облысевшими головками одуванчика и бурьяном, воронье устроило многоголосый базар, – скорее брань, чем торг; расшвырянные по склону надмогильные камни; редкие посетители бродят, испуганно озираясь, – все производит впечатление разрухи и упадка...»
Здесь, в этих стенах, познакомился я тогда с Валерием Рыбиным, на тот момент заведующим древнерусским отделом музея. Он вел экскурсию, а я с интересом не только слушал его, но и смотрел за реакцией экскурсантов на переходящие в проповедь объяснения молодого экскурсовода. Они понимающе-заговорщицки улыбались друг другу, круглили глаза и шептали: «Да он – верующий!» Господи, давно ли это было!
Потом мы долго разговаривали с Валерием о Боге, о Церкви – он оказался выпускником того же самого журфака Ленинградского университета, что и я, и было так необычно слышать такие речи от человека с дипломом вуза – кажется, это был первый в моей жизни серьезный разговор на православную тему. Потом он познакомил меня с дядей Сашей – стариком, 1901 года рождения, Александром Федоровичем Грошевым, жившим в стенах монастыря в маленькой келии, уставленной иконами. Он говорил о чем-то – сейчас я смутно вспоминаю только его благообразный вид старца, трясущиеся руки с набухшими больными жилами, но о чем он говорил – не помню.
Наверное, он уже умер. А где-то сейчас Валерий? Увижу ль его?
У монастырских ворот спросили наугад про Рыбина. «Есть такой. Он в храм пошел». В храме вечерняя служба. Долгая, монастырская. Народу немного. «Что-то не заметил я человека среди прихожан, похожего на Рыбина, как ты описывал», – говорит Михаил. – «Ты не туда смотрел. Он – тот, что в стихаре, священнику прислуживает». Откровенно говоря, я и сам не ожидал, что теперь Валерий – церковнослужитель. Мы обычно помним людей такими, какими видели в последний раз. Сами с годами меняемся, а они остаются в воспоминаниях прежними. Тогда, 15 лет назад, мне в Рыбине больше всего запомнился тот публицистический задор, с которым он боролся с гигантским проектом переброски вод северных рек на юг через эти места. Под затопление попадали бы огромные площади исконной русской земли... Теперь вот он, музейщик, – эконом Кирилло-Белозерского монастыря, а я, тогдашний студент, работаю в православной газете... Тогда и предположить было невозможно ни того, что здесь когда-либо снова возродится монашеская жизнь, ни того, что возникнет где-то далеко на Севере православная газета.
«А ты заметил, чью память возглашали? – вполголоса спрашивает Михаил. – Священномученику Варсонофию и преподобномученице Серафиме. Похоже, мы попали на празднование...» – «Может, на каждой службе их поминают?»
Как потом оказалось, действительно не зная-не ведая мы «случайно» пришли сюда именно на день памяти местных новомучеников – расстрелянных на горе Золотухе настоятельницы Ферапонтова монастыря и епископа. Назавтра, как сообщили после вечерни, должен был состояться крестный ход.
* * *
С Валерием Рыбином мы потом беседовали о разном. Вспомнили минувшее. Оказывается дядя Саша, умерший около десяти лет назад, некогда был послушником Нило-Сорского монастыря, возможно, последним из живых свидетелей монашеской жизни в обители. С воцарением советской власти из монастыря ушел, женился, имел сына, овдовел и почти полвека жил в полуподвальной комнатке на территории Кирилло-Белозерского монастыря.
Мне теперь остается только сожалеть, что в свое время не расспросил его подобно...
– Как складывается ваша монастырская экономия? – перевел я разговор на современные дела обители. – Ведь вас недавно определили монастырским экономом, верно?
– Да, с 5 августа. До этого несколько лет был пономарем. А недавно вот владыка благословил готовиться в дьяконы. Что же до нашего хозяйства, то монастырю в этих стенах принадлежит всего четыре здания. Это два храма – преп.Кирилла и преп.Сергия (он холодный, поэтому в нем служим только дважды в год). И два корпуса, в одном из которых сейчас ремонт. Так что нам даже при всем желании негде разместить паломников. Когда владыка приезжает сюда служить, ночевать отправляется в Горицкий монастырь.
– Неужели в таком огромном монастыре, по территории самом большом в России, нельзя найти свободных помещений? Не складываются отношения с музеем?
– Отношения мы стараемся мирные держать, но сотрудничество получается не всегда. Например, икону из фондов не допросишься: еще в 97-м году, на 600-летие монастыря, на наши просьбы дать пронести юбилейным крестным ходом иконы мы получили отказ. Теперь уже и не просим, знаем – не дадут.
– Вы ведь в свое время немало потрудились в этом музее, изучали прошлое монастыря. Оно, это прошлое, даст всходы? В чем будущность Кирилловской святыни?
– Наш монастырь всегда имел особый такой, державный характер. Еще преп.Кирилл давал наставления Великому князю – духовно окормлял его. То есть он был игуменом Земли русской. Эта традиция и потом сохранялась. Игумен Трифон снял крестное целование с князя Василия Темного (которым тот обещался не искать великокняжеский престол у Дмитрия Шемяки) – сказал: «Грех твой на мне и на моей братии», и благословил его обратно принять великокняжеский престол. Благодаря этому восстановилась законная русская власть. Иначе другим путем пошла бы русская история, самозванец стал бы править страной... И сейчас в каком-то смысле монастырь эту державную функцию выполняет. Он – одно из мистических средоточий Святой Руси, крупнейшая русская обитель. Хотя у нас всего два иеромонаха, но когда мы крестным ходом обходим монастырь – это несколько раз в году бывает, – мы обходим как бы всю Россию...
Тут нас прервали, сообщили, что трапеза готова, и Валерий пригласил нас откушать монастырские блюда...
(Окончание на следующей странице)
 | назад |
| вперед |  |
